Собрание тихо-мирно распустили. Безликие стянули капюшоны и банданы. Лишившись маскировки, они оказались разноплеменной группой полулицых с разной степенью модификации и даже нескольких зеркалократов. Кара смотрела на них в замешательстве, удивляясь, почему люди, так явно стремящиеся скрыть свою личность, с такой охотой сбрасывают маски, по-прежнему находясь друг у друга на виду.

«Но они использовали настоящие имена, – поняла девушка. – Они уже знают, кто есть кто. Им нет нужды скрываться друг от друга».

Кара уловила, как они молча переглядываются, спеша в лабиринт: прищуренные глаза, румянец, смущенно отведенные взгляды, а потом поняла.

«Постоянно оценивают друг друга, – вспомнила она слова Эспель. – Ранжируют. Полагаются на глаза других людей». Их воспитали на иерархии зеркалократов, и подобный тип мышления оказался прилипчивей, чем смола. Они ничего не могли с этим поделать. То, что они прикрывали лица, было не просто безыдейным жестом бунта; это помогало им игнорировать впитанную с молоком матери привычку судить друг друга по внешности.

Дело не в анонимности, а в равенстве. Гаррисон Крей последним расстался со своей маскировкой. Кара отпрянула, вскрикнув от удивления. Ниже глаз у него не оказалось лица – просто чистая пергаментная кожа. Ноздрями служили овальные отверстия, не выдающиеся над лицом. Там, где следовало находиться рту, зияла вспоротая кожа с подшитыми, словно наметанные брючины, краями. Обе стороны импровизированных губ симметрично сгибались по серебряному шву, когда он дышал. Крей поглядел на Кару: голубые глаза стали суровыми, жесткими. Набравшись решимости, Кара встретила его взгляд, словно в нем не было ничего необычного, хотя и почувствовала, как атмосфера охладела: остальные Безликие не могли поднять взгляд на бледную симметричную пустоту. Даже Эспель уткнула взгляд в противоположном направлении.

На секунду Каре показалось, что Крей заговорит, но он просто отвернулся и зашагал прочь.

За несколько минут террористы покинули свое логово, словно вода, просочившаяся в щели лабиринта. Остались только Кара, Эспель и Джек Вингборо. Аристократ-ренегат вытащил из заднего кармана что-то скользкое, сверкающее в тусклом свете.

Удостоверившись, что Кара наблюдает за ним, он приложил это к левой стороне лица, а затем, совершив пару магических пассов, прошептал:

– Та-дам!

Кара вытаращилась. Его черты стали симметричными: появился даже серебряный шов, идущий по центру лица.

– Вы просто… это… это Пэ-О? – недоверчиво прошептала она в ответ. Дергающееся тело Гарри Блайта тревожно промелькнуло у нее перед глазами.

– Маго, нет! – испуганно воскликнул Джек. – Я сопереживаю, но не готов сам это переживать. – Он бросил виноватый взгляд на Эспель, стоящую, прислонившись к стене, заложив руки за спину. – Прости, Эс.

– Все путем, шикарный ты кретин. Я тебя не виню, – рассеянно проговорила Эспель, не отрывая взгляда от Кары.

– Смотри: это не отражение, – Джек наклонился к Каре, поддев шов на лбу ногтем. Полумаска, тонкая, словно луковая кожура, отвалилась, снова открывая асимметричные черты парня. По ее краю шел шов. Когда она полностью снялась, Кара увидела, что маска состояла из прозрачной пленки, помутневшей до непрозрачности в тех местах, где правая сторона лица Джека не вполне соответствовала левой. Изменения казались небольшими, но поразительно, что они полностью изменили его лицо. Походило на ее камуфляжный макияж, только бесконечно более тонкий: искажающий черты, чтобы дать парню возможность походить на «нормального».

– Безусловно, это адски незаконно, – сказал он, – поскольку единственные реальные покупатели – зеркалократы в бегах. Как правило, от собственного правительства. У большинства они накрепко связаны с кожей – так безопаснее, и не отвалятся при всем честном народе. – Его голос стал чуть суше. – Но я…

Кара поняла. Он еще не оставил надежду когда-нибудь снова стать красивым.

– Удачи, – третий граф Тафнелл-парка похлопал Кару по плечу и побежал прочь по туннелю.

Эспель повела Кару обратно в лабиринт. Только когда они вышли на тихий переулок, не более десяти минут и трех поворотов спустя, Кара поняла, как замысловат маршрут, выбранный верхолазкой. Бесконечные тропинки щебневого лабиринта располагались на крошечном пространстве – иллюзия безграничности.

Они выдыхали серебристые облачка, отступив на испещренный льдом асфальт.

– Эспель, – наконец окликнула Кара.

– Что? – Подруга даже на нее не взглянула.

– Что случилось с лицом Крея?

– Кожные налоги перед выборами десять лет назад.

– Они?.. – Кара обнаружила, что заикается, хотя не думала, что правительство Лондона-за-Стеклом способно еще чем-то ее шокировать. – Они забрали его лицо в качестве налога?

Эспель фыркнула.

– Не совсем. Перед выборами всегда растут тарифы… забавно, ведь голосование проходит в соответствии с зарегистрированными чертами. Семья Крея не могла собрать средства, а он был тринадцатилетним глупцом, думавшим, что может им помочь. – Кара видела застывший в холодном свете фонаря подбородок верхолазки. – Он ворвался во дворец маркиза Финсбери, ища, что бы умыкнуть… Его светлость позволил Рыцарькам «угощаться»: забрать у него все, что им пожелалось. Крею еще повезло, что ему оставили глаза.

«Семья, – подумала Кара. – Он думал, что может им помочь».

– Он назвал тебя сестренкой, – сказала она.

– Да, – ответила Эспель. – Я бы хотела, чтобы он этого не делал.

«Это твое лицо, не их. Оно несет отпечаток выбора, который ты сделала. Гордись. Я бы гордилась».

– Эспель…

– Да?

– Ты мне нравишься, – сообщила Кара. – Я говорю об этом, потому что из-за лжи, связывания рук и попытки зарезать меня у тебя могло сложиться другое впечатление.

Ледяной ветер прорезал улицу, и Эспель подняла воротник.

– Пойдем, – коротко ответила она. – Путь неблизкий, а вернуться нужно до рассвета.

Они пустились в бег с препятствиями по искаженным тротуарам. Каре стало легче. У нее нашлись союзники. Она не одна, и это подстегивало. Девушка обнаружила, что ей нравится твердое и успокаивающее ощущение города под ладонями. Воздух стал таким холодным, что казался неповоротливым, словно замерзающая вода, и она наслаждалась тем, как горели щеки, когда тело его прорезало. Когда они проходили мимо углового магазина с поднятыми жалюзи, их облаяла собака. Кара посмотрела на небо. Луна, бледный тонкий серп, все еще висела высоко, и… Девушку вдруг накрыла настолько сильная волна инобытности, что она даже сбилась с ритма и затормозила. Она стояла, уперев руки в колени, наполовину дрожа и пытаясь не смеяться.

– Что с тобой? – подбежав к Каре, поинтересовалась Эспель.

– Ох, ничего особенного, – выдохнула та. – Просто… луна…

Эспель наморщила лоб:

– А что с луной?

– Она неправильная.

Эспель прищурилась, глядя на небо.

– Да нет. Нормальная.

– В смысле, неправильная по сравнению с той, которая дома.

– И это смешно?

– Несомненно, – Кара пыталась унять сбившееся дыхание. – Чертовски смешно.

– Надеюсь, тебе будет так же смешно, когда они порежут тебя на куски, что определенно произойдет, если мы не вернемся в… – верхолазка не договорила, а очень тихо пошла, по-кошачьи закинув голову и глядя в небо. Фонарь подсветил ее лицо оранжевым. Из-за симметрии блондинка выглядела поразительно красивой. Кара проследила за ее взглядом. Луна исчезла, и густые тучи с невероятной скоростью затягивали небо.

– Что?..

Ветер усилился до звука, похожего на предсмертный стон. Красная пыль дунула в глаза, они заслезились. Кара почувствовала, как гравиевый порошок стекает по загривку. Вдохнув, она закашлялась от затхлого запаха цемента.

– Дерьмовое дерьмо, – выругалась Эспель. – Погодосмен. Бежим!

Она потащила Кару по улице под крики ветра, вздымавшего завитки молотых кирпичей.

Кара бежала почти наугад – приходилось, – стоило чуть шире приоткрыть глаза, как их тут же заволакивало жгучими слезами. Она понятия не имела, как ориентируется Эспель, торопливо тащившая ее через капоты машин, стены и заборы.

– Куда мы? – Каре пришлось отплюнуть кирпичную пыль, чтобы выговорить вопрос. Они двигались не туда, откуда, как она помнила, пришли.

– Надо найти укрытие! – крикнула в ответ Эспель. – Перед… – она не договорила и уверенно потащила Кару направо. Что-то обрушилось туда, где она только что стояла, и врезалось в асфальт под ногами.

– …этим, – закончила подруга. Кара заглянула за нее. Через прищуренные глаза она едва успела разглядеть камень размером с кулак.

– Иди передо мной! – распорядилась Эспель. Кара почувствовала, как верхолазка подошла к ней сзади, достаточно близко, чтобы ее дыхание обжигало шею через платок. Чувствовала, как одна рука подруги слегка прижалась к ребрам, вторая – к бедру.

– Беги, – прошипела Эспель ей на ухо, – туда, куда я тебя направлю.

Кара наполовину бежала, наполовину петляла через разломанные улицы, вдыхая облака кроваво-кирпичной пыли. Маленькие камешки отскакивали от головы, стуча по костяшкам; она плюнула от боли, но не споткнулась. Толчок в бок, и она отреагировала, бездумно заворачивая налево. Тяжелый кусок кирпича рухнул рядом с нею. Через мгновение Кара почувствовала рывок назад и поменяла направление. Она скорее ощутила, чем увидела удар, от которого увернулась. Кара бежала, а Эспель бежала за нею, направляя быстрыми шагами, прерывающимся дыханием, словно ее собственный дух-хранитель. Паника захлестнула Кару: она не контролировала положение, не знала, какой шаг последует за предыдущим. Она чуть не запнулась, но Эспель придержала ее за спину, и девушка, пошатнувшись, продолжила бежать.

Она заставила себя уступить прикосновениям Эспель, заставила себя доверять. Почувствовала, как паника перерастает во что-то другое, в первобытную сосредоточенность, заставившую кровь биться, а ноги – самим течь над землей. Ею завладел острый инстинкт – пережить это.

На долю секунды ей показалось, что в завывании ветра она услышала шепот: «Я буду».

Земля под ногами выровнялась, но они скользили и сползали по осыпающемуся облаком гравию.

Они могли бежать по переулкам или мчаться по главной улице, Кара никак не могла понять, как они продирались сквозь непрозрачный воздух. Кирпичи на земле хрустели, словно предвестники сломанных костей.

Кара никогда не бегала так быстро, даже в тисках Проволочной Госпожи. Булавки и иголки жалили и пронзали мышцы, но она, стиснув зубы, гнала себя дальше. Девушка чувствовала, что спотыкается, замедляется; стоит только на секунду замешкаться, и она упадет. Сквозь кирпичную дымку просвечивали огни: окна или, может быть, фары. Эспель толкнула ее к ним и, когда девушки подбежали ближе, во тьме проступила темная арка.

Дверь! Кара бросилась к ней. Ногу пронзила боль, когда она прижалась к ступеньке. На мгновение Кара подлетела, потом ударилась об пол с болезненным стуком. Все почернело. Девушка попыталась подняться, но мышцы больше не слушались. Нервные окончания как будто замкнулись и искрили. Она зажмурилась, ожидая сокрушительного падения кирпичей, но ничего не произошло. Пол под нею оказался гладким и холодным. Несколько долгих секунд она просто лежала. Кара чувствовала, что Эспель лежит рядом, очень горячая по сравнению с холодным ночным воздухом, и инстинктивно теснее прижалась к ней, ощущая вдохи и выдохи верхолазки. Какое же это блаженство – просто быть живой! Она бы могла проваляться там целую вечность с девушкой, протащившей ее сквозь бурю. Ей потребовалось немало времени, чтобы заметить, что буря стихла. Рядом раздавалось бормотание и хихиканье.

– Пожалуйста, подождите, – загремел голос над нею. Отголоски потрескивания громкоговорителей очертили границы обширного пространства. – Буря оборвала провода. Если вы еще немного побудете там, где находитесь, мы все восстановим.

Эспель зашевелилась, и через мгновение в воротник Кары вцепилась рука и потянула. Она подавила визг облегчения, когда ее ноги разогнулись.

– Темнота нам на руку, – пробормотала Эспель Каре на ухо. – Давай-ка быстрее убираться, пока они не включили аварийку.

Кара позволила оттащить себя в сторону, шаря в темноте. Она нашла руками стену и постукивала по ней, пока не подобралась к двери. Внезапно на нее обрушился острый резкий запах хлорки и мочи.

– Проходи, – прошептала Эспель, – и не показывайся на глаза.

«Кто здесь что разглядит?» – подумала Кара, но повиновалась. Туфли чуть ли не буксовали по скользкому полу. Что-то грубо ткнулось в спину.

– Где мы? – прошипела она.

– Сейчас, в полночь? – натянуто переспросила Эспель. – В Иммиграционном центре на юго-западе.

– В Иммиграционном чем?

Раздался гулкий удар, и ослепительная темнота сменилась ослепительно-белым неоновым светом.

Кара прищурилась, глаза привыкли, а потом, узнав, расширились:

– Черт возьми, – выдохнула она. – Вокзал Виктория.