Глава 45

Трель звонка мелодично прокатилась по квартире. В первые минуты ничего не произошло, хотя я слышала, что кто-то подошел к двери и смотрит в глазок. Только когда развернулась, чтобы уйти, замок щелкнул, дверь приоткрылась, и из-за нее выглянуло бледное бесцветное лицо.

То была Кристина.

– Я пришла поговорить.

– Хочешь убить меня?

– Хочу, но не буду.

– Могла просто написать.

– Это было бы слишком просто.

– Я все сказала Петрову.

– Я не Петров. Хочу сама тебе в глаза посмотреть.

Родителей дома не было, а Кристина соблюдала постельный режим. Я села на стул напротив ее кровати и принялась открыто разглядывать, а она, занавесившись черными волосами, боялась даже голову приподнять.

Конечно, я не выдержала первой.

– Мы много думали о тебе и почти поверили в собственную вину.

– Вы меня ненавидите, – прошептала она.

– Я пришла, чтобы покончить с этим и больше никогда не вспоминать. Что же мы тебе сделали?

Кристина то и дело комкала одеяло, сильно нервничая.

– Я не знала, что так получится. Думала, будет наоборот.

– Что значит «наоборот»?

Она подняла голову. В этот момент ее глаза были такие голубые и ясные, что мне захотелось поверить ей.

– Ты ведь понимаешь, что значит сидеть одной, когда с тобой никто не дружит и не общается. Знаешь, как ужасно, когда ты есть, но тебя словно нет. Ни для кого, кроме родителей. Ты мне сама об этом сто раз говорила – что никто никому не нужен.

– Я такого не говорила.

– Ну, не ты, я точно не помню. Но это правда. Так все устроено. И не только в школе, у взрослых тоже. А может, и хуже. Это очень грустно. Потому что, если каждый сам по себе и за себя, жить бессмысленно. Все равно что отбывать пожизненное заключение в одиночной стеклянной камере. Вот ты замечала меня в школе?

– Тебя только слепой мог не заметить. Платье черное, волосы черные, глаза черные. Уныло и жутко.

Кристина кивнула.

– Было любопытно, спросит ли кто-нибудь, почему я такая. Что случилось? Почему грустишь? Или хоть что-нибудь! Но ни один не спросил. Никому это было не нужно и не интересно.

– Странно ждать, что люди сунутся с подобными вопросами к тому, кто всем своим видом заявляет «отвалите». Но я все равно не поверю, что кто-то из нас был настолько равнодушен и жесток, что ты решила покончить с собой. Просто объясни, как ты могла? Я ведь тебе все свои секреты рассказывала. То, чего никому никогда не говорила. Даже про Якушина, а ты и пальцем не пошевелила, только умничала и советы давала. И так со всеми. Отлично знала, что Настя парится тем, что ее никто не понимает и не любит. Почему не подошла к ней в школе и не сказала, что ты Линор? Почему, если тебе нравился Петров, не объяснила ему, что он снимает ужасные видеоблоги?

– Как ты узнала про Петрова? – вспыхнула она.

– А тут к гадалке не ходи. Со всеми переписывалась, а ему только лайки на всякую фигню ставила. В голове не укладывается!

– Подожди, Тоня. Можешь не перебивать?

– Ну, ты уж побыстрее давай. Без жалостливых и заупокойных разговоров. А конкретику. Как до такого додумалась? И чего хотела добиться?

Кристина огляделась, будто нас кто-то мог подслушать.

– Я оделась в черное, потому что, когда моя бабушка умерла, с ней умер весь мой мир, и сколько я ни пыталась, ничего не могло его заменить. Она воспитывала меня и внушала, что люди должны уважать и любить друг друга, что хорошо быть правильным, честным и добрым. А вокруг все было совершенно иначе – холод и безразличие. Я возвращалась после школы, никто меня не встречал, не спрашивал про настроение и оценки, никто не ругал за мятое платье и не заставлял пить витамины. Меня никто не замечал и не любил. Ты-то должна это понимать, ведь тебе дома тоже пусто и одиноко.

– Нечего меня с собой сравнивать. Я никогда не требовала, чтобы со мной носились.

– Я лишь пытаюсь объяснить про одиночество.

– Пока у тебя это плохо получается.

– Знаешь, Тоня, в жизни ты, оказывается, очень резкая.

– А кто говорил, что отвечать за свои поступки легко?

– Зачем ты так?

– Что ты говорила о правильности, любви и доброте?

– Я говорила про одиночество. Я приходила каждый день из школы и сразу садилась за комп, чтобы забыть про стеклянные одиночки, ведь в Интернете все по-другому. Видеоблогеры рассказывают, как они варят сосиски, причесываются, надевают трусы, играют в игры и смотрят кино. Получалось так, что каждый день, просматривая их обычную текущую жизнь, можно стать как бы ее частью, а человек превращается в твоего друга. Очень хорошего и удобного друга, который просто есть и ничего не просит взамен. Только все, кого я смотрела, мне не очень нравились. Болтали всякие глупости и не смешно шутили. Петров же совсем другой, он умеет разглядеть хорошее и красивое.

Потом я нашла вас. Ты, наверное, не помнишь, как мы стояли в столовой за едой и кто-то вытолкал меня из очереди, а ты заступилась. Мне стало любопытно, почему ты такая уверенная, независимая и добрая, но все равно одинокая. Я стала за тобой наблюдать и увидела, как люди сами к тебе тянулись, а ты всех отшивала. Закрывалась и отгораживалась.

– Никого я не отшивала.

– Ты сама этого не замечала. Поэтому я пришла к тебе в ВК и подружилась. И, знаешь, поняла, почему ты держишь себя со всеми так холодно и жестко. Потому что, на самом деле, слишком восприимчивая, ранимая и горячая. Такой человек от сильных эмоций может просто сгореть. Твой мозг сам решил оградить сердце от волнений, привязать к нему веревку и повесить камень.

– Я тебе и про камень говорила? – ее чрезмерная откровенность смущала и злила одновременно. Но сказать, что она меня не знает, язык не поворачивается.

– Мне казалось, ты крутая, потому что научилась справляться с собой, а я нет. После этого я подружилась с Герасимовым. Случайно услышала в школе разговор. К нему подошла Агеева, что-то сказала, а он ей в ответ: «Потому что с ходячими куклами я не встречаюсь». А она же принцесса, звезда, ну, ты знаешь. И я решила, что Герасимов, с тех пор, как вырос, стал очень злым. В детстве он даже котят на улице подбирал, но потом раз увидела, как он помогал пятиклашке искать в раздевалке сменку, очень старательно искал, все вокруг перерыл, аж под вешалками ползал, но в итоге нашел.

Я пробовала общаться со многими из школы. Даже с Агеевой и Шишовым.

– Ну, а Якушин и Амелин? – до меня пока плохо доходило, к чему Кристина клонит.

– Саша хороший. У него же мама…

– Не нужно про это, – оборвала я. – Без тебя знаю.

– Поэтому я не хотела, чтобы ты с ним знакомилась. Он тебе только внешне нравился, а не как человек.

– Боже! Кристина, это называется ревность. Как если запрещать кому-то слушать свою любимую песню. Это очень по-детски.

– А Вертер… Он не как мы. Он как будто уже все понимает.

– Типа жизнь и смерть. Бла, бла, бла.

– С ним было очень легко говорить на эти темы.

– Знаю. Идиотничать, когда дело касается серьезных вещей.

– Нет, Тоня, не знаешь. Мне кажется, он перечитал тысячи книг, даже самых заумных.

– Все понятно. Ты влюбилась по уши, и он этой фигней задурил тебе голову. В своем стиле, типа смерть сильнее всего, переродиться и забыть.

– Что ты, – Кристина в первый раз улыбнулась милой простодушной улыбкой. – В основном гадости какие-нибудь советовал, типа:

«Купи полкило свежего мяса, заверни в пакет и положи на батарею. Пусть потухнет там недельку или две. Потом разверни и бери на ночь к себе в кровать. Потому что, если тебя закопают, а ты не умерла, будешь долго лежать в гробу, пока не задохнешься, и нужно привыкнуть к тому, что по тебе опарыши ползают». Или: «Возьми клей «Момент», как следует намажь им матрас, сними с себя всю одежду и ложись. Ты должна хорошенько приклеиться. Так, чтобы ни рукой, ни ногой не пошевелить. Только сделай это обязательно, чтобы если вдруг останешься инвалидкой, не испугаться в первый момент».

И все в таком духе. Сомнительные провокации. А когда серьезно говорил – в основном что-нибудь странное и непонятное про неотчуждаемость жизни и онтологические опоры. Я хоть и гуглила, но до сих пор не поняла, что это такое. Да я и вживую-то его никогда не видела.

– Это ничего не меняет, – я встала и подошла к окну. – Давай теперь про суть.

– Я привыкла к вам. Привязалась. Было очень грустно оставлять все как есть.

– Что? Какая чушь! – я была в полном замешательстве. – Мне казалось, ты взрослая не по возрасту.

Кристина вдруг натянула одеяло до подбородка и закрыла лицо ладошками, точно вот-вот расплачется.

– Можешь пообещать, что именно про это никому не расскажешь?

– Обещаю.

– Та Линор, которую ты знаешь, не совсем я, – прошептала она из своего убежища. – Я не всегда знала, что говорить и отвечать, тем более давать советы. Мне приходилось использовать чужие мысли и суждения. Мои друзья часто общались друг с другом, то есть вы общались друг с другом, сами того не зная. И это было даже приятно. Словно мы все вместе, заодно.

Более нелепых фантазий я еще ни от кого не слышала.

– А потом, где-то в конце ноября, родители вдруг забрали комп и телефон. Сказали, я якобы свою жизнь на фигню трачу и им страшно на это смотреть. Только, что они эту жизнь у меня и отняли, понимать не хотели. В школе никто из вас в мою сторону даже не смотрел. И я поняла, что никому не нужна. Такая как есть, не нужна. И вообще, в реальном мире никто никому не нужен. Поэтому, даже когда мне все вернули, я окончательно поняла, что если умру, ничего не изменится – раз меня так и так нет.

– А мы тут при чем?

– Я хотела, чтобы все о вас узнали. И, может, немного обо мне.

– Прославиться так захотела?

– Я хотела вам лучше сделать. Чтобы не как со мной.

– Какой-то дикий бред!

Кристина нервно потерла ладони.

– Знаю. Тогда я была очень глупая. Пока я лежала в коме, у папы случился микроинсульт, а мама постарела на десять лет. Но я искренне верила, что мой план сработает. Потому что у меня была вторая часть этой записи, где я объяснила, что именно вы стали причиной того, что я не сделала этого раньше.

– Что? – чем больше она рассказывала, тем немыслимее казалась ее затея. – Это такой пиар-ход? Второй ролик?

– Хочешь посмотреть?

– Ну нет! Сыта по горло.

– Все должно было закончиться через три дня.

– Три дня. Это как раз, когда я вернулась из дома отдыха, – вслух подсчитала я. – Но почему этот ролик нигде не появился?

– Если бы я умерла, не смогла бы открыть к нему доступ. Это должен был сделать кто-то другой. Кто-то, кто не стал бы устраивать истерики и бросаться останавливать, тот, кому это близко.

– Дай угадаю… И этот человек… Кто же тот человек, которому такое близко? Ах, да, точно, знаю одного. Амелин?!

Кристина правильно растолковала мою интонацию и принялась рьяно его оправдывать.

– Он ничего не знал ни про первый ролик, ни про вторую часть. Я ему кинула только ссылку и попросила разместить после того, как умру. Он поклялся, что не будет смотреть.

– Вот сволочь, – я отвернулась к окну.

– Он понятия не имел, что там. Если, конечно, не обманул.

Сквозь свое отражение, там, в наступающей ночи, можно было различить множество горящих окон, тысячи других жизней и миров, возможно, не менее запутанных и сложных, чем мой. Но отсюда, из Кристининой комнаты, кажущихся такими манящими и привлекательными, как те звезды из колодца.

У меня не было слов, чтобы ответить ей. У меня вообще не было слов.

– Наверное, у него были свои причины, – говорила Кристина мне в спину, время от времени делая паузу, но потом тут же сама отвечая на незаданный вопрос. – Он добрый и хороший. Я не умерла из-за него. Спросила, какие таблетки лучше выпить, чтобы все получилось. И он дал два названия. Мне и в голову не могло прийти, что здесь может быть подвох. Но теперь знаю, что один препарат – антистрессовый, а второй блокирует навязчивые состояния, и оба, даже при передозировке, безопасны. Понимаешь? Вертер не стал меня отговаривать, но сделал так, чтобы я полностью прошла этот путь.

Одно дело, собираться, другое – исполнить. Ведь когда я выпила таблетки, уже через пять минут была в ужасе от самой себя, хотела немедленно это прекратить, вернуть назад, сказать «стоп игра». Началась паника, я хотела убежать в туалет, чтобы протошниться, но не успела, потому что потеряла сознание. Понимаешь?

– Нет. Раз это были безопасные таблетки, почему ты потеряла сознание?

– Потому что решила до кучи маминого снотворного принять. Это из-за него.

В глазах у Ворожцовой стояли слезы, мне стало ее жалко.

– Если ты хотела что-то действительно значить, нужно было самой выходить из стакана, а не прятаться за сетевыми никами. Нет ничего страшного в том, чтобы сказать человеку, что он тебе нравится. Любому человеку. А не выдумывать сказку о «хороших людях» и «ужасном мире».

– Но, Тоня, ты же сама предпочла изолироваться и не думать. И не чувствовать.

В темном стекле отражались участки комнаты, выхваченные светом лампы, зажженной возле кровати Кристины, и мое лицо, очень близко, расплывчатым невнятным пятном.

– Тоня? Ты здесь?

– Да. Это из-за усталости, – я быстро отошла от окна и решила идти домой. – Давай поговорим в другой раз, мне нужно все это переварить.

– Знаю, что должна была сразу выложить второй ролик, как только вернулась из больницы. Но, понимаешь, если я его теперь опубликую, все набросятся на меня и съедят, а я только начала смотреть на жизнь другими глазами.

– Значит, не хочешь себе того, через что прошли мы?

– И вам не хотела. Но вас много и вы сильные, а я одна.

– Не беспокойся. Нам на это теперь плевать.

Кристина встала, чтобы меня проводить.

– Ах, да, – вспомнила я в дверях. – Знаешь что-нибудь про Якушина?

– Родители Саши с нами теперь не здороваются. Но вроде бы с ним все хорошо.

Пока я одевалась, мы не разговаривали. Кристина окликнула меня, только когда я уже входила в лифт.

– Ты меня простишь?

– Боюсь, что да, – сказала я, чуть помедлив, и двери лифта закрылись.