До смерти устав следить за тем, как солдаты «дизентерийной» когорты переносят свои палатки, Туберон вечером взял в руки письмо Тулла. Даже в самых безумных мечтах он не мог представить, каким окажется его содержание. Если новость о том, что Арминий предатель, потрясала, то вторая – о том, что он якобы замыслил устроить римлянам засаду, – потрясала в два раза сильнее. Скажи ему это кто-то до того, как он прочел письмо, трибун расхохотался бы в ответ. Теперь же эта новость, пусть даже безумная, не выходила у него из головы. Пусть он с самого начала проникся неприязнью к Туллу, но старший центурион отнюдь не дурак. Он никогда не стал бы писать такое письмо, не будь твердо уверен в предательстве Арминия.

Если Тулл прав в своих подозрениях, размышлял Туберон с еще большим злорадством, то, перехватив его письмо, он получил отличный шанс присвоить себе чужую славу. Разве можно представить себе более блестящее начало карьеры, чем разоблачение коварных замыслов германца? Злосчастный эпизод с угонщиками скота будет забыт. В Риме отец и даже сам Август услышат о проявленной им инициативе. Его имя будет у всех на устах…

Туберона не заботило то, что у него не было германца-раба, который мог бы подслушать слова воинов Арминия о засаде. Если Вар потребует от него привести к нему «свидетеля», можно будет воспользоваться финикийским купцом, продававшим в лагере вино. Этот пройдоха – опытный и убедительный лжец. Накануне Туберон поймал его на лжи, заказывая дорогое выдержанное вино, а все потому, что знал его реальную цену. Трибун не сомневался: за несколько золотых монет финикиец продаст родную мать. Уговорить его поклясться, что он якобы подслушал разговор нескольких херусков, не составит особого труда.

Впрочем, Туберон придержал свою прыть. Предположения Тулла пока еще оставались предположениями. Доказательств не было, лишь слова двух германцев – одного раба и одного вождя, у которого, кстати, могли быть свои причины очернить Арминия в глазах Рима. Если Тулл ошибается, то, дав ход его письму, он, Туберон, может поставить себя в крайне дурацкое положение. Более того, вручив его Вару, тем самым поставит крест на своей карьере. Осторожность – вот что самое главное, решил Туберон. В разговоре с наместником лучше зайти издалека, начав с туманных намеков. Если Вар клюнет на эту наживку, он продолжит дальше. Если же нет, то разговор можно будет на этом и закончить. Вар так и останется в неведении.

Увы, на следующее утро мечты Туберона о славе обратились в прах. Он пришел к Вару рано и сразу получил приглашение пройти в кабинет наместника. Кстати, тот пребывал в прекрасном расположении духа. Увы, стоило Туберону лишь намекнуть на возможное предательство со стороны Арминия, как Вар тотчас ощетинился. Более того, грудью встал на защиту херуска, громко перечисляя его достоинства. Трибун был вынужден в строчном порядке сменить тактику. Выругавшись про себя, он попытался зайти с другой стороны – мол, до него дошли лагерные слухи о том, что среди племен назревает мятеж.

Вар презрительно отмахнулся от его слов, заявив, что его источники об этом умалчивают. Затем наместник улыбнулся и посоветовал трибуну не волноваться: в этом году его еще ждут иные битвы, помимо уничтожения отряда узипетов-мародеров. Решив, что Тулл ошибается, а осмотрительность – обратная сторона доблести, Туберон ответил Вару виноватой улыбкой и поблагодарил за понимание.

Радуясь тому, что не попался, однако злясь, что едва не выставил себя круглым дураком, трибун бросил письмо в отхожее место рядом со своей казармой.

Прошло два дня. От Вара не последовало никакого ответа. Арминий спокойно расхаживал по лагерю, муштровал на плацу своих ауксилариев и водил их в дозоры, что не могло не настораживать. Тулл понятия не имел, дошло ли до наместника его письмо, однако монетка, которую он дал писарю, склоняла его к мысли, что все-таки дошло. Тогда почему Вар ничего не предпринял? Тулл не знал, что ему думать. По идее наместник должен был хотя бы расспросить его о том, что ему известно. Не желая выходить за рамки своих полномочий, Тулл решил выждать время в надежде, что в самые ближайшие дни его вызовут к Вару.

Но дни шли, а его никуда не вызвали.

Так минула неделя. В конце концов случайная встреча с Арминием подтолкнула его к действию. Стоя у главного входа в лагерь, Тулл разговаривал с начальником караула, своим старым приятелем. Надо сказать, что стояли они так, что с той стороны насыпи их не было видно. Поэтому Тулл услышал голос Арминия раньше, нежели увидел его самого. По голосу херуска он понял, что тот чем-то раздражен. Центурион, сам не зная почему, приложил палец к губам, призывая своего друга умолкнуть, и переместился ближе к воротам. Выглянув из-за стены, он увидел, что к лагерю с отрядом ауксилариев скачет Арминий. Яростная жестикуляция херуска подтвердила догадку Тулла – он был чем-то раздражен. К сожалению, римлянин не смог разобрать его слов. Его интерес – или, лучше сказать, любопытство – лишь усилился, когда при подходе к воротам Арминий приказал своим воинам замолчать. «Почему он это сделал?» – задумался Тулл. Большинство римлян не понимали местного наречия.

Несмотря на все свои подозрения, он понимал: было бы крайне нелогично приписывать германцу недобрые намерения. Расстроенный Тулл повернулся к своему другу и с наигранным смехом объяснил, что ему-де показалось, будто из патруля возвращаются его солдаты, и он хотел узнать, что они там говорят.

Возможно, этим все и кончилось бы, но в следующее мгновение странное поведение Арминия заставило его переменить свое решение. Въехав в лагерь, херуск дружески поздоровался с Туллом. Обычно так здороваются с друзьями, которых не видели двадцать лет. Насупленные брови уступили место сияющей улыбке.

– Как давно мы не делили с тобой мех хорошего вина! – воскликнул Арминий. – Приходи сегодня вечером в мою палатку, и мы исправим это дело.

Тулл пробормотал слова благодарности, а сам подумал: «Нет, этот пес точно что-то замыслил. Я непременно должен поговорить с Варом».

Центурион не был уверен, когда ему лучше нанести визит Вару. Рано утром? Но вдруг наместник будет не в духе? Чуть позже – и тогда ему придется вести борьбу с целой армией таких же, как он, просителей. Прийти в обеденное время – значит проявить себя невоспитанным невежей. Во второй половине дня Вар обычно работает с документами и занят другими делами. В конечном итоге Тулл пришел к выводу, что идеального времени нет. Убедив себя, что наместник согласится его выслушать, он в обеденное время зашагал к преторию.

Вара он застал на месте – что ж, прекрасное начало. Как только дежуривший у двери часовой объявил о прибытии центуриона, Тулла без задержки пропустили внутрь, что также внушало надежду. Ожидание в атриуме тоже было недолгим. Правда, ладони все равно успели вспотеть, а желудок стянуло тугим узлом. К Вару его проводил Аристид. Тулл знал его плохо, но в целом грек производил впечатление человека достойного.

– Хозяин в хорошем настроении, – доверительно сказал он, когда они вошли в центральный внутренний двор. – Повар приготовил рагу из оленины, которую они с Арминием добыли вместе на охоте.

Тулл был готов с кулаками обрушиться на ближайшую стену. Арминий, пусть даже незримо, будет присутствовать на этой трапезе… Увы, Тулл был бессилен что-то с этим поделать. Поэтому он расправил плечи и причесал пятерней гребень на шлеме, чтобы все перья стояли прямо.

– Ты просто красавец, центурион, – шепнул ему Аристид.

Тулл нервно улыбнулся в ответ, и они зашагали к Вару. Наместник сидел за столом, явно накрытым для изысканного обеда. Здесь были блюда с хлебом, овощами, рыбой, мясом, стояли кувшины с вином. Аристид объявил приход Тулла. Вар поднял глаза и с улыбкой указал на стул.

– Спасибо, наместник, – ответил центурион, вновь окрыленный надеждой. Еще бы, ведь это такая великая честь!

– Вина? – предложил Вар.

– Разве что маленький кубок. Я пока не завершил своих сегодняшних дел.

– Аристид, позаботься о госте.

Произнеся тост за здоровье императора, они недолго поговорили о том о сем. Вар спросил у Тулла, как обстоят дела в его центурии, доволен ли он, как прошло лето, и готов ли к обратному маршу в Ветеру.

В любой другой день Тулл чувствовал бы себя неловко в присутствии наместника, что тогда говорить про сегодняшний! На вопросы Вара он отвечал односложно, и разговор вскоре сам собой иссяк.

– Вот уж не думал, что ты пришел обменяться со мной любезностями, – тон Вара был шутливым и вместе с тем жестким.

Центурион прочистил горло и постарался успокоиться.

– Нет, наместник. Я пришел к тебе поговорить об Арминии.

Вар смерил его удивленный взглядом.

– Об Арминии? А что с ним не так?

У Тулла было ощущение, будто он замер на краю обрыва. Но назад дороги нет, если только он что-то срочно не придумает. Увы, в голове у него не нашлось ни одной подходящей мысли.

– Меня вот уже некоторое время мучают подозрения, – признался он.

– Отлично помню, – ответил Вар. – Его воины показались тебе слишком кровожадными.

– Верно, – согласился Тулл. – Несколько дней назад я отправил тебе письмо, в котором изложил мои сомнения.

– Я не получал никакого письма.

Тулл растерянно заморгал. «Ну и болван же этот писарь! Неужели он не подумал, что я проверю, выполнил ли он мою просьбу?»

– Это довольно странно. Позволь, я тебе все объясню. – Не обращая внимания на недовольный взгляд Вара, Тулл продолжил: – Ничего такого, что однозначно указывало бы на его вероломство, нет – взгляд здесь, слово там… Но мне он представляется слишком радушным, слишком добросердечным к нам, римлянам. Пусть Арминий и всадник, но он все же варвар. Стоит взглянуть на него, когда он со своими воинами, и видишь, что это совсем другой человек, нежели с нами.

Вар поднял руку, останавливая его.

– Выкладывай, что ты хочешь сказать.

От волнения у Тулла пересохло во рту. Может, его попытка и окажется тщетной, но он все-таки выскажется. И центурион поведал все, что знал. Вар слушал его молча, поджав губы.

– У тебя все? – спросил он, когда рассказ был окончен.

– Да, господин наместник. – Тулл смело выдержал взгляд Вара.

– Твоя храбрость похвальна, – произнес тот ледяным тоном. – Ты входишь ко мне, пользуешься моим гостеприимством, пьешь мое вино – и после этого имеешь наглость выдвигать необоснованные обвинения в адрес моего друга, того, кто верой и правдой служит императору. Пытаешься убедить меня в том, что Арминий не только предатель, но и враг, который замыслил уничтожить мою армию!

– Я всегда служил империи, и только ей, – возразил Тулл.

– Арминий вне подозрений! Ему благоволит сам Август! – сердито воскликнул Вар, вспыхивая гневом. – Или ты усомнился во мнении самого императора?

– Разумеется, нет, – ответил Тулл, окончательно поняв, что лишь напрасно потерял время.

– Будь у тебя хотя бы одна улика, я, возможно, выслушал бы тебя, но ты пришел ко мне с пустыми руками. Ни с чем! – выкрикнул Вар, указывая на дверь. – Уходи, пока я не вышел из себя.

– Слушаюсь!

Ощущая собственное бессилие, злясь на себя и на весь мир, Тулл встал и отдал салют. Он уже почти подошел к двери, когда Вар окликнул его:

– Центурион!

– Слушаю тебя, наместник.

– Поскольку до сегодняшнего дня твой послужной список был безупречен, я сделаю вид, что этой встречи не было. В свою очередь, ты никому не станешь рассказывать об этом нашем разговоре и об Арминии. Ты меня понял?

– Понял, – ответил Тулл, а про себя добавил: «Ну, пусть только попадется мне на глаза этот писарь! Сразу получит хороший пинок!»

Вар больше ничего не добавил, лишь жестом дал понять, что разговор окончен. Выйдя из претория, Тулл уныло зашагал к своей палатке. Утешало лишь то, что в звании его не понизят и не накажут. Впрочем, утешение было слабым – во рту по-прежнему оставался кислый привкус, а на сердце осталась горечь. Арминий был выше всех и всяческих подозрений. Туллу оставалось лишь наблюдать и ждать. А также молиться, чтобы его внутренний голос ошибся.

Последующие теплые летние дни он провел в трудах и заботах, готовя когорту к предстоящему марш-броску на сотню миль на запад, назад в Ветеру. На каждого солдата следовало запастись определенным количеством зерна и мяса, что означало вечные споры с квартирмейстерами. Каждый из них как будто затем появился на свет, чтобы отказывать другим в питании и прочих необходимых вещах. Надо было также уточнить число заболевших солдат или тех, что получили травмы. Эта работа шла ежедневно. Мест для них на грузовых подводах катастрофически не хватало. Никто из центурионов не хотел, чтобы его солдаты тащили на себе больных товарищей до самой Ветеры.

Вечно приходилось проверять не одно, так другое, дабы убедиться, что снаряжение каждого солдата в полном порядке. Особое внимание Тулл уделял сандалиям легионеров и железным гвоздям на их подметках. Солдаты не спешили заменять их вовремя, так как замена эта оплачивалась из их собственного кошелька. Зная об этом, Тулл каждые два дня до начала длинного марша лично проверял обувь своих подчиненных.

Шанс найти тощего писаря, которому он заплатил, чтобы тот вручил письмо Вару, ему так и подвернулся. Впрочем, какая разница? Вар его выслушал, однако отмахнулся от его слов. Несмотря на свою занятость, Тулл старался быть в курсе последних слухов, особенно в том, что касалось Арминия. Если тот действительно что-то замыслил, то уж очень ловко скрывает свои намерения. По словам старшего центуриона когорты, чьи палатки стояли рядом с палатками его ауксилариев, те выполняли лишь свои обычные ежедневные обязанности и, как и все остальные в лагере, готовились к долгому маршу назад в Ветеру.

В принципе слова Дегмара могли быть вызваны его обидой на то, что херуски не водили с ним дружбы – новый слуга не смог раздобыть никаких новых сведений, – но и это могло иметь самое простое объяснение. Например, то, что Дегмар и сам был не слишком общителен, или то, что он не был херуском.

В любом случае размышлять некогда. А размышлять есть над чем… Что случилось с его письмом к Вару? Почему наместник не желает слышать даже слова против Арминия? Почему среди варваров нет и намека на недовольство? Что, если Дегмар подслушал пустую болтовню, а Сегест нарочно пытался очернить Арминия в глазах Вара?

Каждый вечер, падая с ног от усталости, Тулл проваливался в глубокий, тяжелый сон. Разбуженный спозаранку горнами, он брался за очередные горы дел, которым, казалось, не будет конца. Возможность задуматься об Арминии подвернулась ему лишь в самый последний вечер, накануне марша легионов домой, назад из Порта Вестфалика. Зная, что в самый последний момент легионы остановит лишь чудо, Тулл почувствовал, как в нем с новой силой шевельнулось нехорошее предчувствие. Если что-то и произойдет, то в ближайшие несколько дней.

Завернувшись от вечерней прохлады в плащи, они с Фенестелой сидели у костра рядом с его палаткой с кубком вина в руке. Тулл пока еще ничего не рассказывал опциону, зная цинизм последнего по отношению к неримлянам в целом и германцам в частности. Уж лучше жить сомнениями по поводу Арминия, чем по десять раз на дню выслушивать язвительные подначки опциона по этому поводу. С другой стороны, подумал Тулл, что ему терять?

– Небось ждешь не дождешься, когда вернешься в Ветеру? – спросил опцион.

– Это да. Надоело спать без нормального матраца и подушки под головой. А если погода испортится, то одеяла вряд ли спасут от холода. Нет, лично я предпочел бы жаровню для обогрева и крышу над головой.

– А вот это точно, – ответил Фенестела. – Мы с тобой не становимся моложе.

Особенно если Арминий выполнит свой замысел, подумал Тулл.

– Хочу кое-что тебе сказать.

Фенестела прищурился и, поплотнее закутавшись в плащ, кивнул.

– Выкладывай.

Убедившись, что их никто не подслушивает, Тулл поведал опциону все: и про тот первый случай в Ветере, зародивший в его душе тревогу, и про взгляды, которыми обменивались Арминий и Мело, и, наконец, про Сегеста.

– Ты ведь знаешь, что подслушал Дегмар.

Лицо Фенестелы темнело с каждым мгновением.

– Нечастный cукин сын! Рябой козодрал!

Тулл усмехнулся. Как же приятно, когда твоим словам кто-то верит! Пусть даже такой предвзятый тип, как Фенестела.

– То есть ты рассказал все Вару и он тебе не поверил?

– Но с какой стати ему думать, будто есть реальная опасность? Тому, что я ему рассказал, нет совершенно никаких доказательств.

– Если брать факты по отдельности, может быть, и нет, – философски произнес Фенестела. – Но если сложить их вместе, то они лягут аккуратно впритык, как мозаика на полу бани патриция.

Тулл задумался над словами Фенестелы. Привкус у них был крайне неприятный.

– Согласись, это все же может быть совпадением.

– Может быть, – буркнул опцион. – Будем надеяться. Иначе мы все можем вляпаться в огромную вонючую кучу дерьма… Ты не мог бы поговорить с Варом еще раз?

– И что я ему скажу? – вопросом на вопрос раздраженно ответил Тулл. – Извини, наместник, но мой опцион, уважаемый ветеран, уверен, что я прав, считая Арминия предателем?

В сумерках Фенестела сверкнул зубами.

– Он даст тебе такого пинка под зад, что ты не заметишь, как вылетишь из его кабинета.

– Это самое малое, что он может сделать. Не имея доказательств, к нему лучше не приближаться.

Фенестела разразился потоком смачных ругательств.

– Если Арминий что-то замыслил, а мы будем сидеть сложа руки, сколько солдат мы потом потеряем!

– Ты прав, – был вынужден согласиться Тулл, сколь горько это ни было.

– Что же нам тогда делать?

– Надеяться на лучшее. Молить богов, чтобы мы ошиблись в своих подозрениях, и одновременно по дороге домой следить за каждым нашим шагом. Мы должны быть готовы к вероломству. Вплоть до того момента, как пересечем мост через Ренус.

– Никогда еще я не был так рад ощутить под ногами его настил!

– Мы оба. – Тулл сделал глоток вина. С ними все будет в порядке, подумал он. Скорее всего, он все-таки ошибается насчет Арминия.

В следующий миг над палатками взошел диск луны. По спине тотчас пробежали мурашки. В это время года луна обычно бывала белой или желтой, в редких случаях оранжевой. Сегодня же она была кроваво-красной. В иных обстоятельствах Тулл не обратил бы внимания на ее цвет. Но сегодня это явно было знамение. Он подтолкнул локтем Фенестелу.

– Посмотри на небо.

Опцион выругался.

– Нехороший знак.

– Это точно. Дай-ка мне вина.

– На.

Тулл взял полупустой мех и, наполнив свой кубок, вернул вино Фенестеле.

– Очень даже неплохое винцо! Где ты его берешь?

– У старого финикийца.

– Того самого прохиндея, что торговал в Ализо?

– Да, того самого. Бо́льшая часть его товара – кислятина хуже уксуса, но у него всегда есть заначка хорошего вина. Вот я и решил, а не угоститься ли нам на прощанье в последний вечер, перед тем как покинуть Порта Вестфалика?

Тулл постарался не думать о том, что этот вечер вообще мог быть их последним. Ему почему-то вспомнился безумный прорицатель, которого он встретил в Могонтиаке пятнадцать лет назад.

– Ты думаешь, он уже спит? Лично я посидел бы еще немножко.

– Я тоже, – поддакнул Фенестела. – Вряд ли финикиец рассердится, если его разбудят. Для него звонкая монета дороже сна. Пойду схожу к нему.

Фенестела ушел за вином, а Тулл погрузился в задумчивость. В голове вертелись безумные мысли, и самая безумная среди них – а не убить ли Арминия сегодня вечером? Сделать это легко и просто. Пара ударов кинжалом, и с сомнениями покончено навсегда. Правда, существует опасность, и немалая, что он и сам падет под кинжалами ауксилариев. И даже, останься он жив, последствия будут самые малоприятные. Вар с позором выкинет его из легионов, и это в лучшем случае.

Спустя какое-то время Тулл отказался от этой мысли. Дело даже не в его карьере. Нет, убивать людей в темноте – это не для него. Центурион сокрушенно вздохнул. Выбор был невелик. Либо ничего не предпринимать, что было не в его натуре, либо вновь обратиться к Вару и навлечь на себя его гнев. Причем сейчас тот был бы даже страшнее, чем раньше. Утром Вар будет занят, готовясь к длительному маршу в Ветеру. Возле него, в ожидании приказов или же, наоборот, с жалобами, будут постоянно толпиться офицеры всех рангов. В таких обстоятельствах прилюдно докучать наместнику – все равно что открыть канализацию на улице, по которой должен проехать император.

Тем не менее он должен что-то предпринять.

Вскоре, к его радости, вернулся Фенестела. Принесенное опционом вино отвлекло Тулла от тягостных дум и помогло утолить жажду, мучившую его с такой силой, как будто он без глотка воды прошел половину сирийской пустыни. Нет, конечно, опьянение вряд ли поможет ему убедить Вара, но сейчас для него куда важнее залить вином терзавшие его отчаяние и злость. Да, это все, что ему оставалось: напиться в стельку на пару со своим старым другом Фенестелой и забыть обо всем на свете.

Хотя бы на сегодняшний вечер.