Глава 34
А утром у Маркова разболелся живот, и никуда ехать он не смог. Лишь валялся на матрасе и негромко скулил, а когда начались препирательства, кто отправится в поселок, умирающим голосом сказал, что ехать должен кто-то разумный, а единственный такой человек кроме него – Осеева.
И все посмотрели на меня, сомневаясь, что я смогу поднять полный рюкзак бутылок. Но я, быстро сообразив, что это отличная возможность поговорить с Якушиным о возвращении домой, твердо заверила, что я только с виду слабая.
А когда мы уезжали, Петров – в своем репертуаре – зачем-то взял и кинул снежок Герасимову прямо в ухо. Тот метнул ответный, но промахнулся и попал в Якушина. За тем, конечно, дело не стало. И они на ровном месте, перед самым отъездом, затеяли вчерашнюю мальчишескую игру.
Очень невовремя разыгрались. Так что я подошла к Якушину и спросила, поедем ли мы вообще сегодня, но он был слишком увлечен. Быстро повернул голову в мою сторону, ничего не ответил и продолжил кидаться.
Весьма невежливый игнор. Поэтому я набрала снега и, выбрав подходящий момент, запихнула его ему за шиворот. От неожиданности Якушин вскрикнул и тут же натянул мне шапку на глаза, за что получил хороший пинок. Тогда он сгреб меня в охапку, поднял и попытался кинуть в сугроб, но я намертво уцепилась за шею, и мы рухнули вместе. Якушин – на спину, я – сверху.
– Мой нос, – взвыл он, закрываясь ладонями.
– Ничего, вот тебе заморозка, – я легонько брызнула ему в лицо снегом.
И вдруг увидела его таким красивым, каким не видела никогда прежде. Его серо-зеленые глаза блестели светом и жизнью. Он рассмеялся, и я точно взлетела высоко-высоко, аж дух захватило.
Секундное промедление стоило мне преимущества. Мы барахтались в сугробе, пытаясь утопить друг друга в снегу, и я чувствовала, как стучит его сердце.
Вдруг Семина как заголосит: «Смотрите, смотрите!» Мы моментально застыли, точно в манекен челлендже, подняли головы и посмотрели наверх – туда, куда показывала Настя.
В распахнутом окне мансарды, на подоконнике, в полный рост стоял Амелин и махал нам рукой. Даже снизу была видна его широкая, сияющая улыбка. Но то была нехорошая, опасная улыбка, и это поняли все.
– Он прыгнет! – завизжала Настя.
Все, как по команде, сорвались и помчались наверх. Герасимов первым долетел до мансарды, начал ломиться, но дверь оказалась заперта.
И вдруг я с ужасом вспомнила, что забыла его открыть. Нашарила в кармане джинсов ключ. Руки тряслись и не слушались. Якушин нетерпеливо выхватил его у меня и распахнул дверь.
В лицо ударил ледяной ветер, такой сильный порыв, что на секунду показалось, будто Амелин пошатнулся. Полы его пальто колыхались.
– Привет! – весело сказал он. – Уезжаете? А я вышел проводить.
Якушин, не раздумывая, направился к окну, но Амелин, держась одной рукой за створку, дернулся так, словно хотел спрыгнуть, и сердце у меня чуть не выпрыгнуло вслед за ним.
– Немедленно слезай! – закричала я не своим голосом.
– В какую сторону? – он пребывал в своем идиотском глумливом настроении.
– В комнату, конечно.
– А какая тебе разница? – он демонстративно покачался туда-сюда на створке.
Я нервно зажмурилась, а Настя срывающимся голосом начала отчаянно истерить:
– Костя, не нужно!
Так истошно закричала, что Герасимову пришлось выпихать ее за дверь.
– Чего ты психуешь? – Петров в недоумении развел руками.
– О! – воскликнул Амелин, будто только что его заметил. – Давай доставай камеру. Я сейчас тебе, знаешь, какое кино устрою – настоящий жесткий реализм. Кровь, кишки и все такое. Ютуб на руках носить будет.
Петров замялся в нерешительности, но Амелин ждал, и под встревоженными взглядами Петрову пришлось поднять камеру.
Я готов начать,
Не важно, с чего. Открыть
рот. Я могу молчать.
Но лучше мне говорить.
Амелин произносил слова четко, но негромко, хриплым полушепотом. Мы сначала не поняли, что он декламирует очередной стих, настолько естественно это звучало.
О чем? О днях, о ночах.
Или же – ничего.
Или же о вещах.
О вещах, а не о
людях. Они умрут.
Все. Я тоже умру.
Это бесплодный труд.
Как писать на ветру.
Он то поднимал глаза на нас, то косился вниз, будто прямо сейчас обдумывал, что предпринять дальше.
– Какая муха тебя укусила? – не выдержал Якушин, делая несколько осторожных шагов.
Амелин осекся и резко изменился в лице. Я еще ни разу не видела у него такого темного и страшного выражения.
– Еще приблизишься хоть на шаг, и падать будем вместе.
– Я просто подойду, – попытался договориться Якушин.
– Ты меня понял, герой хренов?
Якушин остановился, немного опешив от неожиданного наезда.
– Я тебя чем-то обидел?
– Обидел? Пожалуй, – Амелин смотрел на него прямо, не моргая.
Приняв этот вызов, Якушин вперился в ответ. И это было еще страшнее, чем глупая эпатажная болтовня и стихи.
– Эй, – Петров пихнул Якушина в плечо.
Тот вздрогнул и опустил голову.
– Костя, – как можно спокойнее сказала я. – Это из-за того, что я тебя закрыла? Извини, пожалуйста, сегодня было сумасшедшее утро.
Амелин неопределенно покачал головой, словно дело было в другом. Но я-то знала.
– Трагедия человека не в том, что он один, а в том, что он не может быть один, – сказал он в камеру Петрову.
– На фиг ты это делаешь? – неожиданно подал голос Герасимов. – Мало нам Ворожцовой. Ну скинешься, и чего? Нам же это в итоге предъявят. И так проблем по горло. Было бы лето – кидайся, сколько влезет, закопали бы в лесу, и никто не узнал. А сейчас? Только если выбросить куда подальше, чтобы звери сожрали.
– Герасимов! – я бросилась к нему и зажала рукой рот, чтобы он больше ничего не ляпнул. Впрочем, куда уж больше.
Повисла напряженная тишина. Занавески беспомощно трепыхались на порывистом студеном ветру, и было слышно, как шелестят страницы раскрытой, лежащей на полу книги. Затем после тяжелого молчания Амелин кивнул в сторону парней:
– Пусть уйдут.
Те, ни слова не говоря, сразу же вышли, а когда дверь за ними закрылась, он медленно опустился и сел на подоконник, свесив ноги наружу.
– Из окна я еще ни разу не прыгал. Возможно, стоило попробовать.
– Я подойду?
– Валяй. Можешь даже подтолкнуть. Мне будет приятно.
Я села рядом. Спину обжигал мороз.
– Вспомнилась одна история, – сказал он спокойно, словно я как обычно заглянула к нему поболтать. – Случайно на ум пришла. И как-то все завертелось, одно за другим. На самом деле, история веселая. Ну, почти.
Однажды Милу кинул частный таксист. Отнял деньги, телефон, даже украшения заставил снять. Нет, он ее и пальцем не тронул, но она перепугалась, и ей было ужасно обидно, что так произошло. Пришла домой вся в истерике и рыдала как маленькая. А я бегал вокруг и не знал, как утешить. И так и эдак – лежит на диване прямо в платье и туфлях, лицом вниз и трясется, будто осиновый лист.
Пришлось позвонить ее подруге, Диане, обрисовать ситуацию. Та сказала: «Подобное подобным. Если деньги уплыли, нужно тратить оставшиеся».
Через час мы втроем сидели в дорогущем кафе. Они пили вино и убеждали себя, что все к лучшему. А потом, я уже не очень помню, как это получилось, но к нам подсели какие-то веселые мужики. Один из них прям явно запал на Милу: сел с ней рядом и не отходил. В общем, он был даже ничего. Я подумал, что из всех ее ухажеров он самый приличный. Миле мужик тоже понравился. Они постоянно танцевали. Я же говорил, что если Мила танцует, никто не может отвести от нее глаз. Так что я их почти не видел.
Просто сидел и ковырялся в телефоне, музыку слушал, а когда очнулся, понял, что их нет. Бросился искать, все кафе облазил – не нашел. Хотел позвонить, но телефон-то у нее украли. Вот и сидел я там часов до четырех, пока из посетителей почти никого не осталось и не рассвело.
Затем вышел на улицу и решил сначала домой пешком пойти. Ведь денег у меня не было. Но потом решил, что если она вот-вот вернется и не найдет меня, будет переживать.
Поэтому сел прямо там на бордюр и просто сидел, пока из кафе не вывалился какой-то пьяный возрастной интеллигент. Увидел меня, устроился рядом и прицепился.
Дескать, чего я, такой маленький, тут сижу. Ну, я ему и рассказал примерно, как дело было. Он допытываться стал, что за мужики, и все такое. Я ответил: «Вроде хорошие», – а он заявил: «Если твоя женщина уезжает с хорошим мужиком, она уже не вернется». Говорю: «Мила мне не женщина, а сестра просто». А он: «Это не важно – они все такие». Потом дал мне тысячу рублей на такси и поучительно сказал: «Запомни, если не можешь уйти первым, не отпускай».
Наверное, ему это было близко. Ну и я поехал домой, а когда вошел в квартиру, сразу натолкнулся на того хорошего мужика. Он уходить собирался.
А Мила, такая, выходит из комнаты и говорит: «Ой, Костик, извини, пожалуйста, я совсем забыла про тебя». Представляешь? Просто забыла, и все.
Я сделал вид, что не обиделся. Ей и так неприятностей за день хватило.
– Дикая история, – сказала я. – И странная у тебя сестра.
– Зачем вы так долго собирались и затеяли возню под окнами?
Ветер безжалостно дул в шею, волосы лезли в глаза, и я, сидя в куртке, начала промерзать.
– Слушай, сейчас ты уже можешь слезть? Очень холодно.
– Могу, если ты поклянешься, что никуда с ним не поедешь.
Рука, державшаяся за подоконник, осторожно подползла к моей и накрыла ее сверху, согревая ледяные пальцы.
– Пусть едет с кем-то другим, – выдохнул он вместе с паром.
– Костя, это называется шантаж.
– Ну и что? Имею право.
– Почему это?
– Потому что я антигерой. И могу делать любые гадости.
– Какая все-таки у тебя в голове ерунда творится.
– И это тоже. Так что, обещаешь?
– Ладно, – сказала я, понимая, что у меня нет другого выхода. – Обещаю.
– Смотри, как хорошо, – он поднял голову к небу и глубоко вдохнул. – Одно слово способно убить или вернуть к жизни. Даже воздух пахнет по-другому. Глупо, конечно, но начинает казаться, что, быть может, и ты кому-то немного нужен. Пусть даже из жалости.
– Если бы ты прыгнул, ничего этого не почувствовал бы.
– А я бы не прыгнул, – он хитро прищурился.
– Как? Очередной развод?
– Конечно, глупенькая. Но получилось хорошо, очень убедительно. Мне самому понравилось. Вот что значит дурная репутация.
– Но это нечестно и гадко.
– Возможно.
– Или ты меня сейчас дуришь, что не собирался?
– Возможно.
– Твое хорошее настроение еще хуже плохого. Пусть ты мне отомстил за дверь, но ребята в чем виноваты?
Амелин по-деловому перевернулся, спрыгнул на пол, пересек мансарду и широко распахнул дверь. Там, на небольшой площадке, сгрудившись, стояли все и терпеливо ждали, что будет.
– Ребята, извините меня, пожалуйста, – просто и по-детски сказал он.
И Якушин, не сдержавшись, туго схватил его за ворот, с силой притянул к себе и обхватил голову руками.
– Ты что устраиваешь? Так нельзя с людьми поступать.
Петров в кои-то веки убрал камеру, растопырил руки и обнял их обоих.
Настя начала шмыгать носом, а Герасимов недоуменно скривился и покачал головой:
– Ну вы, блин, даете.
А когда все закончилось и все разбрелись по своим делам, Якушин подошел ко мне и сказал:
– Это твоя вина.
– Почему?
– Тебе все игрушки. Забыла, что ты в ответе за того, кого приручаешь?
– Я не приручаю. Мы друзья.
– Он из-за тебя то на топор лезет, то из окон бросается, а у тебя все – друзья. Я думал, Тоня, ты умнее.
