Глава 10

В конференц-зале Роспотребнадзора, где проходила пресс-конференция, было не протолкнуться от журналистов с камерами и диктофонами. Слово взял Думченко.

– Сразу расставлю точки над «и», – начал он. – Сегодня днем выявлен больной с атипичной лихорадкой, пневмонией. Был госпитализирован, поначалу не могли определить возбудителя. Врачи больницы предположили одну из форм особо опасной инфекции. Как вы понимаете, это запускает определенные действия со стороны Роспотребнадзора и МЧС. К настоящему моменту возбудитель определен, подобрана схема лечения. А раз уже протокол запущен, мы решили воспользоваться ситуацией и провести внеплановые полномасштабные учения. Когда еще представится возможность? Именно этим обусловлена иллюзия какой-то масштабной эпидемии. Этим, и более ничем. Но иллюзия уже есть, при этом хотелось бы не допустить паники. Поэтому, пожалуйста, обдумывайте вопросы. Порядок как обычно. Представляетесь, называете издание, потом один вопрос. Я или Иван Иванович отвечаем. Времени у нас немного, но на десяток вопросов ответим. Начнем?

Сразу поднялся лес рук с диктофонами.

– Газета «Гудок», Ольга Благая. Вы сказали, что один случай решили использовать как повод для проведения учений по опасной инфекции, но ведь в городе может возникнуть паника? Вы не боитесь, что люди наделают глупостей?

– Именно поэтому мы не стали делать никаких заявлений. Слухи слухами, а информация – информацией. Практика показывает, что чем больше успокаиваешь людей, тем менее адекватно их поведение. У нас ситуация под контролем, каждый занимается своим делом. А вам я предлагаю освещать события именно как учения РПН и МЧС совместно с МВД. Все как на самом деле, только понарошку. Заодно, кстати, оценивается и реакция жителей мегаполиса. Ведь, случись подобное на самом деле, мы должны ясно представлять себе, что от кого ждать?

– Газета «Вечерний клуб», Максим Упорный. Почему больного доставили в обычную городскую больницу, которую сейчас, по слухам, закрыли?

– Максим, не надо собирать слухи. Закрытие хирургического корпуса городской больницы – это легенда по плану учений. Согласно ей бригада «Скорой» доставила больного с тяжелой пневмонией, тот попадает в реанимацию, с ним контактирует персонал приемного отделения, врачи реанимации. Естественно, что весь корпус считается условно инфицированным и закрывается. Больных переводят в другие отделения и больницы. Это согласно плану и приказу организации помощи при выявлении острого респираторного синдрома при особо опасной инфекции. Пока все идет как положено, в установленные сроки укладываемся, все условно инфицированные помещены под карантин.

– Условно? – попытался уточнить журналист.

Его вопрос остался без ответа, Думченко показал лишь указательный палец, напоминая, что у каждого только один вопрос.

– Радиостанция «Москва-река», информационная программа «Отражение», Вика Оловянная. А не слишком ли дорого обходится городу ваша «игра в войнушку»? Поди, в копеечку стоит закрыть целый корпус городской больницы? Во сколько влетают бюджету ваши учения?

– Любая инфекционная болезнь – это война. Тут вы правы. И важно быть всегда готовым к этой войне, слишком дорого обходится именно неготовность. Поэтому хотим мы или нет, но учения подобного масштаба проводить необходимо рано или поздно. Лучше вот так, когда никого заранее не предупредили, тут-то и определяется, кто готов и в чем наши недочеты. Пока их нет. И это хорошо, а не плохо. Считать деньги, и тем более экономить на тренировках и проверках, глупо. Не только глупо, но и граничит с преступной беспечностью.

– Портал «Фельдшер.ру» от независимого профсоюза сотрудников Московской станции «Скорой помощи». Алёна Дворецкая. По нашим сведениям, подготовлен приказ об увольнении бригады, доставившей больного с пневмонией, как вы объясните это? Они действительно в чем-то виноваты?

– Вам лучше задать этот вопрос главному врачу станции «Скорой» Федорову, но его сейчас здесь нет. Завтра или послезавтра мы соберем снова пресс-конференцию и подведем промежуточные итоги учений. Тогда вы и выясните судьбу коллег-фельдшеров. Пока они госпитализированы согласно протоколу как контактные и условно инфицированные. Уволить их до выписки никто не имеет права.

– «Медицинская газета», Марат Набиев. Остап Тарасович, а почему к работе привлекли главного специалиста НИИ чумы Евдокимову? Вы отрабатываете сценарий обнаружения именно этой болезни?

– Марат, в работе штаба принимают участие разные специалисты, а Евдокимова в том числе как отличный специалист-практик. Диагноза мы не называем, так, атипичная пневмония – это определяющая нозология, возбудитель, который мы определяем в настоящее время, к чуме не имеет отношения, но лучше отрабатывать именно такой сценарий, он в максимальной мере позволяет определить все нюансы готовности города к привозу, в том числе и такой инфекции, – соврал Думченко, не моргнув глазом.

– Журнал «Сибарит», Софья Красновская. Как себя лучше всего вести горожанам? У кого есть риск заразиться? Что за возбудитель? Вы ведь так и не назвали его. Это вирус?

– Вашим читателям, Софья, бояться нечего, ведь они не ездят в общественном транспорте. Риска заразиться сейчас нет. Насчет симптомов… Они схожи с гриппом, головная боль, слабость, резкое повышение температуры, кашель, возможно, боль в груди. Обычная острая респираторная инфекция. Наиболее опасна она для детей и стариков. Беда в том, что на нее не действуют ни арбидол, ни кагоцел, ни ингавирин, поэтому сообщите читателям, что принимать эти лекарства – это потеря времени. Пусть сразу вызывают «неотложку». Диагноз быстро определят в стационаре по анализу крови. Температуру можно сбивать, но это не поможет вылечиться.

– Газета «Метро-Экспресс», Иван Сельянов. Скажите, возбудитель идентифицирован? Как он называется?

– К общему сведению, и особенно для представителя «Медицинской газеты», как самой профильной, хочу сообщить, что это один из ротавирусов. Имени ему пока не дали. Этим занимаются в НИИ Габричевского; как только будет полная информация, мы расскажем. А пока проводим внеплановые учения. Их результаты мы тоже вам расскажем в свое время. Посоветуйте читателям в жаркие дни побольше пить минеральной воды с лимонным соком и воздержаться от посещения общественных мест, носить маску. Она защитит от пыли и уменьшит риск заражения.

Олейник прикрыл микрофон ладонью и негромко сказал, повернувшись к Думченко:

– Надо заканчивать, Остап, меня скоро вырвет…

Тот молча кивнул.

– «Московский канал» программы «Надысь» и «Давеча». Сергей Гуртовой. Господа врачи, а сколько дней вы отводите под ваши учения? Как они обычно проходят по регламенту?

– Спасибо за вопрос, Сергей! По приказу Минздрава на комплекс мероприятий отводится от пяти до двенадцати дней, в зависимости от развития ситуации. Сейчас идет первый день учений, точнее вечер. Думаю, за пару дней мы наберем необходимый объем материала, вероятных ошибок и примем решение о дальнейших действиях. Возможно, доведем учения до конца или завершим их досрочно. Сейчас еще рано что-то прогнозировать.

– «ГТРК», «Новости первого», Олеся Черновол. Сколько уже выявлено настоящих больных? Неужели из-за одного человека нужно закрывать корпус на триста койко-мест?

– Во-первых, нам известно уже трое заболевших, а вот количество контактировавших с больными около двух десятков, по примерным подсчетам. С каждым заболевшим будет расти количество контактных, причем в геометрической прогрессии. Поэтому, чем лучше мы подготовимся к распространению инфекции, тем быстрее мы ее локализуем.

– Я Юрий Кравчук, Радио «Страна». Коллега из «Медицинской газеты» мне подсказал, что в первой инфекционной больнице есть законсервированные корпуса для особо опасной инфекции. Зачем нужно было закрывать хирургию в восемьдесят первой?

– Мы решили отыграть вариант, когда больного изначально по ошибке везут не в инфекцию, а в обычную городскую больницу. Такие случаи ведь возможны, вот и приняли решение пойти по такому сценарию. Что странного? – Академик Олейник потер висок. – Давайте заканчивать, господа журналисты. Еще пара вопросов максимум.

– Телеканал «Женский взгляд», Лена Малиновская. Скажите, но поиск температурящих и кашляющих больных на вокзалах, в других общественных местах, – это лишь игра или проводятся реальные мероприятия? О совместных патрулях полиции и медиков уже известно в городе, у нас даже есть видео, снятое очевидцами.

– Все по правде, Лена. Представьте себе, что происходило бы, если бы самая страшная болезнь реально распространялась в Москве. Если человек болен, он заразит всех, с кем окажется в одном помещении. Мы моделируем ситуацию, которая имеет крайне низкую, но не нулевую вероятность.

– Но это на самом деле не чума? – выкрикнул кто-то с места.

Журналисты в зале загалдели.

– Нет, – понизив голос, ответил Думченко. – И не вздумайте, даже «из лучших побуждений», ради ваших проклятых тиражей и рейтингов, брякнуть это слово. Я приложу все усилия, чтобы любого из вас, кто сейчас находится в этом зале, упечь за это как за общественно опасные деяния. Сейчас на выходе каждый даст подписку о неразглашении, в присутствии представителя МВД, генерала Головина. Но даже если вы откажетесь от этого, не дай бог, если прозвучавшее только что слово появится в публикациях или прозвучит с экранов, сроки получите вполне реальные.

– Чушь, нет такой статьи!

– Это вы глубоко ошибаетесь, – раздался от входа голос генерала Головина. – Минуточку, я дойду до микрофона.

Он взобрался на трибуну и тяжелым взглядом окинул притихших журналистов.

– Так вот, вы ошибаетесь, – продолжил он уже в микрофон. – Наверняка известная вам статья двести семь УК РФ. Ее объективная сторона, к вашему сведению, заключается не только в ложном, то есть не соответствующем действительности, сообщении о готовящемся взрыве, поджоге или ином действии, создающем опасность гибели людей, причинения значительного имущественного ущерба, но также иных общественно опасных последствий, например массовых отравлений, распространения эпидемий и прочего. Это официальная информация, можете проверить хоть в вашем любимом Интернете по запросу «объективная сторона преступления статья 207». Официальный диагноз, который вы можете озвучить без риска уголовного преследования…

– Атипичная лихорадка, пневмония, – подсказал Олейник. – Все. Пресс-конференция окончена. Все свободны. Официальный пресс-релиз получите у пресс-секретаря в обмен на уведомление о возможной ответственности за распространение общественно опасной информации.

Руководители штаба ТОРС направились к выходу из конференц-зала. Когда они вернулись в кабинет Думченко, там их уже ждали другие члены штаба, готовясь к продолжению совещания.

Наталья представила Пичугина Головину.

– Это человек, благодаря которому, отчасти, мы добыли известную вам важную информацию, – сообщила она. – Олег Пичугин.

– Очень приятно.

– Виктор Владимирович. – Наталья присела на свободный стул рядом с генералом. – Давайте уточним обстановку на настоящий момент. Пришла информация?

– Конечно, Наталья Викторовна, все у дежурного эпидемиолога, она готовит отчет на девять вечера. Мне прислали результаты допроса раненого казаха, и вам как, с подробностями или конспективно?

– Лучше с подробностями.

– Тогда не выйдет. Протокол допроса лежит в кабинете инфекциониста восемьдесят первой больницы. Ребята мои уехали уже, все вымотались и нервничают. Я получил фотоотчет с протокола, но он написан от руки таким почерком, что со смартфона не прочесть. Так что давайте кратко и своими словами. Согласны?

– Не знаю… Честно говоря, я не могу отделаться от беспокойства.

– По поводу? – уточнил Олейник, услышав фразу подчиненной.

Он пересел поближе.

– По поводу нашей версии о таксисте Ширяеве как о первом зараженном, распространившем болезнь дальше. Кстати, я не познакомила вас, – Наталья жестом указала на Пичугина. – Олег Иванович Пичугин. Он еще и представитель от ФСБ, неофициально. Но их ведомство уже оказало нам своевременную и важную помощь.

– Версию диверсии отрабатываете? – с пониманием кивнул Олейник. – Есть смысл, да. Но Наталья Викторовна, что стало причиной ваших сомнений? Из ФСБ нет никаких данных на этот счет. И я не думаю, что они могли проворонить подобную ситуацию. Это же для них будет еще тот скандал!

– Интуиция, наверное. Что-то не вяжется. Я даже могу объяснить, что именно. Мы как раз с Олегом Ивановичем говорили, но я не довела мысль до конца. Теперь она у меня окончательно сформировалась. Понимаете, Ширяев ни в каком виде не может быть первым заболевшим. В Москве заразиться легочной формой естественным путем просто немыслимо.

– Значит, вы, Наталья Викторовна, тоже поддерживаете намеренное заражение? – Олейник вздохнул. – Не хотелось бы, конечно. Но тогда вас должно волновать не то, что Ширяев не первый, а скорее то, что он может оказаться не единственным.

– Но мы выявили всех пассажиров, кроме одного, – напомнил Думченко.

– Вот! Вот! – Наталья подняла палец. – Вот, у нас уже концы с концами не сходятся! Неужели вы не видите?

– Чего именно?

– Владелец симки, которого не удалось найти, некий Алексей Мартынов. Он не найден даже при содействии ФСБ, и его местоположение неизвестно, насколько я понимаю.

– Верно понимаете, Наталья Викторовна, – подтвердил Головин. – Его нет в базе московской регистрации, паспорт выдан одним из районных отделов Хабаровска, черт знает когда. Единственное, что майор Самотохин успел выяснить – это отсутствие Алексея Мартынова по месту регистрации в Хабаровске и что в списках пропавших без вести его тоже нет. Мы всюду разослали сторожевые листы, но на то, чтобы хоть один из них сработал, наш клиент должен засветиться хотя бы при покупке железнодорожного билета. Согласно записи Пичугина, SIM-карта триангулировалась в последний раз за городом, но не вечером, а утром. Мои оперативники туда еще не добрались. Точнее, добрались, но координаты не точные, там сотовых баз мало, а домов много. Ходят, аккуратно допрашивают. Как что-то найдут, сразу доложат Самотохину, а он мне.

– Так вот, – продолжила Наталья, получив подтверждение своих слов. – У нас было семь рейсов Ширяева. В одном случае три человека, в остальных по одному, согласно записям диспетчера. Нашли всех, кроме Мартынова. Так? Но заболевший у нас, можно сказать, один, если не считать самого Ширяева.

– Этот, как выразился Пивник, «педегас», – хмыкнул Головин. – Простите, Наталья Викторовна.

– Остальные в этой квартире тоже заражены, – напомнил Олейник. – И персонал бригады «Скорой». Мы получили данные смывов, согласно им в квартире на Никитском обнаружена иерсиния пестис. А еще палочка в легких у погибших казахов, только что прислали результаты вскрытия из морга первой инфекционной.

– Я не о количестве зараженных, Иван Иванович, а о линии инфицирования. Очевидно, что на момент стычки один из казахов был уже мертв, а у остальных были силы драться. Логично предположить, что они утром заразились от него, привязали его к кровати и куда-то уехали. Куда неизвестно. Это раз. Эта линия возможного распространения нами пока никак не прорабатывалась. Это первое, что меня беспокоит. Получается, что они заразились, пока возились, привязывали Санбаева. Потом куда-то съездили, и, только вернувшись, спустя часов шесть от момента заражения, приехали, и перерезали друг друга. То есть они все это время находились в инкубационном периоде и заразу не выделяли.

– Да. Ездить они могли куда угодно, на вызов, к примеру, на какой-нибудь тайный утренник с однополыми поцелуйчиками. Или в магазин. Но к этому времени, как вы верно заметили, они, скорее всего, еще не были заразны. Так что вероятность распространения А20 по этой линии мне кажется маловероятной.

– Хорошо, если так, – ответила Наталья. – Но это еще не все. Что, если мы ошиблись в главном? Посмотрите сами, мы Мартынова не нашли. А он, по-видимому, тоже ехал с Ширяевым, причем его вызов был последним за смену. А остальные пассажиры здоровы.

– Хм… – Олейник поправил очки. – Понимаю. Выходит, что либо все пассажиры здоровы, включая Мартынова, а сам Ширяев заразился иным путем, либо заразился только Мартынов и находится неизвестно где.

– Именно так, а умерший от чумы казах, получается, повисает в воздухе.

Над столом воцарилась мрачная пауза.

– Безрадостная картина у вас вырисовывается, Наталья Викторовна, – признал Олейник. – Выходит, что мы целый день гонялись за призраком, а в это время болезнь, по совсем другим каналам, распространялась по Москве.

– Не думаю, – подал голос Пивник. – Были бы заболевшие, кто-то уже бы обгатился в «Скогую». Я бы не стал паниковать ганьше вгемени.

– Моисей Наумович! – возмутилась Наталья. – Вы хотите дождаться, когда на город обрушится шквал вызовов с температурой и кашлем? Когда на «Скорой» пойдут задержки по два-три часа? Тогда нам придется не один корпус перепрофилировать, а больше половины клиник. А дальше что? Закрыть город? Вы забыли, что в Москве больше двадцати миллионов жителей, включая гостей Каждый выявленный больной это как минимум десятки контактных!

Пивник выкатил на нее рачьи глазки, но не нашелся, что возразить.

– Позволите высказаться? – спросил разрешения Пичугин. – У меня возникла более радужная, если так можно сказать, версия.

– Поделитесь, – кивнул Олейник.

– Возможно, все концы с концами как раз сходятся. Я думаю, что никакой Мартынов не вызывал таксиста Ширяева и не ехал с ним. Куда проще предположить, что некогда приобретенная им SIM-карта, которую он кому-то отдал, бродит по Москве из рук в руки, от одного приезжего к другому, и, в конце концов, оказалась в руках казаха, умершего на…

– На Никитском бульваре, – подсказал Головин.

– Да, спасибо. В смысле, что это он, казах, а не Мартынов, вызвал такси.

– Интересная идея, – согласился Олейник. – выходит, я прав, и мы гоняемся за призраком. За призраком этого Мартынова. А настоящий больной – казах? Интересно…

Ему, как коренному москвичу, эта мысль раньше попросту не приходила в голову, так как он сам и все его знакомые, имея российские паспорта, всегда покупали SIM-карты на свое имя. Только после слов Пичугина он прикинул, сколько в Москве обитает людей с гражданством Казахстана, Таджикистана, Узбекистана, и все ведь пользуются SIM-картами, купленными кем-то для них. Такой вариант, никому из руководства штабом не пришедший в голову, мог быть более чем вероятен.

– Это можно легко проверить, – с улыбкой сообщил Головин и набрал номер Самотохина.

Переговорив с подчиненным, он вернулся за стол и сообщил:

– Похоже, Олег Иванович прав. Дело в том, что адрес, куда Ширяев отвез последнего клиента, и адрес, по которому произошла поножовщина, совпадают. Никитский бульвар, дом двенадцать. И более того, на этого Мартынова, оказывается, зарегистрировано еще целых пять SIM-карт. Похоже, он оказывал услуги по их покупке для людей, не имевших российского гражданства и, соответственно, российских паспортов. Согласно данным от мобильного оператора, которого уже, по распоряжению Следственного комитета, подключили к содействию, три из пяти телефонов были отключены в одном месте и в одно время. В загородном поселке. В том самом, где мои люди сейчас пытаются отыскать след Мартынова. Четвертый телефон отключился тремя часами ранее, а пятый не выходил на связь с сотовыми вышками уже длительное время, его можно выкинуть из головы.

– Лихо закручен сюжет, – констатировал Олейник. – И что это нам дает?

– Ничего хорошего, – хмуро ответила Наталья. – Получается, что, если придерживаться нашей рабочей версии, дескать, Ширяев первый зараженный от первичного источника, то он заразил всего одного пассажира. И этот пассажир – казах с симкой Мартынова.

– Да. Но это, я думаю, прекрасно! – Олейник улыбнулся. – Тогда получается, что мы выявили всех, и всех, если так можно выразиться, блокировали. Все они либо в карантине, либо мертвы.

– Все верно. – Наталья кивнула. – Но это лишь в том случае, если принятая нами рабочая версия верна. А я в этом глубоко сомневаюсь.

– Причины? – заинтересовался Головин.

– Во-первых, низкая вероятность такого события. Получается, что Ширяев отработал смену, возил людей, близко с ними общался, но заразил почему-то всего одного пассажира, причем последнего.

– Он мог быть не заразным всю смену, – предположил Олейник. – Вы же прекрасно знаете, что протекание чумы состоит из двух стадий, из которых только вторая…

– Безусловно, это возможно, – согласилась Наталья. – Но вероятность низка. И ее значительно снижают другие факторы. Так, во-вторых, нам неизвестен первичный источник заражения. Любому специалисту понятно, а неспециалисты сейчас поймут, что для возникновения легочной формы чумы в ее первичном варианте нужен больной во второй стадии сепсисной чумы. В Москве.

– Нда. Представить такое сложно, – согласился Олейник.

– Точнее, невозможно, – уточнила Наталья. – И эта невозможность вынуждает нас принять очень скользкую версию о неком диверсанте, распылившем аэрозоль в салоне автомобиля Ширяева.

– Не такая уж она скользкая. – Олейник покачал головой. – Ширяев в тяжелом состоянии, в реанимации. Казах умер. Они могли заразиться одновременно, около двадцати одного часа вчера. Но у казаха, в силу каких-то причин, болезнь могла развиваться быстрее, вот он и умер быстрее.

– Может, он СПИДом болен был? – прикинул Пичугин. – Низкий иммунитет. Он же нетрадиционной ориентации, вполне возможно. Я читал, что у этих ребят все болезни протекают быстрее, чем обычно.

– Тогда версия с терактом становится основной! – заявил Головин. – И надо оповещать ФСБ по официальным каналам, а не как сейчас, негласно.

– Пожалуй. Зато не надо ломать голову над поиском природного источника заражения. Вы, генерал, тогда этим и займитесь, – велел Олейник. – Полностью избежать утечки нам все равно не удалось, а сотрудники ФСБ не будут на каждом углу кричать слово «чума».

– Люди есть люди. – Наталья нахмурилась. – У них есть родственники, близкие, знакомые, друзья. Даже если они не скажут слово «чума», они позаботятся, чтобы близкие люди покинули Москву. Это сложится с блуждающими слухами…

– В ФСБ серьезные люди работают, – возразил Олейник. – В любом случае генерал прав. Сообщить о таком мы обязаны. Заодно ФСБ, возможно, поможет нам понять, кто именно был целью диверсии и кто ее совершил.

– Кхе… – негромко кашлянул Пичугин. – Простите, но мне тоже нужно сделать звонок.

Наталья глянула на него и отвела взгляд. Она прекрасно понимала, кому именно собирается доложиться ее новый знакомый. Но, несмотря на всю неприязнь к Ковалеву, даже на ненависть к нему, она не могла проецировать это чувство на Пичугина. Он, безотчетно, потом и на осознанном уровне, вызывал у нее симпатию. Весьма сильную. И голос не был главной причиной для этого. Хотя… Слишком уж он был похож на голос другого, очень дорогого ей человека.

Пичугин поймал взгляд Натальи лишь на миг, но сердце его сжалось. Он понимал, что ее чуть заметно выраженное недовольство связано с неприязнью к Ковалеву, но чем вызвана такая нелюбовь, он не понимал. Ясно было, что корень зла лежит где-то далеко в прошлом. Вот только не хотелось всякий раз об этот корень спотыкаться.

Они с Головиным покинули кабинет, а в коридоре разбрелись в разные стороны, чтобы не мешать друг другу. Пичугин набрал номер Ковалева, дождался, когда тот ответит, и вкратце доложил, что удалось выяснить в штабе ТОРС.

– Похоже, это все же диверсия, Максим Константинович. Мнение специалистов фокусируется именно на этой версии. Похоже, впрыск аэрозоля в салон такси. Они к этой идее пришли. Но не понимают, кто мог быть целью террориста. Сидят, головы ломают.

– Ты не говорил им про Бражникова?

– Нет, конечно, права не имею.

– А… Ну да. Я о твоей догадке доложил Трифонову, в смысле официальному куратору проекта, бункер вскрыли, Бражникова и его людей эвакуировали в карантинные боксы. Я уверен, что официальный куратор сам доложит, но к утру. А до утра у тебя есть возможность выслужиться перед штабом ТОРС. Ловишь идею?

– Можно рассказать о Бражникове?

– Если посчитаешь нужным. Лишнего не говори. Скажи, смена в бункере. Все было заперто. Всех вывезли, всех локализовали. Все в ведении военных медиков. Они же проведут обеззараживание. Официальные данные получат от специалистов Министерства обороны и из медицинского ведомства.

– Но его личность можно выдать как возможную мишень диверсанта? Иначе для них вообще нет смысла в этой информации. А так, некая секретная разработка, рука врага.

– Ты сам-то в этом уверен? – с иронией поинтересовался Ковалев.

– У меня мало данных для выводов, – признался Пичугин.

– Вот и добывай данные. Я для этого тебя связал со штабом ТОРС. Мне нужен не гипотетический террорист, которого, возможно, не было, и даже вероятнее всего не было, а реальный источник заражения Бражникова. Эта информация нужна мне лично, и для меня лично она очень важна. Понятно?

– Вполне. Выходит, вы не рассматриваете версию с аэрозольным баллончиком, распыленным в машине?

– Бражникова нет в списке пассажиров, – весомо заявил Ковалев. – И ни с одним из найденных пассажиров он не мог контактировать. Не его круг. Бабы какие-то левые, педераст-проститутка, мажоры малолетние.

– Выходит, цепочка?

– Выходит, так. Или, наоборот, всех заразил Бражников. Но как и когда? Ведь все пассажиры Ширяева здоровы.

– Кроме казаха.

– Да. Но у кого аналитический ум, у меня или у тебя? Так что давай рой. А мне давай результаты.

– Хорошо, понятно.

Положив трубку, Пичугин задумался, взвешивая, стоит ли вообще говорить о Бражникове. Выходило, что стоит. Иначе… Собственно, иначе тоже было можно, но неожиданно свалившаяся симпатия к Наталье диктовала свою линию поведения. Несвойственную Пичугину.

Он вздохнул и вернулся в кабинет.

Там все были куда больше на нервах, чем когда он выходил. Олейник горячо спорил с Натальей, Думченко вставлял редкие реплики, остальные озадаченно наблюдали за происходящим.

– Вы настаиваете на своей версии, Наталья Викторовна? – вопрошал Олейник.

– Да. Я уверена, что все было наоборот. Что первым заболевшим является не Ширяев, что Ширяев, наоборот, является последним заболевшим, заразившимся от того, о ком мы ничего не знаем. Именно поэтому, а не из-за «низкого иммунитета», летальный исход у казаха наступил в районе полудня, а у Ширяева не наступил до сих пор. Казах заразился раньше! И не от террориста, а от природного источника! Надо лишь понять, где и как.

– Почему же мы ничего не знаем? – пробурчал Думченко. – Казах пока является единственным заболевшим из контактных с Ширяевым. Получается, что либо Ширяев заразил казаха, либо казах Ширяева. Третьего не дано. При всем уважении. Если исключить, что гомосек может быть болен СПИДом и потому так быстро у него развилась клиника, то выходит, что он заразил таксиста. Тогда вопрос – откуда взялся этот казах? Где он заразился и как?

– Я согласна с этим, – устало ответила Наталья. – Но вы посмотрите картину! Если заражение казаха и Ширяева произошло одновременно, около двадцати одного часа, то в девять утра только закончился инкубационный период, и лишь к настоящему времени, то есть к полуночи, должна наступить продрома. А у нас уже летальный исход!

– Не совсем верно, – Олейник шутливо погрозил пальцем. – Есть случаи, когда инкубационный период длится шесть часов, и тогда это вписывается в картину.

Наталья мысленно сжала кулаки от бессилия. Похоже, собственную версию, которая менее лицеприятна, ей продавить не удастся.

– Хорошо. Да, такие случаи известны, – согласилась она. – Но мы не имеем ни малейшего понятия, от кого заразился казах, если он заразил Ширяева. Вы представляете себе террориста, который заразил гея, занимающегося проституцией? Но если не террорист, то какой вообще мог быть источник? Учитывая, что у обоих легочная форма чумы?

– Они азиаты. Иногда живут скученно, – заметил Пивник.

– Да полно вам! – Наталья поморщилась. – Невозможно это в Москве. Вам ли не знать? Кто-то заразился от животного. Понимаете? От животного! Иначе я не могу представить себе развитие легочной формы. Но по Москве не бегают чумные суслики, и зараженную чумой верблюжатину не привозят!

– Хотелось бы, чтобы не бегали, – хмуро произнес Думченко. – Но если их кто-то специально завез?

– Все равно маловероятно. От суслика на человека может перепрыгнуть блоха-переносчик. Но при ее укусе возникнет бубонная форма чумы, никак не легочная. А тут раз, и пневмония!

– Но вы зря отвергаете септическую форму, – заметил Олейник. – Допустим, откуда-то взялось зараженное животное. Тот же суслик. Сейчас лето, и он может выжить. У нас есть группа азиатов. Что, если они, банально, поймали этого суслика с целью употребления в пищу? Пока потрошили, вот вам и септическая форма чумы. Нет?

Наталья задумалась.

– Тогда и злой умысел не обязателен, – поддержал версию Пивник. – Суслик мог попасть в Москву случайно. В тганспогте, напгимег. Или с дальнобойщиками. Чегез блох загазил согодичей. Некую популяцию. И вот вам кагтина. В Москве кгыс много…

– То есть вы считаете, что зараженных больше нет? – с хмурым видом уточнила Наталья. – Что умерший казах является первичным? Потрошил суслика? А потом заразил Ширяева? Я готова допустить любую глупость, но интуиция подсказывает, что все не настолько абсурдно. Ситуация с сусликом возможна там, в Азии, на Алтае. Такие эпизоды известны, и там ведется профилактическая разъяснительная работа с населением. Но чтобы тут, в Москве? Вероятность меньше одной миллионной. Тут, слава богу, полно еды, кто тут будет ловить сусликов? Там их едят от голода. Или наоборот, как на Алтае, там мальчик больного зверька пожалел…

– Кому полно, а кто голубей в парках ловит, – пробурчал Головин. – Участковый недавно поймал за этим занятием четверых строителей из Таджикистана.

– Голубей, а не сусликов! – отмахнулась Наталья. – Я все же думаю, что казах куда-то ездил и оттуда привез болезнь. И пока мы это не выясним в точности, будем тыкаться, как слепые щенки. Моисей Наумович, пасюки, которые живут в подвалах, не переносят чуму. А черных крыс у нас нет.

– Вполне вероятная версия, – кивнул Олейник. – Давайте пока примем ее и не будем метаться попусту.

Наталья предпочла умолкнуть. Она была очень высокого мнения об Олейнике, но, когда дело касалось безопасности людей, она могла отвергнуть любой авторитет. В данном случае ей показалось, что Олейник, может быть неосознанно, просто устав, выбрал версию, требующую наименьшего вмешательства, наименьшего контроля и наименьшего приложения сил. Но переубеждать его в этом сейчас не имело смысла. Говорит, против глупости сами боги бороться бессильны. Олейник, конечно, не глуп. Но против упрямства порой бороться еще тяжелее, чем против глупости.

– Я предлагаю пока закончить, – предложил Думченко. – Все устали. Давайте, наверное, оставим контроль дежурным, а сами по домам. Но всем быть на связи. Чуть что, мухой сюда. Мозговой штурм предлагаю пока закончить. Все устали и несут ахинею. Будут новые данные, будем принимать меры. Мы пока вынуждены бежать за болезнью вслед, а не опережать ее.

Наталья поднялась из-за стола и, несколько демонстративно, на взгляд Пичугина, покинула кабинет. Он поспешил за ней, но догнал уже в коридоре.

– Не расстраивайтесь, – посоветовал он.

– Вы сами-то на чьей стороне, Олег Иванович? – напрямую спросила Наталья.

– Я? – Пичугин несколько опешил.

– Да, вы. Какого черта вы ляпнули про этот дурацкий СПИД, которому нет никаких подтверждений? Все устали, а вы им зацепку, мол, все спокойно, все хорошо, мы контролируем ситуацию.

– Простите…

– Мне не раскаяние ваше нужно, а понимание, на чьей вы стороне.

– На вашей, конечно, – непроизвольно сорвалось с губ Пичугина.

– Точно? Что вы доложили Ковалеву?

– Обстановку. Но вы же понимаете, он не станет трепаться. И родственников у него нет.

– Да уж. Это неудивительно.

– Вы его сильно не любите, – заметил Пичугин.

– А вы?

– Он меня здорово выручил, когда было совсем плохо.

– Да, это он умеет. Загнать в угол, а потом протянуть руку помощи. Ладно. Вы, судя по сказанному на совещании, действительно хороший аналитик. Хоть и не медик. И если вы действительно на моей стороне, предлагаю вам помочь мне доказать свою правоту. – Наталья дважды сделала акцент на слове «действительно», как бы не давая Олегу пойти на попятную.

– С радостью!

– Тогда поехали!

– Куда?

– В восемьдесят первую больницу, – ответила Наталья. – Что-то мне подсказывает, что в материалах допроса или в материалах от бригады «Скорой» есть какая-то зацепка. Там мы попробуем найти ответы на важные вопросы. Да, нужно получить разрешение на использование экспериментального комплекса. Будет глупостью не использовать столь удачный момент.

Она взяла чистый лист, быстро написала докладную и отнесла сперва Олейнику, который наложил резолюцию: «В связи с эксклюзивностью ситуации не возражаю», и положила на стол перед Думченко.

– Остап Тарасович, простая формальность, но без нее я не могу начать лечение по экспериментальной методике. Вы ведь не против?

Думченко взглянул на бумагу, увидав подпись Олейника, кивнул.

– Работай, все нормально.