Глава 21
На крыльях голубого огня Бет прорвалась из туннеля в кладовые Синода. Драчливо и решительно выставив подбородок и зажав прут под мышкой, точно копье, она сидела верхом на канализящере. Прямо на запутанном клубке из горячих воздушных потоков, переплетенных, словно мышечные волокна.
Девушка выбрала этот путь, чтобы ясно заявить о своих намерениях, петляя через канализацию и подвалы, а не проходя перед старой красильной фабрикой.
Бет воспользовалась черным ходом «для своих», войдя вызывающе обыденно, если можно назвать девушку на восемнадцатифутовом раскаленном газовом драконе обыденной. Она доказывала себе не меньше, чем им, что и это наводящее ужас место – часть ее города.
Бет еще раз оглядела трещины, покрывшие ее асфальтокожие руки. В памяти вспыхнуло пламя в сотне ярдов над поверхностью бассейна Синода: его химикаты освещали девушку, изменяли ее, превращали в… это, чем бы «это» ни было.
В каком-то смысле, она – их дитя.
«Готовьтесь, мальчики. – Бет с трудом сглотнула. – Блудная дочь возвращается домой».
Слева от нее вздымалась бесконечная стена. Пропитанные нефтью голуби порхали между светящихся ниш, складывающихся в отчетливые мерцающие созвездия. Направив Оскара к стене, девушка наклонила голову, пытаясь охватить их все. Они выходили далеко вверх и вниз за пределы светящейся короны, отбрасываемой крыльями канализящера, мерцая в темноте, словно распыленные свечи.
«Созвездие» Синода оказалось гораздо больше и сложнее лампового облака, созданного Свечником в качестве модели сознания Фила, но Бет видела, что они соотносятся друг с другом. Примерно как спутниковый снимок и нацарапанная от руки карта.
У девушки перехватило дыхание, и она чуть не рассмеялась от захватывающей амбициозности открывшейся ей картины. Теперь она знала, на что смотрела.
Химический Синод торговал, обменивал и в итоге создал из накупленных кусочков невероятное: разум, масштабы и сложность которого вызвали у Бет благоговение. Разум, созданный Свечником, оказался упрощенным подобием. А перед нею находилась настоящая вещь.
«Ближе», – мысленно приказала Бет Оскару, потянувшись вниз через огонь, чтобы погладить внутреннюю кожу рептилии. Он признательно наклонил голову. Голуби заклекотали и сердито захлопали на них крыльями, но, подчиняясь здравому смыслу или инстинкту, не рискнули трясти нефтяными перьями возле Оскара. Ящер подлетел поближе, зависнув рядом с неглубокой нишей примерно с него размером. Внутри, словно храмовая реликвия, помещалась затейливая стеклянная бутылка. Закупоренная в ней жидкость светилась тошнотворным желтым, болтаясь и скребясь по стеклу, словно в панике.
Под донышком лежал квадратный листок бумаги с тремя словами, написанными аккуратным каллиграфическим почерком.
Страх – пауки. Иррациональное.
Бет взяла бумажку и перевернула ее. На обратной стороне оказалась запачканная черно-белая фотография угрюмого вида девочки в джинсовой куртке. Бет задумалась, был ли это снимок «до», и стала ли девочка менее надутой, когда получила то, чем Синод заплатил ей за ее арахнофобию? Оскар скользил от ниши к нише, зависая над каждой, словно колибри над цветком. Бет нашла колбу розово-туманной сентиментальности, коробку порошкообразного самоуважения, мензурки с различными глубоко укоренившимися мнениями – все со своим тонким неповторимым свечением. В пятой или шестой нише лежала коническая плоскодонная колба, похожая на те, что можно найти в школьной лаборатории. Жидкость внутри оказалась вязкой и металлической, словно ртуть, и липла к стенкам, когда девушка потрясла ее.
Детские взгляды, склонности и воспоминания, – гласила этикетка. – Формируются к шестнадцати годам. Ниже мельче и убористее было приписано: Травматичное и необычное: разбивать по мере необходимости.
Удивившись, она перевернула бумажку, и по ее спине пробежала искорка потрясения. С фотографии на нее глядел растрепанный Филиус Виэ с вечной дерзкой ухмылочкой на губах.
Замешкавшись, Бет моргнула, почувствовав, что начинает потеть. Пальцы дернулись обратно к колбе…
…и она услышала рядом с собой резкий щелчок зажигалки.
– Аххх, наша новая безголоссая намессстница наконец-то насс навесстила.
Девушка повернулась, неохотно поставив колбу на место. Химический Синод наблюдал за нею из устья туннеля в противоположной стене. Они помахали ей, все как один.
– А мы всссе гадали, когда же ты вернешьссся, – приветливо зашипел Джонни Нафта с вершины идеальной стрелы, в которую они выстроились. – Чем обязаны удовольссствию тебя лицезреть?
Сжав фотографию Фила в ладони, Бет направила Оскара от ниши, подведя к туннелю Синода, и спрыгнула на кирпичный пол. Девушка почувствовала, как жар за спиной ослаб: канализящер притух, вскарабкавшись под ее капюшон. Он заморгал, глядя на торговцев и морща нос от их едкого запаха. Бет ощущала быстрый стук сердца рептилии.
«Я тоже, приятель, – подумала она. – Я тоже».
На мгновение она задумалась, работает ли связь между нею и ящером в обе стороны: что если Синод посмотрит мимо ее храброй мины и прочитает страх по очертаниям дрожащей ящерицы?
Усмирив сердце, она повернулась к стене и, щелкнув крышечкой волшебного маркера, нацарапала жирными заглавными буквами: «ЧТО ВЫ СО МНОЮ СДЕЛАЛИ?»
Синод, как один, повернулся, чтобы прочитать написанное ею.
– Я сссказал «намесстница»? – пробормотал Джонни. – Возможно, больше бы подошло «вандалка». Несссмотря на твое равнодушшие к эссстетике наших сскладов, ответ очевиден.
Они развели руками в жесте откровенности.
– Мы предоссставили оплаченную усслугу. Ссделали ссс тобой то, что насс попросссили.
Решительно покачав головой, Бет медленно вывела на стене: «ОН ПРОСИЛ ВАС СДЕЛАТЬ МЕНЯ ТАКОЙ, КАК ОН».
Девушка протянула фотографию Фила.
Взяв ее, Джонни коротко ахнул. Вдох сопровождался тихим хлопком разорвавшегося в горле нефтяного пузыря.
– Кажетссся, я вижу источник путаницы. Сссделать тебя «как он» вполне могло вертетьсся в голове твоего молодого госссподина, но сслова, ссслетевшие ссс его губ, были: «Сделайте ее как можно более похожей на дитя Матери Улиц».
Бет подскочила, когда из перевитых дегтем губ Джонни раздался идеально воспроизведенный голос Фила. Должно быть, этот талант продал им Балковый Паук; девушка задумалась, что же он за него получил.
– А бедный Филиуссс, во что бы он ни верил, не был ребенком Матери Улиц, правда?
Бет почувствовала, как в животе разверзается дыра.
– Ессть еще одно правило, миссс Брэдли, которое вссегда должно удовлетворятьссся: равенсство должно ссходитьсся. Наши ссделки всссегда должны быть сссправедливыми. Покупаемый ссубстрат должен сссоответствовать ценноссти продаваемого, в данном сслучае – того, что Филиуссс усступил ради тебя. – Они потерли большие и указательные пальцы. – Не только превращенную в товар ссмертность, но также сссекьюритизированые воспоминания? В общем, эта покупка – гораздо более драматичессское превращение, чем ссскромный ссбор, который, в ссвою очередь, Гаттергласссс отдала ради него.
Химические Братья наклонились вперед. Покрывающая их нефть отражала разноцветные огни внутри ниш, словно в каждой находилась отдельная галактика; казалось, Синод съел всю Вселенную.
– Как можно более похожей на дитя Матери Улиц, – повторил Джонни. – Как, по-твоему, мы могли выполнить сстоль сссложный заказ?
С тошнотворной синхронностью каждый член Синода задрал один, затем второй рукав куртки и, потряхивая сочащимися нефтью пальцами, махнул дальше по коридору.
Ниша, указанная ими, оказалась глубже остальных. Внутри нее змеилось множество крошечных трещинок. Бет подошла к ней, взяла фотографию, лежащую на пыльном полу, и замерла.
– Мы ничего не утаили, – прошептал Джонни ей на ухо. Не отрывая глаз от фотографии, Бет коснулась своего лица. Почувствовала игольчатые шпили через кожу на подбородке, провела рукой под капюшоном по волосам, приобретшим резиновую вязкость проводов. Девушка посмотрела на бутылки в нише. Их было много, очень много, и все они оказались пустыми.
«Как можно более похожей на Мать Улиц».
Химический Синод использовал всё до последней капли от Матери Улиц, чтобы преобразить человеческую девушку.
Бет отступила от стены, продолжая смотреть на изображение того, какой должна была стать, но тут что-то знакомое зацепило ее боковое зрение. Она повернулась и, сфокусировавшись, потрясенно вскрикнула, уронив фотографию.
– Подозреваю, это тебя вполне уссстроит, – проговорил Джонни, поднеся черные руки к лицу. – Когда изменения закончатсся.
Но Бет не слушала. Ее сердце билось о ребра, как бешеная рельсовая химера. Девушка неосознанно наступила на фотографию Матери Улиц, втаптывая ее в кирпичи, ринувшись к следующей нише.
– Подожди… – начал Джонни, но замолчал, когда Бет повернулась к нему, держа в руках маленький квадратик целлулоида.
Она оскалила церковношпильные клыки в городском рычании, и Синод, в чьи самодовольные усмешки вкралась тревога, отступил на шаг назад.
Теперь Бет размахивала фотографией девушки в обгоревшем платке, выглядящей испуганной, но решительной.
«Только те люди, которых ты любишь, могут напугать настолько безумно, чтобы пробудилась настоящая смелость», – подумала Бет. Теперь ей стало страшно, очень страшно, но она бы выкопалась из собственной могилы, чтобы встать рядом с этой девушкой.
– Аххх, да, – дипломатично прошептал Джонни. – Мы поняли, ты знакома сс мятежной носсительницей. Увы, этика не позволяет нам разглашать тонкосссти деловых отношений сс другими…
Но Бет не нуждалась ни в каких разглашениях; Карин голос уже эхом отдавался у нее в ушах, повторяя их последний разговор: «Есть ли способ попасть за зеркала? Туда, где живет Зеркальная знать?»
Вытащив из кармана телефон, она полистала отправленные сообщения. Слова на светящемся неоном экране обличили ее: «Химический Синод, возможно, знает способ, но цена, которую они заломят, того не стоит».
Ее глаза медленно потухли от ужаса, и она повернулась, чтобы прочитать этикетку на обороте Кариной фотографии.
Воспоминания родительские х 2. (Украдены.)*
Чуть ниже шло уточнение:
* Удерживать в качестве залога 21 день. Передать для проекта Исида в случае невозвращения клиента (Вероятность ок. 85 %).
Бет медленно опустила фото. «Восемьдесят пять процентов? Кара, во что ты вляпалась?»
Как бы то ни было, Бет знала, что предпринять. Рука с маркером дрожала, так что слова на стене напоминали пауков: «ЧТО ВЫ ЕЙ ДАЛИ. МНЕ ТОГО ЖЕ».
Синод покачал головами:
– Сссовершенно невозможно.
«Я…», – Бет запнулась, уткнувшись кончиком маркера в кирпичи. От их нетерпеливых ухмылок, от предчувствия цены, которую они заломят, пользуясь ее отчаянием, в груди затрепетал страх. Но это же Кара, и времени медлить не оставалось.
«…ЗАПЛАЧУ, – дописала она, – СКОЛЬКО ПОПРОСИТЕ».
Очередное симметричное покачивание головами.
Моргая, она смотрела на них в замешательстве.
– Как мы сссказали, это не обсссуждаетсся, – проговорил Джонни Нафта. – Неважно, что ты предосссставишь, это не обесспечит того, чего ты ищешь.
Щелкнув зажигалками и зашелестев пропитанной нефтью тканью, Синод повернулся и пошел прочь мимо стен, испещренных нишами с сокровищами.
– Подождите! – в панике Бет вправду попыталась выговорить слово, но, хотя она чуть не порвала горло от напряжения, из него не донеслось ни звука. – Подождите… – Девушка протянула к ним руку. – Пожалуйста.
Бет глядела на их удаляющиеся спины, рот ее скривился от негодования, отчаяния и ярости. Она дрожала. Все внутри казалось тяжелым и красным. Она их ненавидела. Дико ненавидела. Одно головокружительное мгновение девушка думала: «Чтоб вы все сдохли, самодовольные злобные козлины».
Оскар вылетел из-под ее капюшона, и кнут газового хвоста отпихнул Бет обратно к стене, когда канализящер вытянул его за собой. Он метнулся, словно стрела, целясь прямо в незащищенную спину Джонни Нафты. Хлестанул кремниевым языком по кирпичам, и туннель залило голубым пламенем.
Джонни резко повернулся на пятках и презрительно ударил ребром ладони. Врезавшись в стену, Оскар погас.
Но огонь остался: пламя плясало на безупречных рукавах Джонни, не опаляя их. Его пропитанный бензином галстук стал факелом. Он ухмыльнулся из сердца бушующего огненного шара, и его коллеги медленно повернулись, простирая руки к Бет, разворачивая их, словно лепестки кошмарного цветка.
Огонь остался. Великий пожар.
Бет шаркнула обратно – перед нею мелькнуло воспоминание последнего раза, когда она видела это ужасное оружие в действии: Поля Сноса у Святого Павла, горящие руки Синода, прожигающие сталь кранов Выси.
Поправив манжеты, пятеро горящих мужчин синхронно двинулись на девушку с величественной злобой.
– Пуссстоголовая девчонка, – холодно проговорил Джонни. – Глупое божесство. Ты вссерьез полагаешь, что твое жалкое могущесство нассс одолеет?
Она и мигнуть не успела, как Синод навис над нею. Пять пар горящих рук потянулись к жертве, словно в приветствии. Бет чувствовала их огонь, словно тяжесть на груди, вытягивающую воздух из легких. Она тихо вскрикнула, когда пальцы Джонни Нафты обвились вокруг ее запястья, готовая к боли и клокочущему шипению испаряющейся плоти. Только открыв глаза, она поняла, что закрывала их. Девушка отпрянула от яркого света, пока Джонни тупо ухмылялся, глядя на ее запястье, зажатое в скользкой ладони. Огонь разлился по коже Бет, но не жег ее.
Бет уставилась на его жирные пальцы, на языки пламени, подскакивающие и опадающие под ее взглядом, словно кланяясь.
«Великий пожар, – подумала она. – Сильнейшее оружие Матери Улиц. Мать Улиц…»
Девушка сжала губы, наблюдая, как Синод осознает свою ошибку. Какие бы особенности Матери Улиц они в нее не залили, пламя Уличного Божества не могло ей навредить.
Тихо зарычав, Бет высвободила запястье. Напрягла босые ноги, вытягивая все, что могла, из глубин лондонского кирпича. Она всасывала силу церковных стен, державших сводчатые крыши на каменных плечах; силу водных потоков, грохочущих по очистным сооружениям; силу шин, мчащих по асфальту; силу тока, текущего по кабелям. Все это Бет вбирала в себя, а когда почувствовала, что вот-вот лопнет, она толкнула Джонни Нафту в грудь.
Он полетел назад, пиджак и галстук, хлопая, разбрызгивали сгустки горящей нефти. Его товарищи, связанные с ним невидимыми узами симметрии, распластались, словно прибитая ветром трава. Растеряв свое змеиное изящество, они бестолково извивались на полу, пытаясь встать.
Опустившись на колени, Бет подняла Оскара. Маленький ящер жалобно пискнул, закручиваясь вокруг ладони хозяйки. Хвост его оказался сломан. Девушка чувствовала слабые завихрения газа на коже: ее питомец попытался вызвать свою внешнюю проекцию, но не смог. В ней же самой еще оставалось столько энергии, что болела грудь.
Бет посмотрела на пропитанных нефтью мужчин, убивающих по согласию и крадущих по бартеру. Она чувствовала, что отвращение к ним растет с каждым ударом сердца. Сдержать столько ярости казалось невозможным, Бет чудилось, что ярость переливается на пол через ноги. Девушка дрожала и, казалось, весь мир дрожал вместе с нею, когда она потянулась за копьем…
…завибрировавшим и выскочившим из ее руки.
Бет заколебалась. Ей не показалось, что мир дрожал, поняла она; он и вправду дрожал. Туннель содрогался под нею, словно началось землетрясение.
Синод смотрел на стены своей кладовой, и Бет проследила за их взглядами. В пространстве между двумя нишами поверхность кирпичей пузырилась, натянувшись до полупрозрачности. Бет видела под ними органическую форму, извивающуюся и толкающуюся.
Перепонка прорвалась с громким треском и брызгами кирпичной пыли. Кирпично-красные пальцы высунулись из стены, как колбаски толстой глины. Череда щелкающих звуков натолкнула Бет на мысль, что и другие стены вокруг так же извергаются, но она не могла оторвать глаз от этого поразительного рождения.
Что-то вытолкнуло себя из стены: человеческое лицо с пустыми глазами и открытым ртом. Внезапно и яростно появилась кирпично-красная нога, неуверенно встав на пол. Темно-красные вены выпятились на темно-красной коже, а потом, с огромным усилием, человек вытянул себя из стены. Кирпичи за ним затянулись, словно замазка.
Он блестел в свете все еще горящего Синода, словно облитый кровью.
Туннель вдруг показался ужасно тесным. Бет повернулась, со всех сторон окруженная багровыми людьми.
«Неужели это я вас вызвала?» – недоверчиво подумала девушка. Она как-то призвала на помощь Каменников из города, но те даже не узнавали ее; их кирпичные взгляды сосредоточились на Химическом Синоде.
Бет резко вдохнула: она поняла, что чувствует их, ощущает так же, как Оскара – слабый электрический трепет во лбу. Используя инстинкт, о котором она даже не подозревала, девушка напрягла разум, а потом бросила его в Каменников, обнаружив себя бегущей по их сознаниям, словно по связанным переходами чердакам соседних домов, глядя из их глаз, словно из окон.
Ракурс, под которым она видела испуганный Синод, смещался с каждой парой глаз. Девушка не встретила никакого сопротивления, никаких посторонних мыслей, никаких новых импульсов или старых воспоминаний – ничего, кроме собственной ярости, душащей, словно красная пыль.
Каменники оказались пустыми.
Бет смотрела на них изнутри их самих и видела жидкий строительный раствор, все еще льнущий к ним, словно плацента.
«Я создала их. Они – часть меня, – лихорадочно думала она. – Часть города».
Ее переполняли торжество победы и гнев. Бет разлила себя по своей маленькой армии и атаковала.
Первая волна глиняных солдат накинулась на охваченных пламенем химиков. Джонни Нафта и его братья бросились на них в панике и ярости; Бет почувствовала жар, но не боль, когда их руки испепеляли кирпичные конечности. Она швырнула на Синод свои не рассуждающие позаимствованные тела. Каждый раз, когда девушка моргала, за ве́ками вставала Кара цвета сепии. За всеми ве́ками. Синод, спотыкаясь, отступал под давлением толпы отрастивших ноги стен. Бет теснила их своим маленьким отрядом зомби, загоняя на край их же собственной пропасти.
Девушка оскалила церковношпильные зубы, но оступилась при следующем шаге, подвернув ногу. Бет припала на одно колено, вдруг поняв, что дрожит от усталости: эти несколько секунд оживления города истощили ее. Первый ряд кирпичных воинов начал тонуть в полу, словно в зыбучих песках.
Улыбка Джонни Нафты – черная дыра на пылающем лице – расширилась, и он бросился вперед. Глиняные тела тлели, чернели и сгорали под его прикосновениями, их кирпичная плоть обращалась в пепел там, где они пытались схватить его. Братья Джонни выстроились в сложной симметрии с пламенем. Достигнув стен туннеля, они принялись обшаривать ниши.
У Бет скрутило живот. Синод быстро учился на своих ошибках. Где-то на их складах должно было лежать оружие, которое они могли использовать против нее.
Их склады!
Мысль пронзила голову, словно молния, и девушка из последних сил оттянула своих воинов от горящего Синода и бросила в стены. Они почти не потревожили поверхность, утонув в ней.
Бет рухнула на выставленные вперед руки. Синод помедлил, потом, как один, пригладил горящие волосы и, самодовольно напыжившись, двинулся к ней.
Бет так устала, что едва смогла поднять руку. Увидев этот жест, они заухмылялись еще шире; девушка предположила, что Синод возомнил, будто она просит или даже умоляет. Но она вытянула указательный палец и дернула им в сторону.
Синод поглядел, куда она указывала, – и застыл.
Из задней стены каждой ниши, нависая над каждой витой стеклянной бутылкой, каждым драгоценным химикатом, появился кирпичный кулак. Бет сжала пальцы и медленно придала руке вертикальное положение. Упади ее кулак, недвусмысленно обещал этот жест, – упадут и все остальные.
Синод оплыл. Их костюмы, глаза и оскалы сделались темно-серыми.
– Оссстановиссь, – изо рта Джонни Нафты вырвалось облачко пепла. Голос казался таким же ровным, как обычно, но Бет услышала в нем мольбу. – Наши ссклады невосссполнимы.
Бет уставилась на них. Через несколько секунд у нее не будет сил держать даже свою собственную руку, не говоря уже о десятках кирпичных.
«Вы знаете, чего я хочу», – подумала она.
– Мы не можем предоссставить тебе сссубстанцию, потребовавшуюсся твоей подруге, – они подняли руки ладонями наружу в отчаянном успокаивающем жесте, – потому что не расссполагаем ею. Посставки сссерьезно ограничены. Мы ссстаралиссь изучить ее, но сссинтез оказалсся нам недосступен. – Он тревожно зашипел, когда Бет дернула рукой, и поспешно добавил: – Возможно, мы всссе-таки ссумеем помочь. Вещесство, которое мы дали сстальной мятежнице, получено от клиента в качессстве часстичной оплаты, пополнившей эссстетический залог. Клиент вссе еще жив, хотя и сссерьезно трансссформировалсся. Возможно, мы можем, – Синод всем своим видом выказывал подобострастную готовность, – перенаправить тебя?
Бет медленно разжала кулак, протягивая ладонь. Пока Джонни не потянулся и не пожал ее, скрепляя сделку, она не покидала разума Каменников. Только после этого их кирпичные руки растворились в стенах. Там, где камни кладки запечатались, на стенах, словно шрамы, осталась рябь.
Трепеща пропитанными нефтью крыльями, к девушке подлетел голубь с фотографией в клюве.
Бет не сразу поняла, кто на ней изображен. Вроде бы человек, или нечто, выглядящее, как человек, но она не могла разобрать, было ли это существо в тяжелом пальто с высоким воротником мужчиной или женщиной. Бет не могла разглядеть ничего, кроме острого выступающего подбородка и растрепанных темных волос, закрывающих глаза. И все же в изображении было что-то неуловимо знакомое.
Она замерла.
«Сссерьезно трансссформировался… пополнившей эссстетический залог».
В памяти вплыло, как она стояла на мусорных склонах напротив женщины, плачущей кислым молоком из глаз – яичных скорлупок.
«Чем Синод заставил вас расплатиться? – спросила она Гаттергласс, желая узнать цену, которую та заплатила за убогое приближение Фила к божественности. – Кем вы были?» И услышала воскресший в памяти голос мусорного духа, производимый голосовыми связками из жвачки и резины: «Красавицей».
Бет ушла из магазина Синода пешком; хоть девушка и смертельно устала, поступь города несла ее через туннели в нечеловеческом темпе. Синод следовал за нею, струясь черным на черном, спеша поскорее вывести ее наружу.
Если они и заметили, как рука из красных кирпичей снова высунулась из стены, схватив бутылку с воспоминаниями Филиуса Виэ, то не подали виду.
