– Господи, какой кайф. Всю бы жизнь тут сидела.

Луиза рядом со мной прислоняется затылком к деревянной стенке и издает блаженный вздох. Мы сидим на верхней полке в парилке, окутанные клубами ароматного пара, скользкие от капелек воды и пота на коже.

– У меня обычно получается высидеть тут максимум минут десять, – говорю я. – Ты, наверное, любишь жару.

Впрочем, время я провожу вполне неплохо; последние остатки напряжения покинули мое тело, поскольку не расслабиться здесь невозможно. Эти два часа прошли просто отлично. Луиза так мило стеснялась, когда я поднялась к ней в квартиру. Ей явно не хотелось, чтобы я заходила внутрь, – собранная сумка с вещами стояла около двери, – но я упросила ее устроить для меня небольшую экскурсию по ее жилищу. Отказаться она не могла: что-что, а грубость точно не в ее характере. Это было мне только на руку, поскольку хотелось увидеть ее квартиру изнутри.

– Пожалуй, это самое близкое подобие отпуска, на которое я могу рассчитывать в этом году, – со смешком бормочет она.

Я тоже закрываю глаза и мысленно прохожусь по комнатам в ее квартире. Гостиная; один телевизор, кремовый диван с бежевой накидкой, прикрывающей просиженные подушки, небольшой след от сигареты на левом подлокотнике. Голубой ковер – практичной расцветки, детоустойчивый. Главная спальня. Небольшая, но двуспальная кровать туда все же влезла. Оклеенные узорчатыми обоями стены. Белый встроенный шкаф. Белый же комод с разбросанной по нему в беспорядке косметикой. Кучка дешевой бижутерии, вываливающейся из небольшой косметички – из тех, что дают бесплатно при покупке крема для лица или в подарочных комплектах. Халат, висящий на крючке с обратной стороны двери, – некогда белоснежно-махровый, теперь же безнадежно застиранный и замызганный, с пятнами не то от чая, не то от кофе на рукавах.

Я научилась не упускать из виду ни одной мелочи. Мелочи очень важны, когда возникает необходимость увидеть определенное место. Квартирка у Луизы малогабаритная. Комната Адама – ее я не стала рассматривать внимательно – намного меньшего размера и представляет собой одно сплошное пестрое пятно, но определенно уютная. Обжитая.

– К тому же, – вновь подает голос Луиза, и я, убедившись, что все необходимое надежно сохранено в моей памяти, внимательно слушаю, – сидеть в парилке всяко лучше, чем убиваться в спортзале. Завтра у меня будет болеть все.

– Зато потом ты скажешь себе за это спасибо, – замечаю я.

– Кажется, я уже, – отзывается она. – Тебе спасибо за помощь. И за то, что не стала надо мной смеяться.

Меня охватывает чувство нежности к ней. Нужно признать, держалась она вполне прилично, учитывая все обстоятельства. Во всяком случае, старалась. Я сегодня не стала выкладываться на беговой дорожке в полную силу, не хотела ее смущать. Сегодняшний поход в клуб был затеян не ради моих тренировок, а чтобы заронить мысль о занятии спортом в голову Луизы. Поскольку весь вчерашний день я провела в постели, все суставы у меня занемели, и размяться было приятно, пусть даже и не в полную силу. Мы устроили легкую кардиотренировку, а потом я стала показывать ей разные тренажеры, которые она отважно перепробовала один за другим в соответствии с небольшим комплексом упражнений, который я для нее составила, чтобы заинтересовать ее мышцы.

– А знаешь, вдвоем заниматься куда веселей, – произношу я таким тоном, как будто эта мысль только что пришла мне в голову. – Может, будешь ходить сюда со мной за компанию в твои свободные дни? – Я делаю паузу и, склонив голову, понижаю голос: – И по выходным, когда я буду приходить одна. В смысле, без Дэвида.

Она бросает на меня взгляд, в котором беспокойство мешается с любопытством, но не спрашивает, почему такая секретность. Впрочем, она и не спросит. Мы пока что еще не настолько сблизились.

– Это было бы неплохо, – произносит она после небольшой паузы. – Мне нужно будет чем-то занять себя в этот месяц. Адам едет во Францию с отцом. Я понимаю, что для него это отличная возможность и все такое, и, наверное, это прозвучит глупо, потому что большую часть времени я страшно от него устаю и вроде бы должна прыгать от радости от перспективы провести месяц в одиночестве, но я уже не очень понимаю, куда себя деть, – прорывает ее вдруг. – Завтра у них последний день занятий, он будет в школе до обеда, а потом в пять тридцать его отец за ним заедет. Все закрутилось так быстро, что я пока еще не успела уложить эту идею у себя в голове. – Она вдруг выпрямляется, в ее широко распахнутых глазах мелькает какая-то мысль. – Вот черт. Я же хотела взять завтра отгул, но напрочь об этом забыла. Теперь придется звонить им и умолять.

– Не заморачивайся, – советую я. Ну еще бы она не забыла. Голова у нее была занята совершенно другим. – Позвони и скажи, что заболела. Зачем тебе терять деньги?

По ее лицу пробегает тень.

– Даже и не знаю. – Она бросает на меня взгляд. – Твой муж вчера и так был в отвратительном настроении, не хочу еще его усугублять.

Я принимаюсь разглядывать собственные колени.

– На него иногда находит, – произношу я вслух почти смущенно, прежде чем поднять голову и мягко ей улыбнуться. – Но если ты позвонишь и скажешь, что заболела, это ничего не изменит. К тому же это всего на один день. Для тебя это важно, а им все равно.

– Ну да, – говорит она. – Может, и позвоню.

Мы какое-то время сидим молча, потом она спрашивает:

– Вы давно женаты?

Это безобидный вопрос. Будь мы с ней обычными подругами, она задала бы его куда раньше, но, разумеется, мы с ней совсем не обычные подруги.

– Десять лет, – говорю я. – С моих восемнадцати. Я полюбила его с первого взгляда. Он – моя половинка. Я сразу это поняла.

– Надо же, как рано, – замечает она.

– Может быть. Наверное. Ты знаешь, что он спас мне жизнь?

– Что спас?! – Еще секунду назад совершенно разомлевшая от жары, теперь она смотрит на меня во все глаза. – Ты имеешь в виду, в буквальном смысле или в метафорическом?

– В буквальном. Мои родители в ту ночь погибли.

– Господи, прости, пожалуйста.

Со своими влажными светлыми кудряшками, убранными за уши так, что вода стекает на плечи, она кажется совсем юной. Если она скинет пару-тройку килограммов, лицо у нее будет выглядеть просто потрясающе.

– Ничего страшного, это было очень давно.

– Что произошло?

– Если честно, я не помню о событиях той ночи ровным счетом ничего. Мне было семнадцать, скоро должно было исполниться восемнадцать. Я спала в своей комнате в доме моих родителей в их поместье в Пертшире.

– У твоих родителей было поместье? Настоящее загородное поместье?

– Угу. Фейрдейл-Хаус – так оно называлось. – Чувствую, как интерес Луизы ко мне возрастает прямо на глазах. Ну еще бы: прекрасная принцесса с искалеченной судьбой. – Я же говорила, что у меня никогда не было настоящей необходимости работать. В общем, – я пожимаю плечами, как будто мне неловко об этом говорить, – моя комната находилась довольно далеко от их спальни. Мы были из тех, кому нужно много личного пространства. Во всяком случае, они точно. Они любили меня, но нежными родителями их назвать было нельзя, если можно так выразиться. Впрочем, когда я подросла, то поняла, что в этом есть свои плюсы. Ну, то есть я могла врубать у себя музыку на полную громкость и тайком проводить к себе на ночь Дэвида, ну и все в таком роде.

– И?

Она жадно слушает, но я вижу, что ей не терпится скорее перейти к сути истории – к Дэвиду. Вот и прекрасно. Все равно про пожар я ничего ей рассказать не могу. Все, что мне известно, я знаю с чужих слов.

– Короче говоря, в тот вечер у моих родителей были гости, и дознаватели считают, что к тому моменту, когда гости ушли, они оба были прилично пьяны. В какой-то момент начался пожар и стал быстро распространяться. Когда в два часа ночи Дэвид ворвался в дом, пробрался в мою спальню и вытащил меня на улицу, половина здания уже была в огне. Как раз та половина, в которой мы жили. Я была без сознания. Мои легкие повредило дымом, а Дэвид получил ожог плеча и руки третьей степени. Ему пришлось даже делать пересадку кожи. Думаю, он отчасти потому и пошел в психиатрию вместо хирургии. У него были повреждены нервные окончания. Несмотря на ожоги, он все равно попытался вернуться за моими родителями, но это было невозможно. Если бы не он, я бы тоже погибла.

– Ничего себе, – тянет Луиза. – Потрясающая история. Ну, то есть, разумеется, история ужасная, но в то же самое время и потрясающая. – Она умолкает. – А что он делал там посреди ночи?

– Он не мог уснуть и захотел меня увидеть. Через несколько дней он должен был уезжать в университет. Думаю, это был просто счастливый случай. Впрочем, я стараюсь не слишком часто обо всем этом думать.

Луиза все еще находится под впечатлением, и у меня мелькает мысль, что эта история наверняка слегка задела ее за живое. Заставила почувствовать себя вторым сортом. Наверное, она привыкла чувствовать себя вторым сортом. Может, она сама этого не понимает, но в ней есть природный шик, а люди обычно стараются это приглушить. Я намереваюсь вернуть его обратно.

– Так, пойду-ка я окунусь в бассейн, пока не сжарилась окончательно, – говорю я. Все эти разговоры о пожаре сделали пребывание здесь совершенно невыносимым. – Не хочешь потом зайти в ресторан и взять по салатику? Они здесь у них отличные. Полезные и при этом вкусные.

– Запросто, – говорит она. – Я с тобой такими темпами глазом не успею моргнуть, как снова буду влезать в свои джинсы десятого размера.

– А почему бы и нет?

– Действительно, почему бы и нет?

Она вдохновенно мне улыбается, и я выхожу из душной парилки в благословенную прохладу, чувствуя себя абсолютно счастливой. Она мне нравится. Очень нравится.

Я прыгаю в бассейн и, погрузившись в восхитительно холодную воду, принимаюсь сосредоточенно рассекать ее быстрыми четкими гребками. Мое тело требует нагрузки, движения, связанного с ним выплеска адреналина. Я люблю адреналин.

По пути в кафе, посвежевшие и с высушенными волосами, мы проходим мимо часов, и я бросаю на них взгляд. Уже два.

– Неужели уже так поздно? Погоди-ка, – останавливаю ее я и, присев на корточки, принимаюсь в панике рыться в сумке.

– Что-то случилось? – спрашивает Луиза. – Ты что-то оставила в раздевалке?

– Нет, дело не в этом. – Я с отсутствующим видом хмурюсь. – Телефон. Я забыла телефон. Понимаешь, я не привыкла иметь телефон, но сейчас уже два часа, и если я не отвечу…

Теперь настал мой черед сбивчиво перед ней объясняться. Я вскидываю на нее глаза и выдавливаю улыбку. Выглядит она не очень убедительно.

– Слушай, давай лучше поедем ко мне и перекусим там? Салаты тут, конечно, хорошие, зато у меня в холодильнике есть всякая вкуснятина. Устроим себе маленький пикник в саду.

– Ты знаешь, я лучше не… – начинает она, явно не горя желанием оказаться в моем доме – в доме Дэвида, – но я не даю ей договорить.

– Я потом отвезу тебя домой. – Снова улыбаюсь самой ослепительной, обаятельной и сверкающей улыбкой. – Мы отлично проведем время.

– Ну ладно, – соглашается она после небольшого колебания, хотя я вижу, что ей все еще неудобно. – Давай. Но только ненадолго.

Нет, она положительно мне нравится. Сильная, теплая, остроумная.

И так легко поддающаяся влиянию.