17 ноября 1993 года

Добрый вечер, дорогие друзья.

Тема нашей сегодняшней беседы – любовь в жизни человека, в жизни христианина. Но, конечно, мы все прекрасно понимаем, что любовь – слово очень многозначное. Мы говорим, что любим Бога, любим своего ближнего. Мы говорим, что я люблю свою мать, люблю свою родину. Но я могу сказать, что я люблю какую-то пищу, люблю какую-то книгу или какую-то мелодию.

В греческом языке существовало несколько слов, которые на русский язык мы переводим словом «любовь». Например, было слово «сторге», которое обозначало любовь родителей к детям, было слово «эрос», наверное более нам знакомое, да, оно действительно означало любовь между мужчиной и женщиной, было также слово, тоже нам знакомое, «фили'я», фило'с, – это любовь между друзьями, дружеское расположение к чему-то, что приятно для нас. И, наконец, с появлением Евангелия, с середины первого века в греческом языке, на котором разговаривало тогда практически всё население огромной римской империи, это был общий межнациональный язык, появилось слово «агапе'» – христианская любовь.

Но прежде, чем мы углубимся в эту животрепещущую тему, я хотел бы, совсем ненадолго, вернуться к нашей прежней теме о вере и остановиться, весьма кратко, на двух моментах. Первый вопрос, о котором мне хотелось вам напомнить, акцентировать на нём ваше внимание, – есть ли доказательства бытия Божия. Нужно сразу сказать, что доказательств на рациональном уровне не существует. Нет такого доказательства бытия Божия, подобного доказательству, скажем, теоремы Пифагора. И я думаю, что это есть следствие того, что Бог уважает нашу свободу. Бог предоставляет нам самим придти к решению о Его бытии, искать Его. Но это не означает, что Он нас совсем лишил каких-то признаков Его присутствия, напротив, существует огромное количество свидетельств.

И вот одно из них я хочу привести из высказывания Иоганна Рейнке. Этот человек был биологом, врачом, профессором Геттингенского университета. Он писал следующее: «Надо или закрыть глаза, или признать существование созидательной силы, управляющей природой и сохраняющей её закономерности. Чем больше мы пытаемся проникнуть в тайны природы, тем больше нас пленяет отражение в ней Божества».

И далее этот же исследователь, учёный пишет: «Для человека, затерянного на нашей планете, сущность Божества остаётся глубокой тайной, но наблюдения природы не оставляют никакого сомнения в реальности его существования, одновременно трансцендентного и имманентного, то есть выходящего за пределы чувственного опыта и вместе с тем присутствующего в мире. Эта победа над сомнением и есть то успокоение, о котором говорит святой Августин».

Надо сказать, что наука и религия, вера не противоречат друг другу. Дело всё в том, что предметы религии и науки различны. Наука занимается всегда тем, что можно проверить, измерить, что можно повторить на протяжении нескольких экспериментов, набрать, как говорят учёные, статистику, показывающую, что та или иная гипотеза или теория действительно подтверждается опытом. То, что не подлежит опытному исследованию, не принадлежит и предмету науки.

Скажем, начало мира, происхождение Вселенной – на этот счёт мы можем иметь только гипотезы, и когда говорят о теории, это уже звучит не совсем корректно. Известный учёный физик Шредингер писал об этом следующее: «Само по себе научное мировоззрение относительно природы не содержит ни нравственных, ни эстетических ценностей и оно не может нам сказать ни слова о нашей личной судьбе и о нашем конечном назначении. Оно не может нам объяснить, почему музыка нас очаровывает, почему давно знакомая песня трогает до слёз. Откуда я пришёл и куда направляюсь – таков великий существенный вопрос, одинаковый для всех нас. У науки нет никакого ответа на этот вопрос».

Однако наука и вера, религия дополняют друг друга. Михаил Васильевич Ломоносов, наш гениальный русский учёный, говорил: «Бог дал нам две книги, Библию и Природу, в первой он показал свою волю, во второй – своё могущество». Человек призван к тому, чтобы идти по жизни, имея обе книги. Как мы сказали бы сейчас, что необходима знающая вера и верующее знание.

Знание, которое не оторвано от реальной действительности, от действительности, которую мы ощущаем не только путём нашего научного аппарата, научного исследования, но ощущаем глубоко интуитивно, проникая в тайны окружающего нас мира. Макс Планк, нобелевский лауреат по физике, писал об этом следующее: «Когда религия и наука исповедуют веру в Бога, первая ставит Бога в начале, а вторая в конце своих мыслей. Первая представляет Его как основу, вторая – как венец всякого феноменального представления о мире». Религия и наука, как пишет Макс Планк, нисколько не исключают друг друга, как это полагали раньше, и чего боятся многие наши современники, наоборот, они согласуются и дополняют друг друга.

Самым непосредственным доказательством того, что они не являются несовместимыми, служит исторически и критически установленный факт: величайшие учёные всех времён, как например Кеплер, Ньютон, Лейбниц, были проникнуты глубоким религиозным чувством. Из своего собственного опыта я могу вспомнить Николая Владимировича Тимофеева-Ресовского, о котором, вероятно, многие читали в книге Гранина «Зубр». Николай Владимирович был действительно, по-настоящему, не только верующим человеком, но и человеком церковным. Хотя последнее время он был лишён возможности быть в храме и участвовать в жизни Церкви, но в юности и потом, в долгие годы жизни в Германии, Николай Владимирович со своим прекрасным басом пел в церковном хоре. И вот сейчас уже, когда жил здесь, любил петь «Ныне отпущаещи раба твоего Владыка». Там есть очень красивое басо'вое слово композитора Строкина.

Перед его кончиной, когда я его спросил: «Николай Владимирович, Вы, наверное, хотели бы причаститься, исповедоваться?» – а он довольно уже себя неважно чувствовал – он со слезами сказал: «Конечно, с радостью!». Я привёз к нему отца Александра Меня. Это была удивительная встреча двух замечательных, ярких, удивительных людей. Они проговорили друг с другом в палате на протяжении полутора часов. С теми нашими русскими философами: Франком, Бердяевым, которых отец Александр хорошо знал по книгам, Николай Владимирович просто обедал, пил чай, дружили вместе, когда он жил в Берлине до войны. И это была удивительная, радостная встреча двух вот таких людей. И после исповеди Николай Владимирович причастился. Когда я вошёл в палату, они были очень довольны друг другом, и Николай Владимирович был такой умиротворённый, радостный.

И для меня это был яркий пример действительно замечательного учёного, для которого вопроса противоречия религии и науки не было просто даже с самого рождения. Он родился в верующей семье. Его бабушка очень любила путешествовать по монастырям и брала всегда Николеньку с собою. И он как-то естественно это всё воспринимал: и тот, и другой мир. Ну, а теперь вернёмся к теме любви.

Надо сказать, что, пожалуй, это одно из наиболее часто встречающихся слов в Библии. Мы вспоминаем вопрос некоего законника к Иисусу: «Учитель! Какая наибольшая заповедь в законе?» (Мф. 22:36). Этот вопрос появляется во всех трёх Евангелиях: у Матфея, Марка и Луки. По-видимому, это произвело большое впечатление на каждого евангелиста, и они сочли необходимым привести этот вопрос и ответ Иисуса. Иисус сказал ему: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоей, и всем разумением твоим, сия есть первая и наибольшая заповедь, – и тут же добавил, – вторая же подобная ей: «возлюби ближнего твоего, как самого себя»; на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки» (Мф. 22:37-40).

Как мы видим, любовь начинается с того, что человек любит Создателя мира, любит Его, по-видимому, оттого, что, наблюдая, оглядываясь вокруг себя, видя природу, видя прекрасное творение Его, человек не может не испытывать любви к Богу. Человеку, утратившему дар удивления, дар любования природой, такому человеку трудно придти и к Богу.

Интересно, что люди, любящие горы, любящие альпинизм, они как-то особенно открыты Богу. Я вспоминаю одну заметку в «Комсомольской правде», это было в самом начале шестидесятых годов, о человеке, который имел всего третий разряд, и поэтому друзья не взяли его на восхождение. Погода испортилась, и вот эти альпинисты, которые пошли на гору, это было где-то на Памире, вынуждены были вернуться. Когда они вернулись, то их товарища в лагере не было. Они долго искали его, пробыли там ещё несколько дней, но так и не нашли и считали как пропавшего без вести в горах.

Через год примерно, на следующий альпинистский летний сезон, на эту вершину поднялась другая группа, и в числе свидетельств тех, кто до них уже был на этой горе, они нашли записку, оставленную этим самым пропавшим молодым человеком, не вполне опытным альпинистом, третьеразрядником. В записке было сказано: «Благодарю, – ну скажем, Ивана Петровича, – тренера и Бога за то, что помог ли мне достичь вершины». Самого его так и не нашли. По-видимому, он погиб на обратном пути.

Но статья эта в «Комсомольской правде» была очень большой. В то время она подавалась под таким соусом, что как могло случиться, что наш советский комсомолец, альпинист, спортсмен, как это он вдруг оставил такую странную записку, которая, по-видимому, произвела огромное впечатление на его друзей. Но понятно, что человек, который оказывается в такой странной ситуации, он имеет какой-то особый опыт встречи с Богом. Опыт, который, беря своё начало от любви к природе, от любви к горам, которые так привлекали этого альпиниста, приводит человека, его сердце к Высшему началу, Которое сотворило окружающий нас мир.

И вот мне хочется прочесть всего несколько строк из сто третьего псалма. Этот псалом всегда или читается, или поётся в нашей православной Церкви в начале вечернего богослужения. И там прославляется как раз Творец – создатель неба и земли:

«Благослови, душа моя, Господа! Господи, Боже мой! Ты дивно велик, Ты облечён славою и величием;

Ты положил предел, которого не перейдут, и не возвратятся покрыть землю»

(Пс. 103:1-9).

Меня, во мраке и пыли

Досель влачившего оковы,

Любови крылья вознесли

И просветлел мой тёмный взор,

И стал мне виден мир незримый,

И слышит ухо с этих пор,

И с горней выси я сошёл,

Проникнут весь её лучами,

И на волнующийся дол

С любовью в тверди голубой

И под древесною корой,

Весною свежей и пахучей,

С любовью в листья сок живой

И вещим сердцем понял я,

Что всё рождённое от Слова,

Лучи любви, кругом лия,

И жизни каждая струя,

Любви покорная закону,

Стремится силой бытия

И всюду звук, и всюду свет,

И всем мирам одно начало,

И ничего в природе нет,

А.К. Толстой

Продолжим нашу беседу. Мы только что закончили перед стихотворением Алексея Константиновича Толстого и музыкальным фрагментом разговор о любви к Богу.

Из текста евангельского, о котором мы говорили (Мф. 22:36-40), мы читаем, что вторая заповедь, подобная этой первой, – о любви к ближнему: «и ближнего возлюби, как самого себя».

И вот в Евангелии от Луки мы читаем, что тот человек, который спросил о наибольшей заповеди в законе, «он, желая оправдать себя, сказал Иисусу: а кто мой ближний?» (Лк. 10:29). И дальше следует одна из замечательных, трогательных притч Иисуса.

«На это сказал Иисус: некоторый человек шёл из Иерусалима в Иерихон и попался разбойникам, которые сняли с него одежду, изранили его и ушли, оставивши его едва живым. По случаю один священник шёл той дорогой и, увидев его, прошёл мимо. Так же и левит, быв на том месте, подошёл, посмотрел и прошёл мимо. Самарянин же некто, проезжая, нашёл на него и, увидев его, сжалился, – надо сказать, что самаряне – это тоже верующие иудеи, но из-за того, что исторически население там было не чистокровным, смешанным, иудеи относились к ним, как гражданам второго сорта. И такая неприязнь всегда существовала между ними. И Иисус недаром приводит притчу, где участвует иноплеменник.

И вот этот самарянин, – проезжая нашёл на него и, увидев его, сжалился и, подойдя, перевязал ему раны, возливая масло и вино; и, посадив его на своего осла, привёз его в гостиницу и позаботился о нём; а на другой день, отъезжая, вынул два динария, дал их содержателю гостиницы и сказал ему: позаботься о нём, и, если издержишь что более, я, когда возвращусь, отдам тебе. Кто из этих троих, думаешь ты, был ближний попавшемуся разбойникам? Он сказал: оказавший ему милость. Тогда Иисус сказал ему: иди, и ты поступай так же» (Лк. 10:30-37).

Легко заметить, что Иисус как бы обращает вопрос иначе. Человек спрашивает, кто ближний мне, а Иисус отвечает, кому ты нужен, как ближний. Следовательно, каждый человек, нуждающийся в нашей помощи, нашей поддержке становится нашим ближним, вне зависимости от того, кто он – самарянин, или грузин, или русский, или украинец, или человек любой другой национальности. Если мы можем помочь, даже если это очень трудно, следует приложить все усилия и оказать помощь.

Добрый вечер, отец Александр. Скажите, пожалуйста, в свете заповеди – возлюби ближнего, как самого себя, какой любовью нужно любить себя? Потому что, чем больше себя проверяешь по Евангелию, тем больше понимаешь, что очень далёк от совершенства. Любить себя очень трудно.

Вы знаете, Вы просто предварили то, о чём я хотел сейчас говорить. Поэтому я просто продолжу нашу беседу и надеюсь, что в ней будет содержаться ответ на Ваш вопрос.

Мне хочется привести Вам, в русле нашей беседы, одно место из книги американского священника, психолога Джона Пауэлла «Как устоять в любви». В точном переводе это звучало бы – «Секрет устояния в любви». Эту книгу я сам переводил. Но поскольку «секрет устояния» как-то звучит не литературно, поэтому не очень точное дали название: «Как устоять в любви». И вот, автор пишет:

«Весьма печальным в жизни нашей человеческой семьи является то, что лишь немногие из нас достигают всех своих возможностей. Я согласен с оценкой, даваемой специалистами, полагающими, что средний человек реализует только десять процентов всех своих возможностей.

Он видит только десять процентов красоты окружающего его мира, он слышит только десять процентов музыки и поэзии Вселенной, он обоняет лишь одну десятую благоухания мироздания и вкушает лишь одну десятую прелести быть живым, он лишь на десять процентов даёт открыться таящимся в нём чувствам нежности, удивления и благоговения, его разум охватывает лишь малую часть того, что он мог бы узнать, обдумать и понять, его сердце испытывает лишь десять процентов той любви, которую оно могло бы испытывать, он умирает, так никогда по-настоящему и не узнав, что такое жизнь и что такое любовь. Мне кажется, что это худшее из того, что может произойти со мной».

Автор говорит, конечно, о любви не в том смысле, чтобы иметь, скажем, мужчине очень много поклонниц или женщине очень много поклонников и через это узнать, что такое настоящая любовь. Речь, конечно, идёт совсем не об этом. Предварю нашу беседу и скажу, что речь идёт о том, когда мы открываем сердце своё навстречу Богу, навстречу миру, навстречу ближнему. Именно тогда, когда сердце полностью открыто, мы полностью реализуем этот дар, который нам дан. Без подлинной любви к Богу и ближнему мы как раз и не узнаем, что такое настоящая любовь.

И ещё раз подчеркну, что речь идёт о полноте восприятия мира, а отнюдь не о числе поклонников или поклонниц, и о том, что, как я полагаю, без подлинной любви к ближнему мы как раз и не узнаем, что такое настоящая любовь. Но я должен оговориться, что это моё мнение. А мнение автора книги, отца Джона Пауэлла, идёт дальше этого естественного, вероятно, для каждого христианина утверждения.

Пауэлл говорит об одной важной фундаментальной потребности человека, она прозвучит, вероятно, несколько парадоксально для многих из нас: о необходимости любви к самому себе. В самом деле, если мы читаем внимательно эту заповедь, содержащуюся в Ветхом завете (Лев. 19:18; Втор. 6:5) и повторяемую Иисусом в Новом завете: «...возлюби ближнего своего, как самого себя», то мы видим, что предполагается так, что человек не сможет дать другому больше, чем он даёт самому себе. Он не сможет относиться к другому лучше, чем он относится к самому себе. Но, с другой стороны, смущение и протест против такого утверждения для нас совершенно естественен. В нашем обществе, в нашей культуре имеется как бы эмоциональная аллергия к такому понятию, как любовь к самому себе. На самом же деле речь идёт о том, что это не влюблённость, не превозношение, не нарциссизм, а это радостное приятие самого себя. Это утверждение о том, как хорошо быть мною.

Благодарю о, Господь,

За Океан и за Сушу,

И за прелестную плоть,

И за горячую кровь,

И за холодную воду. –

Благодарю за Любовь.

Марина Цветаева

Здравствуйте отец Александр! Мы несколько раз слушали Ваши передачи, Вы знаете, они оставляют впечатление Новогодней ночи. Это какое-то обновление, с одной стороны, а с другой стороны, это так естественно, и мы так благодарны! И мы всегда стараемся поймать этот момент, когда Вы выступаете. У меня есть один вопрос. Если я правильно понял, то сегодня Вы касались темы христианской любви.

Да.

А не могли бы Вы объяснить следующее: как проблема христианской любви, любви Христа и любви христианина рассматривается в разных христианских конфессиях, в православии, в католичестве, в протестантизме, и какая разница в этом отношении между христианскими конфессиями, как таковыми, и другими религиозными системами – буддизмом, индуизмом и так далее. Вот, можно ли на этот вопрос получить ответ? Большое Вам спасибо.

Вы знаете, что касается любви в разных христианских конфессиях, я затрудняюсь сказать, какая точно есть разница, в чём она конкретно проявляется. Но могу сказать следующее, что когда мы говорим о православии, то мы должны помнить, что в этом случае мы опираемся не только на Священное Писание, но, в значительной мере, всегда присутствует и опыт Церкви – Священное Предание, которое мы черпаем из творений святых отцов, из решений вселенских и некоторых поместных соборов. Там, действительно, я имею в виду творения святых отцов, есть замечательные высказывания по всем аспектам духовной и душевной жизни человека и христианина.

Когда же мы говорим о католиках, то речь идёт о тех католических писателях, особенно современных, которые православному читателю неизвестны. Там имеется более дифференцированный подход, больше определений, больше чёткости, определённости богословской.

Что касается протестантизма, то при рассмотрении всех вопросов больше опора на Библию, на Евангелие, хотя, разумеется, Евангелие присутствует и у православных и католиков. Вот, я бы так ответил на этот вопрос.

Что касается любви, как она трактуется в христианстве, с одной стороны, и в буддизме и других восточных религиях – с другой, то я, пожалуй, постараюсь ответить на этот вопрос в следующий раз, подумав и как-то подготовившись к этому. Я сейчас не готов дать ответ, который меня бы удовлетворял самого. Так что, с вашего позволения, я пока на этом остановлюсь.

Отец Александр, здравствуйте. Меня тоже зовут Александр, правда, не в священном сане, как Вы. У меня такой вопрос, может быть, не совсем обычный: вот мы говорим о любви, о любви к животным, к дереву, к собакам, меньшим братьям нашим. Я был свидетелем того, как очень верующие люди, женщины, которые и неистово кланялись кресту, и молились, как они эту несчастную собаку били. Когда я спросил, почему вы это делаете, это было в монастыре в Белоруссии, они мне сказали: собака не должна быть в храме, потому что надо будет освящать. Я одного из владык спросил: «Владыко, как это?» Он ответил: «Собака животное нечистое». Но меня этот ответ не удовлетворил, а владыку я не очень хотел беспокоить. Вот такой вопрос.

Вы знаете, что касается Вашего вопроса, я тоже сразу вспомнил одну такую неприятную сценку в храме, в котором я служил, у метро Речной вокзал на Фестивальной улице. В морозную, но не ночь, вечер в храм забежала такая же собака, как это бывает часто в мороз, эти собаки бездомные – они как-то бегают, ища спасения от холода. И вот эти же наши замечательные старушки и прочие люди, они вдруг стали на неё топать, кто-то стал даже бить ногами, то есть гнать её всячески из храма. Мне было тоже это очень тяжело видеть.

Но тут нужно сказать следующее, что, действительно, в Библии собака рассматривается как животное нечистое. Но нечистое не в смысле гигиеническом, медицинском, а в ритуальном. Как нечистая рассматривается, скажем, свинья для еды или верблюд для еды, потому, что у него хотя и раздвоены копыта и он жуёт жвачку, но копыта более чем раздвоены, там несколько у него пальцев, опирающихся в землю. И вот такое же отношение к собаке – это было элементом культуры и механически это переносится в нашу действительность, хотя собака для многих людей становится членом семьи.

Можно видеть, что в других христианских странах, скажем в Англии, отношение к собакам совершенно иное, и вообще к животным. Интересно, что к кошке такого отношения нет, потому что канонически кошке разрешается заходить даже в алтарь, как объясняется в служебнике: «зане ловят мышей, которые могут повредить святые дары». Так что к кошке более гуманное отношение именно с этой точки зрения.

Я думаю, такое отношение вошло в нашу жизнь с культурой прошлого века, и на это надо смотреть уже как-то по-новому. Но конечно, это не значит, что собак надо водить в церковь. И надо сказать, что большинство пород собак приспособлено к тому, чтобы жить на свежем воздухе, а не в наших московских квартирах. Я всегда с сожалением смотрю на этих огромных волосатых, лохматых овчарок, которые живут в наших квартирах, и им безумно жарко. Но у многих людей это на уровне вот такого предрассудка.

С другой стороны, я вам должен сказать, что в церквах наших, особенно в сельской местности, где люди больше общаются с животными – не только с собаками, но и с другими животными, – там многие чуткие священники, когда говорят слово пред таинством исповеди, покаяния, они говорят: «кайтесь те, кто жестоко относился к животным». Помню, когда я впервые это услышал, для меня, городского жителя, было как-то до слёз трогательно слышать это от священника в провинции. Так что разные есть отношения, и это одна из задач по смягчению наших нравов.

Вот, хотела вот о чём спросить – в сочинениях епископа Игнатия Брянчанинова из писем его к монахам говорится: «на борьбу ближнего твоего смотри с холодностью, как на дело постороннее для себя, сохраняй благоговение к самой борьбе его и предоставляй всё Богу. Такие борения нужны для искуса и укрепления». Вот многие родители очень многое делают своим детям, не получая взамен той теплоты и той отдачи. Снимая тяготы со своих детей, не развращаем ли мы своих детей? Ведь мы их любим, потому что мы им много отдаём. Мы не даём им возможности себя полюбить, потому что ничего от них не требуем. Но, снимая всё, что им положено пройти в жизни, не развращаем ли мы их, не вводим ли мы их в грех? Вот о чём я хотела у Вас узнать.

Ну, Вы знаете, действительно, в нашей культуре, я имею в виду Советский Союз, Россию современную, у нас очень такое сугубое, какое-то очень страстное попечение о детях. И, по-видимому, действительно, мы переходим где-то грань необходимого. По-видимому, это связано с какой-то общей трудной жизнью у нас и с очень большими требованиями, которые к каждому человеку предъявляются и в смысле получения образования, и в смысле работы, и в смысле быта.

Что же касается ответа детей родителям, то тут, действительно, проблема сложная. Как правило, большинство детей в нашей церкви – но это не дети, это юноши и девушки – они искренне жалуются, что родители их раздражают, что родители пристают. Помню, что моим собственным детям на такие жалобы отец Александр Мень, у которого они в своё время исповедовались, говорил следующее, что, на самом деле, если мы не научимся ладить с родителями, то мы вырастем людьми с плохим характером. Мы учимся ладить с людьми именно на примере своих собственных родителей.

Я примерно такое же говорю, если дети говорят, что у них трудные отношения с родителями. Я должен сказать, что, одновременно с этим, как часто приходится слышать от людей, которым уже где-то пятьдесят, шестьдесят лет, о том, как они переживают, сожалеют, что в своё время дурно относились к родителям, какими они были чёрствыми. Я думаю, что отношение к родителям – это признак взрослости. Эта взрослость, к сожалению, наступает где-то годам к сорока, когда человек понимает, что надо к родителям и быть снисходительным где-то, и быть мягче. Как-то брать на себя какую-то тяготу, ну, как и сказано апостолом Павлом: «друг друга бремена носите».

И не только родителям нести бремена детей, их плохое настроение и какие-то неудачи, но и детям как-то тоже интересоваться родителями. Но, к сожалению, видимо тут какой-то есть общечеловеческий закон. Я думаю, что нельзя отнести это только к воспитанию. Потому что, чем больше живёшь, тем больше видишь, как много вложено в саму природу: человек рождается или очень зацикленным на себе, на свои нужды, или больше думающим о других, так что воспитанием тут мало что исправишь. Я бы ответил на этот вопрос таким образом.

Наше время подошло к концу, помолимся:

Господь и Бог наш, благослови наши сердца, чтобы они были открыты Тебе и друг другу, чтобы мы, Господи, искали того, что Ты понимаешь под словом Любовь, под этим словом, которое мы так часто читаем в Библии. Открой наше сердце, Господи.