Глава 37
Меня разбудили громкие недовольные голоса. Просыпаться не хотелось, но когда я, с трудом разлепив один глаз, увидела сквозь плотный туман сигаретного дыма, как Кузя в расстегнутой рубашке и с бутылкой коньяка в руке грозно нависает над Марковым, сон как рукой сняло.
– Ты, блин, кого назвал шулером? Ты вообще понимаешь, с кем разговариваешь?
– Понимаю, но от этого ваш поступок лучше не становится, – довольно спокойно ответил Марков, в своей обычной манере. – Вы все время так делали. Но сейчас я отчетливо видел, что в прикупе был не бубновый король, а червовый валет.
С другой стороны от Маркова, придвинувшись вплотную, в одной черной майке сидел Старый. На его здоровенных бицепсах даже издали были видны модные цветные татуировки. Красный и распаленный от алкоголя и возмущения, он вещал:
– Ты че, мразь, совсем совесть потерял?
Макс, тоже раздетый до футболки, развалившись на стуле напротив, пускал вверх колечки дыма и чему-то улыбался.
На столе появились бутылки.
– Человек, который обманывает в картах, называется шулером. Что, не так? – упрямо стоял на своем Марков. – Я первый раз играю в ваш преферанс, без очков довольно плохо вижу даже вблизи. Так что для данной ситуации я выразился довольно мягко.
– Ты тупой или как? Просто извинись, и все, – подал голос Макс.
– Вот еще, – фыркнул Марков.
Вдруг Старый резким движением безжалостно припечатал его лицом к столу.
С таким звуком, что я вздрогнула и собралась вмешаться. Но Марков поднял голову, вытер ладонью кровь с разбитой губы и сказал.
– Извиняться я не собираюсь, потому что прав.
В эту минуту я бы собственноручно дала ему по башке.
Старый яростно вскочил, пнул со злости стул, на котором сидел Марков, а потом отвесил подзатыльник.
– Ну все, успокойся, – Кузя дружески обнял его за плечи.
Но тот уже завелся.
– А ну идите все сюда.
– Перестань, – сказал Кузя, – они спят.
– Быстро, – заорал Старый.
Я посмотрела на парней, которые, натянув на лица капюшоны, дрыхли, привалившись к стене, но теперь проснулись и пытались сообразить, что происходит.
– Вы че, глухие? – с неожиданным наездом подключился Макс. – Вам что взрослый человек сказал?
– И ты туда же? – осуждающе сказал Кузя, обессиленно роняя руки. – Ну зачем этот напряг?
– Ко мне, блин, – злобно рявкнул Макс. – Не заставляйте тащить вас силой.
Мы втроем, потому что Настя, как обычно, спокойно спала, поднялись и осторожно подошли к столу.
– Иди к ним, – Старый толкнул в плечо Маркова. – Искатели свободы. Вы, когда сбегали, о своих родителях подумали? Это знаете какая подстава? Ты этому гаденышу все на блюдечке, и он наглеть начинает, а стоит заикнуться, что компьютер заберешь, возьмет и удерет из дома.
– Ограниченные и неблагодарные, – с тяжелым печальным вздохом произнес Кузя, медленно, чтобы не промахнуться, опускаясь на стул. – Такое новое поколение – нарциссов и потребителей.
– Потому что никто воспитывает, – сказал Макс. – Толерантные и мягкотелые нынче родители, как Ленка твоя. А нужно так: в школе двойку получил – ремня, грубое слово родителям сказал – ремня, застукали в подворотне с сигаретой – ремня, да такого, чтобы потом три дня сесть не мог. Тогда вмиг и уважение появится, и ответственность за свои поступки.
– Знаете, как раньше на Руси воспитывали? В большой строгости и страхе перед старшими. На трех столпах все держалось: порка, труд и молитва, – поучительно подхватил Кузя. – А сейчас они ни к лопате подойти не могут, ни на колени встать. Все зазорно. Никто им не пример и не указ.
– Вырастили на свою голову овощей, которые ничего не боятся не потому, что смелые, а потому что не знают ничего, кроме своего теплого гнездышка, – язвительно заметил Макс, косясь на Старого.
Тот метнул прицельный взгляд на Валеру, а потом вдруг как гаркнет:
– А ну, быстро все на колени.
Мы так оторопели, что никто не двинулся с места. Тогда он резко вырвал у Петрова камеру, швырнул ее в сторону и шебанул кулаком по столу:
– Быстро! Я не шучу.
Не знаю, чего в тот момент во мне скопилось больше – гнева или обиды, но совершенно точно эти два чувства были сильнее страха. Однако я и глазом не успела моргнуть, как Петров с Амелиным покорно опустились на колени. Мы с Марковым остались стоять.
– Не понял, – Старый подошел к нам вплотную.
От него отвратительно несло перегаром, глаза застилала мутная пелена.
– Вот и нарыв вскрылся, – вялым пьяным жестом Кузя махнул на нас.
– Слушай, ботан, я тебе плохо объяснил? – Старый опять попер на Маркова.
Тот сделал шаг назад.
– Я не собираюсь вставать на колени. Я не раб и не верующий.
– О как! – хохотнул Кузя. – Отбрили тебя, Старый.
– Я бы тоже не встал, – сказал Макс, – а те, что внизу, просто трусливые овцы.
– Я не овца, – немедленно отреагировал Петров и поднялся.
Только Амелин, не шелохнувшись, продолжал стоять в молельной позе, занавесившись волосами.
– Ты чего? – я ткнула его коленом, но он даже голову не повернул.
– Вставай, я вам новое задание придумал, – велел ему Старый.
С тем же успехом он мог обратиться к столу или стулу.
– А, этот у них дурачок, – сказал Макс. – До него, наверное, долго доходит.
Но Старый не мог успокоиться:
– Чего ты там бормочешь?
– Стихи, наверное, читает, – подсказал Макс.
– Или заклинание, вызывающее Гарри Поттера и его волшебную палочку, – Кузя один усмехнулся собственной шутке.
– Никакая палочка тебе не поможет, – Старый несильно пнул его мыском сапога. – Быстро упал и отжался двадцать, нет, лучше тридцать раз. И вы все давайте, отжимайтесь.
– Я могу пятнадцать, – спокойно сообщил Петров и начал отжиматься.
К моему удивлению, Амелин, не переставая шевелить губами, смиренно последовал примеру Петрова.
– То, что вы сейчас делаете, называется насилием над личностью, – дерзко заявил Марков. – Когда мы играли в карты, я сказал грубо и чисто гипотетически, вы ударили меня справедливо. Но то, что вы нас заставляете делать сейчас, унизительно.
– Фигасе! – Макс радостно оживился. – Нет, ботан определенно крут. Хоть и нарывается. Скажи честно, тебя наверняка дома пороли?
– Никто меня не порол и не будет, – заносчиво сообщил Марков. – Я бы никогда не допустил такого.
– И что бы ты сделал? – Макс был очень доволен.
– Обратился бы в полицию или в организацию по правам человека.
– Ха-ха-ха, – закатился Макс.
– Какой милый мальчик, – прыснул Кузя.
– Ну, а если я возьму и отшлепаю тебя прямо сейчас? – не переставая смеяться, поинтересовался Макс. – Какая организация мне помешает?
Марков непроизвольно поправил очки, которых на его носу давно не было:
– Только попробуйте.
Тогда Макс шумно отодвинул стул, встал и, задрав Старому футболку, вытащил из его штанов здоровенный кожаный ремень с металлическими клепками.
– А вот и попробую.
– Все, пятнадцать, – браво доложил Петров, вставая и отряхивая руки.
Но за ними никто уже не смотрел.
Старый и Кузя подозрительно уставились на Макса.
– Ладно, не ссы, твои родители мне только спасибо скажут.
– Если вы меня хоть пальцем тронете, – в голосе Маркова послышались нотки неуверенности. – Мой папа вас засудит.
– Ты же хотел быть свободным и самостоятельным, – Макс медленно, демонстративно помахивая ремнем, двинулся к Маркову. – А теперь за папку спрятался? Не расстраивай меня, будь мужиком. Ты так хорошо начал.
Он звонко шлепнул ремнем по своей ладони.
– Маленькая порка, без обид, чисто в профилактических целях.
Марков попятился.
– Слышь, не надо, – Старый поморщился. – Это лишнее.
– Я так и знал. Тут не Ленка виновата, ты сам чересчур добренький.
– Давай какое-нибудь другое воспитание придумаем. Нужно их чему-нибудь полезному научить. Такому, чтобы в жизни пригодилось. Чтобы они дядю Старого и дядю Макса потом добрым словом вспоминали, – Кузя сполз со стула и, подойдя к Максу, попытался забрать ремень из его рук.
– Например, пить водку, – подсказал Старый.
– Мы все допили, – Кузя расстроенно поднял пустую бутылку. – Нужно в машину тащиться.
– Ну, так пошли тех, покладистых. Они уже и на коленях постояли, и отжались, теперь за водкой сбегают. Правда, пацаны? – сказал Макс.
– Я могу, – охотно отозвался Петров.
– А ты чего? – Макс ткнул по-прежнему сидевшего на полу Амелина, и тот снова машинально прикрыл голову руками. – Расслабься, дурачок, порка временно откладывается.
– За водкой! – крикнул Старый ему в ухо. – Бегом!
Амелин медленно встал на ноги, потер ладонями лицо, будто отходя ото сна и, пока мужики объясняли Петрову, где в машине искать водку, быстрым шагом подошел ко мне, крепко схватил за руку и вытащил за дверь.
– Все. Уходим, – на его лице было непривычное выражение решимости.
– Куда мы уходим? – я рывком высвободила руку. – Что с тобой? Какого черта на коленях ползал? Испугался ремня?
– Ты не понимаешь. Это очень опасно.
– А вот Марков не испугался. Я его теперь уважаю, а тебя – нет.
Черные глаза недоуменно расширились, в них мелькнули укор и смятение.
В тот же момент из зала выскочил обрадованный Петров:
– Пойдемте, проветримся.
И мой гнев мгновенно перекинулся на него:
– Слушай, Петров, а если они прикажут, ты им и ноги будешь целовать?
– Ой, Осеева, не драматизируй, – небрежно отмахнулся он. – От меня не убудет, а геморроя меньше. Может, пронесет. Главное, чтобы камера не сломалась.
– Ничего не пронесет. Знаю я таких воспитателей. Нам не нужно возвращаться, – никогда не видела, чтобы Амелин так нервничал. На нем буквально лица не было. – Можно пойти, закрыться где-нибудь и переждать.
– Можно и переждать, – согласился Петров. – Но у меня ключи от их машины и, если мы не вернемся, они пойдут нас искать. Тогда будет не лучше, чем сейчас.
– Ключи оставишь в машине, – сказал Амелин, – а сами в подвале закроемся. Там дверь железная.
– С ума сошел? – закричала я. – А Настя? А Марков? Мы что, их бросим? Противно даже слушать.
– А как ты их защитишь? Вот скажи, как? – закричал он в ответ. – Что сделаешь, если эти полезут? Если они докопаются до тебя?
Мы похватали с вешалки одежду и вывалились в метель. Ночь отступала, и близилось утро. Тьма заметно поредела, а снегопад уменьшился. Но ветер все равно дул такой, что срывал капюшон и заставлял глаза слезиться. Повсюду намело огромные сугробы. Закрываясь локтем от колючих порывов, я шла за Петровым след в след, Амелин за мной, продолжая что-то бешено орать в спину. Но слышно было плохо, а я не оборачивалась. Меня переполняли злость, разочарование и обида, но я только кусала губы, чтобы молча идти дальше, потому что все равно не смогла бы объяснить ни ему, ни себе, в чем именно его вина.
Огромный навороченный черный «Форд» охотников был припаркован вплотную за нашей «Газелью» и напоминал хищника, загнавшего жертву.
– Может, угоним? – мечтательно предложил Петров.
– Ты водить не умеешь, – отрезала я. – А того, кто все умеет, с нами нет.
Петров разочарованно пожал плечами и полез открывать багажник. Сверху были беспорядочно накиданы одеяла, пледы, куртки, фонарь, складные стулья, лопата, канистры с водой и какая-то мелочь.
Коробки с продуктами обнаружились дальше, но чтобы достать из них что-либо, Петрову потребовалось влезть в багажник целиком.
Он зажег фонарь, повозился там немного и вдруг удивленно воскликнул:
– Вот это да!
– Что там? – мы тоже сунулись внутрь.
В самой глубине, под куском откинутого Петровым брезента обнаружился целый оружейный склад: ножи, арбалеты, сигнальные пистолеты и ружья.
У них обоих тут же, как у детей, попавших в игрушечный магазин, глаза жадно загорелись.
– Давай пойдем и их на колени поставим? – Петров призывно потряс над головой ружьем. – И потом воспитывать будем.
– Сдурел? – я постучала ему костяшками пальцев по лбу. – У них тоже оружие, и они, в отличие от нас, умеют им пользоваться. Жутко представить, что будет, если они за него схватятся.
– Бабские страхи, – с вызовом бросил мне в лицо Петров.
Однако Амелин неожиданно поддержал меня.
– Она права. При таком раскладе может случиться что угодно. Это тебе не кино, – он взял в руки короткий охотничий нож, покрутил, вытащил из ножен, посмотрел на лезвие и положил к себе в карман. – Это то, что нужно.
– Ты что? А ну, положи на место!
– Тоня, послушай, если мы решим вернуться, у нас должно быть хоть что-то, чем защищаться.
– От чего защищаться? От отжиманий? – я отобрала у него нож. – Что ж ты такой трус? И вообще, Амелин, не беси. И отвяжись от меня. Вы оба сейчас же прекратите нагнетать обстановку. Они уже такие пьяные, что через полчаса упадут и заснут. Ну, почему Якушин с Герасимовым уехали именно сегодня?
Забрав две бутылки водки, черный хлеб и банку с огурцами, мы потащились назад. Особо, конечно, не торопились, но для прогулок погода была не самая приятная.
А когда зашли в дом, отряхнули снег и скинули одежду, Амелин снова докопался. Просто прижал меня силой к стене и завел прежнюю песню:
– Тоня, я тебя умоляю, не ходи туда. Хочешь, мы с Петровым пойдем, а ты останешься. Обещаю, я обязательно придумаю, как забрать оттуда Настю. Давай так: ты пойдешь в подвал, а потом к тебе придет Настя, вы закроетесь и будете там сидеть, пока эти не уедут.
– Да отвали ты! – я решительно отпихнула его. – Иди сам отсиживайся.
– Что ж ты такая глупая? – он трагически закрыл глаза ладонью.
– Ну давай, самое время поплакать.
Он убрал руку, его лицо было темное и каменное.
– Где вы там? – крикнул Петров уже сверху.
– Идем, – отозвалась я.
– Хорошо, – сдался Амелин. – Пусть будет по-твоему.
Когда мы догнали Петрова и все вместе вошли в залу, нашим глазам предстала ужасающая картина. Марков сидел на корточках у стены, обхватив голову руками, а над ним с ремнем возвышался Кузя и нещадно охаживал. На матрасе жалобно рыдала Настя. Даже Валера, приподнявшись на локте, с любопытством наблюдал за происходящим.
– Ну наконец-то, – всплеснул руками Макс, завидев нас. – Мы уж думали, что вы ноги сделали и нужно идти вас ловить.
– Что происходит? – отчаянно закричала я, захлебываясь негодованием. – Зачем вы это устраиваете? Мы вас пустили, по-хорошему отнеслись, а вы беспредельничаете. Вы же взрослые люди! Как вы можете?
– О! – хмыкнул Старый. – Килька умеет разговаривать?
Охотники переглянулись и стали громко хохотать, будто он сказал что-то смешное.
– Иди в угол и сиди там, пока не позвали, а вы двое бегом сюда.
– Мы вам ничего плохого не сделали.
– Иди в угол, – сквозь зубы процедил Старый.
– Вы пользуетесь тем, что сильнее, и сами уже не знаете, к чему придраться.
Старый, угрожающе глядя, развернулся на стуле.
И вдруг Амелин как заорет:
– Иди в угол, идиотка!
И как пихнет в плечо, так, что я отлетела на несколько шагов назад.
Дальше все происходило будто во сне.
Они налили им по полному стакану водки и заставили пить. Петров и несчастный Марков взяли и стали цедить маленькими глотками, а Амелин попытался объяснить, что у него на алкоголь аллергия и что от водки он может умереть, но Макс отвесил ему подзатыльник и сказал, что если он продолжит артачиться, в него ее вольют силой. Тогда Амелин медленно, но не отрываясь, точно это была вода, выпил весь стакан, и Кузя весело зааплодировал.
После измывательств над Марковым он обрел новую силу.
– Слышь, ботан, какая из них твоя девчонка? – Кузя мотнул головой в нашу сторону.
– Ха-ха-ха, – закатился Макс.
– Раз уж мы взялись из них мужиков делать, нужно идти до конца, – сказал Кузя, многозначительно покачав пальцем.
Затем он уверенно встал, подошел к нам и резко выдернул Настю с матраса. Та только пискнуть успела.
– На вот. Целуй ее, чтобы мы хоть поняли, что не зря стараемся, воспитываем вас.
Марков с разбитой губой, размякший от водки, слепо щурясь, как-то весь сжался и задергался. Даже когда водку пил, лицо у него и то спокойнее было.
– Что за хрень? – подключился Старый. – Задроты конченые. Даже девок поцеловать не могут.
– А ты ему пример покажи, – гнусно улыбаясь, посоветовал Макс.
– Я могу, – с готовностью отозвался Старый, кое-как поднимаясь.
И тут вдруг с матраса, где лежал Валера, послышался недовольный полусонный голос:
– Папа. Кончай фигней страдать.
– Что? – Старый изумленно замер. – Валера, я не ослышался? Ты за мою нравственность переживаешь?
– Ну, конечно, – гоготнул Макс. – Он вон, за нее волнуется.
– Слушай, Валера, ты серьезно? – Старый опешил. – Эта вобла тебе приглянулась? Не расстраивай меня.
– Просто отвяжитесь от нее, – сказал Валера тоном, не терпящим возражений.
– Еще Килька в запасе есть, – подсказал Кузя.
У меня было три выхода: вскочить и, пока Макс прикуривает новую сигарету, вылететь пулей из зала; наброситься на Старого и бить его до тех пор, пока он не врежет мне; или послушно, по совету Петрова без геморроя, выполнять то, что скажут. Но когда я встала, не дожидаясь, пока они подойдут, Макс, самый трезвый и сидевший ближе всех к двери, так пристально посмотрел на меня, что я поняла: стоит дернуться, и он сорвется следом, не дав мне добежать до двери. Поэтому оставался один вариант, с дракой.
Но не успела я для решительности набрать в легкие побольше воздуха, как перед Старым неожиданно возник Амелин:
– А хотите, я покажу, что могу?
Старый недовольно нахмурился, а Макс сразу и охотно согласился:
– Конечно, хотим.
Амелин подошел к столу, так, чтобы всем было видно, и быстро, резкими движениями стащил через голову толстовку, а затем и футболку, выставив на всеобщее обозрение свое бледное изуродованное тело с порезанными руками, ожогами и странными шрамами на спине и плечах.
– Хренасе, – присвистнул Макс.
– Жестко, – подтвердил Старый.
Амелин осторожно взял из рук Старого сигарету и медленно, неотрывно глядя ему в глаза, поднес ее к изгибу своего локтя и прижал.
Сигарета задымила, норовя вот-вот потухнуть. Тогда он снова раскурил ее и опять затушил о себя, затем повторил это еще два раза. При этом его лицо было ровное, сосредоточенное, губы поджаты. Но когда он остановился, они вновь растянулись в привычную детскую улыбку.
Все потрясенно молчали и смотрели как зачарованные, словно в цирке, когда факир показывает опасные фокусы.
В воздухе запахло паленой кожей.
– Погляди-ка, – тихо, но отчетливо пробормотал Кузя. – Реально больной ублюдок.
– Нет, ты серьезно ничего не чувствуешь? – поинтересовался Старый.
Макс живо встал со стула, спешно закурил еще одну сигарету и энергично подошел к Амелину.
– Погоди, а давай я сам попробую.
– Я тоже хочу, – подскочил Кузя.
– Хорошо, – Амелин распростер руки в стороны. – Только по одному.
Я видела, как по его лицу пробежала тень, он глубоко вдохнул и перестал улыбаться.
В этой реальности мы не герои. Это когда я в «Beyond: Two Souls», играю за Джоди Холмс, справиться со мной не так-то просто. А здесь, в этом мире мы – никто: без силы, способностей и скилов.
Любая гопота, любые такие вот охотники могут запросто взять и уничтожить нас без отката и восстановления, раз и навсегда, сломать и причинить реальную физическую боль.
Офлайн мир настоящих ружей, ремней и кулаков. Больной, деградирующий мир. Мир охотников «за просто так». Мир вероломства, вседозволенности, натурального страха и крови. Мир, осуждающий и ненавидящий нас. Нас, не убивших ни одного зайца!
Сознание разрывалось от беспомощности, а сердце от несправедливости.
– Не трогайте его! – мне казалось, что я не узнаю своего голоса. – Никого не трогайте. И вообще, проваливайте отсюда!
Остановиться я не могла. Ничего не видела, не слышала и, наверное, не понимала. В голове точно щелкнуло что-то, предохранитель сорвало, и я изо всех сил вцепилась зубами в чью-то руку, прижимающую красный уголек к чистому, прежде нетронутому, участку белой кожи.
Макс истошно взвыл и, со всей дури, ударил меня наотмашь по лицу. Туман в голове мгновенно озарился искрами из глаз. В ту же секунду – кажется, я еще не успела схватиться за щеку – увидела, будто в замедленной съемке, как тяжелый, с изогнутыми ножками и высокой кожаной спинкой стул из гостиной беспощадно обрушивается ему на голову.
Макс тут же повалился на пол и потерял сознание.
Однако за первым ударом последовал второй и третий, страшные, сильные, жестокие удары. Стул не переставал подниматься и опускаться до тех пор, пока Старый и Кузя не опомнились и не оттащили Амелина.
