– Графиня, добро пожаловать домой. – Эдвард дружелюбным айсбергом маячил в дверях апартаментов. Увидев измученное выражение Кариного лица, он шагнул вперед. – Все в порядке?

– У графини выдался тяжелый день, Эд, – Эспель достаточно оправилась, чтобы выглядеть бодрой. – Ты смотрел суд?

– Я… э-э-э… – он побледнел и кивнул.

– Тогда понимаешь, почему. Дашь ее сиятельству пройти, а?

Телохранитель покраснел и отступил назад.

– Можешь позвонить и сказать, чтобы не ждали леди Хан к ужину? Пусть лучше пришлют что-нибудь. Графине нужно отдохнуть.

Кара не давала таких инструкций, но утвердительно кивнула. Она так обессилела от надежды и страха, ожидая признания, которое привело бы ее к Парве, и была так потрясена тем, во что это может для нее вылиться, что чувствовала себя обмякшей, словно проколотый воздушный шарик. Она буквально стекла на один из белых диванов, едва услышав щелчок, с которым Эспель закрыла за Эдвардом дверь.

– Кажется, вам не помешает выпить, графиня.

Кара, не в настроении изображать пьянство, только отмахнулась.

– В таком случае, вы не против, если я приму?

В смысле… Матерь Зеркал, – ругнулась Эспель. – Пробуждение? – Ее голос был глухим от недоверия. – В прямом эфире? Они никогда…

Горлышко бутылки звякнуло о стакан в нетвердой руке Эспель. Она отхлебнула, и кубики льда стукнулись друг об друга.

– Кто-нибудь говорил, что ты слишком много пьешь? – поинтересовалась Кара.

Эспель опустила стакан.

– Пара человек, – опасливо призналась она. – Время от времени. Что, миледи хочет к ним присоединиться?

Кара ущипнула себя за переносицу, выдавливая улыбку.

– Нет, миледи не хочет, – ответила она. – Но твоя подруга – она может.

Эспель сглотнула:

– Мы подруги, мэм?

– Наверное, – пожала плечами Кара. – Я бы не позволила никому другому меня красить.

Эспель издала лающий смешок, но Кара не шутила. Она откинулась на плюшевую белую обивку и закрыла глаза. Ей предстояло подумать, решить, что делать дальше, но широко раскрытые разделенные глаза Гарри Блайта продолжали вспыхивать в памяти, обращая в прах любые попытки связно мыслить. Она убеждала себя, что ничего не могла сделать для его спасения.

Ничего, кроме как прямо на месте признаться, кто она.

Раздался стук: наверное, Эспель поставила тяжелый стакан на стол, – потом скользящий звук: что-то тяжело двигалось по деревянным половицам. Кара не открыла глаза, услышав мягкое шуршание ног по ковру: фрейлина подошла к ней.

– Тогда, – тихий голос Эспель лился из пространства у нее над головой, – дружба за дружбу: должна сказать вам, графиня, что вы выглядите ужасно.

– Правда?

– Нет, не так: вы выглядите сногсшибательно… но, по вашим меркам, сногсшибательно – это весьма так себе.

– Так ведь и день, выражаясь твоим языком, выдался весьма так себе, – пробормотала Кара.

– Почему бы нам не подумать, что можно с этим сделать?

Кара почувствовала, как по ее затылку заскользили пальцы. Она слегка напряглась, а потом снова расслабилась, когда большой палец Эспель начал кружить по узелку мышц у основания ее шеи.

– Эспель?

– Да, графиня?

– Почему Пэ-О Гарри Блайта на него напало?

Кара услышала, как Эспель сглотнула, прежде чем ответить:

– Потому что ненавидело его, графиня. Оно было его противоположностью, антиподом. Его Персональным Окаянным… – Девушка фыркнула над последней фразой, словно она была старинной несмешной шуткой. – Все в Гарри было его врагом. Оно сидело в засаде, притаившись во снах, которые делило с ним, завидуя его власти над телом. Когда его разбудили, у Пэ-О появился шанс. Гарри боролся с ним, но… оно оказалось слишком сильным.

– И вам пришивают такие штуки? К разумам и телам? – недоверчиво переспросила Кара. Она сжимала кулак, пока ногти не впились в ладонь. Вспышка-воспоминание о колючках. – Как вы это терпите?

– Это цена, которую мы платим… – Эспель сникла.

– За красоту? – спросила Кара, вспомнив слова Дрияра.

– Нет. – Одна из рук Эспель отодвинулась, и Кара представила, как она касается своего симметричного лица. – За выживание. – Ее голос немного огрубел, пальцы напряглись на Карином затылке.

Кара открыла глаза и посмотрела вверх.

Эспель стояла позади нее, держа в свободной руке нож верхолаза. На долю секунды лезвие дрогнуло, а потом метнулось вниз. Кара не думала, не говорила, не тратила время, пытаясь блокировать удар. Ее рука выстрелила вверх, быстро, словно управляемая колючей проволокой, выбрав кратчайшее расстояние до цели: раскрытая ладонь ударила Эспель в челюсть.

Блондинка отшатнулась, ударившись о сервант, и осколки разбившейся об пол вазы звякнули, словно пронзительные колокольчики. Кара попыталась подняться, но Эспель, качнувшись вперед, прижала ее к дивану. Лезвие устремилось к Кариному лицу. Кара инстинктивно вскинула руки, хватая запястья нападающей и пытаясь их выкрутить, но Эспель оказалась слишком сильна. Нож уколол Карино горло. Она невольно подавила крик.

Что-то черное выделялось на белой обивке: «тревожная кнопка», выданная ей Эдвардом, застряла между двумя подушками возле коленей. Кара хотела дотянуться до нее, но обе руки были заняты, удерживая метящий в шею нож. Стиснув зубы, она подогнула ноги, развернув бедра к спинке дивана, и опустила левое колено на черную кнопку.

Эспель не заметила этого. Все ее внимание сосредоточилось на Карином горле, на проблесках пульса, который она хотела погасить. Она даже не вздрогнула, когда по коридору загрохотали шаги.

– Графиня? – Мясистый кулак забарабанил по двери. Эдвард позвал снова: – Графиня Хан?

Карины зубы скрежетали. Она чувствовала, как дрожат, словно гитарные струны, мышцы рук, как вылезают из орбит глаза. Симметричное лицо Эспель краснело над нею.

– Графиня! – Теперь задребезжала ручка двери. Эспель заперла ее, и удары Эдварда сотрясали всю дверную коробку.

Карины руки горели по всей длине. Она представила, как было бы легко опустить их, освобождая лезвие.

Девушка посмотрела на Эспель. Лицо блондинки сморщилось от сосредоточения и чего-то похожего на страдание, но нож в ее пальцах не дрожал.

«Я уже должна быть мертва, – подумала Кара. Верхолазка оказалась сильна, ее мышцы закалились от постоянного карабканья по крышам. Сама гравитация выступала на стороне Эспель: все, что ей оставалось сделать, это просто наклониться вперед, и закончить дело. Но она не наклонялась. – Почему я все еще жива?»

Новый громкий стук, затем дверь содрогнулась и треснула. Они обе вот-вот умрут: Кара – от удара ножа, а Эспель – через несколько секунд, когда дверь поддастся и телохранитель вломится внутрь. Верхолазка должна понимать, что у нее в запасе всего несколько мгновений, чтобы нанести последний удар, прежде чем ее схватят, но он все не обрушивался. Симметричное лицо Эспель было мятым, красным и печальным.

«Прежде, чем ее схватят», – подумала Кара. Внутренним взором она увидела Гарри Блайта, борющегося с собой, со смертоносным паразитом, проснувшимся в его теле.

Удар. Хруст. Треск. Треск двери перерос в скрип петель. Эспель рефлекторно подскочила, давление на Карино горло немного ослабло, и за один бешеный удар сердца та сделала выбор.

Она отпихнула держащую нож руку Эспель в сторону и вниз, за диван, вцепилась в край ее блузки и притянула к себе. Мертвецки пьяные глаза вспыхнули – Эспель поморщилась в ожидании удара головой, – но Кара прижала свои губы к ее губам.

Она держала ее: верхолазку, фрейлину, подругу, убийцу. Пульс бился как сумасшедший. Скрипнули половицы. Кара чувствовала, как Эдвард наблюдает за ними с порога.

– О… хм… понятно. Я…

Кара почти слышала, как краска заливает щеки телохранителя, но не поворачивалась, цепляясь за отчаянный фарсовый поцелуй.

Прошло семь бесконечно гулких ударов сердца, а она по-прежнему игнорировала присутствие маячившего в дверном проеме Эдварда. Кара хотела было издать влюбленный стон, но потом передумала. Все проигрывалось у нее в ушах: скрип половиц, визг петель закрывающейся двери, потом робкое шарканье по щепкам, когда телохранитель сделал все возможное, чтобы восстановить дверной замок. А потом, наконец, словно глотком воздуха для утопающей, раздался звук удаляющихся шагов.

Кара отлепила губы от губ своей потенциальной убийцы, но не ослабила хватку на ее запястьях. Через мгновение нож звякнул об пол.

Блондинка нерешительно выпрямилась, отлипая от спинки дивана. Желтая челка приклеилась ко лбу липкими от пота завитками. Эспель дрожала, ее глаза расширились, и Каре почти казалось, что она может читать через них мысли верхолазки: «Я жива. Матерь Зеркал, я жива… и что, черт возьми, мне теперь делать?»

Кара встала, осторожно подняла нож и снова села. Какая-то ее часть приготовилась к очередному нападению, но из Эспель, казалось, вытекла вся ярость. Она рухнула на диван рядом с Карой, уперев локти в колени. Голова склонилась, как у приговоренной к казни, слишком долго ждущей, когда же упадет топор.

– Что ж, – у Кары пересохло во рту. – Это было…

– Неловко? – предположила Эспель.

– Слабовато сказано, но, пожалуй, воспользуемся этим словом.

Несколько долгих мгновений они сидели в тишине. Потом…

– Почему? – произнесли обе девушки одновременно.

Кара поглядела на Эспель долгим взглядом.

– Думаю, – проговорила она, веря нож в руках, – учитывая обстоятельства, я позволю тебе объясниться первой.

Блондинка посмотрела на нее, а потом в потолок, словно прикидывая, с чего бы начать:

– Ну… видишь ли, я фанатка…

Внезапно Кару, словно икота, разобрал смех.

– Фанатка? – наконец, переспросила она. – А разве в этом деле не нужен некоторый разгон? Типа, цветы, конфеты, письма с угрозами по вечерам и мертвые питомцы к завтраку, прежде чем пырять кинжалом под ребра?

– Нет… в смысле, я пришла сюда не для того, чтобы тебя убивать, – возразила Эспель. – Не сразу.

Я пришла, потому что… – она всплеснула руками, словно понимала, насколько абсурдно это звучало. – Я верила в тебя: первое в истории зеркалорожденное Лицо Лотереи. Ты выросла не здесь. Тебе еще не промыли мозги. Я думала, что, если бы смогла узнать тебя, объяснила бы, как здесь на самом деле обстоят дела, ты бы приняла нашу сторону.

– Нашу? – перебила Кара. – Чью это, нашу?

Эспель окинула ее холодным взглядом голубых глаз:

– А как ты думаешь?

Кара уставилась на верхолазку. В памяти заискрилось воспоминание: Эспель смотрела на нее, опьянение как рукой сняло, глубокая гордость осветила черты, когда она произнесла: «Как вы и сказали, графиня, это мое лицо».

– Ты ведь Безликая? – Кара выдохнула последнее слово, будто опасаясь позволять ему касаться своих губ.

Эспель потрогала языком щеку с внутренней стороны челюсти, в которую ее ударила Кара.

– Ты так говоришь, словно мы плохие.

– Вы нападаете на иммигрантов на станциях; по-моему, «плохие» – слишком мягкое определение.

– Ой, да успокойся ты. Мы не нападаем. – Кара поразилась презрению в голосе Эспель. – Какой, во имя Маго, в этом смысл?

– Кейс говорит, вы снимаете с них лица и продаете на Черном рынке.

– Кейс, – возразила Эспель, – лживая тварь, которой через шесть месяцев переизбираться. Ей лишь бы кого обвинять. А у тебя какое оправдание?

– В чем мне оправдываться?

– В том, что не думаешь, – ответила Эспель. – В смысле, смотри: все иммигранты, пропавшие во время этих нападений, были полулицыми. Трудно придумать лучший способ оттолкнуть от себя наших естественных союзников. Да и потом: красть у беднейших жителей города в то самое время, когда они единственный раз в жизни находятся под усиленной охраной? О да, это идея, которую профинансирует любой лидер террористов. – Блондинка брезгливо усмехнулась. – Если бы кто-нибудь из Зеркальной знати обращал долбаное внимание на то, что творится на улице, они бы знали, что полулицые иммигранты пропадают уже не один год. И мы не имеем с этим ни шиша общего. – Из голоса верхолазки ушла некоторая горячность. – Безликие – не упыри, являющиеся ночью, чтобы содрать с человека лицо, графиня. Меня послали сюда убедить тебя в этом.

– Подожди-ка… – Кара потрясенно запнулась, когда мозг, наконец-то, догнал уши, – …послали? Тебя не посылали… я спасла тебя… шиферная гроза… веревка…

У Эспель, по крайней мере, хватило совести выглядеть смущенной.

– Как я уже говорила, я верила в тебя, – сказала она. – Что в значительной степени должно было включать в себя веру, что ты не позволила бы падающей черепице порубить меня на симметричные конфетти. – Она покачала головой, подразумевая, как ей повезло. – Я просто надеялась на связь, начало разговора. Не думала, что ты возьмешь меня на работу.

Живот Кары обожгло от осознания, что ею так легко манипулировать. Она чувствовала себя унизительно глупой. Кара взглянула на Эспель, подняв нож.

– Как план завоевать меня, – холодно проговорила она, – вяжется с тем, что ты собиралась выпотрошить меня, словно рыбу на базаре?

– Это все Гарри Блайт, – заявила Эспель.

– Вот как? – Кара насмешливо обвела взглядом комнату, словно в ней мог скрываться мертвец. – Забавно и очень на тебя похоже.

– В смысле, – объяснила Эспель с преувеличенным терпением, – Блайт стал тем, что изменило мою миссию. После этой… – она запнулась, ее голос по-прежнему сквозил недоверием, – после этой небольшой демонстрации Гаррисон сказал, что мы должны нанести ответный удар, а я как раз оказалась в нужном месте. Ты – Лицо Лотереи. Ничего личного.

Кара фыркнула:

– Слышала поговорку: «Личное – это политическое».

– Нет. А что, ты в это веришь?

Кара потрогала лезвие ножа большим пальцем. Оно оказалось острым, чуть не прорезав кожу от малейшего нажатия. Девушка вспомнила, как он парил над ее горлом.

– Когда «политическое» – это нож, вскрывающий мое горло, верю.

Эспель окинула взглядом оружие, но когда снова заговорила, ее голос не звучал ни напуганным, ни извиняющимся.

– В Лондоне-за-Стеклом нет смертной казни, ты в курсе? – поинтересовалась она. – Официально они не могут тебя убить. Тебя могут заставить убить себя, но Пэ-О, которые можно разбудить, есть лишь у полулицых. То, что они сделали с Гарри Блайтом, – горько сказала девушка, – наказание, предназначенное только для бедняков. Сегодня они впервые транслировали Пробуждение. Прежде это всегда происходило за закрытыми дверями, но то, что предполагаемое преступление было направлено против вас… развязало им руки. Та минутная передача была их способом напомнить каждому полулицему мужчине и женщине в Лондоне-за-Стеклом: «Ты ничего не значишь. Ты не в счет». Вот, как работает их власть: убеждая людей, что те ничего не могут с этим поделать.

Кара уставилась на нее:

– И как бы помогло мое убийство?

– Твое убийство доказало бы их неправоту, – просто ответила Эспель. – Символы правят миром, графиня; и ты – тому доказательство. Достаточно веская причина, почему ты должна умереть.

– Тогда почему я не умерла? – тихо поинтересовалась Кара. – Ведь я была на грани. Тебе оставалось только навалиться всем весом. Почему бы не убить меня, если это так важно? К этому моменту ты бы уже была счастливой мученицей.

Эспель не ответила.

– Ты не смогла, – проговорил Кара, – правда? Даже несмотря на то, что тебе нечего было терять. Даже зная, что все равно умрешь за одну только попытку, когда дошло до дела, ты не смогла.

Эспель ответила не сразу, да так тихо, что Кара едва расслышала.

– Я сказала, что оказалась в нужном месте, – прошептала она. – Но не сказала, что была готова. – Она погрузилась в молчание, рассматривая не подчинившиеся ей руки.

Спустя долгое время верхолазка спросила:

– А я? Почему я еще жива?

Кара не ответила. Голос Эспель немного дрогнул, когда она спросила:

– Что ты собираешься делать?

Кара посмотрела на нож, и отражение в лезвии уставилось на нее в ответ. Она поняла, что видит в ноже не совсем свое отражение; лицо же было перевернутым: это Парвино лицо. Девушку подгонял кровавый отпечаток руки. Парвы нигде не было, и она нуждалась в помощи. Нуждалась в помощи и союзниках, знающих город. Очевидным выбором казались зеркалократы: признаться им во всем и попросить удвоить усилия. Но ужас от вида распростертого на полу зала суда Гарри Блайта впился в ее кожу, словно шипы колючей проволоки, и остановил.

Она подумала о словах Эспель: «Если бы Зеркальная знать обращала долбаное внимание на то, что происходит на улицах».

В памяти всплыла пара глаз между натянутым вниз капюшоном и поднятой банданой. «Мы везде». Разве не это продемонстрировала Эспель?

Она подумала о красном отпечатке на бетоне, а потом о черном – на кирпиче.

«Я думала, – говорила Эспель, – что, если бы смогла узнать тебя, ты бы приняла нашу сторону».

Довольно долго Кара сидела, слушая грохот и скрип ветра в стальных распорках башни, вспоминая башню в другом городе, огороженную только воздухом и взглядами прожекторов подъемных кранов.

– Безликие хотят, чтобы я приняла их сторону? – спросила она, наконец. – Тогда отведи меня к ним.

И почти услышала свист удвоенных «сс» в своем голосе, добавляя:

– У меня есть для них предложение.