Всю дорогу наверх через мрак лифтовой шахты к тусклому свету холла, а потом снова в зеркальное уединение основных лифтов, Кара не проронила ни слова. Девушка обхватила себя руками, словно они оставались единственным, что не давало ей рассыпаться. Какая-то ее часть не чувствовала, что они покинули этот кошмарный зал, все еще находясь глубоко под землей, в том остановившемся мгновении, когда Мать Улиц лишила ее единственной возможности попасть домой.

Кейс стояла чуть позади Кары, пистолет Корбина лениво лежал у нее в руке, словно для члена Серебряного Сената ходить вооруженной – самое обычное дело в мире. Возможно, как раз из-за ее беззаботности никто не бросил ей вызов. Кара лишь смутно отметила, как быстро сломленный невольник из подвала скрылся под отполированной поверхностью главного бюрократа зазеркалья.

Наконец, когда они подошли к двери ее квартиры, Кара повернулась к своей похитительнице.

– Все те люди, – тихо проговорила она, – разве они ничего для вас не значат? Вы никогда не думали сказать «нет»?

Кейс мрачно ей улыбнулась:

– О, я говорила «нет». Один раз.

Кара открыла рот, чтобы спросить, что случилось, но потом снова его закрыла. Она знала, что произошло, видела боль в глазах пожилой женщины. Кейс наказали.

Парву – единственную зеркалократку среди бессчетного множества похищенных Матерью Улиц полулицых, ее сестру, Лицо Стеклянной Лотереи – забрали, чтобы научить Маргарет Кейс послушанию.

Единственную зеркалократку… Кара вдруг поняла, что в этом нет никакого смысла. Полулицые обладали только половиной воспоминаний о том, откуда при-шли, поэтому тоскующему по дому божеству в подземелье понадобилось бы гораздо больше, чтобы утолить свое пристрастие к чужой памяти. У нее не было никаких причин охотиться только на них, разве что…

Потрясение обрушилось на Парву ударом ледяного молота: она поняла, какую сделку выторговала Кейс у Матери Улиц: отсутствие жертв среди зеркалократии. Кейс продала двойную порцию горожан хищной Богине ради сохранения горстки тех, кто был ей небезразличен.

Сенатор оглядела ее, но, если и поняла, о чем думает Кара, то виду не подала.

– Поспи, – сказала она. – В шесть тебе нужно быть в гримерной. Прогон камер – в восемь, и я не хочу, чтобы ты выглядела измученной.

Карины пальцы согнулись, точно когти. В ее сердце клокотала незнаемая доселе ярость:

– Я не буду выступать для вас, сенатор. Ваша госпожа… – Кара заметила, как Кейс слегка поморщилась, услышав это слово, но была слишком зла, чтобы насладиться ее неловкостью, – выпила вашу Парву Хан. Я здесь не для того, чтобы заменять ее вам.

– Она была… – начала Кейс.

– ОНА БЫЛА МОЕЙ СЕСТРОЙ! – заорала Кара.

Кейс даже не дрогнула, словно терпеливо дожидаясь, пока голос девушки отзвенит в ушах, а потом проговорила с холодной неприязнью:

– Полагаю, ты ошибаешься. Думаю, ты предстанешь перед камерами, Парва. Существуют методы убеждения, не портящие внешнего вида.

Секунду Кара не понимала, о чем она говорит. Потом почти рассмеялась:

– Пытки? – она указала на собственное лицо. – Знаете, откуда они?

– Слышала сказочку про колючую проволоку, если ты об этом. От твоей… сестры.

– Вы все еще считаете, что это сказочка? – прошипела Кара. – Подумайте о том, откуда мы только что пришли. Подумайте о том, что только что видели.

Взгляд Кейс непонимающе забегал по лицу девушки. Кара просто смотрела в ответ, удивляясь, как женщине удалось запечатать секретный позор в подвале от остальных своих мыслей. Не отрывая взгляда от бледных глаз Кейс, Кара увидела мгновение, когда эта печать надломилась.

– Хочешь сказать, все так и было?..

– До последнего слова, – ответила Кара. Она встала прямее, выпятив грудь, голос ее сочился презрением. Противостоять этой женщине стало для нее такой же потребностью, как дышать. – Так чем вы планируете мне угрожать?

Мгновение Кейс выглядела потрясенной, затем ее черты заволокла невозмутимость, гладкая, словно густое масло.

– Что-нибудь придумаю, – ответила она. Бросив Каре ее пустую сумку, сенатор распахнула дверь. – Хороших снов, графиня.

Услышав, как в двери повернулся ключ, Кара тяжело припала к двери и принялась царапать ее, словно могла выбраться наружу. Занозы от расщепленного дерева застряли под ногтями, кровь размазалась по волокнам.

Дрожа, девушка развернулась, пересекла комнату тремя быстрыми шагами и всем телом бросилась на окно… но армированное стекло, выдерживающее куски падающих кирпичей, даже не выгнулось, сколько бы Кара ни бросалась на него снова и снова, бездумно, словно насекомое.

Девушка не останавливалась, пока ноги ее не подкосились, и она не рухнула на колени. Отчаянно прикрыв рукой глаза, она уставилась на стекло: в отраженном городе стоял ясный, холодный день, и Парва, мутная, словно призрак, смотрела на Кару с его поверхности.

«Может, – она попыталась убедить саму себя, – может, так даже лучше. По крайней мере, для нее». Может, в зеркальной сестре осталась какая-то часть, все еще бывшая ею, и, возможно, этой части лучше было ничего не помнить. Кара попыталась, но не могла заставить себя в это поверить. Рыдание, словно булыжник, застряло у нее в груди, и она не могла извлечь его.

Закрыв глаза, она увидела их лица: Парвы, мамы, папы и, отчетливее всех, – Бет. Бет, от которой она сбежала, не сказав ни слова. Она так сильно их любила, а теперь больше никогда не увидит.

Порывшись в своей кожаной сумке, Кара вытащила последнее, что там оставалось. В ладони дрогнула кирпичная скорлупка, переданная ей Бет. Она никогда не узнает, почему лучшая подруга ее покинула. Карины пальцы медленно сомкнулись над хрупкой драгоценностью, не подчиняясь хозяйке. Она наблюдала изнутри себя, не испытывая ни малейшего ужаса, как они сжались, и скорлупка треснула. Обожженные глиняные черепки впились в ладонь, и она упивалась драгоценной болью, хотя и оплакивала память, которую они хранили.

Девушка не могла обуздать свои мысли. Она представляла Богиню в подвале, рассевшуюся в глубинах зазеркального города. Видела, как дрожат ее руки, и вспомнила наркотическую дрожь кранокостных пальцев Матери Улиц.

«Скажи, как мне снова вернуться домой?»

Сопереживание вторглось в нее, словно паразит, и Кара отпрянула. Девушка попыталась его оттолкнуть, но оно крепко вцепилось в нее, и перед своим внутренним взором она видела Леди Улиц, отрезанную от дома, ото всех, кто ее любил и ненавидел, ото всех, кто ее вообще знал, ото всего, что делало ее ею.

Кару сотрясла дрожь, она всхлипнула, а потом слезы потекли рекой. Свернувшись на полу, она безуспешно пыталась упокоиться, стиснуть клацавшие зубы. Девушка изо всех сил боролась с дрожью, ее кожа раскраснелась от воспоминаний о проволоке.

Потребовалось много времени, чтобы привести мышцы в порядок. Кара позволила себе опустить голову на пол.

Волосы под платком взмокли от пота, глаза казались камешками в черепе. Она изнемогала. В голове было пусто. Постепенно она стала осознавать одну мысль, тлевшую, словно уголек, погребенный в остывающем пепле мозга.

«Я не буду выступать для вас, сенатор».

Наверное, прошел не один час – свет в окнах потускнел, и выкованные из облаков башни окрасились в цвета заката.

«Не буду».

Попробовав встать на ноги, Кара вздохнула с облегчением: пусть чувствительность еще не до конца вернулась к ним, но они хотя бы разогнулись. Ноги устали, но были ее собственными. Протяжно вздохнув, девушка встала и, пошатываясь, подошла к окну. И только дважды подергав ручку, заметила рубцы на блестящем металле рамы: она была заварена намертво. Кейс оказалась не настолько глупа, чтобы второй раз оставить ей путь к отступлению. Снаружи кто-то пел, радуясь началу Ночи Розыгрыша. Стекло делало его голос пронзительным.

Кара оказалась в ловушке, отрезанная ото всех, кто ее знал. Девушка посмотрела вниз, на реку, на отраженное в ней пламя вечера. Это освежило память.

«Я буду…»

Теперь воздух двигался внутри нее свободнее, тело снова ощущалось своим. Кара потерла кончик большого пальца, но не царапала кутикулу. Руки чесались что-нибудь взять, что-нибудь сделать.

Взгляд упал на косметичку на комоде. Кара взяла ее и поднесла к окну. Руки дрожали, но это было просто желание – энергия, кипящая в ней. Она стала быстро писать огрызком карандаша для глаз, скрипя по стеклу. В мире, где изображение было всем, окно держало изображение Лондона-за-Стеклом, города Кейс, и Кара писала по этому изображению неровные черные буквы, пока, наконец, с последним всплеском переполнявшей ее энергии, не швырнула карандаш на пол.

Сердце колотилось, когда она отступила назад и прочитала:

Кара уселась на пол, скрестив ноги. Руки, сложенные на коленях, наконец-то перестали дрожать. В небе померк последний свет. Далеко внизу девушка услышала автомобильный гудок. Сейчас должны прибыть гости церемонии, догадалась она, разодетые в пух и прах, носящие асимметричные вечерние наряды с обложек журналов. Они приведут свои семьи, чуть ли не теряющие сознание при мысли о встрече с Лицом Стеклянной Лотереи. Кара улыбнулась, пробуя выражение лица. Риск. Только для себя.

«Жаль вас разочаровывать».

Напугав ее, запищал компьютер. Она долго не двигалась, но пищание все не прекращалось – высокий, многократный звук, такой же вежливый и настойчивый, как сборщик налогов, зажавший дверной звонок. Наконец, уступив любопытству, Кара отправилась к стоящему на столе монитору.

На экране мигали отзеркаленные слова «Входящий вызов». Кара ткнула наугад клавишу, и в сердце впился маленький шип гнева: на экране появилось лицо Кейс.

– Графиня, – раздался ее голос из динамиков компьютера. – Надеюсь, ты хорошенько выспалась.

– А не отвалить ли вам, сенатор? – сладким голосом ответила Кара.

– Тебе нужно в гримерную. Пожалуйста, спустись на пятидесятый этаж.

В двери щелкнул замок.

– Какая точность, – не впечатлилась Кара. – Неужели, кто-то висел на проводе, чтобы открыть дверь, когда вы это скажете?

Кейс не обратила внимания на презрение в Карином голосе.

– Пожалуйста, спустись на пятидесятый этаж, – повторила она.

Заметив маленькую камеру в рамке монитора, Кара фыркнула и покачала головой.

Кейс уставилась на нее. На сморщенном лице не читалось никаких узнаваемых эмоций. Не сказав больше ни слова, она отошла от камеры.

Кара зашипела. Иголка в сердце вдруг превратилась в огромную колючку.

Теперь, когда Кейс отошла в сторону, Кара смогла рассмотреть комнату. Это оказалась маленькая гардеробная рядом с Залом Красоты, где она сражалась с платьем из колючей проволоки. Вместе с сенатором там находились еще два человека.

Первый – стоящая на коленях Эспель. Она держала руки за спиной, плечи напряглись – очевидно, ей связали запястья. Девушка смотрела в камеру расширившимися от страха глазами по обе стороны от серебряного шва. Слезы симметрично бежали по лицу, оставляя одинаковые дорожки на щеках.

Вторым человеком оказался Корбин. Он стоял над Эспель – официальная черная форма, плечи пересекает серебряная тесьма. Одна его рука крепко держала Эспель за волосы, второй Рыцарь прижимал к ее шее серебристый шприц.

«Так чем вы планируете мне угрожать?»

«Что-нибудь придумаю».

Тон Кейс ничуть не изменился:

– Пожалуйста, спустись на пятидесятый этаж, – во второй раз повторила она.