– А теперь успокойся, графиня, – прогудел голос Кейс из маленького динамика в Карином ухе. – Скоро твой выход.

Она посмотрела в коридор на огни в Зале Красоты. До нее глухо донеслась речь Бо Дрияра, разогревающего толпу. Кто-то, о ком она никогда не слышала, представил кого-то еще, о ком она никогда не слышала, кто представил кого-то, чье имя она видела на парочке первых страниц таблоидов, и этот кто-то представил Дрияра, который теперь представлял ее. Каждый раз раздавались одобрительные возгласы сидящих в зале зрителей: крещендо славы.

– …в прошлом имел честь множество раз работать, – голос Дрияра раздулся до учтивой, но смутно сладострастной кульминации, – чтобы продемонстрировать вам фотографическое воплощение ее необыкновенной истории. Лицо вашей Зеркальной Лотереи! Милорды, леди и джентльмены, сенаторы и почтенные гости, пожалуйста, поприветствуйте вместе со мной графиню Далстонскую Парву Хан!

Толпа в зале взорвалась истерикой.

– Пожалуйста, присоединись к своей публике, – пробормотала Кейс.

Кара повиновалась и двинулась вперед маленькими злыми шажками, покачиваясь на головокружительных каблуках. Подчеркнутые тщательно наложенным макияжем, на лице ярко выделялись шрамы. При каждом движении платье из колючей проволоки шуршало и шипело, слово живое.

Девушка взглянула на телефон, который дала ей Кейс. На экране, над сдержанным перевернутым «коновзоедиВ», Корбин возвышался над стоявшей на коленях Эспель, прижимая к ее шее коварную иголку. Оба разделенных швами лица отвернулись от камеры к маленькому телевизору в гардеробной. Это была замкнутая петля: видимое Корбином на своем экране определяло то, что Кара увидит на своем. Взгляд девушки неумолимо тянуло к иголке. Она видела страх Эспель; чувствовала его, словно тонкую струйку яда, стекающую по задней стенке горла.

«Мы делаем это ради тебя, Парва».

Кожа Кары вспомнила нежное прикосновение пальцев Кейс в зале суда, и ее собственные пальцы сжались от воспоминания о времени, когда даже такой простой жест был ей недоступен.

«Персональный Окаянный…»

Она моргнула, и перед глазами промелькнуло страдальческое выражение лица Гарри Блайта.

Хор приветствий взорвался над нею, словно громовой раскат, стоило только переступить порог зала. Девушка, покачнувшись, остановилась. Пока она не вошла в дверь, какой-то акустический обман удерживал звук в узде.

Кару ослепил прожектор, и она прищурилась сквозь блики.

Сидящие на временных трибунах зрители повскакивали на ноги, воя и радостно свистя. Преломляясь через свисающие панели Аппарата Гутиерра, комнату заливал такой яркий свет, что Каре потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, как мало на самом деле в зале народу – человек триста, не больше. Каждое лицо в толпе принадлежало зеркалократу или оказывалось сильно подправлено асимметричными заплатками. Бедняки Лондона-за-Стеклом могли принимать участие в Лотерее, но это не значило, что их пускали наблюдать процесс вживую. Кейс сидела ближе к середине пятого ряда, одетая в сдержанное темно-синее платье, ее лицо озарилось той же страстью, что и все лица в зале. Охранники в парадной форме стояли на подхвате, и среди них – Эдвард.

Камеры на тележках наклонились, словно хищные птицы, к трибунам, красные огоньки уставились на Кару, передавая ее всем в зазеркальном городе, выделяя, обрамляя и контролируя.

Опершись на кафедру в центре комнаты, Дрияр, плотоядно улыбаясь, протянул девушке руку. Его серебряные швы блестели, словно отполированные по случаю торжества, а может, и правда отполированные. Когда Кара наклонилась, он поцеловал ее в щеку, чего она даже не почувствовала, а потом сошел со сцены.

Аплодисменты не смолкали.

– Улыбнись им, графиня, – губы сидящей на трибуне Кейс едва шевельнулись, складываясь в восторженную улыбку, когда она передала распоряжение. Ее рука покоилась на груди, словно от переизбытка эмоций, придерживая маленький микрофон. – Уж они-то этого заслуживают, даже если я – нет.

Кара положила телефон на кафедру. Глаза Эспель умоляли. Губы разомкнулись, и она откашлялась, чтобы говорить, но голос Кейс прожужжал девушке в ухо:

– Не сейчас. Позволь нам выказать почтение.

Так что Кара просто стояла, напряженная и улыбающаяся, словно манекен, облитая их низкопоклонством. Несмотря ни на что, она чувствовала, как это ее приободряет. Сила их внимания завихрялась в ней, словно поток в воде. Она чувствовала на себе пристальный взгляд миллионов зрителей, смотрящих на своего кумира по телевизору; их вера в нее, надежда на победу омывали девушку. Кара почувствовала, как мышцы вокруг рта дернулись, делая улыбку еще шире. Словно лицо пыталось придать себе более соответствующий их ожиданиям вид. Девушка плотнее сжала губы, восстанавливая контроль над собой. Она слышала голос Кейс, но не могла понять, звучит ли он из динамиков или в памяти:

– Мы можем контролировать то, как тебя видит публика.

«Контроль, – сказала себе Кара. – Не теряй контроля».

«Но ты ничего не контролируешь, – шепнул страх. – Все под контролем Кейс».

– Достаточно, – прогудел голос в ухе.

Кара подняла руки, израненными ладонями наружу, и толпа замолкла. Девушка сглотнула сухим горлом и начала:

– Милорды, леди и…

Она заколебалась. Рот Эспель шевелился на экране телефона. Движение было едва заметным – не учись Кара долгие месяцы читать по губам Бет, она бы вряд ли разобрала:

– Что я такого сделала? – вопрошала верхолазка. В рамках крошечной свободы, предоставленной ей усмехающимся Корбином, она покачала головой.

«Что я такого сделала?»

Кара уставилась на экран.

«Что ты сделала? – задумалась она. – Что ты имеешь в виду? Что ты сделала, чтобы попасть сюда? Что ты сделала, что заслужила это?»

А потом перед ее мысленным взором совершенно ясно предстала улыбающаяся ей Эспель, взгромоздившаяся на край кухонного мусоропровода с перемазанным украденным шоколадным брауни ртом.

– Что я сегодня такого сделала, чтобы ты думала, будто я цепляюсь за свою жизнь?

Кара посмотрела на море глаз и камер. Посмотрела на Зеркальную Лотерею, на все, что Эспель презирала.

На экране телефона Эспель и Корбин замерли от Кариной нерешительности. Ей показалось, что рука, держащая шприц, напряглась. Голубые глаза Эспель, такие же, как у ее брата-повстанца, стрельнули в сторону камеры.

– Сделай это ради меня, – одними губами проговорила Эспель.

На Кару накатило смятение. Чтобы не упасть, пришлось вцепиться в кафедру.

В голове забилось сомнение «Сделай это ради меня»? Сделать ради нее что? Что Эспель хотела сказать? Кара схватила ртом воздух. Она чувствовала, словно платье ползет по ней. Снова посмотрела на телефон, но взгляд Эспель вернулся к телевизору в гардеробной. На камерах горели красные огоньки. Сотни сосредоточенных лиц смотрели. Все ждали ее.

«Мы делаем это ради тебя, Парва».

Кара медленно выпрямилась и прочистила горло.

– Милорды, леди и джентльмены, – сказала она. – Сенаторы, почтенные гости… – она заметила, как сидящая в пятом ряду Кейс слегка расслабилась, – …и, самое главное, те, кто смотрит эту трансляцию из города. Добро пожаловать на розыгрыш двести четвертой Зеркальной Лотереи. – Она улыбнулась. – Не думаю, что нас познакомили должным образом. Меня зовут Парва Хан…

Публика взорвалась смехом и возгласами. Кара почувствовала, что задышала быстрее, когда ее окатило волной звука. Она подождала, пока зрители стихнут.

«Мы делаем это ради тебя, Парва».

«Сделай это ради меня».

Кара посмотрела прямо в камеру.

– …но я не графиня Далстонская.

Кейс напряглась, словно от удара током. Карин взгляд метнулся к экрану телефона, но ни Корбин, ни Эспель не пошевелились. Они оба с открытыми ртами уставились в телевизор. Эспель улыбнулась уголками губ? Кара не была уверена.

– Я не та девушка, которую вы знаете под моим именем, – она снова посмотрела на толпу, – хотя любила ее так же горячо, как и вы. Найдите портрет, любое ее изображение. Посмотрите на него и на меня. Увидьте разницу. Она – мое отражение, противоположность… моя зеркальная сестра. Боюсь, я соврала вам, – проговорила она. – И не только я.

Лицо Кейс побелело, словно брюхо змеи. Губы гневно шевелились, голос гудел в Карино ухо беспощадные отчаянные угрозы.

Кара не слушала.

– Они врали, когда сказали вам, что Безликие похищают новозеркалорожденных с железнодорожной станции. Они врали, когда сказали вам, что Безликие похитили Парву Хан. Гарри Блайт был невиновен. – Она сделала паузу, чтобы дать словам впитаться. – Парву, людей с железнодорожной станции и всех остальных иммигрантов, похищенных с ваших тротуаров, забрали по одной причине: они, как и ваши прапрофили, ваши родители, а также многие из вас, попали сюда из другого места. До этого города они находились в месте, которое называли домом и любили. Их захватил враг, который нуждается в этой любви, выпивает ее досуха и отбрасывает их мертвыми.

И этот враг не Гаррисон Крей.

Кейс вскочила, крича техникам за камерами прервать вещание, но они все таращились на Кару, а красные лампочки продолжали мигать.

Кара задрала подбородок.

– Сенатор Маргарет Кейс, – четко проговорила она, – заключила сделку с этим врагом.

Девушка почувствовала мрачное удовлетворение, когда сотни обвиняющих взглядов устремились на сухонькую зеркалократку.

Кейс умоляла их, просила не верить словам, исходящим от человека, любить и доверять которому сама же так старательно их приучала. Кара видела выражения их лиц; видела, как они пытаются примирить это доверие с ее признанием: «Я соврала вам». Их лица исказились, словно это противоречие причиняло им физическую боль.

– Кейс отдала Парву Хан и тысячи таких же, как она, врагу. Она скажет, что сделала это, чтобы защитить вас. – Кара посмотрела на телефон на кафедре. – Но не думаю, чтобы вы хотели такой защиты.

Кто-то в зале вскрикнул, и Кара резко подняла взгляд. Кейс больше не умоляла; встав во весь рост, она навела на Кару пистолет Корбина.

– Заткнись! – проорала она. – ЗАТКНИСЬ сейчас же!

Раздался хлопок, заставивший все кости Кары содрогнуться. Руки инстинктивно дернулись ко лбу, почувствовав мокрую ткань платка. Девушка ждала, когда же придет боль.

А потом увидела, как старая зеркалократка, выронив пистолет, качнулась на каблуках, в изумлении уставившись на расползающееся по плечу темное пятно. Мужчины и женщины, сидящие за нею, сжались, прикрывая головы руками. Рукава их дорогих костюмов забрызгало блестяще-красным.

Кара заозиралась вокруг в замедленном недоумении. Стоящий позади нее Эдвард медленно опускал пистолет, в растерянности глядя круглыми глазами на дело своих рефлексов телохранителя. Ствол задрожал в его руках.

Еще пять выстрелов рассекли воздух – Кара слышала их сюрреалистически четко. Аппарат Гутиерра разлетелся вдребезги. Дернувшись, словно от удара током, Эдвард рухнул. Зал Красоты наводнили крики.

Пригнув голову, Кара, не думая, побежала. Каблуки скользили по полу, и девушка сбросила туфли. Все-таки споткнувшись, она упала на колени рядом со своим бывшим телохранителем. Его голова была отвернута от нее, и Карино сердце сжалось, когда она заметила симметричный алый кратер, расцветший на затылке мужчины. За нею солдаты в церемониальной одежде стреляли и кричали друг на друга, пока сливки Лондона-за-Стеклом разбегались, словно перепуганный скот.

– Корбин, – протрещал в ухе голос Кейс, скрежещущий и хриплый от боли, – разбуди Пэ-О верхолазки.

Поднимаясь с пола, Кара схватила пистолет Эдварда, хотя он и жег пальцы. Пробежала по коридору к гардеробной, стараясь ступать босыми ногами между осколками стекла. Влетела в дверной проем в конце коридора, больно ударившись о косяк. И, крича от страха и отчаянья, бросилась на дверь гардеробной.

Дверь оказалась открыта, и Кара буквально ввалилась в комнатку. Эспель лежала на полу, брыкаясь и дергаясь. Корбин стоял на коленях позади нее, возясь с веревками, стягивающими запястья девушки. Посмотрев на вошедшую Кару, он вскочил, потянулся к кобуре на поясе, но нащупал лишь пустоту. Разумеется, Кейс не вернула ему оружие.

Побледнев, Корбин рванулся к Каре. Девушка подняла пистолет и рванула спусковой крючок.

Грохот был тошнотворным. Пистолет дернулся в ее руках и со звоном упал на пол. Отдача показалась всаженной в запястье отверткой. У Корбина подогнулись ноги, и он тяжело рухнул на пол, хватаясь за ребра. Его рот растянулся, словно Рыцарь пытался закричать, но все, что из него вырвалось, это жидкое бульканье. На губах Корбина запузырилась кровавая слюна.

Долю секунды Кара смотрела на него, замерев от грома и жестокости, на которую оказалась способна. Но тут дернулась Эспель, и Кара упала рядом с нею на колени. На полу лежал серебристый шприц с отжатым поршнем. Кончик иглы окрасился красным.

Кара осторожно перевернула Эспель. Татуированное лицо блондинки исказилось: мышцы потянулись в противоположном направлении. Сухожилия в шее натянулись, пока оба разума боролись с пластиковыми наручниками, стягивающими запястья.

– Я все правильно сделала?! – отчаянно закричала Кара. – Ты этого хотела?!

Губы Эспель отлепились от зубов, но напряженные звуки, вырывающиеся из горла, могли означать что угодно.

– Мне так жаль, – прошептала Кара. От ужаса ее охватила головокружительная слабость. Девушка не знала, что делать. Корбин кошмарно хрипел. На уровне его легких расползалось темное пятно. Ноги слабо дергались, но встать Рыцарь не мог. Его глаза обратились к Каре. Сжав зубы, девушка отвернулась, но не могла заглушить хрипы, издаваемые им при дыхании:

– П-п-п…

Кара поднялась и, схватив Эспель за воротник куртки, тянула, пока та не встала на ноги, а потом потащила девушку к двери. Конвульсивно дергающимся ногам верхолазки пришлось изобразить некое подобие согласия, когда она пошатнулась и пустилась в неуклюжую рысь, направляемая Карой.

Зал Красоты опустел. Тело Эдварда лежало там, где он упал, но Кейс и остальные солдаты ушли. Карин взгляд метнулся к Глазу Гутиерра, раскачивавшемуся, словно маятник, над кожаной банкеткой. Вокруг него висели разбитые пулями линзы, зазубренные, как клыки. Кара протащила Эспель мимо, зажав пистолет Эдварда под мышкой, и, потянувшись, вытащила всевидящую сферу из клетки.

– Я тебе обещала, – прошептала она в затылок дергающейся головы Эспель, выталкивая подругу из Зала.

Крики и вопли разносились по коридору, ведущему к главному лифту, так что Кара погнала Эспель в противоположном направлении. Девушка ткнула прикладом пистолета кнопку маленького служебного лифта, и, к счастью, двери тут же открылись.

В кабине ноги Эспель подогнулись, и она начала брыкаться и дергаться. Кара увидела, как плечи блондинки судорожно напряглись, чуть ли не выскакивая из суставов, пока руки выкручивались из наручников. Кара обхватила верхолазку, пытаясь утихомирить ее конечности. Когда лифт опустился, она вцепилась в воротник Эспель, ругаясь, умоляя, уговаривая. На пару ужасных мгновений ей показалось, что верхолазка больше не двинется с места, но потом она подналегла и почувствовала, что сопротивление исчезло: блондинка и ее вновь проснувшийся пассажир шатнулись вперед.

«Заставляй ее бежать. – Кара могла думать только об этом, хотя ноги и легкие начинали гореть. – Не давай ей останавливаться».

Они промчались через кухню. Жареные цыплята, горшочки с горохом и высокие стаканы с креветочным муссом разлетались и разбивались на их пути. Полулицые повара и обслуживающий персонал не кричали, наблюдая за Карой в ошарашенной тишине. Их глаза метались от пистолета, зажатого в руке девушки, к маленькому телевизору, висящему над стойкой, по-прежнему показывающему беззвучную панораму разрушенного в хлам зала.

Кара преодолела последние несколько футов до мусоропровода в четыре шага. И, кряхтя от натуги, головами вперед пропихнула их обеих в его пасть.