Главной задачей для римской армии в 209 г. до н. э. должно было стать продолжение наступления на юг Италии и отражение возможного вторжения Гасдрубала. В задачу Фабия Максима было поставлено освобождение Тарента, Квинту Фульвию Флакку поручались операции в Лукании и Бруттии. Контролировать северное направление назначались преторы Луций Ветурий Филон (в Галлии) и Гай Кальпурний (в Этрурии). Марк Клавдий Марцелл сохранил власть и на этот год, а полномочия сражавшихся в Испании Публия Корнелия Сципиона и Марка Юния Силана были вообще продлены до особого сенатского распоряжения (Ливий, XXVII, 7, 7–8, 11).

Была проведена перегруппировка войск: Фабий Максим получил из Этрурии два легиона претора Гая Кальпурния, в то время как Кальпурнию переходили войска, охранявшие Рим. Фульвию Флакку достались два сицилийских легиона Марка Валерия Левина, а легионы, ранее находившиеся под командованием Фульвия Флакка, переходили в подчинение претору Титу Квинкцию Криспину, ответственному за Капую. Марку Валерию Левину и Луцию Цинцию передавались «штрафники», пережившие Канны, к которым были добавлены и воины разгромленной под Гердонией армии Гая Фульвия Флакка. Таким образом, Сицилия продолжала оставаться местом позорной ссылки провинившихся легионеров. Помимо римлян и союзников в армию Валерия Левина и Луция Цинция были включены нумидийцы Муттина, а также сицилийцы, ранее воевавшие у Эпикида или карфагенян (Ливий, XXVII, 7, 9–17; 8, 13–18).

Как и раньше, подготовка очередной военной кампании включала в себя пополнение численного состава действующей армии. Но если в прошлом году возникли сложности с наймом матросов, то теперь проблема встала гораздо острее. На этот раз волна недовольства прокатилась по территориям латинских союзников. Действительно, вся тяжесть войны, вот уже десятый год опустошавшей Италию, пришлась в первую очередь на их земли, а воинов в армию они выставляли наравне с римлянами и потери несли не меньшие. При этом, как мрачно замечали сами латины и союзники, их солдаты быстрее гибнут, оставаясь в рядах римской армии, чем попадая в плен к Ганнибалу, потому что тот отпускает их домой без выкупа, а римляне отправляют в ссылку за пределы Италии – на Сицилию. Те же, кто выжил при Каннах, до сих пор находятся в строю и, наверное, умрут от старости раньше, чем удастся выгнать Ганнибала (Ливий, XXVII, 9, 1–5).

Так или примерно так говорили на форумах во многих латинских колониях и союзных городах. И теперь сдерживаемое ранее недовольство вылилось в конкретный протест: двенадцать из тридцати римских колоний отказались предоставить Риму своих новобранцев и деньги. Это были Ардея, Непета, Сутрий, Альба Фуцинская, Корсиолы, Сора, Суэсса, Цирцеи, Сетия, Калы, Нарния, Интерамна Лиренская. Консулы, которые первыми выслушали это заявление, попытались подействовать на послов угрозами и уговорами. Они предлагали еще раз обсудить решение со своими земляками, потому что фактически оно означало прямую измену Римской республике. Послы ответили, что обсуждать здесь нечего и что ни солдат, ни денег у них нет. Теперь консулам уже ничего не оставалось, кроме как объявить о неповиновении в сенате. Страх, который при этом охватил сенаторов, по силе напомнил времена Ганнибалова похода на Рим. Многие считали, что республика на грани гибели и примеру первых двенадцати последуют остальные колонии, а затем и союзники (Ливий, XXVII, 9, 6–14).

Опасаясь худшего, вызвали послов от прочих колоний с предложением отчитаться о подготовке требуемого количества солдат. К великому облегчению сенаторов, выяснилось, что восемнадцать колоний (Сигния, Норба, Сатикула, Фрегеллы, Луцерия, Венусия, Брундизий, Адрия, Фирм, Аримин, Понтии, Пестум, Коза, Беневент, Эзерния, Сполетий, Плаценция, Кремона) готовы выставить столько людей, сколько потребуется. По мнению многих современников, а впоследствии и историков (в частности, Тита Ливия), именно поддержка восемнадцатью колониями в критическую минуту своей метрополии позволила римлянам выдержать лишения войны и довести ее до победного конца (Ливий, XXVII, 10, 1–10). Их послы были удостоены многочисленных изъявлений благодарности в сенате и перед простым народом, в то время как послам двенадцати отказавшихся колоний был после обсуждения устроен настоящий бойкот – какое-либо общение с ними отныне запрещалось, равно как и упоминание где-либо названий самих колоний (Ливий, XXVII, 10, 1–10). Впоследствии для них было выработано специальное обозначение – «двенадцать колоний», – а в сравнении с остальными их статус считался пониженным.

Вряд ли, впрочем, отказ этих колоний от поставок войск действительно представлял собой измену Риму, скорее это была попытка выразить протест последним доступным способом. Ни одна из них не стала призывать на свою защиту пунийцев, что свидетельствует о том, что свое будущее жители по-прежнему видели в составе Римской республики.

В конечном итоге недостающих воинов удалось найти, и после того как ситуация в Риме нормализовалась, консулы выехали каждый на свой театр боевых действий. Консул Фабий Максим, которому предстояло воевать против Тарента, просил своих коллег-полководцев – Марка Клавдия Марцелла и Фульвия Флакка – сделать все возможное, чтобы сковать полевую армию Ганнибала, дав ему самому возможность беспрепятственно приступить к осаде города. Кроме этого, им был отправлен приказ гарнизону Регия осадить находившуюся на восточном побережье Бруттия Кавлонию, что также должно было отвлечь пунийцев от направления главного удара (Ливий, XXVII, 12, 1–6).

Когда стало достаточно тепло и трава выросла настолько, чтобы быть пригодной на корм лошадям, Марцелл, выполняя просьбу консула, оставил зимний лагерь и направился на перехват пунийской армии. Встретить врага ему удалось в Апулии, у города Канусия. Ганнибал не оставлял надежд уговорами склонить граждан города на переход к нему, но, когда рядом оказалась армия Марцелла, пунийцы начали отступать сквозь расположенные поблизости леса. Марцелл шел следом, пока не догнал Ганнибала на широкой и плоской равнине. Поскольку римляне своими атаками мешали карфагенянам строить лагерь, тем не оставалось ничего другого, кроме как пойти на полевое сражение. В первый день ни одна из сторон не смогла победить. Утром следующего дня бой продолжился, и на этот раз дела у карфагенян пошли успешнее. По прошествии двух часов им удалось потеснить правый фланг римлян и резервный отряд их союзников. Марцелл попытался спасти положение, введя на место отступавших свежий легион, но и он, не выдержав натиска карфагенян, подался назад, увлекая остальную армию. Разгром, впрочем, не был полным, и римлянам удалось вернуться в свой лагерь. Потери их были хотя и чувствительными (до двух тысяч семисот убитыми, в том числе четыре центуриона и два военных трибуна), но не настолько большими, чтобы легионеры, после сделанного им Марцеллом внушения, не могли еще раз выйти на бой. Узнав, что римляне опять строятся в боевой порядок, Ганнибал воскликнул: «Ну и противник! Он не может перенести ни удачи, ни неудачи! Победив, он свирепствует над побежденными; потерпев поражение, он снова бросается в бой». Пунийская армия тоже изготовилась к сражению.

Упреки полководца пошли римлянам на пользу, и они стойко сражались против иберов, занимавших первую линию пунийского войска. Решив переломить ситуацию, Ганнибал ввел в дело слонов. Сперва это дало ожидаемый эффект: первые ряды римлян смешались и начали подаваться назад. Положение спас военный трибун Гай Децим Флав, который повел за собой манипул гастатов, приказав бросать в слонов дротики. Раненые животные начали пятиться и, увлекая за собой здоровых, смяли строй карфагенян. Пехота римлян перешла в атаку и окончательно опрокинула врага, а конница преследовала отступающих до самого лагеря. По оценкам Ливия, потери карфагенян составили восемь тысяч человек и пять слонов, а из армии Марцелла погибло тысяча семьсот римлян и более тысячи трехсот союзников. Возможно, впрочем, что соотношение потерь было и несколько другим, по крайней мере, когда на следующую ночь Ганнибал снялся с лагеря и ушел в Бруттий, Марцелл не смог его преследовать из-за большого количества раненых (Ливий, XXVII, 13, 8–13; 14).

Не менее успешно, чем у Марцелла, шли дела у консула Фульвия Флакка. Ему, выдав пунийские гарнизоны, сдались жители Гирпинской области и Лукании. Вероятно, осознав все преимущества милостивого обращения со своими союзниками и учитывая, что сам Ганнибал находится неподалеку, Фульвий Флакк никак не наказывал их за прошлую измену, ограничившись только словесными упреками. Плоды от такой политики последовали незамедлительно: скоро к Фульвию Флакку явились братья Вибий и Пакций, наиболее могущественные из бруттиев, в чьих землях пунийцы в последние годы действовали очень активно. Они предлагали консулу снова принять под власть Рима их племя на тех же условиях, что и гирпинов с луканцами. О том, согласился Фульвий или нет, Ливий ничего не говорит, но это было уже не столь важно (трудно предположить, чтобы Фульвий отказался). Факт был в том, что Ганнибал не мог рассчитывать на верность последних племен юга Италии, если только он сам не находился на их территории (Ливий, XXVII, 15, 2–3).

Тем временем армия Фабия Максима продвигалась к Таренту. Попутно им была взята Мандурия, где римлянам досталась большая добыча и до трех тысяч пленных. После этого Фабий подошел к самому Таренту и расположил свой лагерь напротив акрополя, в то время как с моря город блокировал римский флот, снаряженный всеми необходимыми для штурма метательными и стенобитными машинами (Ливий, XXVII, 15, 4–6).

Положение тарентинцев было незавидным, поскольку, как в свое время капуанцам, в борьбе с осаждающими им приходилось рассчитывать почти исключительно на собственные силы: армия Ганнибала была в Бруттии, а карфагенский флот ушел к Коркире для поддержки наступления, которое Филипп V собирался развернуть против Этолийского союза. Возможно, горожанам и удалось бы продержаться до подхода Ганнибала, но все решил случай, добавивший в кровавую историю войны долю романтики. Так как оставленный в городе карфагенский гарнизон был очень небольшим, его начальник Карталон пополнил его отрядом бруттиев, командир которого оказался влюблен в женщину, чей брат служил в осаждающей город армии Фабия Максима. Из письма сестры солдату стало известно, что она завела отношения с богатым и уважаемым чужеземцем (возможно, он узнал также должность бруттия), и решив, что этим можно воспользоваться, он доложил обо всем консулу. Фабий Максим отнесся ко всему услышанному всерьез и приказал ему под видом перебежчика проникнуть в Тарент. Там солдат с помощью сестры познакомился с командиром бруттийского отряда и, опять же, не без ее участия уговорил его пропустить римлян через подконтрольный ему участок стены. Все обсудив, перебежчик выбрался из города и сообщил о результатах своей миссии Фабию (Ливий, XXVII, 15, 9–12; Аппиан, Ганнибал, 49).

В назначенную ночь консул незаметно для осажденных подвел штурмовой отряд к восточной стороне города, а по его сигналу из акрополя, с постов, охраняющих гавань, и подошедших к берегу кораблей раздались звуки труб, призывающие к атаке. Хотя реально ни на одном из направлений штурм так и не начался и дело ограничилось отвлекающими маневрами, город охватила паника. Тихо было только на восточном участке, обороной которого руководил Демократ, ранее командовавший тарентинским флотом. Слыша раздающиеся повсюду звуки тревоги, по которым можно было подумать, что в город уже вступил враг, он не выдержал и увел своих людей к акрополю, от которого доносился наибольший шум. Не ушли только бруттии, так же как и их командир, готовые сдать город римлянам. Именно этого и ожидал Фабий Максим, тут же направивший к опустевшим укреплениям припасенный ранее отряд. Римляне без труда преодолели стену, оставшиеся бруттии помогли им подняться. Ближайшие ворота были взломаны, и через них прошли уже основные силы осаждавших (Ливий, XXVII, 15, 13–19).

Под утро римляне, не таясь, двинулись к форуму. По пути им не встретилось ни одного вооруженного человека, так как все собрались у акрополя и гавани. Сопротивление было оказано только при входе на форум, но и здесь до серьезной рукопашной так и не дошло: тарентинцы бежали, когда у них кончились дротики. Двое из их вождей, Никон и Демократ, погибли в бою, Филемен, вероятно, окончил жизнь самоубийством, командир пунийского гарнизона Карталон был убит, когда шел к консулу, желая напомнить, что их отцов связывали узы гостеприимства, а значит, он вправе рассчитывать на сохранение жизни. Римляне убивали всех подряд – карфагенян, тарентинцев, вооруженных и безоружных, в том числе и бруттиев, причем, по словам Плутарха, отчасти подтверждаемых Ливием, соответствующий приказ отдал сам Фабий, который не хотел, чтобы остались свидетели того, что Тарент был взят изменой, а не штурмом (Ливий, XXVII, 16, 1–6; Плутарх, Фабий, 21–22).

После прекращения убийств начался грабеж. По слухам, возможно преувеличенным, было захвачено тридцать тысяч пленных, восемьдесят три тысячи фунтов золота, много серебра в монетах и изделиях, различные статуи и картины (Ливий, XXVII, 16, 7).

Тем временем Ганнибал восстанавливал свое влияние в Бруттии. Отряд из Регия, которому Фабий Максим приказал осаждать Кавлонию, при приближении пунийской армии отошел от города и занял позицию на холме, но долго обороняться не мог и сдался. Однако радость от успеха быстро померкла, когда Ганнибалу сообщили о начале осады Тарента. Он тут же быстрыми переходами двинулся на выручку, но опоздал: Тарент был взят. Пунийцу на это оставалось только заметить: «И у римлян есть свой Ганнибал: хитростью мы взяли Тарент, и такой же хитростью его у нас отобрали». Подойдя к потерянному городу и простояв у него несколько дней, в течение которых Фабий не делал попыток атаковать его, Ганнибал ушел в Метапонт (Ливий, XXVII, 16, 9–11).

Решив попытаться сквитать свое поражение, он послал к Фабию двух послов от имени правителей Метапонта. Они говорили, что готовы сдать ему город и пунийский гарнизон, если за старую измену против него не будут проводиться репрессии. Фабий ничего не заподозрил и назначил день своего подхода к городу. Ганнибал приготовил засаду, но в последний момент Фабий отказался от похода, так как результаты птицегаданий дважды свидетельствовали о том, что боги не одобряют его предприятия. Кроме того, жрец советовал остерегаться вражеских хитростей. На образцового римского гражданина, каким был Фабий, это произвело сильное впечатление, и когда от метапонтийцев прибыли новые послы с требованием к консулу поторопиться, их схватили, и те под угрозой пытки рассказали о засаде (Ливий, XXVII, 16, 12–16).

Таким образом, кампания 209 г. до н. э. окончилась для Ганнибала новым крупным поражением. С потерей Тарента он лишался последнего сильного оплота на территории Италии, осложнялась доставка подкреплений из Карфагена, а и без того небольшие шансы на высадку союзных войск Филиппа V становились и вовсе призрачными. Из всех территорий, ранее завоеванных Ганнибалом в Италии, под его контролем оставалась только ее южная оконечность – Бруттий и частично Лукания, да и там его положение было очень ненадежным. Доверие к нему латинов и греческих колонистов было потеряно, и удерживать их от перехода к римлянам можно было только силой, которая неуклонно убывала. Оставалось надеяться на приход армии Гасдрубала.