Книга: В её глазах
Назад: 14
Дальше: 16 Тогда

15

Луиза
В машине я пытаюсь завязать разговор и донести до Адели, что могу провести у нее не больше часа: Адама привезут из гостей, куда его пригласили после школы, в пять, и мне надо быть дома к половине пятого самое позднее, но она не слушает. Рассеянно угукает, но сама поминутно смотрит на часы на приборной панели и сосредоточенно гонит машину по узеньким лондонским улицам. С чего вдруг такая спешка? Что это за важный звонок, который она так боится пропустить? На ее лице застыло озабоченное выражение. И лишь когда мы переступаем порог ее дома, она расслабляется. Как ни забавно, в тот же самый миг меня начинает слегка подташнивать. Мне не следовало бы здесь находиться. Совершенно не следовало бы.
– Еще целых десять минут, – с улыбкой говорит она. – Проходи.
Дом у них очень красивый. Просто роскошный. Деревянные полы – добротная толстая дубовая доска, не дешевый ламинат – в коридоре, сбоку ведет на второй этаж изящная лестница. Это дом, в котором легко дышится. Прохладный воздух, основательные старые стены из кирпича. Этот дом простоял более ста лет и без труда простоит еще столько же.
Заглядываю в одну из комнат и понимаю, что это кабинет. Письменный стол у окна. Шкаф с документами. Мягкое кресло. Книги на полках, все как на подбор толстые тома в солидных переплетах, никакого легковесного чтива. К кабинету примыкает уютная гостиная, со вкусом обставленная, но не загроможденная. Светлая и просторная. И нигде ни пылинки. Сердце у меня колотится так сильно, что начинает стучать в висках. Я чувствую себя так, как будто вторглась на чужую территорию. Что подумал бы Дэвид, узнай он, что я тут побывала? Пить кофе с его женой – одно дело, а заявиться к нему в дом – совершенно другое. Возможно, он счел бы оба варианта одинаково безумными. Да и Адель тоже, знай она, что было между мной и Дэвидом. Она возненавидела бы себя за то, что пригласила меня в свой дом. И меня тоже возненавидела бы. Но хуже всего то, что здесь, где у меня нет совершенно никакого права находиться, меня охватывает острая тоска по мужчине-из-бара. Я не хочу, чтобы он ненавидел меня. Придется все ему рассказать. Выложить все начистоту.
Господи, какая же я идиотка. Нельзя было позволять всей этой истории с Аделью зайти так далеко. Но что мне делать сейчас? Не могу же я вот так взять и уйти. Придется остаться на обед, как договорились. К тому же она мне нравится. Она милая. Ни капли не заносчивая и не высокомерная.
– А, вот он где!
Я прохожу следом за ней на кухню; размером она со всю мою квартиру и стоит, наверное, примерно столько же. Гранитные столешницы отполированы до блеска; нигде ни пятнышка, ни следа от кружки. Адель берет в руки маленькую черную «Нокию». Почему у нее такой допотопный телефон? В этом шикарном доме он выглядит чем-то чужеродным. И к чему была эта паническая спешка?
– У тебя все в порядке? – спрашиваю я. – Что такого страшного в том, чтобы пропустить чей-то звонок? Это что-то важное?
– Ой, это прозвучит глупо. – Ее плечи слегка поникают, и она принимается наливать воду в чайник из фильтр-кувшина, чтобы не смотреть на меня. – Я жду звонка Дэвида. Он волнуется, если я не беру трубку, когда он звонит.
Я в замешательстве:
– Но откуда ты знаешь, что он позвонит?
– Потому что он звонит каждый день в одно и то же время. Он беспокоится, вот и все.
Мой дискомфорт от пребывания в их доме, мучительные чувства к Дэвиду – все это как рукой снимает, и я во все глаза смотрю на нее. Эта прекрасная, элегантная молодая женщина в панике несется домой, чтобы не пропустить звонок от мужа?
– Ты должна быть дома, когда он тебе звонит? И как часто это происходит?
– Все не так, как кажется, – говорит она, глядя на меня с мольбой в глазах. – Он звонит всего пару раз в день. И у меня есть мобильник, так что теперь я не обязана быть дома.
Что это – паника или страх? Такое чувство, как будто я получила оплеуху. Что я вообще знаю о Дэвиде? Всего один пьяный вечер – и на этом основании я выстроила весь его характер. В своем воображении. Вспоминаю, в каком плохом настроении он был вчера. Этого в моем образе Дэвида не было. Жены у него, впрочем, не было тоже.
– Это хорошо, – говорю я вслух, складывая руки на груди. – Потому что со стороны это производит впечатление помешательства на тотальном контроле.
Она вспыхивает и кладет в чайник несколько пакетиков мятного чая.
– Он просто хочет быть уверенным, что со мной все в порядке.
– Зачем? – спрашиваю я. – Ты взрослая женщина.
Телефон начинает пиликать, и мы обе как по команде вздрагиваем.
– Может, не будешь брать трубку? Перезвонишь ему потом.
Она смотрит на меня огромными глазами, полными нескрываемого беспокойства, и мне становится стыдно. Это не мое дело. Я улыбаюсь:
– Я просто пошутила. Я буду молчать.
Она торопливо выскакивает в коридор, прижав к уху трубку. Дождавшись, когда вскипит вода, заливаю кипяток в чайник. Из кухни не очень хорошо слышно, но если прислушаться, то можно разобрать обрывки разговора. Теперь я в самом деле чувствую себя как человек, вторгшийся на чужую территорию, но ничего не могу с собой поделать. Любопытство сильнее меня. Слишком уж все это странно. Может, Дэвид ее чуть старше, но не настолько же, чтобы взять на себя роль отца. До меня доносится ее голос:
– Я помню. Сейчас приму. Я просто только что вернулась из спортклуба. Нет, все в порядке. Я заваривала чай. Я люблю тебя.
Что скрывается в этом голосе? Страх? Ничего особенного? Неловкость? Сложно сказать, очень сложно. Может, они всегда так друг с другом разговаривают. Когда она возвращается, я раздумываю, не выскочить ли мне в садик покурить. За время их разговора я не слышала ни одного смешка, но выглядит она намного спокойнее.
– Я заварила чай, – говорю я.
– Отлично. – Она явно не собирается возвращаться к разговору о звонке, а я не спрашиваю. – Возьми вон в том шкафчике тарелки. В холодильнике есть хумус, холодное мясо и очень вкусные фаршированные перцы.
Пока я завороженно разглядываю яства, скрытые в недрах их огромного дорогущего холодильника из нержавеющий стали, она вынимает из хлебницы несколько лепешек питы и украдкой открывает маленький настенный шкафчик. Я оглядываюсь на нее и замираю.
– Ух ты, ничего себе у вас запас лекарств.
– О, у меня легкое тревожное расстройство. – Она поспешно прикрывает дверцу. – Такая уж я, видимо, родилась нервная. Поэтому я так и люблю спорт. Помогает расслабиться.
– И сколько таблеток в день ты принимаешь?
На полочке лежала куча пачек с таблетками, а я придерживаюсь мнения, что лекарства в больших количествах не идут на пользу никому.
– Одну-две. Сколько Дэвид пропишет. Попозже приму. Не на голодный желудок.
Она явно чувствует себя неловко, но мои мысли всегда написаны у меня на лбу. Она производит впечатление совершенно нормального человека. А вот все эти телефонные звонки и таблетки нормальными мне не кажутся. Да еще и ее муж ей сам их выписывает. Не уверена, насколько это соответствует медицинской этике. Внезапно меня охватывает острое желание очутиться где-нибудь подальше отсюда. Не надо мне было на все это соглашаться. Я-то воображала, что у них чудесный, идеальный брак, но теперь, даже увидев этот великолепный дом, я не испытываю зависти. Не завидую даже Адели со всей ее красотой и элегантностью. Совсем не завидую. Этот дом производит впечатление позолоченной клетки. Чем она занимается здесь весь день? Может, моя жизнь и похожа на бег белки в колесе, зато я всегда при деле.
– Давай вынесем все это на улицу и поедим на свежем воздухе, – говорит она, и я понимаю, что тема закрыта.

 

Еда изумительная, после тренировки аппетит у меня волчий, но лучше всего то, что Адель ест вовсе не так, как я себе это представляла. Я-то думала, она из тех женщин, которые объявляют, что объелись, после трех ложек салата, а она набрасывается на еду точно с таким же аппетитом, как и я. Вскоре большая часть принесенного нами съедена, и Адель отправляется на кухню за добавкой хлеба.
– А почему у вас нет детей? – не выдерживаю я.
Не вижу никаких причин, которые мешали бы им их иметь. У них есть деньги, она не работает, и вместе они уже давно.
Адель делает глоток чая, прежде чем ответить:
– Наверное, мы с Дэвидом просто не совпали по времени. Сначала Дэвид хотел, а я была не готова. А теперь все наоборот.
– Биологические часики затикали? – спрашиваю я.
– Наверное. Немного. – Она пожимает плечами. – Но для нас главное – его карьера.
– Для него, возможно, и так, но тебе, наверное, скучно.
Не знаю, зачем я задаю ей все эти вопросы. Не знаю, почему мне хочется помочь ей, но мне этого хочется. В ней есть какая-то беззащитность.
– Я готовлю. Сама прибираюсь в доме. Мне претит мысль о том, чтобы этим занимался чужой человек. Наверное, мне просто нравится роль патриархальной жены. Я хочу, чтобы ему было хорошо.
Не знаю, что на это ответить, и чувствую, как на бедрах выступает пот. Пока она тут готовит, надраивает дом и до седьмого пота упахивается на тренировках, чтобы быть для него идеальной женой, он шляется по барам, накачиваясь спиртным и тискаясь с пухлыми матерями-одиночками.
– О боже, чуть не забыла! – Она вскакивает на ноги и с газельей прытью скрывается в доме.
Господи, что на этот раз? Очередное железное правило, насажденное Дэвидом, про которое она совсем забыла? Что за ерунда происходит в этом доме? Но тут она вновь появляется в саду, сияя и прижимая к груди старую ученическую тетрадь.
– Хотела отдать ее тебе еще в клубе, но потом из-за звонка это совершенно вылетело у меня из головы. Это поможет тебе справиться с твоими ночными кошмарами.
С ума сойти, как она ухитрилась это запомнить? Да, я упомянула о них тогда в кафе, но совсем вскользь.
– У меня они раньше тоже были. Просто ужас какие. Дэвид пытался помочь мне на свой манер, подарил мне одну книжку из букинистического магазина про силу сновидений, но в конце концов мне все равно пришлось проходить терапию и все такое прочее.
– Это после того, как погибли твои родители? – брезжит внутри меня ужасная догадка.
– Нет, еще до. Когда я была совсем маленькой. После того, как погибли родители, у меня тоже были проблемы со сном, но это уже совсем другая история. Давно у тебя эти кошмары? Ты к кому-нибудь с этим обращалась?
Я слегка ошарашена. Господи, сколько же у нас с ней общего. Ночные кошмары. Одинаково скверный вкус на мужчин.
– С самого детства, – делано легкомысленным тоном говорю я. – Наверное, как и у тебя. Мама таскала меня по врачам, но, видимо, ей сказали, что рано или поздно я это перерасту. В действительности же я просто привыкла жить с ними. На моих мужчин это производило убойный эффект. Я вскакивала посреди ночи и начинала бродить с открытыми глазами, точно какая-нибудь психопатка из фильма ужасов, а когда они пытались разбудить меня, я лезла в драку, а потом принималась рыдать как ненормальная.
Я улыбаюсь, хотя назвать эти воспоминания смешными нельзя. Иэна эта моя милая особенность утомляла. Я до сих пор убеждена, что отчасти мы с ним разошлись по этой причине.
– Я потом сама пыталась ходить по врачам, но они сказали, это не настоящие кошмары, потому что я помнила их, и мне не осталось ничего иного, кроме как научиться с ними жить. Снотворное немного помогает, но потом на следующий день чувствуешь себя просто отвратно, к тому же я стараюсь не принимать его, если вечером выпила вина.
О том, что вино я пью каждый вечер, я не упоминаю. Незачем ей об этом знать. Я же не напиваюсь каждый раз в стельку. От бокала-другого никакого вреда не будет, что бы там об этом ни говорили. Французы же пьют – и ничего. Про Францию я думать не хочу. Беременна.
– Твои врачи ошибались, – говорит Адель. – Некоторые люди помнят свои ночные кошмары. Такие, как мы с тобой. Представляешь, какие мы уникумы?
Никогда прежде не видела ее такой оживленной. Ее взгляд прикован ко мне. Глаза горят. Спина выпрямлена. Качаю головой. Я никогда об этом особенно не задумывалась. Они всего лишь часть моей личности.
– Кошмары снятся менее чем одному проценту взрослых, и лишь мизерная доля этого процента помнит их. Уникумы вроде нас с тобой. – Она улыбается, воплощенное счастье. – Просто поразительно, что двое из этой крохотной горстки людей нашли друг друга!
Вид у нее такой сияющий, что меня накрывает очередной приступ угрызений совести. Мне следовало бы уехать домой. Обратно к моей жизни и прочь из ее. Не нужна мне ее помощь. Но я заинтригована. Она же говорила, что у нее тревожное расстройство, а не расстройство сна. Если она такая же, как я, проблемы со сном должны идти в ее списке под номером первым. Я смотрю на тонкую тетрадку, лежащую на столе между нами.
– И каким образом это может мне помочь?
– Тебе нужно научиться контролировать свои сны.
Я против воли начинаю смеяться. Все это звучит как эзотерическая бредятина в духе эпохи нью-эйдж, а я прожженный циник.
– Контролировать?
– Это именно то, что сделала я. Я понимаю, это звучит глупо, но это изменило мою жизнь. Возьми тетрадь. И прочитай, что там написано. Поверь мне, если ты приложишь к этому усилия, не будет больше никаких кошмаров, а будут только потрясающе яркие сны по твоему выбору. Осознанные сновидения.
Беру тетрадь и бросаю взгляд на первую страницу. На ней аккуратно выведенный печатными буквами и подчеркнутый снизу текст:
Раз в час ущипнуть себя и произнести: «Я не сплю».
Взглянуть на свои руки. Пересчитать пальцы.
Посмотреть на часы, отвести взгляд, снова посмотреть на часы.
Сохранять спокойствие и сосредоточенность.
Думать о двери.
– Она твоя?
Перелистываю страницы. Несколько из них исписаны неразборчивыми каракулями, – очевидно, старания хватило только на самое начало; в конце много страниц выдрано. Нельзя сказать, чтобы с ней обращались очень бережно.
– Нет, – говорит она. – Эта тетрадь принадлежала одному человеку, с которым я была когда-то знакома. Но там есть и про меня. Я присутствовала при том, как он научился это делать.
Назад: 14
Дальше: 16 Тогда