24 ноября 1993 года

Прошлый раз мы с вами начали огромную и важную тему, важную не только с богословской точки зрения,– важную и в нашей человеческой жизни – тему любви. И мы с вами, помните, говорили о несколько неожиданном повороте, который даёт этой теме американский священник Джон Пауэлл. Этот священник интересен тем, что он не только кандидат богословия, он ещё кандидат психологии. И поэтому, являясь специалистом в обеих областях, он, как священник, стремится помочь людям в духовной жизни, а как психолог – в жизни душевной, в том, что является предметом психологического исследования.

И вот Джон Пауэлл говорит об одном условии, неожиданном для нашего православного слушателя и даже просто для нашего русского современного человека – о необходимости любви к самому себе. Вот эта, на первый взгляд, очень странная вещь, на самом деле, если чуть-чуть подумать, окажется, в общем-то, не такой уж необычной. Вспомним заповедь: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя», эта заповедь не является евангельской, как многие говорят. Другое дело, что Иисус повторяет её в Евангелии, когда человек спрашивает: какая наибольшая заповедь в законе. Иисус говорит: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душою твоею и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Мф. 22:37-39).

В сущности, Иисус повторяет те заповеди, которые уже были даны народу израильскому в Ветхом Завете (Лев. 19: 18). И вот эта любовь к ближнему, как к самому себе, логически, конечно, предполагает, что человек любит самого себя, что он пленён собою, радостен и приятен себе: как хорошо быть мною. То есть, на самом деле, речь идёт не об упоённости собой, а лишь о согласии быть таким, какой ты есть.

Эрих Фромм утверждает, что эгоизм, тщеславие, самомнение, в которых мы постоянно подозреваем друг друга, совершенно противоположны истинной любви к самому себе, самоприятию. Эгоизм – то же, что и алчность, он ненасытен. Эгоист постоянно озабочен собою.

У Джона Пауэлла мы можем прочесть такое замечание:

«Эгоист полон жгучей зависти ко всякому, кто имеет больше его. Эгоизм – свойство человека, вовсе не любящего себя, а, напротив, глубоко недовольного собой. Эгоизм укоренён как раз в отсутствии любви к себе, в отсутствии удовлетворённости собой».

Но на это можно возразить (это уже не Джон Пауэлл, а ведущий передачи – священник Александр Борисов, то есть я, излагает свои соображения), что мы можем вполне представить, и в нашем окружении есть такие люди, что и эгоист может быть вполне доволен собой. Другое дело, у него всегда присутствует доминанта: его обошли, ему чего-то недодали, ему все должны.

Однако, с другой стороны: не стоим ли мы чересчур зорко на страже скромности нашего ближнего? Почему, если кто-то радуется, часто говорит об этом, мы немедленно готовы обвинить

его в хвастовстве, в нескромности. Джон Пауэлл считает, что это происходит оттого, что каждый из нас не хочет, чтобы ближний любил самого себя. Потому что, если говорить обо мне, я сам не люблю самого себя. В психологии считается, что наше отношение к другим – суть проекция нашего отношения к самому себе. Вот что пишет Джон Пауэлл, цитируя Карла Густава Юнга из его книги «Современный человек в поисках души», – возможно, это звучит очень просто, но простые вещи всегда оказываются наиболее трудными. В нашей жизни быть простым требует величайшей дисциплины, и принятие самого себя составляет существо проблемы для автора, является как бы конспектом нашего взгляда на окружающий мир.

«Накормить голодного, простить обиду, любить врагов своих во имя Христа – всё это, несомненно, величайшие добродетели. Всё, что я сделаю меньшим братьям своим, я сделаю Самому Христу. Но что, если я вдруг обнаружу, что наименьший среди них, беднейший и всех меньший, и в то же время наиболее наглый из моих обидчиков, и самый ярый мой враг находится внутри меня самого, и что это я сам стою, ожидая подачки от своей собственной доброты, что я сам и есть тот враг, которого надо любить, что тогда? Невроз – это состояние внутреннего раскола, состояние войны внутри нас самих. Всё, что подчёркивает наличие этого раскола, ухудшает состояние пациента, замечают врачи. А всё, что смягчает ощущение раскола, улучшает состояние.

Итак, получается, что чего я с таким упорством не хочу позволить ни себе, ни другим, в действительности является нашей величайшей победой. Речь идёт о настоящей любви к себе, её приятии. Сомнения относительно себя, ненависть к себе – это самая настоящая эпидемия, оказывающая своё губительное воздействие на всё человечество, искажающая и нарушающая общественные связи и доверие людей друг к другу. Я уверен, что почти все неврозы, которыми страдают люди, и почти все виды нравственного зла в своей основе имеют одну причину – отсутствие истинной любви к самому себе. Я не в состоянии признать положительные свойства у себя, поэтому-то я и не хочу, чтобы кто-то открыто говорил о своих способностях».

Вероятно, это чаще всего так, что человек хитрый не доверяет другим. Ему кажется, что другие поступят так же, как он. Всё время хочет так поступить, но по тем или иным причинам как бы скрывает свой подлинный мотив. Но можно возразить: упоённость собой нашего ближнего, особенно если он нам не безразличен, беспокоит нас из-за того, что неправильная оценка, как в плюс, так и в минус, тормозит наше развитие. Кроме того, человек, переполненный собой, плохой помощник.

Конечно, если присмотреться внимательнее, то видно, что такой человек постоянно компенсирует разговорами о себе, похвальбой, высказыванием своего мнения неудовлетворённость собой, ощущение своей неполноценности. Здесь, как и в большинстве других случаев, важно сохранить золотую середину между самовосхвалением и постоянным самоугрызением. Важен объективный взгляд на себя, важна правильная оценка самого себя, потому что обе крайности будут уклонять нас в постоянную упоённость либо нашими недостатками, либо нашими достоинствами. Поэтому здесь очень важно вспомнить слова апостола Павла: «всегда радуйтесь, непрестанно молитесь, за всё благодарите» (1Фес. 5:16-18).

Здравствуйте! – Добрый вечер! – Тут в начале передачи говорили о неврозах. Я хочу спросить: это просто раскаяние в душе, да?

Да, невроз – какое-то навязчивое действие, фобия, когда человек излишне устремлён к чему-то. В этом случае хорошо бы посоветоваться со специалистом. Потом, в зависимости от того, какую форму имеет невроз – какая-то навязчивая идея, навязчивая мысль, самая простая рекомендация: хорошо бы спокойно прислушаться, какая ассоциация возникает у нас в связи с тем или иным невротическим явлением. Подумать об этом и принести это Богу в молитве, чтобы Бог вошёл в ту часть нашей жизни, в которой произошло что-то не так.

Так вот, Джон Пауэлл в своей книге «Как устоять в любви» (перевод сделан мною, священником Александром Борисовым) говорит о том, что невроз часто возникает из-за того, что мы себя в чём-то мучительно не принимаем. Скажем, нам что-то не нравится в нашей внешности, мы начинаем себя как-то уязвлять, что недостаточно образованны, недостаточно что-то знаем. А между тем, речь идёт о том, что каждый человек уникален, неповторим, каждый человек несёт в себе этот уникальный образ Божий. И если мы вспомним, что каждый из нас обычно в жизни реализует себя всего лишь на десять процентов, то мы поймём, что проблема наша не в том, что в нас нет чего-то такого, что есть у нашего знакомого, а проблема в том, чтобы мы нашли пути к реализации хотя бы части нереализованных девяноста процентов. Наверное, дело в этом. Понять, что мы творение Божье, и, если мы будем всё время выражать, что недовольны, то мы закроем от себя очень много важного – важного, которое мы могли бы реализовать в рамках того, что нам уже дано. Вот, если я смог ответить на Ваш вопрос, то было бы хорошо.

Мы говорим о том, что для человека очень важно чувство полноты своей жизни, полноты принятия себя: «Всегда радуйтесь, непрестанно молитесь, за всё благодарите!» (1Фес. 5:16). Дело в том, что нередко бывает так, что человек, который приходит к вере, слышит о необходимости покаяния, он слышит о необходимости внимания к своему греховному прошлому, греховным помыслам, иногда поступкам, которые имеют место в жизни сейчас. Но, тем не менее, это не устраняет радость из нашей жизни. Нередко мы себя лишаем этой радости из-за неправильной нашей внутренней позиции.

Между тем, радость от хорошо сделанного дела, радость от того, что Господь нам дал силы, возможность просто придти в храм на богослужение, радость от того, что открываются новые храмы, радость от того, что синее небо и яркое солнце, – мы не должны себя лишать всего этого. Так же, как не должны лишать себя радости от того, что нам удалось какое-то дело, которое мы сделали. Но здесь, конечно, очень важно себя оградить от помышления, от превозношения, и в этом случае Слово Божие, как и всегда, является для нас оградой: «Когда исполните всё повеленное вам, говорите: мы рабы, ничего не стоящие, потому что сделали, что должны были сделать», – говорит Иисус (Лк. 17:10).

В послании к Коринфянам апостол Павел говорит: «Ибо если я благовествую, то нечем мне хвалиться, потому что это необходимая [обязанность] моя, и горе мне, если не благовествую!» (1Кор. 9:16). Но это не исключает радости и какой-то удовлетворённости собой. Ради славы Божьей Павел иногда говорит и о своих достоинствах, но только ради славы Божьей: «Если мы выходим из себя, то для Бога; если же скромны – то для вас» (2Кор. 5:13), чтобы не ранить людей, чтобы не давать им повод упрекнуть апостола в превозношении.

Добрый вечер! У меня к Вам два вопроса. Как я поняла, Вы относитесь к экуменическому движению?

Ну, наша Церковь относилась к этому движению положительно на протяжении последних лет сорока, по-моему. Так что я разделяю отношение руководства нашей Церкви.

А следующий мой вопрос непосредственно по теме нашего раз говора – о любви к самому себе.

Совершенно верно, но если Вы заметили, мы уже об этом говорили, и я хотел далее перейти к этому подробнее, что часто как раз самовозвышение происходит от нелюбви к себе, от неприятия самого себя. Человек не принимает себя, он недоволен собой, он понимает, что в жизни он чего-то не достиг, жизнь его пошла не так, как ему хотелось бы, и, компенсируя это, он начинает хвалиться, очень много о себе говорить. Это почти автоматически происходит, ну допустим, он опубликует пять-шесть стихотворений, и он начинает всем рассказывать, всем дарить, всем говорить. Со стороны явно видно, что это идёт какая-то компенсация его неудачи. Вот о чём идёт речь.

Кроме того, я с Вами совершенно согласен, что эта тема такая тонкая, скользкая. И я Вам должен сказать, что я с самого начала, ещё в первой передаче, говорил, что этот тезис у многих вызовет спорное отношение, и я умышленно, с такой провоцирующей целью стал об этом говорить. Я сейчас поясню.

Дело в том, что, в самом деле, если мы подумаем об этом тезисе любви – принятии самого себя, вместо постоянного недовольства, стремления быть лучшим, быть первым и так далее, мы должны подумать вот о чём: что Пауэлл пишет в контексте современной американской действительности. Мои знакомые, одни из многих, которые уехали в Америку, рассказали, что их дочь вызвала удивление в школе по двум причинам: первая – то, что девочка избрала как факультативный предмет в старших классах физику и математику, но это не так важно, а другое, что всех поразило, – что она позволяла своим соученикам списывать у неё. У нас это вещь совершенно вроде бы естественная. В американских школах дети не дают друг другу списывать: то, что они написали, это их достижение, они не хотят делиться с соседом.

Вот этот дух соревнования – результат завышенной требовательности со стороны родителей, со стороны общества, со стороны всего контекста американской жизни к каждому человеку – быть может, и побуждал Джона Пауэлла написать целую книгу о том, как важно принимать себя таким, какой ты есть. С другой стороны, в нашем контексте мы, по крайней мере, в нашей социальной, а не индивидуальной психологии как раз находимся ближе к другой крайности.

Мы слишком много на протяжении многих лет восхваляли себя, что мы самые первые, что наше государство самое лучшее, что у нас всё самое хорошее, и вот эта некая нескромность по отношению к нам как к государству, она, наверное, есть как-то и в людях. Вот это стремление себя понуждать стать лучше в борьбе за лучший образ самого себя у нас не имеет такого места, и поэтому, быть может, это обращено не столько к нам, сколько к другой, к американской культуре. А нам как обществу важно, скорее, говорить о другом: не возвышаться, не быть довольными собой, а, может быть, наоборот, отнестись к себе более критично, посмотреть на себя с точки зрения евангельской, какими видит нас Иисус.

Но если говорить о психологии отдельного человека, то большинству из нас свойственно, скорее, заниженное мнение о самом себе, а многим даже некое самоедство. Поэтому всё же мысль о том, что надо научиться принимать самого себя, она имеет отношение и к нам тоже.

В американской культуре и в прессе, в средствах массовой информации они идут как бы по линии библейских пророков, которые как раз во дни благоденствия Израиля говорят больше о грехах народа. Мы почти не увидим в Библии таких строк, где бы пророки хвалили народ. Разве что «Плач Иеремии», когда народ находится, наоборот, в скорбном, униженном состоянии, вот тут идёт утешение. А обычно это именно обличение народа. Так что, наверное, важно учесть разницу этих контекстов.

Но есть и ещё одна разница в применении этого принципа приятия себя у нас и в Америке. Сейчас, когда мы входим в состояние соревновательности пока ещё диковатого, скажем так, капитализма, я думаю, что вот это принятие самого себя очень важно. Важно, чтобы не было зависти, а с другой стороны, не было бы такого стремления к материализации нашего быта, не только в американском стиле более или менее устоявшегося капитализма, а именно в стиле нашего дикого капитализма. Наверное, очень важно это настроение, когда человек принимает то, что он имеет. Как сказано: «Кто богат? Кто доволен тем, что он имеет». Важно это ещё и в воспитании детей наших.

Вообще, воспитание ребёнка требует двух сбалансированных подходов: с одной стороны, подход безусловной любви, то есть любви за то, что вот ребёнок есть, его мать любит таким, какой он есть. Но одновременно с этим (а вот Пауэлл как раз об этом не пишет, и здесь мой упрёк к нему), для такого сбалансированного развития личности как раз необходим и отцовский подход: то есть я тебя буду любить, если ты будешь таким-то, таким-то. Но если будет только один из этих подходов, то будет создаваться дисбаланс в характере: если только материнская любовь, особенно такая всё принимающая, не требующая, то ребёнок, особенно если он к этому расположен, если он сам по себе нетребовательный, вырастет баловнем, человеком, который не умеет себя заставить, слабохарактерным, требовательным к другим, всех во всём обвиняющим вокруг и, в сущности, не умеющим реализовать те данные, которые у него есть.

Очень важно, чтобы присутствовал компонент требовательной любви. Да, конечно, я тебя люблю, но, именно потому, что я тебя люблю, я хочу, чтобы ты был более ответственным, лучше учился, чтобы умел делать усилие над собой, преодолевать себя. Вот чаще всего такая любовь исходит от отца, и если семья неполная, без отца, а, к сожалению, таких семей много, то мать тоже должна это учитывать – необходимость такой любви, требующей, ставящей определённые задачи.

Да, я слушаю вас, добрый вечер! – Скажите, пожалуйста, отец Александр, два таких вопроса: я вхожу в церковную жизнь, но не имею постоянной церкви, хожу то в одну, то в другую, исповедуюсь то у одного священника, то у другого. И второй вопрос: в отношении духовного наставника.

Видите ли, я тут сразу вспоминаю совет владыки Антония Лондонского. Он говорит, что каждый из нас хочет иметь такого духовника, как Серафим Саровский, но поскольку это невозможно, то я думаю, что тут надо исходить из того, что начать с той церкви, которая к вам поближе. Быть может, два, три, четыре раза сходить к священнику, который, вы чувствуете, как-то вас понимает. Во всяком случае, он как-то не груб, не резок, с ним можно как-то общаться. И помнить о том, что в таких ситуациях нас будет учить Сам Господь. Следует вчитываться в Евангелие, вслушиваться в слова молитвословий, не только в домашних молитвах, а и в молитвах Церкви, вслушиваться в проповедь.

И ещё есть одна очень важная вещь: если нет возможности собираться в церкви – да даже и если есть – собираться со своими друзьями втроём, вчетвером, читать Евангелие подряд, читать по нескольку стихов. Хотя бы собираться раз в неделю, говорить об этом, кто как понимает эти места. Хорошо бы пользоваться какими-то пособиями, чтобы присутствовало не только наше человеческое понимание, которое может быть ошибочным, а то, что нам предлагает толкование Церкви.

И вот здесь создастся духовное общение, в котором мы неприметным иногда для нас образом будем получать наставление и ответы на наши вопросы. Даже здесь может быть и исповедь друг другу, можно поделиться какими-то проблемами, вместе об этом помолиться. Это может на первых порах очень помочь. Потому что слишком такое гипертрофированное желание, чтобы обязательно был духовник, не всегда может быть удовлетворено. К сожалению, у нас нет такого количества опытных священников, и нередко бывает так, что люди, действительно опытные, имеющие харизму от Господа вслушиваться, они настолько перегружены, что вновь пришедшим людям уже трудно получить достаточно времени и внимания от таких людей. Так что надо сочетать все эти факторы.

Добрый вечер, отец Александр! Я хотела бы у Вас спросить: как Вы относитесь к тому, что в пятидесятнических церквях практикуются молитвы на незнакомом языке. Если есть действие Духа Святого, почему это не происходит с другими христианами?

Ну, вы знаете, если быть честными, то мы должны сказать, что в первой Церкви, во всяком случае, в первые десятилетия её существования, были различные дары, которые отсутствуют сейчас. Вот апостол Павел говорит: все ли учителя, все ли пророки, все ли говорят языками? Вот мы в нашей Церкви не знаем говорения языками. Мы сами знаем, что сошествие Святого Духа в день Пятидесятницы именно сопровождалось этим удивительным явлением, когда апостолы говорили на разных языках, и люди, паломники, которые приехали из стран рассеяния в Иерусалим на празднование Пятидесятницы, узнавали каждый своё наречие и понимали то, о чём говорили апостолы. И вот такой дар особой молитвы, дар прославления Бога на малопонятном языке, он был в первой Церкви. И это совершенно особенным образом ориентировало людей и открывало их сердце Господу.

Но уже из послания к Коринфянам, первого Послания, 14-я глава и 12-я, видно, что там тоже появлялись какие-то трудности с этим даром. Апостол увещает коринфских христиан, чтобы они молились по одному, много двое, и то если есть тот, кто может это истолковать.

В современной Церкви эти дары начинают вновь оживать, причём не только в пятидесятнических общинах, но и в лютеранских общинах. Мне приходилось с этим встречаться в Норвегии, в баптистских общинах в норвежской церкви, в католической церкви. И если говорить о вере, как говорил Господь, – судить о вере по плодам, то я, как правило, видел положительные плоды: это люди более глубокой веры, более яркой проповеди, как будто их Господь Сам наставлял.

Так что я думаю, что это явление, которое заслуживает внимательного к себе отношения. Во всяком случае, там не было того, что мы часто встречаем, и тогда нам хочется сказать, что это странное психическое явление и прочее. Там совсем нет отделённости от обычных церквей, отделённости от семьи – то, что мы видим в наших сектантских движениях – Богородичном центре или вот в Белом братстве. Так что там это всё-таки нормальные, респектабельные люди. Другое дело, что у них есть какое-то особое знание Господа, особый опыт молитвы. И, когда с ними начинаешь об этом говорить, видно, что они как-то по-другому открываются и очень радостно об этом рассказывают.

Я присутствовал в одной из церквей во время командировки в норвежское Библейское общество на таком собрании, где не вместе, а кто-то один молится, а кто-то растолковывает. И там было очень радостно, это было большое назидание церкви, ещё и потому, что там было много молодёжи, и среди молодёжи присутствовали люди больные, с синдромом Дауна, один человек был сгорбленный такой, и как радостно они принимали участие во всём.

Я помню, как молодой человек, который страдал синдромом Дауна, едва мог читать. Ему дали читать Евангелие посреди всей церкви, он вышел так радостно, запинаясь, с ошибками его читал, но всей церкви было необычайно радостно, что этот человек тоже принимает участие в богослужении. И он тоже понимал, что его все принимают, любят, несмотря на его явные такие несовершенства.

Обстановка любви и приятие друг друга в этой общине, где был вот этот дар языков, как-то очень хорошо характеризует и саму общину и как-то понуждает внимательно, без осуждения, без такого, знаете, отметания с порога отнестись к этому дару. Кто знает, какими путями Господь будет пробуждать нас, так что будем открыты ко всему положительному.