^{Глава 47}

На следующий день я действительно пошла в школу.

Меня встретили удивленно, насторожено и с опаской. Смотрели, как на вражеского лазутчика. Хитрого, изворотливого и очень опасного. Мелочь держалась на почтительном расстоянии, а те, кто постарше, пялились во все глаза, точно на мне ГДЗ написано. И все будто гадали, не прячу ли я под блузкой автомат, чтобы в один прекрасный момент расстрелять всю школу.

С Настей мы мельком виделись на перемене, но только улыбнулись друг другу на бегу, а ко второму уроку, на английский, неожиданно подвалил Герасимов. Опоздал, но зашел гордый и самоуверенный, ему только молота и рогатого шлема не хватало. Вошел и, как обычно буркнув невнятное извинение, сел вместе со мной на последнюю парту.

Татьяна Евгеньевна смерила нас таким печальным взглядом, какой бывает, когда люди замечают дырку на любимой вещи, но ничего не сказала.

Затем всем раздала английские газеты, где красным маркером была обведена статья под названием Polar Bears dying from Global Warming, и дала пятнадцать минут, чтобы прочесть и подготовиться к ее вопросам.

Мы с Герасимовым нехотя погрузились в чтение. Однако я случайно обратила внимание на соседнюю статью, где что-то говорилось о войне на Ближнем Востоке и террористах. Но дело было не в этом. Взгляд выхватил три слова – hollow point bullet. И я вспомнила, как мы с Амелиным мучились с этим hollow point, как коряво он произносил это словосочетание и вообще очень смешно говорил по-английски, точно аудиокассету включили. И пел тогда смешно.

А ведь если бы он не пел, не заговаривал мне зубы, не рассказывал всякую ерунду наподобие чайки, я бы умерла от страха, уныния и жалости к себе. Затем перед глазами встала игра в карты с Марковым, танго, драка подушками, монолог Гамлета на лестнице, и я разулыбалась.

– Осеева, – Татьяна Евгеньевна строгим окриком вернула меня в реальность. – Что тебя так развеселило?

– Ничего, – я сделала вид, что читаю.

Но она не отстала.

– Что смешного ты нашла в статье про вымирание полярных медведей?

– Просто задумалась, как переводится одно слово.

– Что за слово?

– Hollow point, – потом помялась и добавила, – bullet.

– Это целых три слова, Осеева. Ладно, смейся дальше, посмотрим, как ты подготовишься к вопросам.

– Это такая пуля, – вдруг зашептал мне на ухо Герасимов, когда учительница отвернулась. – Разрывающаяся. Их еще экспансивными называют. Попадая в тело, она раскрывается внутри и превращает то место, куда попала, в кровавое месиво. С близкого расстояния даже бронежилет пробивает. Они запрещены.

– Герасимов! – закричала Татьяна Евгеньевна, будто только этого и ждала. – Совсем обнаглели? Три недели прогуляли без уважительной причины! Теперь еще и другим учиться не даете. А ну, встал и пошел к директору. Давай, быстренько. Повторять не буду.

Герасимов послушно встал, собрал свои вещи и вышел.

Это было несправедливо, просто отвратительно. Поэтому я тоже схватила с парты учебник и тетрадку, подцепила пальцем рюкзак и без спроса пошла к выходу.

– Осеева! Тебя никто не отпускал!

– Мне тоже к директору надо, – ответила я и побежала догонять удалявшегося по коридору Герасимова.

Мои торопливые шаги по гладкому линолеуму так громко отдавались в сосредоточенной школьной тишине, что он обернулся, и я даже с приличного расстояния не могла не заметить, как обрадовался и потеплел. Гранитный ледник растаял.

И тут в кармане бешено завибрировал телефон. Взглянула на экран и не поверила своим глазам.

– Привет! – закричала в трубку на весь коридор.

Герасимов, нахмурив брови, строго шикнул.

– Привет, соскучилась? – бодрым голосом поинтересовался Якушин.

– Саша! Я так рада! Как ты?

Глаза Герасимова тут же изумленно округлились.

– Выйдешь из школы – расскажу.

– Ты здесь? Это же офигеть, какая новость!

– Ты еще больше офигеешь, когда выйдешь.

Мы бесцеремонно ворвались к Петрову на географию и через полминуты вылетели на улицу с такой скоростью, что ни один охранник на свете не смог бы нас остановить.

А там светило солнце, небо было голубое, и все вокруг морозно сияло. Мы мчались так, словно хотели обогнать порывистый колкий ветер.

Якушин стоял за забором и курил.

Увидев его, я поняла, как соскучилась. Но он разговаривал с каким-то парнем в черном пуховике, поэтому мы сбавили темп и постарались держать себя в руках. Однако очень скоро выяснилось, что в жизни случаются удивительные вещи. Сны становятся явью, ожидания оправдываются, а мечты сбываются.

Потому что это был Марков – в новой куртке и новых очках.

Петров издал дикий клич ликования. Я запрыгнула на Маркова с разбега, так что мы чуть оба не загремели на асфальт, а Герасимов схватил его за плечи. И мы стали его трясти и скакать, как ненормальные, потому что это одуреть какое счастье, когда твои друзья оказываются живы и здоровы.

Прохожие с недоумением косились на нас.

Затем, помедлив, я перевела взгляд на Якушина. И тот, чуть не выронив сигарету, пугливо отскочил, оправдываясь, что ему пока нельзя совершать резких движений, потому что швы могут разойтись.

Небо так отражалось в его глазах, что я смотрела и не могла налюбоваться, сообразив, что наконец ухватила эту постоянно ускользающую привлекательность, поймала и прочно запечатлела не на фотик, а где-то внутри себя, на долгую память.

Якушин сказал, что он просто ушел из больницы, потому что там было скучно и одиноко. Вся его шея была перемотана бинтами, в остальном он ничуть не изменился.

Маркова нашли там, где мы и думали. Он, оказывается, припеваючи жил в той избушке с бабками и дедом. Сначала они не хотели его в дом пускать, но потом одна из бабок признала свои очки и разрешила остаться.

Тогда же выяснилось, что полицию вызвали не охотники, а продавщицы из поселка, с которыми Якушин с Герасимовым любезничали. И когда Старый, оставив Макса и Кузю в больнице, поехал вместе с парнями в Капищено за Валерой, полиция их поджидала. Так что забрали всех. Один пронырливый Марков сумел смотаться, пока шла волокита с оформлением и распределением по машинам.

Я, в свою очередь, рассказала им про Кристину и вторую часть ролика, про ее истинные мотивы и настоящий повод. Лишь о том, что Амелин имел доступ к той записи, промолчала. Зато Петрова и Настю сдала без зазрения совести, с потрохами, специально, чтобы посмотреть, как два главных вершителя правосудия – Марков и Якушин – заслуженно распнут Петрова.

Мои ожидания оправдались, потому что Петров узнал о себе столько нового, что спешно ретировался. А Якушин пошел провожать меня домой.

Когда вечером я открыла ВК, с удивлением обнаружила, что Амелин ничего не ответил. Неужели обиделся на «гада»? Или на «предателя»? Но я ему все равно написала про Маркова и сказала «спасибо». И про то, как они завалились к нам в школу, как Якушин отчитал Петрова, и что из-за нашего приключения все очень изменилось, и что я скачала себе все его песни, но у меня старые наушники, и в них почти ничего не слышно. И что хотя только февраль, у меня такое ощущение, будто вот-вот начнется весна. И что прошло всего четыре дня, как я уехала из больницы, а кажется – вечность. И как отчего-то не помог белый рыцарь. И про hollow point тоже. Что, оказывается, в песне имелась в виду улыбка, имеющая силу разрывного снаряда, способная пробить даже bulletproof heart.

А еще, что дядька Герасимова обещал подарить им с мамой Капищено, поэтому, если он еще хочет посмотреть, как там летом, можно будет напроситься. И что Кристине нужна помощь, потому что она совсем запуталась. Но чтобы он больше не смел разговаривать с ней на темы жизни и смерти. А еще, что меня беспокоит что-то непонятное и странное, в котором я сама не могу разобраться.

Но Амелин и на следующий день ничего не ответил. Даже не прочел. Тогда я подумала, что, может быть, он не понял, что я прощаю его, и написала об этом. Что он не «гад» и не «предатель» тоже написала.

Однако по-прежнему тишина. Еще один день, следующий. Очень странно и на него не похоже. Пришлось признаться себе, что это ужасно злит и расстраивает. Нельзя так с людьми поступать: сначала говорить, что они тебе очень важны, а потом исчезать.

Написала ему еще сообщений десять ругачих и добрых, грустных и шутливых, даже о том, что продолжаю каждую ночь искать его под кроватью. Ну хоть на это мог отреагировать. Но в ответ – полный игнор. Позвонила на телефон – симка по-прежнему заблокирована.

А на другой день в школе произошел фурор.

Началось с того, что девчонки из моего класса громко и возбужденно кого-то обсуждали в раздевалке, что-то вроде «крутая тачка» и «кому-то повезло». Вникать я не стала, но когда мы с Петровым, Марковым и Герасимовым вышли на улицу, ждать, пока Настя отпрашивается с физкультуры, заметили за школьным забором подозрительное оживление.

Из любопытства пошли посмотреть и остолбенели.

Прямо возле входа на территорию школы, перегородив проход, стоял большущий «Джип». А возле него – светлый парень с длинным девчачьим хвостом и букетом в руках. Парень явно маялся и ходил из стороны в сторону, точно намереваясь улизнуть.

– Не вздумай даже. Будь до конца мужиком! И цветы, балбес, держи ровно, – донеслось до нас из окон джипа.

– Е-мое. Глазам не верю, – прошептал Петров. – Валера.

Оставив Настю с ним объясняться, мы отправились гулять.

– Ну, она же объяснит, что ему ловить нечего? – со смешной надеждой в голосе спросил меня Герасимов, когда мы немного отошли.

– Мне Настя ничего про это не говорила.

– То есть она может его не отшить? – забеспокоился Петров.

– Может и не отшить, – шутливо откликнулась я. – А что? Он вроде не урод и с цветами приехал.

– Цветы – это вчерашний день, – фыркнул Марков. – Ты, Герасимов, если хочешь Семиной понравиться, сначала научись в японских мультиках отличать мальчиков от девочек.

Герасимов недовольно пожал плечами, но явно озадачился.

А потом Петров стал рассказывать, что он у себя по всем комнатам установил камеры слежения, чтобы записывать, как его «мойры» ругаются. Только он не тайно это сделал, а предупредил, что если они не перестанут, он эти записи на Ютубе выложит. А поскольку после ролика «Дети Шини» у него куча подписчиков, их весь Интернет узнает. Может, и по телевизору покажут. Так что в их квартире целую неделю царила удивительная тишина и покой.

Когда я поняла, что мы идем по узкой парковой дорожке, а нам навстречу неумолимо приближаются Подольский, Шишов и Солдатов, мыслями все была дома у Петрова.

Подольский сказал «привет» и ждал, что я заговорю с ним, но я только поздоровалась и прошла мимо, вслед за остальными. Однако не успела сделать и пары шагов, как он окликнул. Я остановилась, он подошел.

– Рад, что ты нашлась.

– Можно подумать, тебя это волновало.

– Волновало немного. Мы же с тобой нормально общались до того, как у тебя крышу снесло.

Я была готова к этому разговору.

– Тебя самого снесло.

– Просто так очень некрасиво делать.

– Как делать?

– Кидать настоящих друзей ради кого-то левого. С кем у тебя все равно ничего бы не вышло.

– У меня были проблемы, а ты не поддержал.

– А как я должен был поддержать? Я тебе даже телефон его достал, хотя это было не в моих интересах.

– Почему это не в твоих интересах?

– Ну как бы не очень нормально помогать девушке, которая тебе нравится, добиваться кого-то еще.

– Павлик, ты чего? Кто тебе нравился?

– Ясно, кто.

– Как такое возможно? – Подольский убил меня наповал. – У меня и в мыслях не было.

– Вот именно, что в мыслях не было. Ладно. Теперь-то что.

– Нет, правда, поверить не могу. Мы же с детского сада дружили.

– И что?

– Мне казалось, так не бывает.

– Ты же нормальная, Тоня. Чего ты с этими придурками общаешься? Пойдем с нами.

Я немного помолчала, соображая, как лучше ответить, а потом сказала прямо то, что думала.

– Нет, Павлик, спасибо. Жалко, конечно, что мы с тобой поругались, но ты сам сказал, что настоящих друзей кидать ради кого-то левого некрасиво.

На этом мы попрощались, а парни начали выспрашивать, «чего он хотел», и я ответила, что предлагал помириться и дружить как раньше.

– А ты что? – выпытывал Марков.

– Я сказала, что у меня теперь другие друзья есть.

– Но ты все равно из-за этого расстроилась, – утвердительно сказал Герасимов.

– На тебе лица нет, – подтвердил Петров. – Слушай, Осеева, ты ведь можешь дружить, с кем захочешь. Мы не обидимся.

После того как он это сказал, я вдруг почувствовала, что еще немного – и расплачусь.

– Не знаю, просто резко настроение испортилось. Но дело не в Подольском. Клянусь.

Это было чистой правдой. Только я все равно пошла домой, потому что если бы осталась, обязательно разревелась бы при всех.