Глава 13
Лира почти ожидала, что Шери погонится за ними, и лишь через несколько кварталов решила, что они наконец-то в безопасности. Они нашли другой сквер – с грязными песочницами и ржавыми качелями (Лира не смогла бы объяснить, зачем они сделаны). Здесь росли высокие деревья, и поблизости никого не было.
Лира принялась изучать фотографии. Она видела мельком по телевизору в комнате отдыха медсестер кое-какие романтические сериалы и слышала, как персонал трепался про своих парней и девушек, жен и мужей. Она имела некоторое представление об этой сфере жизни. Но смотреть любовные шоу на экране – это одно, а обнаружить реальные доказательства – совсем другое!
Доктор Саперштейн поразил ее, и не как человек, а как если бы некое холодное каменное божество вдруг ожило. Правда, он не улыбался на фотографиях, зато щеголял в футболке, полосатых шортах и в бейсболке, словно был самым обычным человеком.
Хотя теперь он почему-то вызывал у Лиры еще больший испуг.
Ей вспомнились змеи, которые ползали по территории Хэвена. Иногда они сбрасывали длинные золотистые шкурки, ломкие, как сухие листья.
Медсестра Эм была едва узнаваема. Она выглядела такой беззаботной. Лира мысленно вернулась к своему последнему воспоминанию об Эм. В тот день она рыдала в объятиях доктора О’Доннел.
А потом медсестра Эм убила себя, только воспользовалась не ножом, как Пеппер, а веревкой.
Что же случилось?
Шери сказала, что перед смертью к медсестре Эм явились какие-то мужчины. Был ли среди них доктор Саперштейн? До этих фотографий Лира никогда не видела его одетым иначе, чем в белый халат.
Лира уткнулась носом в список. Семьдесят Второй придвинулся к ней. От него приятно пахло, как будто он потел мылом.
– Ну что? – спросил он, и Лира вдруг ощутила нелепое желание прильнуть к нему или положить голову ему на плечо, как делали на фотографии медсестра Эм и доктор Саперштейн.
Однако вместо этого Лира прочитала ему список – все тридцать четыре совершенно незнакомых имени. Дональд Барлетт. Бренди-Николь Харлисс. Каролина Чао.
Бренди-Николь Харлисс. Лира перевела дух. Похоже, она где-то слышала эту фамилию, но где и когда? Лира вновь перечитала список, и у нее возникло тревожное ощущение, схожее с тем, которое появлялось, когда врачи стучали ее по коленке, чтобы проверить рефлексы. В такие моменты она видела, как вздрагивало ее тело, а сейчас внутри нее словно что-то дернулось и зашевелилось.
Второй листок бумаги Лире удалось расшифровать не сразу. Это была полностью исписанная страница, и начиналась она с середины предложения. Когда Лира стала разбирать текст, она на миг подумала, что Эм обращается лично к ней – таким личным и искренним было это письмо.
«…яйцами в мою машину», – оказалось написано на самом верху страницы. Лира перечитала предложение несколько раз, пытаясь хоть что-то понять, а затем решила, что первая страница послания ныне утрачена. Она принялась читать дальше, вслух – так было легче ухватить смысл. Кроме того, она не хотела оставлять в неведении Семьдесят Второго, которого явно снедало нетерпение.
– «Марк сказал, чтобы я не переживала. Я знаю, что они психи», – Лира запнулась на непонятном слове и продолжала: – «…но они недалеки от истины. В другой раз меня остановили, когда я сошла с катера. „Правда, что они выращивают зомби?“ – полюбопытствовала у меня какая-то женщина. Такую можно встретить в любом супермаркете».
Лира вздохнула и стала читать дальше.
– «Представляешь, Элен? У меня мурашки побежали по позвоночнику! И мне почудилось, что она в курсе всего! Впрочем, какая сейчас разница? Говорю тебе, я никогда бы не подумала, что буду скучать по Филадельфии. По филадельфийским зимам я, конечно, не тоскую. Но мне грустно без тебя, Локоток. Помнишь, каким простым все тогда казалось? А когда я думаю про ту паршивую квартирку, которую мы отыскали через Дрекселя, я едва не плачу! Кстати, ты помнишь, как твой бывший бойфренд-придурок швырял в окна пустые банки из-под пива? Как его звали, вроде бы Бен, да? А иногда я скучаю по нашей учебе! По крайней мере, тогда я чувствовала, что мы на верном пути.
Я знаю, что ты скажешь. То же самое, что мне твердит Марк. И я действительно верю в серьезную науку. Если родители теряют ребенка, можно вернуть им малыша. Кто бы от такого отказался? Кто бы не попытался им помочь? Когда я думаю о таких людях, как Джеффри Ивз… Все деньги мира – и мертвый ребенок, которого он не смог спасти. Он хотел сделать как лучше. Хотел все исправить.
Но правильно ли это? Марк утверждает, что да. А меня гложут сомнения. Я не могу решить. Доктор Хэвен хотел, чтобы Национальный институт здоровья перестал нам досаждать, и поэтому не имел дела с клиниками, хотя у них имелись ткани эмбрионов, которые они могли отдавать нам за возмещение транспортных расходов. Но денежные средства уже истощаются. Имей в виду, без правительственной поддержки мы долго не протянем! А ведь еще надо учитывать, что разбойники старины Джорджа В. могут изрядно потратиться на эксперименты…
И на повестке дня остается вопрос с доктором Хэвеном. С тех пор как он пошел в АА, он изменился. Марк опасается, как бы он не прикрыл программу вообще, не закрыл институт. По-моему, на него нельзя больше полагаться, и если деньги спонсоров иссякнут, нам придется двигаться в ином направлении. Марк полагает, что должны быть и другие пути, военные исследования, лекарства…»
Здесь запись обрывалась. Лира перевернула лист, но он оказался пустым. То ли медсестра Эм прервалась, то ли продолжение было также утрачено. В тексте упоминалась некая Элен, и Лира предположила, что медсестра Эм, наверное, писала письмо конкретному человеку. Но Эм не отправила его. Однако она считала свое послание очень важным и хорошо его спрятала. И Эм успела передать его Шери – незадолго до своей смерти.
Надеялась ли она, что Шери найдет его в тайнике?
Что Шери должна была сделать? Что хотела медсестра Эм?
Ну и загадка! Но, похоже, в бумагах имелись данные. Это был код, как ДНК.
Любой код можно разгадать, если знать ключ.
Несколько долгих мгновений Лира с Семьдесят Вторым сидели молча в тени конструкции из дерева, веревок и пластика, назначения которой Лира не понимала. Коды повсюду. В том-то и заключалась проблема с внешним миром, где обитали люди. Здесь все состояло из сплошных головоломок или было написано на языке, которого Лира не знала.
– Что это означает? – спросил, в конце концов, Семьдесят Второй.
Лира поняла, что он сильно расстроен. У Семьдесят Второго вечно случались перепады настроения, и он время от времени потирал шею, как будто она постоянно затекала, но ведь именно так и выражалось его беспокойство.
И он тоже не представлял, что делать дальше. И он не мог игнорировать тот факт, что они умрут в любом случае, хотя Лира и не чувствовала себя умирающей.
«Что это означает?»
Ей никогда прежде не задавали подобного вопроса.
Лира заставила себя перечитать письмо. Она щурилась, словно только таким образом и могла извлечь из фраз дополнительный смысл. В Хэвене для создания реплик использовали биоматериал – к примеру, человеческие ткани, – что не являлось запретной информацией. Лира была осведомлена о том, что на материке есть больницы, которые охотно сотрудничают с Хэвеном (правда, она не могла вспомнить, когда она об этом узнала). Но то была непреложная истина, некая объективная реальность, как койки в общей спальне, Кастрюля и неспособность развиваться.
И она слышала про зомби. Медсестры пересказывали друг дружке содержание фильмов про зомби и говорили про то, какие они страшные. Лира объяснила Семьдесят Второму про живых мертвецов, но выяснилось, что он тоже слыхал про них кое-что. Человеческий мир проникал в Хэвен – по крайней мере частично.
– Прочитай вслух еще раз, – попросил Семьдесят Второй.
Лира так и поступила. Солнечные лучи прогревали ее насквозь – она ощущала присутствие Семьдесят Второго, чувствовала его запах, а в ее ушах беззвучным эхом отдавался его вопрос – «Что это означает?». На миг все вокруг замерцало, сделалось и реальным, и несуществующим, подобно бумаге в огне, когда та молниеносно обращается в горстку пепла.
Лира замешкалась, выбирая предложения, которые казались ей самыми важными.
– «… и поэтому не имел дела с клиниками, хотя у них имелись ткани эмбрионов, которые они могли отдавать нам за возмещение транспортных расходов».
– «Когда я думаю о таких людях, как Джеффри Ивз… Все деньги мира – и мертвый ребенок, которого он не смог спасти».
И вдруг ее осенило.
– Мертвые дети, – проговорила Лира.
Зомби. Конечно же!
– Они создавали реплик из мертвых детей, – добавила она.
Неужели и ее так сделали? Из тканей малыша, которого любили, утратили и оплакали? Вроде бы это ничего не меняло, хотя, если подумать хорошенько, то меняло, причем кардинальным образом. Ведь прежде чем эти дети умерли, о них заботились, их любили…
А потом их тела стали расходным материалом для реплик.
Однако технология изготовления дубликатов тоже превратила Лиру и остальных реплик в нечто иное. Она помнила, как иногда через мили болот ветер доносил до них голоса протестующих. «Монстры!» – скандировали они.
Но впервые Лира ощутила не стыд, а гнев. Она не просила, чтобы ее создавали! Она являлась чудовищем, а ее ненавидели, как будто она была во всем виновата!
Что за бессмыслица!
Что за бред!
– Это бессмысленно, – произнес Семьдесят Второй, угадав мысли Лиры. – Тогда зачем нас убивать?
– Что-то произошло, – сказала Лира.
Она почти не помнила доктора Хэвена. Она видела его, наверное, пару раз. Правда, лицо доктора Хэвена она не забыла, поскольку оно всю жизнь маячило у нее перед глазами. Портрет доктора Хэвена, написанный маслом, висел в столовой. Кроме того, в холле имелась увеличенная черно-белая фотография доктора Хэвена, который щурился от солнца перед крылом G.
Они сидели в молчании. Неужели изначально ее, Лиру, «смастерили» для родителей, у которых умер ребенок? Но если так, почему они не пришли за ней? А может, они ее увидели, но она их ужаснула…
Хотя, вероятно, у них не хватило духу просто посмотреть на нее – неубедительную слабую копию девочки, которую они любили и о которой горевали.
– Она упоминает лечение, – тихо проговорил Семьдесят Второй. – Думаю, ты права. Похоже, она знала нечто, что могло бы нам помочь.
– Уже поздно, – выдавила Лира. Голос ее прозвучал гулко, словно она говорила в чашку.
– Лира… – Семьдесят Второй тронул ее за локоть, и Лира отшатнулась.
Его прикосновение обжигало физически, хотя она и знала, что такое невозможно. Его кожа – не горячее, чем у остальных. Лира отвернулась от Семьдесят Второго, усиленно моргая, и на секунду уставилась через сквер на стоящие в отдалении дома.
Конечно, там тоже жили чьи-то родители, матери и отцы – целые семьи естественнорожденных…
Лира превратила солнце, бьющее в окна, в белое пламя, и представила, как сжигает весь мир дотла, и все становится пеплом, как и Хэвен.
– В автобусе ты спрашивала, почему у меня порезы, – сказал Семьдесят Второй.
Лира удивилась. Она тотчас позабыла про свой гнев и переключилась на Семьдесят Второго. На ярком свету его кожа приобрела приятный оттенок кофе с молоком.
– Когда я был младше, я не понимал, кто я такой. Я сомневался в том, существую ли я…
Лире не требовалось ничего говорить, чтобы показать, насколько хорошо она понимает Семьдесят Второго. Она часто думала нечто подобное. Путала «оно» и «я», щипала номер Двадцать Пять, чтобы посмотреть, почувствует ли та что-нибудь. Она не знала, где заканчивается она сама и начинается их общность.
– Я думал, что я – не настоящий. А затем испугался, что меня нет и я давно исчез. Я привык… – Семьдесят Второй сглотнул и потер лоб, и Лиру внезапно пробрала дрожь.
Она тут же ощутила его страх.
– Все в порядке, – машинально пробормотала Лира.
– Я однажды стащил у врача скальпель, – продолжал Семьдесят Второй, и его передернуло. – Я спрятал его внутрь матраса – вытащил оттуда часть набивки, чтобы его никто не нашел.
Лира подумала про дыру в матрасе Большой Медведицы и про вещи, которые в нем обнаружили. А еще она вспомнила, как Медведица кричала, пока ее тайник опустошали, – она выла на одной пронзительной ноте, как сирена тревоги.
– Я привык проверять. Мне становилось лучше, когда я видел кровь. Я понимал, что я еще жив.
Семьдесят Второй поднял глаза на Лиру, и ее охватило странное чувство, как будто у нее груз свалился с плеч.
– Ты ведь хотела знать, да?
– Спасибо, – просто сказала Лира и провела пальцем от его локтя до запястья, по гребенке шрамов, чтобы показать ему, что она – как никто другой – понимает и разделяет его переживания. Только она пока не могла подобрать для этого правильные слова.
Он не отрываясь смотрел на нее. Она чувствовала его – в его присутствии мир сразу менялся. Может, он переиначивал воздух, делая его тяжелее?
Никогда в жизни ее не переполняли такие эмоции.
– Мы вернемся обратно, – еле слышно произнес Семьдесят Второй.
– Вернемся? – переспросила она.
Семьдесят Второй находился настолько близко от нее, что она вдруг испугалась и вздрогнула.
– К той девушке, Джемме. И Джейку. – Он поколебался. – Ты не ошиблась. Думаю, они сумеют нам помочь. Они знают про Хэвен. Значит, и про лекарство им что-то должно быть известно.
– Но… – Лира покачала головой. – Ты говорил, что не доверяешь им.
– Ага, – спокойно согласился Семьдесят Второй. – Но я никому не доверяю.
– А мне? – спросила Лира.
Что-то изменилось в его глазах.
– Ты – совсем другое, – мягко сказал он.
– Почему? – Лиру опять потрясло, насколько близко они находятся друг от друга, и она взглянула на безмолвные деревья. Они стояли не шелохнувшись, навеки застыв в душном послеполуденном мареве.
Семьдесят Второй почти улыбнулся. Он протянул руку. Коснулся большим пальцем ее нижней губы. У его кожи был вкус соли.
– Потому что мы одинаковые.
Лира понимала, что они никогда не сумеют найти дорогу назад. Они улизнули посреди ночи и не особо смотрели по сторонам. Они тогда не думали ни о чем, кроме побега. Лира не могла воспроизвести в памяти ни единой характерной детали дома, в который их привезли, ничего, что помогло бы отличить его от других зданий.
К счастью, Семьдесят Второй встрепенулся и вспомнил, что Джейк оставил им свой адрес и телефонный номер. Позвонить они не могли – Семьдесят Второй украл телефон Джейка, но не умел им пользоваться. Да и Лира, в свою очередь, никогда прежде никому не звонила, и хотя она видела, как медсестры вечно утыкались в свои сотовые, сейчас она вряд ли бы сумела разобраться, что к чему.
Поэтому они начали все заново – стали расспрашивать незнакомцев, как добраться в Литтл-Уоллер, трасса 12, дом 1211.
Женщина с ярко-оранжевыми волосами направила их в агентство по аренде автомобилей. Увы, стоило им переступить порог, как мужчина за стойкой принялся тараторить про водительские права, кредитные карточки и прочие вещи, которых у них и в помине не было. Лира разволновалась, случайно задела локтем стенд с картами, и те разлетелись по стойке. Семьдесят Второй разозлился. Он обвинил мужчину в том, что он кричит.
– Но я и голоса не повысил! – возмутился служащий. – Вы что, ненормальные?
Семьдесят Второй сунул руку в карман, и Лира испугалась, уж не полез ли он за ножом. Мужчина, вероятно, тоже струхнул, потому что моментально опрокинул стул. Но Семьдесят Второй просто-напросто извлек бумажку с адресом Джейка и положил на стойку.
– У тебя есть карта, – заявил Семьдесят Второй напряженным голосом, который заскрежетал, будто моток проволоки. – Покажи нам, как туда добраться. Пожалуйста.
Клерк медленно потянулся за картой, не отрывая взгляда от Семьдесят Второго. Из стоящего в углу телевизора раздался многоголосый смех. Если не считать этого фонового шума, в офисе стало так тихо, что Лира слышала, как работали легкие мужчины – словно там плескалась некая жидкость.
Служащий взял красную ручку и начеркал разные маршруты автобусов, которыми они могли добраться в Литтл-Уоллер менее чем за час. Лира заметила, что рука у него дрожит, и впервые мысль о том, что она монстр, вызвала у нее не стыд, а ощущение силы.
В автобусе, кроме них, оказалось только два пассажира, в том числе мужчина в многослойной одежде, от которого несло потом и мочой. Лира с Семьдесят Вторым устроились на заднем сиденье. Они сидели настолько близко друг к другу, что соприкасались бедрами и коленями. Лира ощущала солнечное тепло, которое обволакивало ее и наводило на нее дремоту.
Когда автобус проезжал мимо аквапарка, Лира прижалась носом к окну – ей очень хотелось рассмотреть настоящие людские семьи. Но лучи били ей прямо в глаза, и она не различила ничего, кроме неясных силуэтов.
Потом они выехали на автостраду, и мимо понеслось ярко-зеленое пространство, где не было ни городов, ни домов, лишь деревья, нависающие над дорогой, и темные квадраты земли.
Семьдесят Второй молчал, откинувшись на спинку кресла и смежив веки. Лира подумала, что он заснул. Но внезапно он повернулся к ней. Солнце освещало его кожу, и казалось, что она светится. Когда Семьдесят Второй заговорил, Лира почувствовала его дыхание на своем ухе и волосах.
– Можно тебя спросить про твою историю? – спросил он. – Про Маленького принца и Розу.
– Давай. – Лира перевела дух.
Она снова ощущала все его тело целиком – чудо сотен миллионов молекул, соединенных воедино каким-то удивительным образом.
Его глаза потемнели, и Лира увидела в них свое отражение.
– Значит, Маленький принц жил на планете В-612, – произнес Семьдесят Второй. – Ты показала мне ее. – Он прикусил губу, и у Лиры возникло странное желание тоже прикусить ее, ощутить его губы своим ртом. – Но ведь звезды выглядят одинаково. Откуда же ты узнала?
– Если посмотреть повнимательнее – вовсе не одинаково, – возразила Лира.
Теперь и ее тело стало обжигающе горячим. А его дыхание на ее плече и ощущение его присутствия рядом с ней согревало ее не хуже, что солнечные лучи.
– Маленький принц тоже это обнаружил во время своих странствий, – начала она. – Он сперва думал, что его Роза – единственная во вселенной. Но когда он попал на Землю, то обнаружил большой сад с розами.
Семьдесят Второй пошевелился, и их колени соприкоснулись. Его глаза почему-то засверкали – и весь прочий мир исчез.
– И что тогда случилось?
Лира попыталась вспомнить продолжение истории. В присутствии Семьдесят Второго ей было трудно сосредоточиться. Она продолжала представлять его кожу под одеждой и думать о его внутренних органах, ребрах и крови, равномерно текущей по сосудам и артериям. Ее до сих пор поражало, что Семьдесят Второй существует, как и она сама. Они оба находятся здесь и сидят рядом, хотя могли даже не появиться на свет… Это было настоящим чудом.
Неожиданно в памяти всплыл образ доктора О’Доннел. Она всегда наклонялась, чтобы начать им читать вслух. В такие минуты ее светло-каштановые волосы, заправленные за ухо, выскальзывали и падали доктору О’Доннел на щеки.
– Он очень опечалился, – произнесла Лира. – Он подумал, что Роза обманула его. Она не была особенной. Она оказалась всего-навсего одной из тысяч других. Идентичной, – добавила она.
– Репликой, – выпалил Семьдесят Второй.
– Именно, – согласилась Лира, хотя в первый раз осознала это подобие и наконец-то поняла, почему доктор О’Доннел подарила ей книгу про Маленького принца. – Как реплика. Только…
– Что?
– Только Маленький принц осознал, что его Роза – уникальная и единственная во вселенной. Потому что он заботился о ней, разговаривал с ней и защищал ее от гусениц. Она стала его Розой. И это делало ее особенной, отличающейся от всех остальных роз во вселенной, вместе взятых.
Лира обнаружила, что солнце слепит ей глаза, и заморгала. По ее щекам покатились слезы. Она отвернулась и быстро их смахнула, надеясь, что Семьдесят Второй ничего не заметил.
Но он поймал ее руку. И прежде чем Лира успела спросить, чего он хочет, прежде чем она успела испугаться, ее тело откликнулось. Оно знала, что нужно делать. Оно ощутило вопрос и ответило за нее, и Лира обнаружила, что смотрит на Семьдесят Второго и кладет ладонь ему на лицо, и его тепло растекается по ее пальцам. Они молча сидели, глядя друг на друга. Автобус завис в пространстве. Лира понимала, что такое попросту невозможно, но ей показалось, что ее сердце перестало биться.
– Лира, – прошептал Семьдесят Второй.
– Что? – еле слышно откликнулась она.
Тени расчертили его лицо геометрическими фигурами, и он сделался для нее чудесным пазлом, загадочным и непрерывно изменяющимся.
Но Семьдесят Второй ничего не ответил и осторожно коснулся ее скул, лба и переносицы.
– Лира, – повторил он. – Мне нравится твое имя. Вот бы у меня было имя… – добавил он.
Лира закрыла глаза. Он продолжал прикасаться к ней. Погладил ежик ее волос. Обвел изгиб мочки уха, а затем скользнул пальцем по шее, легонько прижимая, как будто пытаясь нащупать пульс.
Лира подумала, что ее плоть исцеляется в тех местах – после того, как ее коснулся Семьдесят Второй.
Может, и болезнь улетучивается, испаряется, как вода в жаркий-жаркий день?
– Тебе тоже можно дать имя, – вымолвила она, не открывая глаз. – Ты можешь взять имя одной из звезд, как и я.
Семьдесят Второй ничего не сказал. Его рука переместилась к ее ключице. Он коснулся большим пальцем ямки между ключицами и положил ладонь ей на грудь, прямо над сердцем.
В темноте под веками Лира увидела, как вселенная взорвалась и обрела бытие, и залилась светом. Она представила себе имена и звезды, ярко-синие, фиолетовые, раскаленные добела.
– Орион, – проговорила Лира. И поняла, что угадала, как только произнесла это вслух. – Ты будешь Орионом.
– Орион, – отозвался он.
Даже с закрытыми глазами Лира почувствовала, что он улыбается.
