Глава 12
Утром их разбудил крик. Лира подумала, что их, наверное, засекли. Но она могла не паниковать. Какой-то человек в толстых перчатках всего-навсего выгружал мусор из баков в огромный грузовик. Тем не менее зрелище загипнотизировало ее, и Лира принялась наблюдать за тем, как устройство вроде металлических зубов разравнивает мусор. Тянуло сладковатым и тошнотворным запахом.
Лира поняла, что проголодалась, и вспомнила про деньги, украденные из бумажника Джеммы. Семьдесят Второй тоже проснулся и быстро вскочил на ноги. Когда они свернули одеяло и спрятали его в рюкзак, мужчина в перчатках уставился на них, но, к счастью, промолчал.
Лира поняла, что людям за пределами Хэвена, похоже, нет до них особого дела. Возможно, их мир слишком огромный, и они не обращают внимание на всяких пришлых реплик.
Семьдесят Второй тоже хотел есть, поэтому они отправились в кафе рядом с заправкой. Сперва они зашли в туалет, чтобы умыться и помыть руки. Лира умудрилась протереть кожу головы и почистить зубы. Рядом с раковиной стояла стопка картонных стаканчиков и ярко-синяя жидкость для полоскания рта. Когда Лира вернулась к столику, Семьдесят Второй вертел в руках мобильник Джейка.
– Он никак не перестанет звонить, – пожаловался он.
И действительно, телефон светился и играл дребезжащую мелодию.
– Дай я попробую, – сказала Лира.
Ей доводилось видеть такие телефоны, но в руках она держала сотовый лишь однажды, много лет назад, когда медсестра Эм показывала Лире фотографии своей собаки.
Это был померанский шпиц: белый и пушистый, но в принципе смахивающий на крысу. Так подумала Лира, но говорить вслух медсестре Эм ничего не стала.
Может, собака медсестры Эм и сейчас жива. Лира не знала, сколько обычно живут померанские шпицы и могут ли они сравняться в возрасте с обычной репликой.
Каким-то образом ей удалось заставить телефон угомониться. Она вернула мобильник Семьдесят Второму, и тот сунул его в карман. Лире стало интересно, почему Семьдесят Второму нравится носить телефон при себе, если ему все равно некому звонить. Может, по той же причине, по которой он и сбежал – просто чтобы посмотреть, каково это – жить в чужом мире людей? Ощутить другую реальность, хотя бы ненадолго.
Меню оказалось длиннющим, и при взгляде на ряды букв и цифр у Лиры разболелась голова. Там имелся целый раздел под названием «Яйца». Сколькими же способами можно приготовить яйцо? В Хэвене жарили только болтунью, хрусткую и коричневую снизу.
– Ненужные траты! – проворчал Семьдесят Второй. Похоже, его рассердило меню. – Вся эта еда! – мрачно добавил он.
Но Лира подумала, что он сердится, поскольку он сам не в силах ничего прочитать. Кстати, Семьдесят Второй пока еще помалкивал про историю, которую она начала рассказывать ему накануне – про Маленького принца. Но это Лиру совсем не расстроило, у нее даже словно гора с плеч свалилась.
Ночью его расспросы сильно обеспокоили ее, как и ощущение, возникшее после – странная пустота, как если бы Лира уже была мертва.
К ним подошла какая-то женщина и спросила, что они будут заказывать. Лире никогда прежде никто не задавал подобного вопроса, и она на миг затосковала по Кастрюле. Ей вспомнились тарелки, освещенные оранжевыми лампами подогрева, и унылая раздатчица с волосами, убранными под сеточку, которая раскладывала репликам еду.
В итоге Семьдесят Второй заказал кофе и яичницу, Лира попросила то же самое. Яичница подгорела снизу и на вкус была в точности как и болтунья в Хэвене, что приободрило Лиру.
Они отдали две из купюр Джеммы и получили озадачивающее количество сдачи. Лира невольно вспомнила о младших репликах. Как бы им понравилось играть с блестящими кружочками, перебирать их, катать по полу, соревноваться, кто сможет выложить больше монет в ряд! Интересно, где сейчас находятся остальные реплики? Лира вообразила их в новеньком Хэвене. Может, на сей раз он прячется где-то в горах и насквозь пропах ароматом свежей сосновой хвои.
Но затем она вспомнила, кто они на самом деле. Носители прионной болезни.
Одноразовые вещи.
Лира поинтересовалась у официантки насчет Палм-Гроува, и та направила их к автобусной остановке.
– Вы ее не пропустите, – заявила она. – Садитесь на двенадцатый в сторону Таллахасси. Как только увидите аквапарк, выходите: это и будет Палм-Гроув. Вам же туда надо, верно?
Лира покачала головой. Официантка выдула пузырь жвачки, который тотчас лопнул.
– А зря. У них есть горка высотой с трехэтажный дом. Называется «Кобра». А вы-то откуда, ребята?
Но Лира опять замотала головой, и они вышли на улицу.
Когда они добрались до автобусной остановки, Лира не сомневалась, что туфли стесали ей кожу со ступней. Она не привыкла к такой обуви, но не решалась сбросить туфли и плестись босиком: асфальт буквально плавился от жары, а на обочине поблескивало битое стекло. Пока они ждали автобус, Семьдесят Второй задрал подол рубашки, чтобы вытереть лицо, и Лира увидела дорожку из капель пота, которая стекала по его ровному животу и скрывалась где-то за поясом брюк. Это не показалось ей противным.
Некоторое время спустя прибыл автобус номер двенадцать, Семьдесят Второй явно преисполнился гордости из-за того, что смог прочитать цифры – он чуть ли не выкрикнул их во всю глотку. Но стоило им сесть в автобус, как они узнали, что для поездки надо иметь билет. Пришлось выйти из салона и вернуться к маленькой кассе, где какой-то человек накричал на них за то, что они задерживают очередь: дескать, они долго возятся с долларами и дают не те купюры. Вдобавок Лира совсем разволновалась и рассыпала монеты. Она была слишком смущена, чтобы собирать их – ведь все укоризненно глазели на нее! – и как только им дали билеты, они с Семьдесят Вторым убежали, не слушая людей, кричавших им вслед. Но автобус уже уехал, и они были вынуждены ждать следующего. К счастью, он пришел почти пустой, и Лира с Семьдесят Вторым сели сзади, подальше от остальных пассажиров.
Здесь было гораздо лучше, чем в машине, потому что Лиру меньше тошнило. Однако мир за окном проносился мимо окон с головокружительной скоростью! Лира с ужасом поглядывала на соседние автострады, которые вели к новым городам или вливались в другие автострады, и думала, что поездка никогда не закончится. Все-таки мир людей достигал чудовищных размеров. Иногда автобус проносился мимо заброшенных участков земли, выжженной солнцем до коричневого цвета, а затем нырял в туннель, который сменяли здания. Пожалуй, домов было больше всего: порой они выстраивались в ряды, напоминающие бесконечный ряд зубов. Через час Лира заметила громадную спираль из пластика, вознесшуюся в воздух: она извивалась, как ярко-синяя змея!.. Возможно, они почти у цели? Ее догадку подтвердил громадный плакат с надписью «Голубой тунец» и «Аквапарк» – там имелось еще несколько слов, но Лира не успела их прочитать.
Автобус проскочил парковку, заполненную машинами, возле которых копошились самые настоящие естественнорожденные люди. Лира уставилась на загорелых полуодетых детей: они размахивали разноцветными полотенцами и направлялись к главному входу в сопровождении мужчин и женщин. Лира увидела, как мать присела на корточки перед девочкой с покрасневшим от слез лицом и стала вытирать ей глаза платочком, но водитель автобуса сделал поворот, да и рощица деревьев заслонила эту картину от Лиры.
Потом шофер объявил, что они приехали в Палм-Гроув, и затормозил возле обшарпанного мотеля под названием «Старлит». Лира представляла себе россыпь коттеджей в пастельных тонах, как в том месте, откуда они сбежали накануне.
Но Палм-Гроув оказался весьма солидным городом: здесь были широкие дороги с двусторонним движением, кафе, заправки и десятки супермаркетов, где продавали одежду и еду. Вывески буквально кричали с каждого угла. «Молоко», «Парни и куколки», «Кинотеатр Альберта Ивнинга». «Суббота». «Парковка на час – с понедельника по среду». Жилых домов Лира пока не заметила. Она насчитала на улице минимум дюжину людей, которые заходили во всякие магазины, умудряясь одновременно разговаривать по телефону.
Стало так жарко, что казалось, будто ты находишься внутри гигантского организма и маешься от духоты, изнывая под кожей, тонкой и скользкой, как пленка. Лира задумалась. Сколько же человек живет в Палм-Гроуве?
– И что теперь? – спросил Семьдесят Второй.
Он до сих пор пребывал в плохом настроении, с той самой минуты, когда Лира поинтересовалась, почему у него шрамы на предплечьях. Они не походили на отметины от пункций и забора тканей, которые имелись и у Лиры, и у других реплик (теперь-то Лира знала – это делалось, чтобы проверить, насколько глубоко проникли прионы и насколько быстро они клонируют сами себя – скоропостижная смерть реплик была врачам только на руку).
Семьдесят Второй ответил лишь: «Так получилось», – и избегал разговаривать с ней, когда они ехали в автобусе. Он хмуро сидел, опустив голову на грудь, скрестив руки и смежив веки. Лира насчитала четырнадцать шрамов: четыре на правой руке и десять на левой. Она углядела маленькую родинку на его мочке уха, и ее пробрала нервная дрожь: она столько лет вообще не видела реплик-самцов, а теперь сидит рядом с одним из них!
– Поверь мне, – произнесла Лира, невольно скопировав манеру медсестер.
«Ш-ш-ш. Поверь мне. Крохотный укольчик, и все. Не надо шуметь. Ты почти ничего не почувствуешь».
Лира набралась мужества и подошла к первой же увиденной особе своего возраста. Девушка сидела на бордюре возле магазина под названием «Берлога» и елозила пальцем по экрану своего мобильника. Когда она вскинула голову, Лира поняла, что девчонка накрашена, и искренне этому удивилась. Она почему-то считала, что макияж используют только женщины постарше, вроде медсестер.
– Привет, – поздоровалась Лира. – Мы ищем Эмилию Хуан.
– Эмилию Хуан? – переспросила девушка.
Она оглядела Лиру с ног до головы и неторопливо перевела взгляд на Семьдесят Второго. Выпрямившись, девчонка одарила Семьдесят Второго загадочной улыбкой. Она вела себя как актриса из какого-нибудь сериала или красотка с обложки журнала, который медсестры часто оставляли в комнате отдыха института.
Лире это не понравилось, и внезапно ее пронзила очень неприятная мысль, связанная с ее внешностью. Девица, казалось, состояла из сплошных соблазнительных округлостей. У нее была гладкая кожа, плавные движения и длинные струящиеся волосы. Лира с ее тусклой одеждой, торчащими костями и шрамом на лбу тут же опустила плечи и ссутулилась.
Уродина, подумала она про себя.
– Эмилию Хуан? – повторила девушка. – Она ходит в Уоллес?
– Нет… вряд ли. – Лира вдруг пожалела, что они вообще добрались до Палм-Гроува.
– Извините, – непринужденно произнесла девчонка, продолжая буравить взглядом Семьдесят Второго. – Я ее не знаю. – Она повернулась и улыбнулась Лире, но вовсе не дружелюбно, а так, будто она съела что-то кислое или горькое. – Кстати, клевый скальп. Видок как после химии.
Они пошли дальше. Лира чувствовала, как девушка пялится им вслед.
Лире стало интересно, чувствует ли это Семьдесят Второй?
– Здесь чересчур много людей, – выдавил он, нарушив паузу.
Лира кивнула, потому что говорить не могла, горло сдавило. Она уродина. Ну а та, другая девушка – красивая. Как странно жить среди людей. Лира чувствовала себя маленькой и даже еще менее значимой, чем среди тысяч реплик, растущих в казармах, как трава.
Вторая особа женского пола, к которой подошла Лира, была старой и страшной: из-за морщин ее лицо обвисало, а кожа на шее смахивала на мешок. Она тоже не смогла просветить их насчет Эмилии Хуан. Они остановили мужчину, а затем мальчишку лет двенадцати, который ехал на плоской штуковине с колесиками (позже Лира вспомнила, что это называется скейтборд). Никто ничего не ведал про Эмилию Хуан.
Кроме того, Лиру испугало то, как мужчина на них посмотрел.
Лира взмокла от пота, ей хотелось пить, и она теряла надежду. Город разрастался на глазах. Всякий раз, когда они приближались к концу очередного квартала, Лира видела новую улицу, застроенную домами и заполненную людьми.
– Мы никогда ее не найдем, – пробормотал Семьдесят Второй.
Лире не понравилось, что в его голосе прозвучала радость, словно он доказал свою правоту.
– С тем же успехом можно просто гулять.
– Подожди минутку, – произнесла Лира.
Перед глазами у нее поплыли цветные пятна. Футболка прилипла к спине. Лира сделала шаг вперед и обнаружила, что тротуар плывет ей навстречу. Она ухватилась за дорожный знак «Остановка запрещена», чтобы не упасть.
– Эй! – испуганно воскликнул Семьдесят Второй и схватил ее под локоть. – Что с тобой?
– Жарко, – прошептала Лира.
– Идем, – сказал Семьдесят Второй. – Со мной. Тебе нужна вода. И тень.
Почти напротив них на противоположной стороне улицы находился сквер, напомнивший Лире внутренний дворик в Хэвене, вплоть до статуи посередине. Только здесь скульптор изваял женщину, склонившую голову и сложившую руки для молитвы. Раскидистые деревья затеняли газоны, а вдоль пересекающихся дорожек стояли скамейки. Семьдесят Второй продолжал держать Лиру под локоть, хоть она и твердила, что справится сама.
Как только Лира попила воды из специального фонтанчика и отыскала скамейку, где можно было немного отдохнуть, она сразу почувствовала себя лучше. Высоко в ветвях пересвистывались птицы. Здесь было красиво и спокойно. Сквер заканчивался огромным краснокирпичным зданием – фасад его оказался частично затянут глянцевитыми полотнищами плюща. Лира увидела крест над стеклянной двустворчатой дверью и рядом с ним надпись: «Школа „Уоллес“». У нее екнуло сердце. Та девушка говорила про Уоллес.
– А что теперь ты хочешь делать? – Семьдесят Второй был очень внимателен, но это только напрягло Лиру и заставило ее нервничать еще сильнее.
Она понимала ход его мыслей: похоже, Семьдесят Второй думал, что они оба потерпели неудачу. А еще он был прекрасно осведомлен о том, что она, Лира, больна. Не ответив, Лира встала. Она заметила силуэт за стеклянной дверью, и ее потянуло к зданию, как магнитом.
– Лира! – окликнул ее Семьдесят Второй.
Но она даже не оглянулась. Ему не понадобилось много времени, чтобы нагнать ее, но к этому моменту Лира уже стояла на крыльце – перед женщиной со стопкой папок, которая только что вышла из школьного здания.
– Вам чем-нибудь помочь? – спросила женщина, и Лира запоздало осознала, что молча таращится на нее.
– Мы ищем Эмилию Хуан, – выпалила Лира, торопясь, чтобы не успеть оробеть. Вспомнив слова первой девушки, она добавила: – Мы подумали, может, она ходит в Уоллес. – Лира толком не понимала смысл этой фразы, и затаила дыхание, молясь, чтобы ей наконец-то дали ответ.
Женщина надела очки, висевшие на цепочке, и уставилась на Лиру, моргая. Она сразу стала напоминать Лире черепаху: морщинистая кожа на шее усиливала сходство с древней рептилией.
– Эмилия Хуан, – произнесла женщина, качая головой. – Нет-нет. Она никогда не посещала Уоллес.
Лира понурилась. Она пала духом. Опять «нет». Неужели они в тупике?
– Но она приходила сюда на лекции по профориентации и разговаривала с ребятами о своей работе, – продолжила женщина задумчиво. – Но про нее наговорили столько ужасного! А ведь она была славной девушкой. Я ее очень любила.
– Вы ее знаете? – вырвалось у Лиры. От счастья у нее все завертелось перед глазами. Медсестра Эм! Она поможет! Она защитит их! – Вы не подскажете, как нам ее найти?
Женщина бросила на Лиру странный взгляд.
– Я знала ее, – тихо проговорила она. – Она жила на Уиллис-стрит – рядом со школой. Мимо не пройдешь. Славный желтый домик, множество цветов. Женщина, которая сейчас там живет, не трогает их.
Счастье Лиры мгновенно развеялось. Испарилось.
– Она уехала? – спросила Лира. – А куда она отправилась?
Женщина опять покачала головой, а Лира наконец-то поняла, как называется такое выражение на лице – жалость.
– Не уехала, голубушка, – произнесла женщина. – И никуда она не отправилась. Она повесилась у себя в гостиной. Не то три, не то четыре года назад. Эмилия Хуан мертва.
Лира не смогла бы объяснить, почему ей захотелось посмотреть на дом, где жила Эмилия Хуан. Когда она спросила, как пройти на Уиллис-стрит, Семьдесят Второй тихо держался в стороне и помалкивал, что немного успокоило Лиру. Тем не менее она продолжала чувствовать себя подавленной.
За школой обнаружились тихие жилые улочки, разбегающиеся от центра, как спицы в колесе. Здесь коттеджи уже не прятались за высокими оградами, а красовались посреди лужаек, с цветами на клумбах и игрушками, разбросанными в траве. Тут было хорошо и уютно. Лира и представить себе не могла, отчего Эмилия Хуан сделалась столь несчастна, что убила себя, как бедняга Пеппер. А потом ей снова вспомнилось, как медсестра Эм всхлипывала, а доктор О’Доннел обнимала ее за плечи и утешала. «Не переживайте, Эмили, – говорила она. – Вы очень хорошая. Вам просто оказалось это не под силу».
Наверное, уже тогда Эм чувствовала себя несчастной. Но почему?
Женщина из школы сказала им, что дом медсестры Эм – желтый, как солнце, и его легко заметить. Но нынешний тусклый цвет был скорее горчичного оттенка. Клумбы выглядели неухоженными и чахлыми, а на лужайке валялось четыре велосипеда и куча игрушек: их было так много, что казалось, будто они растут прямо из земли. Вдобавок из окон дома лилась громкая музыка.
Лира зажмурилась, и перед ней пронеслась вереница воспоминаний о медсестре Эм. Вот она купает Лиру и еще дюжину маленьких реплик: окунает их в ванну, а затем достает, как скользких вертлявых щенков, и ставит на холодный кафельный пол. Потом – спустя много лет – Эм стоит с доктором Саперштейном во внутреннем дворике и что-то негромко говорит, а Бог отвечает ей: «Ничего страшного. Они не понимают». Внезапно медсестра Эм поворачивает голову и видит, что Лира за ними наблюдает…
Тот случай в кладовке уборщицы, с доктором О’Доннел, был последним в ряду самых ярких воспоминаний.
– Извини, – произнес Семьдесят Второй, и Лира очнулась.
Вероятно, он перестал сердиться на нее. У него даже глаза посветлели. Еще никто и никогда не извинялся перед ней.
– За что?
– Я знал, ты надеешься, что она поможет, – вымолвил Семьдесят Второй.
– Теперь у нас нет никого, – подытожила Лира. Она прикрыла глаза ладонью. Ей не хотелось, чтобы Семьдесят Второй видел, как она расстроена. – И идти нам некуда.
Семьдесят Второй заколебался и легко коснулся ее руки.
– У тебя есть я, – прошептал он.
Лира удивленно воззрилась на него. Кожу слегка покалывало в месте прикосновения, будто от ожога.
– Правда? – переспросила она. В голове и в груди сделалось горячо, но ощущение оказалось приятным – словно стоишь на солнцепеке после того, как слишком долго просидел в тесном помещении с кондиционером.
Семьдесят Второй кивнул.
– У тебя есть я, – повторил он. – А у меня есть ты.
Вроде бы он хотел добавить что-то еще, но вдруг в соседнем коттедже, дверь гаража с дребезжанием отъехала в сторону, и из тьмы появилась прямо-таки невероятная толстуха в спортивном костюме. Она вышла вразвалочку, волоча мусорный бак и не спуская глаз с Семьдесят Второго и Лиры. Лира попятилась. У нее возникло странное ощущение, что их застукали за чем-то нехорошим, хотя они мирно стояли и смотрели на бывший дом медсестры Эм. Лира ждала, когда толстуха вернется обратно, но та застыла в начале подъездной дорожки, тяжело дыша и придерживая мусорный бак.
– Вам чего-то надо? – спросила женщина, когда перевела дыхание и оттянула от себя футболку с темными пятнами пота на груди.
– Нет, – поспешно ответил Семьдесят Второй.
Но толстуха продолжала глазеть на них, и тогда Лира решилась.
– Мы искали Эмилию Хуан, – пробормотала она. – Мы с ней были… друзьями.
Последнее слово звучало восхитительно, и Лире захотелось сказать его еще разок, но она одернула себя и прикусила язык.
Женщина прищурилась. Ее лицо мгновенно вытянулось, будто она смотрела на них через щель в приоткрытой двери.
– Вы знали Эмилию?
Лире никогда в жизни не приходилось столько врать. Может, ложь – это обычное свойство настоящих людей? Она попыталась придумать объяснение, но сперва ее мозг выдавал лишь невнятный шум. Что же ей делать?…
– Родители, – в конце концов выдавила Лира. Объяснение явилось само собой! – Она дружила с моими… с нашими родителями.
Семьдесят Второй дернулся и уставился на нее. Лира почувствовала, как у нее запылали щеки. Эта ложь была какой-то другой и далась ей тяжелее. Слово «родители» забило ей горло, буквально поднявшись наверх откуда-то из желудка. Лира не сомневалась, что толстуха ей не поверит. Однако та энергично замахала рукой. И лишь когда Семьдесят Второй направился к ней, Лира догадалась, что толстуха подзывала их к себе.
– Сюда! Давайте быстрее, – заявила женщина и, по-утиному переваливаясь, направилась обратно к гаражу.
У Лиры было недостаточно опыта, чтобы задуматься: а безопасно ли заходить в жилище к незнакомому человеку? Но спустя несколько секунд они уже стояли в прохладном гараже, а дверь со скрежетом закрылась за ними, как гигантские веки, отрезавшие их от света. Здесь пахло удобрениями и бытовыми химикатами.
– Извините, что я вас сюда загнала, – произнесла толстуха, потащившись к другой двери, которая, как предположила Лира, вела в дом. – Никогда не знаешь, кто вокруг ошивается. А у нас народ вечно норовит сунуть нос в чужие дела. Вот что я вам скажу – в этом-то и была беда Эм. Доверяла она тем, кому не надо. – Толстуха распахнула дверь. – Кстати, я – Шери Хайес. Вы меня не стесняйтесь! Похоже, ребята, вам не помешает выпить лимонада или перекусить.
Лира и Семьдесят Второй не смотрели друг на друга, но Лира поняла, о чем он думает. Настоящие люди совершенно не походили на персонал института. Они оказались доброжелательными и хотели помочь им, репликам! Хоть, может, в этом и крылась истинная причина их отзывчивости? Если бы они знали, кем Лира и Семьдесят Второй являются в действительности, они наверняка не стремились бы с ними общаться. Лира вообразила, как ее плоть разлагается изнутри, переполняясь прионами, и у нее к горлу подступил ком.
Вероятно, скоро ее болезнь вылезет наружу и отпечатается у нее на лице.
– Давайте! Чего вы стоите? Я вся вспотела на солнце.
Они последовали за толстухой Шери в дом. Лира испугалась кота, который помчался по коридору прямо на нее, и отпрыгнула назад.
– Ой, у тебя, часом, не аллергия на шерсть? У меня – три кошки. Табби, Тамми и Томми. Малыши из одного помета. И все как один – кошмарики ходячие. Не бойтесь, они не кусаются.
Лира увидела еще двух котов, примостившихся на диване в полутемной гостиной: их глаза сверкали, как маленькие желтые луны. У Лиры не унималось сердцебиение. Она не привыкла к тому, чтобы животные бродили где им вздумается. В Хэвене подопытных экземпляров всегда держали в клетках.
К счастью, вместо гостиной они прошли на кухню.
Шери усадила их за деревянный стол и принесла им лимонад в высоких стаканах, с кубиками льда. Напиток был чудесным. Еще она поставила перед ними целую тарелку печенья.
– А откуда вы, ребята? – поинтересовалась Шери, и Лира замерла, застигнутая врасплох.
Семьдесят Второй нажал большим пальцем на сучок, торчащий сбоку стола.
Шери издала кудахтающий смешок.
– Ясно, – протянула она. – Тогда я попробую угадать. Эмилия помогла вам найти семью, да? Вы из «Домашнего фонда»?
Лира ничего не поняла и промолчала, но Шери, похоже, приняла это за знак согласия.
– Конечно же, она вас передала в семью. Вы двое совсем друг на дружку не похожи. – Шери вздохнула. – Бедная Эмилия. Вы хорошо ее знали, да?
– В некотором смысле, – осторожно проговорила Лира.
Медсестра Эм ни разу не ударила никого из реплик и никогда не обзывала их чертовыми отродьями. Доктор О’Доннел считала медсестру Эм хорошим человеком, который хотел сделать как лучше. Кроме того, Эм была младше многих медсестер: Лира сама слышала, как доктор О’Доннел сказала там, в кладовой: «Вы молоды. Вы не знали, что делаете. Вас никто не обвинит».
– Эмили оказалась очень славной девушкой! Она много делала для людей. Я бы их всех поубивала за то, что они понаписали в газетах после ее смерти. Я была в шоке, ребята! А ведь мы с ней решили в тот выходной устроить барбекю. И она мне звонила накануне, спрашивала, что лучше приготовить – пасту или картофельный салат!
Лира сообразила, что толстуха Шери не ждет от них ответа. Шери продолжала:
– Как печально! Такая молодая! Тридцать четыре – тридцать пять лет! Я думаю, в этой истории замешан мужчина. А может, и не один. Имелись явные признаки. Понимаете, после того, как обнаружили ее тело, я малость погуглила. И нашла кое-что настораживающее. Разумеется, раньше я ничего не замечала. Но за неделю до смерти Эмилия раздала кое-какие свои вещи, вот в чем загвоздка! Зачем отдавать ценное имущество? Хотя я тогда предположила, что это обычная любезность с ее стороны.
– Вы сказали про мужчину. В каком смысле? – спросил Семьдесят Второй, и Лира изумилась, услышав его голос.
Внезапно она осознала, что он разговаривал практически лишь тогда, когда они находились наедине. Почему он так себя вел, она никак не могла взять в толк. Пожалуй, Семьдесят Второй постоянно ставил ее в тупик.
Стакан Лиры опустел, но до сих пор оставался холодным, и Лира прижала его к шее.
– А разве бывает по-другому? – Шери приподняла брови. – Да и трудно было не заметить парней, которые гостили у нее дома! Конечно, это случалось не часто – всего пару-тройку раз, насколько я могу судить. Все такие из себя нарядные. Как финансисты или еще кто в этом роде. Но на вид – невзрачные.
Лира подумала про Агентов, которые иногда являлись инспектировать Хэвен, и по спине у нее пробежали мурашки. «Эти люди». Так их всегда называли медсестры.
Шери покачала головой:
– Но о вкусах не спорят, верно?
Лира сообразила, о чем еще надо спросить, и наморщила лоб.
– Значит, она раздала свои вещи, – сказала Лира, и вдруг ее осенило. – Она и вам что-то подарила, да? – А если медсестра Эм оставила Шери что-то важное? Может, она дала ей что-то связанное с Хэвеном и с той «прионной» работой, которой занимались в институте?
Может, она вручила Шери лекарство от прионной болезни.
Шери пришлось опереться о стол, чтобы встать.
– Никогда не могла подыскать для них место. И выкинуть тоже рука не поднималась. Хотя она заявила, что я могу их выбросить. Правда, сперва она попросила меня, чтобы я разобрала эти штуковины и продала рамки, если захочу. Но я, естественно, ничего такого не сделала.
Шери поплелась в другую комнату. Семьдесят Второй вопросительно посмотрел на Лиру, и та лишь пожала плечами. Похоже, силы оставили ее. Оказалось, что здесь, в реальном мире, нет никаких ответов – ничего нет, кроме необозримого пространства, всяких диковинных вещей, непонятных впечатлений и чужаков. Да, чужаков. Они общались с ней, поскольку и ведать не ведали, кто она такая, и возненавидели бы ее, если бы все узнали. Она – носитель прионной болезни. Одноразовая вещь.
Выхода нет. И она скоро умрет.
В Хэвене она не испытывала желаний. По крайней мере, она никогда не хотела чего-то особенного. Она чувствовала себя голодной, уставшей, скучающей и измученной. Она хотела дополнительную порцию еды и воды, хотела подольше поспать, мечтала избавиться от ноющей боли или погулять во дворе. Но у нее никогда не было стремлений, которые побуждали бы ее что-то сделать. Раньше она не имела столь четких намерений, воплощение которых в ее жизнь было бы не концом, а началом чего-то нового.
У нее никогда не было цели. Но теперь появилась. Лира хотела понять.
И это заставило ее почувствовать себя человеком, как никогда прежде. Она заслуживала большего. Она чего-то достойна.
Лира изумилась, обнаружив, что держит Семьдесят Второго за руку. Она посмотрела на него, и ее опять охватило волнующее ощущение – как будто ее тело стало невесомым. Когда Шери вернулась на кухню, неся три небольшие картины в рамках, Семьдесят Второй отнял у Лиры руку.
Шери положила картины на стол.
– Они вообще-то не в моем вкусе, – пояснила Шери.
На них были изображены детально прорисованные человеческие органы. Лира предположила, что они скопированы из какого-нибудь учебника. Она видела множество подобных рисунков в медицинских пособиях.
– Я люблю моих кошек, и акварели, и картины маслом. А графика – нет, это не мое.
Лира мысленно возразила ей, что графика бывает очень красивой. Лире нравилась выразительность мышц, четкость костей и даже выцветшие надписи, слишком мелкие, чтобы их можно было разобрать, обозначающие разные анатомические детали. Однако она была донельзя разочарована. В иллюстрациях не нашлось ни тайного послания, ни волшебного ключа, отпирающего любые замки.
Зазвонил телефон. Шери встала.
– Конца и края этому нет, – проворчала она. – Я сейчас, через минуту вернусь.
Когда Шери ушла, другой кот, на сей раз серый, запрыгнул на стол. Лира машинально схватила одну из иллюстраций в рамке, чтобы кот на нее не наступил.
– Зачем ей животные в доме? – прошептал Семьдесят Второй.
Лира не могла ему ответить, ее и саму мучил такой же вопрос. Она нащупала выступ на задней стороне картинки и поспешно перевернула ее, ощутив прилив надежды.
Выяснилось, что холст прикрепили скобками к деревянной рамке. Но если с двух сторон скобки были на месте, то с двух других сторон их не хватало, и недостающие были заменены каплями клея, которые поблескивали на расстоянии примерно дюйма друг от друга. Некоторые из капель просочились наружу и застыли на дереве. Лира, как и другие реплики, тратила изрядное количество времени на поиски тайников, куда можно было бы спрятать свое скудное имущество.
Она моментально заподозрила, что в картинке, которую медсестра Эм отдала Шери, было что-то припрятано…
Медсестра Эм сказала Шери, что та может разобрать рамки. Наверное, она имела в виду, что Шери должна разломать рамки.
Телефон перестал звонить, а голос Шери, приглушенный стенами, был неразборчив – слышались лишь интонации. Должно быть, она прикрыла дверь. Лира торопливо, чтобы не успеть испугаться, подцепила край холста и дернула.
– Ты чего?! – зашипел Семьдесят Второй и схватил Лиру за руку.
– Медсестра Эм отдала Шери картинки перед смертью, – шепотом ответила Лира. – Думаю, внутри есть тайник.
Теперь ее разрывал страх, смешанный с надеждой, так что Лира запустила руку за холст. И почти сразу нащупала глянцевые листы.
Фотографии.
Семьдесят Второй изумленно наблюдал за тем, как Лира раскладывала их на столе. Снимков оказалось три, и на каждом была изображена медсестра Эм с высоким темноволосым мужчиной с бородой и недовольной физиономией. На одной фотографии медсестра Эм сидела у него на коленях, а он отвернулся от камеры. На другой она целовала его в щеку, а он пытался заслониться ладонью: вероятно, мужчина вообще не горел желанием фотографироваться. Но на последней его щелкнули безо всяких помех. Медсестра Эм и ее спутник стояли возле автострады. Позади них виднелась неровная гряда синеватых холмов. Медсестра Эм держала в руках соломенную шляпу и счастливо улыбалась.
Внезапно Лира стало сильно мутить. Что за странность?…
– Доктор Саперштейн, – процедил Семьдесят Второй, первым назвав имя мужчины.
Лира кивнула. Разумеется, на фотографиях был запечатлен доктор Саперштейн, о котором Лира всегда думала примерно так, как люди думают о Боге: для нее это было далекое и всемогущее существо, вокруг которого вращалась вселенная.
Лира уже не слышала голоса Шери. Но минуту спустя из другой комнаты раздался смех, и Лира поняла, что у них еще есть время.
– Скорее! – распорядилась она. – Помоги мне проверить остальные рамки.
Она перевернула вторую картину: холст с обратной стороны оказался также оторван от рамки, а потом подклеен. Однако в отличие от первой картины здесь все было проделано весьма аккуратно – практически незаметно. Семьдесят Второй подрезал холст ножом, едва не полоснув Лире по пальцам.
– Так быстрее, – заявил он и перегнулся через нее, чтобы отпороть задник у третьей картины.
Во втором тайнике они обнаружили лист бумаги, который на первый взгляд казался списком имен, и какой-то распечатанный документ. Но у Лиры уже не было ни секунды на то, чтобы его прочесть. И проверить, что спрятано за подкладкой третьей картины, она бы теперь точно не смогла – ведь уже раздался звук открываемой двери!
– Я позвоню тебе завтра, извини за невежливость, – донесся до Лиры голос Шери.
Шери хватит одного взгляда на развороченные рамки, чтобы все понять. Как же они выкрутятся? Надо бежать.
Лира с Семьдесят Вторым синхронно вскочили из-за стола и, стараясь двигаться как можно тише, кинулись к задней двери, которая выходила в маленький дворик.
Шери безуспешно старалась отвязаться от собеседника. Лира заметила ее, и застыла, взявшись за ручку двери.
– У меня гости, – говорила Шери. – Но я тебя выслушаю, обещаю…
И Шери вышла из зоны видимости, так и не подняв взгляда.
Лира распахнула дверь с проволочной сеткой и страдальчески скривилась, когда та скрипнула. Семьдесят Второй скользнул наружу, в мощенный камнем дворик. Кот, сидящий на столе, продолжал таращиться на Лиру, не моргая, – и она с ужасом подумала, что он сейчас разинет пасть и заорет.
Но кот промолчал.
Лира выскользнула следом за Семьдесят Вторым и прикрыла за собой дверь.