Глава 26
Они выглядывали из-за двери мужского туалета на первой платформе. Жесткая штуковина, упершаяся в спину, оказалась перекладиной турникета. Над ними раскинулась огромная крыша из стекла и металла, сморщенная и сложенная, словно промышленное оригами. Платформы оказались пусты, и Кара видела траншеи путей через открытые турникеты в вестибюле. Девушка разглядела отзеркаленные логотипы «Бургер Кинга» и «Маркса и Спенсера», хотя свет был выключен, а жалюзи опущены.
Кара почувствовала краткий укол узнавания. «Должно быть, ностальгия по торговым маркам Старого Города», – с кривой усмешкой подумала она, а затем озадаченно нахмурилась. Прямо за турникетами по центру зала ожидания тянулся ряд кабинок. Фигуры в форме сидели за оргстеклом, барабаня пальцами и переговариваясь. Время от времени раздавался нервный смех. Рядом с каждой кабинкой стояла зеленая холщовая раскладушка. Врачи в белых халатах сидели, притоптывая каблуками, покусывая ногти и тревожно поглядывая в сторону путей. Невдалеке туда-сюда бродили Рыцари в черных доспехах, сжимая и разжимая руки на рукоятках автоматов.
Все это выглядело чем-то средним между пограничным контрольно-пропускным пунктом и полевым госпиталем… и все, казалось, чего-то ждали.
– Эспель, – прошептала Кара. – Дома я прохожу через Викторию каждую неделю. Почему же я не видела отражения этого маленького цирка в витрине или типа того?
– Днем это обычный вокзал, – пробормотала в ответ Эспель. – Пограничные пункты устанавливаются только по ночам, во время большого притока. Нам невероятно повезло, что мы пробрались внутрь. – Ее голос звучал удивленно, даже недоверчиво. – После всех этих нападений здесь должно тереться гораздо больше рыцарьков… особенно сегодня вечером.
– Почему сего…
Ее оборвал визг тормозов и скрежет стальных колес об рельсы. Одинокий паровоз, черный, с ярко горящей фарой, медленно подошел к перрону, таща за собой единственный вагон без окон.
Знак Рыцарей – белый шахматный конь – резко выделялся на полированном черном металле. Поезд оказался обшит бронированными пластинами и напоминал тюрьму на колесах.
Контрольно-пропускной пункт ожил. Врачи готовили капельницы и проверяли хирургические инструменты, Рыцари потрусили нестройными рядами навстречу сбавляющему ход составу, образуя полукруг вокруг единственных дверей, когда тот затормозил, и замерли, немного пригнувшись, с оружием наготове. Их забрала были опущены, и Кара не могла видеть лиц, но даже очертания почему-то страшили.
– Новоприбывшие, – напряженно прошептала Эспель.
Гидравлика зашипела, и двери разъехались в стороны. Кара инстинктивно дернулась от звука, потом попыталась заглянуть между затянутыми в черную броню телами, разглядеть, что же такого опасного там могло быть. Мягкие снежинки кирпичной пыли просыпались на нее, когда пальцы Эспель крепче уцепились за край двери.
– Когда полулицые отражаются в первый раз, патрульные рыцарьки сгребают их и держат в лагерях, чтобы их никто не видел. Они – лишь половина того, кем были: половина старых воспоминаний и умений. Все растеряны, напуганы. Пока их не обработают на границе, официально они не имеют права въезжать. Поезда приезжают в лагеря по ночам и привозят их.
Что-то шевельнулось внутри поезда, но плечевая пластина Рыцаря закрыла Каре обзор, и девушке пришлось сдвинуться, чтобы лучше разглядеть. Фигура вышла из вагона, и в Карином горле горько смешались облегчение и разочарование. Человек опустил голову, ставя ноги с крайней, но не чрезмерной осторожностью того, за кем наблюдают взвинченные люди с оружием.
– В чем проблема? – прошипела Кара. – Почему так важно, чтобы их никто не увидел?
– Папа?
Когда из вагона раздался высокий испуганный голос, мужчина в коричневом костюме оглянулся, открыв левую сторону головы. Точно посередине лица, где у Эспель шел шов, его черты просто заканчивались. За правой ноздрей нос резко переходил в словно бы отрезанное бритвой тесто, там же обрывался и рот.
Левая сторона лица мужчины оказалась бледнее, чем у манекена в витрине магазина: грубый полуовал кожи под мокрыми от пота волосами. Рыцари оттеснили его, не трогая, взяв в кольцо стволами автоматов, словно боялись, что он сорвется и на кого-нибудь нападет.
Пальцы Эспель дрожали у губ. Нахмурившись, Кара осторожно отвела их и, взглянув на свою спутницу, спросила:
– Что?
Эспель не ответила. Она пристально таращилась в пол.
– Что такое? – прошептала Кара. – Почему они так грубы с ними?
– Они уродливые. – Подбородок Эспель выпятился так, словно она боролась с каким-то мятежным инстинктом. – Такие пустые… откровенно неполно-ценные.
Кара вспомнила, что даже Безликие отвернулись, когда Крей открыл зияющую пустоту своего лица. Они находили это отсутствие, этот недостаток черт таким безобразным. Рыцари же даже не пытались изображать самообладание, свойственное членам мятежной группировки. Девушка видела страх перед новыми иммигрантами в их позах, слышала его в скупых приказах.
Под пристальными взглядами Рыцарей из вагона вышли и другие пассажиры: немолодая женщина с обесцвеченными волосами и в крошечной юбке, парнишка в мешковатом спортивном костюме и бейсболке, ребенок помладше в школьной форме – мужчина в твидовом костюме отбежал назад и обнял его, – женщина в деловом костюме и прочие – в общей сложности около пары дюжин. Все их лица обрывались на полпути. Они озирались, разинув половинчатые рты, пока Рыцари гнали их к контрольно-пропускному пункту. У женщины с обесцвеченными волосами оказалась пудреница, и ее единственный глаз отчаянно пялился в нее, тщетно пытаясь найти отражение.
Первый иммигрант уже достиг контрольно-пропускного пункта, и Кара увидела, как он в замешательстве затряс головой, умоляюще подняв руки. За оргстеклом пограничный чиновник пристально глядел за его плечо, записывая сведения, а потом коротко кивнул. Рыцарь махнул оружием, указывая мужчине на одну из раскладушек, и тот рухнул на холст, позволив закрепить свои конечности кожаными ремнями.
Паучок тревоги пробежал по Кариной спине.
– Эспель, что они делают?
Верхолазка поглядела на нее, и Кара увидела, как в бледных глазах блондинки борются вина, облегчение и ужас.
– Подчиняются закону, – прошептала она. Ее пальцы рассеянно щупали искусственную правую сторону лица. Ее Пэ-О.
В Кариной голове вспыхнуло непрошенное воспоминание: пьяная Эспель, сидящая в ее позаимствованных дворцовых покоях. «Мой Пэ-О, может быть, и не очень, но он делает свое дело: благодаря ему я легальна». Кара вдруг поняла, для чего здесь врачи.
«Пластика, – услышала она звон в голове, – косметика, торжество эстетики…»
Присев рядом с раскладушкой, молодой доктор натянул хирургические перчатки резким четким движением человека, не позволяющего себе испытывать чувства. Глаз лежавшего на раскладушке мужчины в коричневом костюме судорожно метался от лица доктора к его рукам, когда тот выбил пузырьки воздуха из иглы и завел ее за ухо пациента. Мышцы на полулице мужчины тут же сковало параличом, глаз закатился, вперившись в половинчатый нос. Когда доктор сдвинулся, чтобы покопаться в аптечке, Кара увидела на нижней губе мужчины в коричневом костюме проблески слюны.
– Папа! – закричал мальчик в школьной форме. Страх прозвучал странно полым, вылетев из половинчатого рта. Он бросился вперед, но затянутая в черную броню рука поймала его за талию.
Вытащив из аптечки что-то плоское, доктор содрал пластиковую упаковку. Высунувшись, чтобы рассмотреть получше, Кара почувствовала, как от ужаса сжимается сердце.
Полуовал, сделанный из какой-то ткани; эластичный, словно тонкая резина, но слабо сияющий, как потускневшая сталь. Металл чиркнул по бетону, и Кара подскочила, чуть не выругавшись. Мужчина на раскладушке забился, его конечности задергались, а вот лицо осталось невыразительным. Ему удалось лишь на дюйм сдвинуть кровать. Доктор махнул рукой, и двое Рыцарей снова пригвоздили пациента к раскладушке. Кара услышала низкий булькающий звук – у крика ужаса, зажатого в груди, не было губ, способных придать ему форму, но мужчина не мог отвернуться, не мог даже отвести глаз, чтобы не смотреть, как врач плотно прижимает серебристую полумаску к правой части его лица.
Хирург вытащил из кармана странный инструмент и стремительно прошелся им по центру лица пациента. Воздух огласили резкие щелчки, и когда доктор отодвинулся, Кара увидела аккуратные металлические стежки, делящие мужчину пополам от линии волос до подбородка, соединяя металлическую маску с кожей.
А потом металл на лице мужчины задвигался. По его поверхности пробежала рябь, словно ветерок над прудом. Металл растянулся и искривился, приобретая новый рельеф, сжимаясь и стягиваясь в некоторых местах и провисая и утолщаясь в других. Он выпятился на переносице мужчины и вскрылся, словно рубец, продолжая линию рта. На месте глазной впадины провалилась воронка.
Цвет проступил, только когда сформировались очертания: он клубился, словно чернила в воде, завихряясь, пока не осел, и мужчина на раскладушке не стал совершенно, безупречно симметричным. Новый глаз моргнул и заворочался в новой глазнице, а потом яростно уставился через границу из стальных стежков на своего соперника. Левая рука мужчины, удерживаемая кожаной манжетой, сжалась в кулак.
– Давай! – рявкнул хирург. Один из прислуживающих Рыцарей схватил пациента за голову и грубо повернул ее в сторону. Доктор всадил еще один шприц за левое ухо. На мгновение Кара увидела, как глаз Пэ-О расширился от негодования и боли, как в нем разгорелась паника, попытка удержать только-только обретенное сознание, но потом веко скользнуло на него, словно неизбежный закат. Мужчина на раскладушке моргнул и вздрогнул, его глаза снова открылись, теперь двигаясь синхронно. Держащие пациента охранники заметно расслабились и принялись развязывать путы. Врач осторожно промокнул сшитый лоб носовым платком.
Но Кара могла думать только о втором злобном разуме, о миге его бодрствования и свирепой ненависти во взгляде. На ум пришли нежданные образы: злобные завитки, колючки, плотоядно поблескивающие, словно стальные шипы, хлещущие по лицу, чужеродные хищные мысли, просачивающиеся в голову. И почему-то в тот миг блестящий металл проволоки стал также и металлом стежков – тех, что шли посередине лица новоприбывшего мужчины, Эспель и Гарри Блайта на полу зала суда, слабо брыкавшегося, удушаемого сознанием паразита.
Паразит.
– Папа! – в голосе мальчика прозвучало такое облегчение, когда он увидел, что отец встает. Врач посмотрел на него, пожал плечами и кивнул Рыцарю, позволившему мальчику подбежать к раскладушке. Доктор уже вытащил из аптечки еще одну полумаску.
Кара представила, как маска наползет и вдавится в кожу малыша. Паразит. Слово вцепилось в ее горло и сжало. Карины мышцы сократились вполне осознанно; она решила бежать.
– Прекратите! – ее вопль усилился эхом. – Вы не можете!
Девушка понеслась по платформе в сторону ворот. Бронированная фигура крутанулась на ее крик, винтовка уже лежала на плече. Раздался треск, и яркий язык дульного пламени осветил воздух. В полуметре от Кариного лица стена плюнула гранитной крошкой. Второй Рыцарь оттолкнул оружие, рявкнув первому прекратить огонь. Кара не сбавила темп. Сзади стремительно барабанили шаги: за подругой, матерясь, бежала Эспель.
Кара ринулась через открытый турникет с протянутой рукой.
– Прекратите! – невнятно выкрикнула она, шатко остановившись посередине толпы Рыцарей, врачей и ошеломленных полулицых иммигрантов. Она безнадежно пыталась как следует вдохнуть, чтобы говорить. – Вы… вы… не можете… – выдохнула она.
Мальчик и нависший над ним хирург уставились на нее. Отсюда Кара ясно разглядела слова «ПЕРЕВЕРНУТОЕ ОТРАЖЕНИЕ (20)» на аптечке доктора.
– Г-г-графиня Хан? – Рыцарь-офицер с серебряными шевронами на плече осторожно встал между врачом и Кариными протянутыми дрожащими пальцами. Он снял шлем. Его седое почти симметричное лицо выражало недоверие.
– Что… Простите, мэм, но что вы здесь делаете? И кто это?
Кара посмотрела через плечо. В футе от нее стояла Эспель. Она бросила на Кару убийственный взгляд из-под светлой челки, означавший «Какого черта ты вытворяешь?».
Кара не знала; единственное, что она понимала: мысль о прошивке этого мальчика разрывала ей сердце.
– Вы не можете пришить к нему эту штуку, – она заикалась. – Я не хочу… Я… – Девушка запнулась, а потом поняла, что существует только одна вещь на свете, которую она может сказать. – Я – Лицо Зеркальной Лотереи, и я вам не позволяю.
– Мэм? – Озадаченный и более чем взбешенный тем, что волею судьбы посреди операции на него свалилась чокнутая знаменитость, Рыцарь-офицер наморщил лоб. – Извините, что?
– Вы не можете.
– Но мы должны.
– Вы не можете.
– Извините, миледи, но это закон.
– Вы не можете, – невозмутимо повторила Кара, задрав подбородок, словно оружие. В ее распоряжении были лишь лицо и имя.
Стволы винтовок Рыцарей начали подергиваться, словно морды хищников. Затянутые в черную броню мужчины слегка сместились, неуловимо и неспешно становясь между Карой и полулицым мальчиком на раскладушке.
– Извините, мэм, – сказал офицер, а потом добавил: – Понимаю, ваши недавние переживания, вероятно, были… травмирующими, но мне придется попросить сержанта Прайса сопроводить вас и вашу компаньонку, – он мельком взглянул на Эспель. Рыцарь говорил медленно, улыбаясь ей какой-то лихорадочной сочувственной улыбкой, сгодившейся бы для престарелой леди, беседующей со своими петуньями.
«Нет, – подумала Кара, – нет, ты не можешь записать меня в сумасшедшие. Если ты думаешь, что я сумасшедшая, мы никуда не придем. Но в таком случае… – она облизнула пересохшие губы, продумывая свое поведение, глядя на черные шлемы, и поняла, что каждый из них скрывает сшитое лицо, – …за кого еще тебе меня принимать?»
– Миледи, – сержант, названный офицером, грузный Рыцарь с панцирем, изогнутым, чтобы вместить объемное пузо, шагнул вперед и предложил ей руку. – Пройдемте со мной, пожалуйста…
Снаружи грянул гром, и на крышу с грохотом обрушились кирпичи. Кара почувствовала себя загнанным в угол животным. Она не могла позволить этому случиться, но и не могла придумать, как это остановить.
Сержант снял шлем, открывая довольно добродушное лицо. Правую щеку украшало несколько дорогущих веснушек.
– Если вы просто пойдете со мной, мэм, мы отвезем вас обратно во дворец, когда буря утихнет.
Очередной раскат грома потряс небо, а заодно и всю станцию. Казалось, содрогнулся даже пол…
Нет, не показалось. Содрогнулся.
Бетон дрожал у них под ногами, и не перестал, даже когда гром стих. Кара почувствовала, как застучали ее зубы, а она сама зашаталась. Рыцари и иммигранты пытались удержать равновесие, глядя под ноги с недоуменным испугом. Горло Кары сжалось. Что бы ни происходило, они тоже этого не понимали.
Пол задрожал, как кожа барабана. Рябь перешла на полированную поверхность, искажая ее в почти неузнаваемые формы.
Сержант переводил винтовку вслед за возмущениями.
– Что?.. – пробормотал он, когда перед ним предстало очертание. – Что, во имя Маго?..
Дробя камень, словно воду, наружу прорвалась серая рука, испещренная цементной осыпью, и схватила сержанта за лодыжку. Взревев, он спазматически нажал на курок и с оглушительным грохотом разрядил обойму в пол между своими ногами.
Подскочив от шума, Кара потеряла равновесие, и удар об пол сотряс позвоночник, когда она упала.
Оказавшись внизу, девушка увидела обломки, выбитые пулями с поверхности гранитных плиток. Глубже они не прошли.
Кара моргнула, тут же начав задыхаться. Серая рука исчезла. На мгновение девушка подумала, что ей показалось… что сержанту показалось; что они оба пали жертвами вызванного ураганом психоза.
Но тут сержант закричал.
– О, Маго, о, Матерь Зеркал! – отчаянно завопил он. – Моя нога!
Нога до голени ушла в твердый бетон.
– О, Маго, вес… – симметричное лицо Рыцаря совершенно обескровило, губы покрыли брызги слюны. – Я чувствую, как он дробит… Как он дробит мою ногу…
– Все будет хорошо, Прайс, – испуганный голос офицера не обнадеживал. – Мы тебя вытащим. Мы… эээ… мы… – он возился с рацией.
Сержант снова завыл от боли, и Кара вздрогнула, но ее жалость превратилась в ужас, когда пол зарябил в дюйме от ее лица.
Она вскочила на ноги. Рыцари, Эспель, врачи и иммигранты сбились в тесную кучу вокруг нее и сержанта. От запаха пота девушку замутило.
В промежутках между телами Кара увидела очертания, плавающие под поверхностью пола, – непринужденно, словно рыщущие лучи, они описали хищный круг вокруг зажатой толпы. Сержант стонал.
– Всем стоять совершенно неподвижно, – приказал офицер. – Просто не двигайтесь. – Он нащупал рацию. – Управление, это Юго-Западная Пограничная Команда, прием.
– Говорите, Юго-Западная.
– Управление, мы атакованы, повторяю, атакованы. Срочно пришлите подкрепление.
– В просьбе отказано, Юго-Западная. Ураган слишком силен. Дождитесь ослабления.
– Управление, понятия не имею, откуда, но у нас здесь Лицо Стеклянной Лотереи. Немедленно пришлите подкрепление!
На том конце явно колебались, затем раздалось:
– Держитесь.
Сержант уже лихорадочно бормотал. Стоящий рядом с Карой иммигрант в коричневом костюме задрожал. Его глаза метнулись от пола к отраженному сыну, затем к темной арке, ведущей прямо на улицу, и обратно. Его отраженное лицо болезненно исказилось от страха.
– Мы не можем, – прошептал он.
Схватив своего мальчика за талию, он поднял его одной рукой и с испуганным воем бросился к открытому выходу с вокзала.
Кара считала его шаги по отголоскам, которые они отбрасывали в тишину.
Мужчина успел сделать пять, прежде чем существо нанесло удар.
Пробив пол с тошнотворным изяществом, оно подпрыгнуло; на спину бегущего упала тень. Существо оказалось антропоморфным, голым и скелето-образным, обтянутым бетонной кожей, обтекающей его, словно жидкость. Лицо с ввалившимися щеками походило на череп. Чудовище тихо завыло, вцепляясь длинными кривыми пальцами в плечи мужчины, и повалило его, словно леопард, вцепившийся в жертву. Когда они упали, мужчина не издал ни звука, а вот его сын завизжал. Стоило им удариться об пол, как он текуче разверзся, и крик мальчика резко оборвался: бетон сомкнулся над ними, исказившись пульсирующим шрамом, после чего пол снова застыл.
Воздух наполнился грохотом: Рыцари открыли огонь.
Перепугавшись, они обрушили на пол ливень пуль, метя в четырехпалые очертания, мутящие его поверхность. Завизжав от шума, иммигранты сломались и заметались туда-сюда, словно испуганные олени. Кара поймала себя на том, что бежит, ни о чем не думая. Сокрушительный шум гальванизировал ее мышцы. Она не могла стоять смирно. Сердце словно бы застряло в горле. Кара отчаянно уставилась в пол, высматривая пробивающиеся пальцы.
Пол впереди прорвался, и девушка в ужасе застыла – перед нею всплыло существо. С раскинутыми руками, загнутыми, словно когти, пальцами и ртом, открытым в беззвучном тошнотворном вое, оно двинулось на девушку.
Раздался резкий грохот выстрела. От существа посыпались искры, и оно остановилось, вздрогнув, словно от боли, хотя пули едва царапнули его по боку. Голова существа с хищной грацией склонилась к шее, и Кара проследила за его взглядом. Футах в двадцати стоял Рыцарь, опуская винтовку с плеча, испуганный и оттого неуклюжий.
Существо накренилось в сторону. Оно не бежало, а свободно скользило по плиткам, метя в Рыцаря, и схватило его, словно тряпку, прежде чем погрузить в станционный пол. Кара увидела, как судорожно задергались, а потом замерли ноги мужчины, оставшись торчать из неповрежденного кирпича.
Существо снова повернулось к ней.
Кара глядела на него всего мгновение: впалая грудная клетка, серые бетонные мышцы, крепящиеся к костям, тонкая упругая цементная перепонка, растянутая между ними. Затем, серпантином изогнув позвоночник, существо снова нырнуло в пол.
Что-то дернуло Кару назад за воротник. Она взвизгнула и крутнулась, подняв кулаки.
– Графиня! – воскликнула Эспель с напряженным от недоверия лицом. – Ты собираешься убираться отсюда, или как?
Верхолазка наполовину толкала, наполовину тащила Кару, пока ее ноги снова не заработали. Они побежали. Главный выход находился, пожалуй, в пятидесяти футах по смертоносному бетону. Крики слились с автоматными очередями, рвущимися вокруг, но сами серые фигуры не издали ни звука, прорываясь наружу, опутывая тощими конечностями жертв и утаскивая их вниз.
«Иммигранты, – подумала Кара. – Они пришли только за иммигрантами».
Живыми под землю забирали лишь вновь поступивших.
Орущую девушку в спортивном костюме утянуло вниз, но полсекунды спустя ее голова снова показалась над поверхностью, покачиваясь и хватая ртом воздух. Некогда твердый пол плеснул у ее подбородка, дыхание снова обратилось в визг, но серые пальцы зажали полурот и со страшной силой рванули жертву вниз.
Рыцарей серые игнорировали или, когда их отчаянный огонь начинал им досаждать, уничтожали с надменной жестокостью. Пойманный в ловушку сержант, бессвязно мыча, впихивал новую обойму в оружие и палил в пол, видя движение. Пока Кара смотрела, позади Рыцаря выскочило существо и, схватив его за подбородок, свернуло шею под невероятным углом. Мужчина рухнул мешком подергивающегося мяса, и Кара услышала хруст, когда кость пойманной в ловушку ноги сломалась под весом упавшего тела. Сердце девушки рвануло ее к нему, но она не остановилась.
Нога зацепила упавшую винтовку, и Кара на бегу наклонилась и подняла ее, неловко прижав к груди, словно охапку хвороста. Они почти добежали, почти выбрались. Арка уже маячила перед ними, и за нею девушка слышала треск и грохот урагана и видела мерцающие куски кирпича, прорезающие натриевые сумерки.
Теперь Эспель бежала ярдов на пять впереди, несмотря на короткий шаг, низко, словно борзая, опустив голову…
…но потом сломалась, завопила, забуксовала, словно боролась, чтобы повернуться. Кара увидела, как за нею на внутренней стороне арки прогибается серый камень.
Из камня, линяя известью, плавно вышла ухмыляющаяся фигура.
Кара тоже попыталась затормозить, но, поскользнувшись на каблуках, шатнулась назад и упала. Время кошмарно замедлилось. Она смотрела на ухмыляющегося мужчину, уходящего внутрь арки. На предплечье его обозначились цементные мышцы, потянувшие стену. И та поехала.
У Кары перехватило дыхание. Он сдвинул стену. Не раздалось ни звука, ни треска раздираемого бетона; под его руками кладка оказалась податливой, словно ткань, и он втянул ее через арку, как занавес. Охваченная ужасом, она смотрела, как дверной проем сузился и исчез.
Эспель не так повезло: увлекаемая инерцией, она упала не назад, а вперед. Ухмыляющееся создание жадно обхватило ее каменными руками, перехватило поперек груди, отрывая ноги от пола. Кара увидела, как вокруг существа зарябила стена, когда оно медленно попятилось в бетонный монолит, совсем недавно бывший дверным проемом. Эспель пиналась и плевалась, словно бьющийся в истерике ребенок, ее голубые глаза расширились от ужаса. Она закричала.
На грудь Кары что-то давило – винтовка Рыцаря. Поднявшись на ноги, девушка промчалась несколько футов, что отделяли ее от верхолазки, тыча оружием в затвердевшую арку, и, когда дуло вперилось в глазницу серого монстра, выстрелила. Рев оружия словно разорвал череп, а отдача чуть не оторвала руку, но Кара насмерть вцепилась в спусковой крючок. Рот существа разверзся в беззвучной агонии. Оно широко раскинуло руки, и Эспель рухнула на Кару. Голова треснулась об пол, прежде чем она успела понять, что падает.
Вспыхнули звезды, и мир поплыл, глухо и отрешенно. Послышался взрыв, но как будто издалека; голова откинулась набок, и девушка увидела рваную дыру в стене. Затянутые в черную броню фигуры хлынули мимо нее в пролом, нещадно паля в пол толстыми, неторопливыми снарядами из тяжелых винтовок, низко зудящими, прежде чем взреветь и вспороть землю. Кара слышала размытые взрывы и жужжание шрапнели, проносящейся мимо лица, словно мухи.
Очередной приступ головокружения откинул голову назад. Лежащая сверху Эспель оказалась теплой и тяжелой. Верхолазка вжала Кару в пол, защищая ее тело своим. Поверх плеча Эспель Кара видела серого человека, его лицо по-прежнему выло, полупогруженные в камень руки раскинулись, словно для объятий.
Почувствовав укол узнавания, Кара недоверчиво уставилась на правую руку существа, борясь с заволакивающей глаза тьмой. И узнала рисунок, вырезанный на внутренней стороне правого запястья бетонного человека: высотки, складывающиеся в лучи короны.
– Парва! – закричала Эспель. – Останься со мной!
Но Кара едва ли ее расслышала. Тьма хлынула на нее, и девушка позволила ей поглотить себя.
