Господин Президент!

Не закрывайте уши только потому, что к Вам обращается незнакомец!

В своем послании Конгрессу от 8 января прошлого года Вы выдвинули требование об освобождении всех нетюркских народов Османской империи. К ним несомненно относится армянский народ. От имени этого народа я и обращаюсь к Вам.

Будучи одним из немногих европейцев, видевших собственными глазами ужасную гибель армянского народа, которая началась в процветающих городах и на плодородных полях Анатолии и закончилась уничтожением его жалких остатков у берегов Евфрата и в бесплодной каменистой пустыне Месопотамии, я осмеливаюсь привлечь Ваше внимание к тем картинам бедствий и ужасов, которые проходили перед моими глазами в течение почти двух лет и которых я никогда не забуду.

Я обращаюсь к Вам в тот момент, когда союзные с Вами правительства готовятся в Париже к мирным переговорам и будут определять судьбы мира на многие десятилетия вперед.

Но армяне — всего лишь маленький народ в числе многих; переговоры же будут вестись о будущем больших и более прославленных государств. Поэтому вероятно, что на фоне эгоистических целей крупных европейских государств, стремящихся к власти, будет оттесняться или отодвигаться в сторону значимость небольшой и уже крайне ослабленной нации, и армян будет ожидать то же пренебрежение и забвение, которое так часто выпадало на их долю в ходе истории.

И это было бы поистине прискорбно, потому что ни один народ земли никогда не становился жертвой такой несправедливости, как армяне. Это — вопрос христианства, это вопрос всего человечества.

Армянский народ как таковой не принимал участия в этой военной кампании, ему просто не дали возможности это сделать. Армяне стали жертвами этой войны.

Когда турецкое правительство весной 1915 года приступило к осуществлению своего чудовищного проекта уничтожения с лица земли двух миллионов армян, руки их европейских собратьев во Франции, Англии и Германии были обагрены собственной злосчастной кровью, которую они проливали потоками в печальной слепоте своего недопонимания, и никто не помешал мрачным тиранам Турции в осуществлении тех мучительных истязаний, которые могут сравниться лишь с действиями обезумевшего преступника.

Так, они погнали целый народ: мужчин и женщин, стариков и детей, беременных женщин и грудных младенцев в пустыни Аравии с единственной целью — обречь всех на голодную смерть.

В Европе давно привыкли считать Сибирь одним из самых негостеприимных мест на земном шаре, и быть приговоренным жить в тех краях считалось самым суровым наказанием. И все же, в Сибири есть плодородные земли, и климат там здоровый, несмотря на зимние холода.

Но что такое Сибирь по сравнению с пустынями Месопотамии? На обширных пространствах не увидишь ни травы, ни деревьев, ни домашнего скота, и только изредка попадается скудная растительность. Здесь нет людей, хотя бы сколько-нибудь наделенных чувством сострадания. На многие мили тянутся серые глинистые равнины, голые пустыни, камни и скалы, обвалившиеся берега рек, опаленные безжалостным солнцем. Нескончаемые осенние дожди, холодные зимние ночи, оставляющие после себя покров изморози. Кроме двух широких рек, здесь нет других источников воды. В редко встречающихся маленьких деревнях едва кормится горстка арабских бедуинов, которые живут в крайней нищете и на любого постороннего человека смотрят как охотник на желанную добычу.

Из своих жилищ, в которых они жили более двух тысяч лет, из всех частей страны, с каменистых высокогорных перевалов, с берегов Мраморного моря и из пальмовых оазисов юга армяне изгнаны в эту пустынную котловину под предлогом — звучащим как издевательство над человеческим разумом — необходимости найти им новое место жительства.

Мужчин убивали во множестве, бросали в реку закованными в наручники и связанными друг с другом веревками и цепями; спускали со склонов гор со связанными руками и ногами; женщин и детей продавали на публичных торгах; стариков и подростков гнали по улицам смертоносными ударами палок на принудительные работы. Навеки замарав руки этими преступлениями, их мучители на этом не останавливались и продолжали преследовать народ, лишенный своих вождей и представителей, выгоняя людей из городов во все часы дня и ночи, поднимая полуодетыми с постели; они жгли селения, разоряли дома, разрушали церкви или превращали их в мечети, уводили скот; у них отбирали осла и повозку, из рук вырывали хлеб, отнимали детей, вынимали золото из волос и изо рта.

Чиновники, офицеры, солдаты и пастухи соревновались друг с другом в своей дикой жажде крови, выволакивая из школ девочек-сирот для своего скотского наслаждения. Они избивали дубинами беременных или умирающих женщин, не способных уже идти, пока те не падали посреди дороги, умирая в пыли, которая превращалась под ними в кровавую грязь.

Путешествующие по тем дорогам в ужасе отводили глаза от колонн высланных, которых подвергали дьявольским зверствам, а потом, остановившись в постоялых дворах, они находили новорожденных младенцев, выброшенных в навоз, и видели улицы, усыпанные руками, отрубленными у мальчиков, осмелившихся протянуть их в мольбе к своим истязателям.

Караваны высланных, уходивших с родины, из высокогорной Армении, насчитывали многие тысячи человек; по прибытии на окраины Алеппо их оставалось всего несколько сотен, а поля были усеяны почерневшими и распухшими трупами, которые отравляли воздух зловонием и валялись повсюду, обезображенные и обнаженные, потому что одежду их украли; или же, связанные цепями спиной к спине, они плыли по Евфрату, становясь пищей для рыб. Иногда конвойные, глумливо смеясь, сыпали немного муки в исхудавшие руки умирающих от голода людей, а те жадно облизывали их, и это лишь ненадолго отдаляло момент их смерти. Но и прибывших в Алеппо не оставляли в покое: под непонятным предлогом войны, который никто не может оправдать, уже поредевшие толпы людей, изнуренных болезнями и лихорадкой, гнали без передышки босиком за сотни миль по дорогам, раскаленным от зноя, через каменистые ущелья, по холмам без дорог к полутропическим болотам, в пустыню, где не было ничего.

Здесь они умирали: их убивали курды, обворовывали надсмотрщики, их расстреливали, вешали, травили, резали, душили, топили; они умирали от эпидемий, от жажды и голода, разлагались и становились добычей шакалов.

Дети плакали так, что умирали от плача, мужчины сводили счеты с жизнью в скалах, матери кидали своих малышей в колодцы, беременные женщины, как безумные, с песней бросались в Евфрат.

Они умирали всеми смертями, возможными на земле во все времена.

Я видел обезумевших людей, поедавших собственные экскременты, женщин, жаривших трупы своих новорожденных детей, девушек, разрезающих еще не остывшие тела своих матерей, чтобы найти в кишечнике проглоченное золото, спрятанное таким образом от алчных надсмотрщиков. Многие лежали в развалившихся караван-сараях в кучах совершенно разложившихся трупов, безразлично ожидая смерти: сколько еще можно было продлевать свою жалкую жизнь, выискивая зерна в лошадином навозе или питаясь травой?

И все это — всего лишь малая часть того, что я видел собственными глазами, что мне рассказывали мои знакомые или случайные попутчики и что я услышал из уст самих высланных.

Господин Президент! Если Вы перелистаете те страшные каталоги ужасов, собранные лордом Брайсом в Англии и Иоганнесом Лепсиусом в Германии, об этих чудовищных событиях, то увидите, что в моих словах нет преувеличения. Но если предположить, что эти картины ужаса, о которых слышал весь мир — за исключением Германии, которую обманули самым бесстыдным образом, — Вам уже известны и находятся в Ваших руках, то по какому праву я обращаюсь к Вам с этим призывом?

Я делаю это по праву сопричастности ко всему человечеству и во имя исполнения данного мной святого обещания.

Когда в пустыне я обходил лагеря высланных, когда сидел в их палатках, на циновках рядом с изголодавшимися, умирающими людьми и ощущал в своих руках их умоляющие руки, тогда их священники, которые провожали в последний путь многие сотни погибших, заклинали меня выступить в их защиту, если я когда-нибудь вернусь в Европу.

Но страна, в которую я возвратился, бедна: Германия — побежденная нация. Мой народ сам находится на грани голода, улицы полны нищих и горемычных. Могу ли я просить народ, который в скором времени не будет в состоянии спасти самого себя, о помощи народу еще более неимущему? Во мне никогда не утихнет голос совести и человечности: вот почему я пишу Вам обо всем этом.

Это письмо — духовное завещание. Голоса тысяч погибших говорят моими устами.

Господин Президент! Этот народ претерпел безмерную несправедливость. Я прочел все, что было написано об этой войне. Я тщательно навел справки об ужасных событиях, пережитых всеми странами мира, о битвах, превратившихся в чудовищные бойни, о кораблях, разнесенных на части торпедами, о воздушных бомбардировках городов, о леденящих душу кровопролитиях в Бельгии, о страданиях французских беженцев, депортированных немцев и военнопленных в Сибири, о страшных болезнях и эпидемиях в Румынии. Но здесь идет речь о том, чтобы исправить несправедливость, какой не подвергался ни один из этих народов: ни бельгийцы, ни англичане, ни сербы, ни русские, ни румыны, ни даже сами немцы, которые тоже немало пострадали за эту войну. Возможно, только дикие племена в древности имели подобную участь.

Здесь речь идет о нации высокой культуры, с богатой и славной историей, внесшей неоценимый вклад в искусство, литературу, науку. Из этого народа вышло много выдающихся, талантливых, глубоко религиозных личностей, замечательных священников. Речь идет о христианском народе, сыновья которого рассеяны по всему миру, а многие из них долгие годы живут в Вашей стране, господин Президент. Это люди, говорившие на всех языках земли; их жены и дочери привыкли сидеть в качающихся креслах за изящно накрытым столом, а не скорчившись возле ямы, вырытой в песке пустыни. Это искусные купцы, талантливые врачи, ученые, художники, честные и счастливые земледельцы, сумевшие сделать землю плодородной, и чья вина состояла единственно в том, что они были беззащитны, что они говорят на языке, отличном от языка их преследователей, и исповедуют другую веру.

Каждый, кто знаком с событиями этой войны в Анатолии и внимательно следил за судьбой армянского народа, знает, что все обвинения, с большим коварством и усердием выдвинутые против армян, есть не что иное как отвратительная клевета, сфабрикованная бесчестными правителями для прикрытия учиненного ими безумного, жестокого насилия и несовместимая с духом правдивости и человечности. Но даже если бы эти обвинения были обоснованными, они ни в коем случае не оправдывали бы столь жестоких действий, которым подвергали сотни и тысячи невинных людей.

Я не обвиняю в этом ислам: дух каждой великой религии благороден, и поступки некоторых магометан заставляют нас краснеть от стыда за определенные действия европейцев.

Я не обвиняю простой народ этой страны, чья душа глубоко честна; но я думаю, что каста властителей, направляющая его, никогда за всю историю не будет способна сделать его счастливым, после того как она полностью уничтожила нашу веру в их способность стать цивилизованными и навсегда лишила Турцию права управлять сама собой.

Господин Президент! Вы должны поверить в мою беспристрастность, поскольку я говорю с Вами как немец. Мой народ был глубоко дружественен Турции и тем самым навлек на себя обвинение в соучастии в чудовищной охоте на людей. Но немецкий народ ничего не знал об этих преступлениях.

Если его правительство, которое всегда решительно выступало против невообразимой жестокости этих событий, в чем-то и виновато, то только в незнании психологии турок и в том, что оно имело слабость чисто по-человечески тревожиться о будущем своего народа.

Я не отрицаю, что слабость — это тоже вина, когда речь идет о жизни целых народов. Но горький упрек в том, что непростительно было допущено выселение, должен относиться не только к немецкому правительству.

В Берлинском трактате от июля 1878 года вся Европа дала самые надежные гарантии того, что она будет защищать спокойствие и безопасность армянского народа. Но выполнялось ли когда-нибудь это обещание? Даже массовые убийства, проводимые при Абдул-Гамиде, не заставили Европу задуматься: она продолжала в слепой алчности преследовать свою выгоду и не потрудилась защитить гонимый народ. В условиях перемирия между Турцией и союзными с Вами странами, подписания которого с волнением ждали армяне, рассеянные по всему миру, «армянский вопрос» был едва упомянут.

Неужели эта недостойная игра повторится вновь, и армянам придется снова извлечь уроки разочарования из прошлого? Будущее этого маленького народа не должно быть отодвинуто на задний план эгоистическими замыслами и претензиями великих государств.

Господин Президент, спасите честь Европы!

Совет Народных Комиссаров России признал право армян на самоопределение, и их народные делегаты в Париже провозгласили независимость Армении.

Но народы не должны довольствоваться признанием этого права, потому что армянская территория в Турции — это равнина, превращенная в пустыню, куда уже не смогут возвратиться две трети ее жителей. Было бы непоправимой ошибкой не отделить навсегда российские армянские области от России и не соединить их с армянскими провинциями Анатолии и Киликии, сформировав таким образом одну страну, свободную от турецкого господства и имеющую выход к морю. Только так может быть достигнуто новое равновесие, необходимое для того, чтобы не только вернуть на родину многочисленных беженцев, поселившихся по ту сторону русской границы, но и возродить жизнь в опустевших городах и деревнях.

Недостаточно, господин Президент, чтобы Вы знали о страданиях этого народа. Недостаточно, чтобы Вы дали ему государство, в котором дома разрушены, поля опустошены, а жители убиты.

Эта страна настолько истощена, что уже не сможет подняться своими силами. Торговля расстроена, ремесло и промышленность ослаблены до предела. Уничтоженные человеческие ресурсы никогда не восстановятся. Огромные богатства, которые жестокие поработители в своей неутолимой алчности накопили, присвоив имущество выселенных, очень малый залог.

Многие тысячи армян силой обращены в ислам, тысячи детей похищены, тысячи увезенных женщин превращены в рабынь в турецких гаремах. Всем этим людям должна быть гарантирована возможность вновь обрести свободу.

Все жертвы преследований, которые возвращаются в родную страну, прожившие два года и более в пустыне, должны получить компенсацию за понесенные убытки. Сирот необходимо принять и вырастить. Что необходимо этому народу, так это любовь, которой он был так долго лишен. Все это будет признанием, со стороны всех нас, нашей вины.

Господин Президент! Гордость не позволяет мне просить за свой народ. Я не сомневаюсь в том, что он, восстав из бездны скорби, найдет в себе силы способствовать будущему искуплению мира, даже если ради этого придется идти на жертвы.

Но я осмеливаюсь вступиться за армянскую нацию, которая была так чудовищно унижена. Ведь если и после этой войны не будут признаны и по мере возможности вознаграждены ее ужасные страдания, эта нация будет навсегда потеряна.

С жаром человека, который видел неописуемый позор их страданий и сам переживал его в своей душе, я поднимаю голос от имени этих несчастных, чьи стенания был вынужден слышать, не имея возможности помочь, чьи страшные смерти бессильно оплакивал, чьи кости усеивают пустынные берега Евфрата и вновь становятся живой плотью в моем сердце, побуждая меня говорить с Вами.

Однажды я уже стучался в дверь к американскому народу, когда принес в Ваше посольство в Константинополе письма-прошения от выселенных из лагерей Мескене и Алеппо, и знаю, что это было сделано не зря.

Я не надеюсь получить ответ на это письмо, но если Вы, господин Президент, действительно приняли как основной принцип своей политики высокую идею защиты угнетенных народов, то Вы непременно почувствуете, что и в моих словах звучит мощный голос — единственный, который имеет право быть услышанным во все времена: голос человечности.

Армин Т. Вегнер

Несчастье армянского народа — небывалое событие в этой войне, да и, пожалуй, во всей истории человечества. Совершенное здесь преступление было настолько чудовищным, что его эхо, потрясающее даже во время войны, проникло через границы во все страны, но только не в сердце Германии. Даже когда после перемирия свидетели этих невиданных событий пытались призвать к ее совести, она, все еще ослепленная и оглушенная собственной болью, оставалась глухой к этим ужасам, соучастником которых, пусть даже невинным, она бессознательно стала.

И вот выстрел из пистолета неизвестного армянского студента, который сразил бывшего турецкого министра внутренних дел, и связанный с ним судебный процесс еще раз направил взоры всего мира и впервые взоры немецкого народа на самую кровавую страницу мировой войны, и правда стала очевидной: систематическое истребление целого народа младотурецким правительством. В удивительном повороте событий случилось так, что обвиняемый — страдающая и молчаливая жертва под тяжестью стоящих за его спиной фактов — невольно сам стал обвинителем, и на скамье подсудимых нет больше Согомона Тейлиряна, а есть обагренная кровью тень мертвеца, глубокое подтверждение того таинственного положения, когда виноват не убийца, а убитый! Но даже фигура Талаата-паши не дает постигнуть весь смысл этого судебного процесса.

Оба — хрупкий армянский студент и широкоплечий турецкий государственный деятель — отходят на задний план перед ужасной бедой целого народа, уничтоженного почти наполовину, народа, который поднимается из своих могил и простирает свои истлевшие руки против ужаса войны, против жестокости своего палача и еще раз с трибуны этого процесса кричит на весь мир о своем невыразимом горе.

Именно это сделает данный процесс одним из самых памятных, когда-либо имевших место в Германии. Ибо сила событий, разбираемых на нем, оказывает такое ошеломляющее воздействие, что присяжные заседатели вопреки явному насильственному умерщвлению выносят оправдательный приговор, и он, несмотря на все старания сделать его неполитическим, разрушает преграды, которые тянутся до трибуны человечества, и его приговор становится приговором всемирно-исторического значения.

Сам Согомон Тейлирян — только символ, атом, в котором концентрируется боль третированной расы, которая в отчаянной самозащите совершает свое возмездие. Его судьба подобна судьбе его товарищей по несчастью, она одна из сотен тысяч, повторяющихся одинаково, с теми же мучениями и страданиями. Если бы автор этих строк также был приглашен свидетелем на этот процесс, мог выступить, то он подтвердил бы все описанные на этом процессе события; они лишь частица того, что он видел сам и что действительно произошло. У меня нет желания повторять здесь эти факты. Это довольно часто делалось другими, в том числе мной, и о них ясно говорится в каждой строке этого сообщения.

Не так подробно говорилось о роли, которую сыграл в этих трагических событиях бывший турецкий министр внутренних дел. Суд, который не был государственным, чтобы выносить решение об армянском вопросе как таковом и о его зачинщиках, а только об одном отдельном поступке, не мог поставить перед собой задачу расширения судебного следствия более чем требовалось, чтобы вынести справедливое решение в отношении поступка Тейлиряна. Таким образом, исследование вопроса, является ли Талаат объективно виновным, не было доведено до конца, так как судья и присяжные заявили, что они и без того убеждены в том, что Тейлирян считал бывшего турецкого министра ответственным за преступления. Но очевидно и на сей раз, что правда с трудом пробивает себе дорогу.

Одно только показание армянского епископа Балакяна проливает такой недобрый свет на поведение Талаата, что можно сказать, что в ходе разбора дела было представлено достаточно материала о том, что Талаат прекрасно осознавал значение своих приказов. После полного изучения всех поддающихся проверке фактов в этом нет никакого сомнения! Защита представила намного более весомые доказательства для непосредственного исследования, а среди приглашенных свидетелей находились немецкие офицеры высокого ранга, которые должны были дать очень важные показания против Талаата. Их свидетельства, а также наиболее важные депеши Талаата, из которых основные были представлены в оригинале во время процесса, вкратце приводятся в дополнении к настоящему сообщению. На основании этих депеш каждый может судить сам, хотел ли Талаат лично уничтожения армян. Но если бы даже этих документов не было, сам факт, что Талаат во время указанных событий являлся министром внутренних дел, был бы достаточен. В этом качестве он был на переднем плане как исполнительный орган младотурецкого правительства, чтобы претворить в жизнь известные решения, принятые турецким министерством и начатые комитетом «Единение и прогресс», имевшие целью уничтожение армян. В его руках находилась исполнительная власть, и уже на основании этого никак нельзя утверждать, будто Талаат не был лично виновен в уничтожении армян.

Поэтому нельзя сказать, что судьба была несправедлива к турецкому государственному деятелю, покарав его смертью за его долю вины перед армянским народом. Ибо его преступление было настолько ужасным, что даже поступок убийцы, который мы, разумеется, отвергаем как кровавое злодеяние и о котором сожалеем как о любом насильственном акте, нам кажется избавлением, посредством которого отчаявшаяся натура освободилась собственными силами. Да, я склоняюсь к мнению, что если над народами существует высшая власть, то мы должны поверить, что это была воля самой истории, которая убила Талаата, свершив над ним казнь руками одной из его жертв.

По-человечески понятно, что как турецкие, так и немецкие сторонники бывшего османского правительства не без волнения встретили оправдательный приговор. Однако это никоим образом не оправдывает их дикие оскорбления в адрес немецкого правосудия, которое в высшей степени доказало свою объективность. Непонятно также, когда, извращая обстоятельства, они называют поступок Тейлиряна «трусливым», хотя он своим поступком доказал, что был исполнен героическим желанием пожертвовать жизнью ради спасения народа, в то время как действительно не нужно никакого мужества министру, чтобы из своего кабинета одним росчерком пера послать целый народ в пустыню!

Не могут умалить ужасную несправедливость по отношению к армянскому народу также все те резкие обвинения, которые выдвигают перед ним, чтобы найти причину этих ужасов в его собственном поведении. То, что армяне на русском фронте доносили о передвижениях турецких войск или что армянские солдаты перебегали к врагу, — может быть правдой. Ведь это вполне понятно после того, как десятками лет они подвергались жестокой эксплуатации со стороны своих господ и были вынуждены идти на это из-за бессовестных, неумолимых мер вплоть до начала мировой войны. Нечто подобное произошло в центральных державах с польскими и чешскими полками, однако никто у нас не подумал о том, чтобы наказать невиновных, скажем, сбросить все польское население Германии в Балтийское море или же обречь на замерзание чешское население Австрии на высокогорных перевалах, на ледниках Тирольских Альп.

Таким образом, никогда нельзя простить преступление, совершенное по отношению к армянскому народу в целом. В цивилизованной стране было бы воспринято как варварская жестокость, если бы излишне истязали изобличенного убийцу; насколько же хуже, когда это делается в отношении сотен тысяч невинных стариков, женщин и детей! А ведь они были сыновьями, матерями и отцами того самого армянского народа, о солдатах которого Энвер-паша еще несколько месяцев назад в известном месте заявил, что они в высшей степени отличились на полях сражений, и их смелость и верность вызывали в турецкой армии огромное восхищение. Тем не менее все снова и снова, даже после оправдательного приговора, пытаются оправдать совершенную несправедливость тем, будто депортация армянского народа была мерой, вызванной «военной необходимостью», за осуществление которой руководящие органы не несли ответственность. Но разве забыли, что Малая Азия — часть света, которая по протяженности далеко превосходит немецкое государство? А как объяснить принудительную депортацию армянского населения из Западно-анатолийских вилайетов, где его численность была слишком мала, чтобы представлять опасность, и которое мирно и безупречно трудилось на расстоянии сотен миль от театра военных действий? И разве американский посол Моргентау не предложил великодушным образом переселить в Америку выселенный из Турции народ? Разве недостаточно уже того факта, что турецкое правительство отклонило это предложение, чтобы показать, что так называемая необходимость военных мер, как правило, была предлогом при «поселении в пустыне», ничтожной формулировкой, чтобы скрыть самое кровавое преступление этого века, целью которого является полное уничтожение трудолюбивой и высококультурной расы?

Никто не будет возлагать за это ответственность на религию ислама, и ошибаются те, которые утверждают, будто это делали друзья Армении. Рядом с Христом, Буддой, Лао-Цзы стоит также учение Мухаммеда, и если эта религия на самом деле сыграла какую-то роль в этих событиях, то только потому, что религией ислама злоупотребляли в этих целях. Разве с учением Христа поступили иначе, когда государства Европы злоупотребили Его изречениями, чтобы от Его имени вести коварные и разбойничьи войны против беззащитных народов своих колоний? Но в данном случае суд вынес свой приговор относительно не двух религий, хотя и проблема, по которой принималось решение, в конечном счете была этической, а не политической, а относительно двух сил, которые с древнейших времен находятся в непримиримом противоречии друг с другом: насилия и законности, преступления и человечности.

Это облегчающее зрелище, торжество справедливости, когда мы видим, как здесь, несмотря на кровавое злодеяние человека, выносится оправдательный приговор, вопреки заключающемуся в этом противоречию. Так как этот оправдательный приговор означает прежде всего полный и потрясающий протест той политике, которая присвоила себе право обращаться с целым народом как с убойным скотом, даже хуже — как с бесчувственными камнями. Это нашло наглядное выражение в волнующих речах защиты, и если, несмотря на редкое единодушие, с которым пресса приветствовала этот приговор, были возражения, что судьи и присяжные находились под влиянием своих чувств, то в оскорбительном характере этого утверждения было заключено печальное непонимание человеческой натуры.

Ведь то, что они в своей груди уделили место чувствам, достойно высокой похвалы, так как во время всех тех ужасных событий мы постоянно слышали, что все решалось с позиции силы, в интересах государства или по военной необходимости, но никогда — человеческим сердцем! Политика или право, которые не продиктованы человеческим сердцем, являются лишь ложными названиями бессовестности и жажды к власти. Если даже Талаат был твердо убежден, что его мысли направлены только на благо своей страны — «любовь к отечеству», которая мнит себя вправе совершать такие ужасные злодеяния, — то зло не имеет ничего общего с действительными интересами народов, это не только неблагородное чувство, а кровавый фетиш, преступление.

Это никоим образом не является осуждением турецкого народа. Турецкая нация в целом не может нести ответственность за уничтожение армян. Она не только не хотела этих ужасов, а многие ее представители в высшей степени не одобряли их. Об этом свидетельствуют официальные документы германских консулов, в которых немало доказательств того, что турецкие чиновники отказывались выполнять приказ своего правительства, ужасные последствия которого они себе ясно представляли. Но они являются друзьями армянского народа на том же основании, на каком они являются друзьями турецкого народа, насущные потребности и душевное богатство которого они чувствуют не меньше, и они перестали бы быть друзьями армянского народа с того момента, когда он счел бы себя вправе совершать подобные ужасы, какие совершал Талаат. То, что их сочувствие к армянскому народу в данный момент сильнее, объясняется только тем, что несправедливость, которую перенес этот народ в войне, была больше.

Да, эта несправедливость была такой безмерной, что я могу без колебаний утверждать, что, если это правда, что страдание освящает человека, то армянский народ, даже если бы он не обладал упорным прилежанием, глубокой одаренностью и культурой, которые выделяют его, если бы у него был тот подлый характер, в котором обвиняют его враги, и пусть бы он даже совершил более низкие поступки, чем те, которые ему приписывают, — я говорю, что даже тогда этот народ был бы освящен на все времена — под сокрушительной силой его бесконечной боли, боли, которую он перенес!

Матфей, глава 2

Вы, слуги народов!

С гор Малой Азии снова доходят до нас отголоски ужасов. С того момента, когда правительство младотурок приняло жестокое решение уничтожить население Армении, словно саранчу, ни на минуту не прекращались бури, повергшие эту страну в огонь и смывшие ее кровью. Последние остатки беженцев были мошеннически лишены последнего клочка земли, и все те, кто стал невольным свидетелем этого опустошения, должны вновь содрогнуться от жутких картин жестокости, которые, подобно кошмарному сну, будут вечно тревожить человеческую душу.

Что же сделали победоносные державы Запада, чтобы защитить от полного уничтожения этот маленький народ, истязаемый за свою веру и дух? Разрешите мне Вам, главам этих государств, напомнить о громких обещаниях и поручительствах, которые Вы давали Армении во время войны. Разрешите мне напомнить еще раз Вам и всему миру слова Клемансо, премьер-министра Франции, обращенные к Армении 14 июля 1918 года, что союзные правительства всегда будут считать своим долгом заботиться о судьбе этой страны согласно законам человечности и справедливости. А разве воздух не наполнен еще громкими словами Пуанкаре, с которыми он обратился к патриарху католических армян в Киликии — словами, которые так быстро изгладились из его памяти? Ллойд Джордж, Роберт Сесил не замедлили последовать его примеру, а ведь каждый из них подписал не одно воззвание за свободу Армении! Бриан, Дешанель, Орландо, Соннино, Вильсон — так много громких имен, которые, подобно параду великолепных мундиров, проносятся мимо нас, оставляя позади себя хохот пустого эха в разочарованных душах.

Результатом таких торжественных клятв, следовавших одна за другой, явился священный крестовый поход?! Новые грабежи, голод, резня следовали за кровавыми событиями войны в Караклисе и Александрополе, в 1921 году — ужасы Памбага, Сасуна, в 1922 году — последняя резня и насильственные переселения в области Ангоры. Не выполняется ни один пункт Севрского договора; не выполняется даже теми, кто навязал этот закон турецкому народу, причем выполнение Договора угрожает судьбе Турции не меньше, чем судьбе Армении его невыполнение! За уничтожением армянских и сирийских христиан следует уничтожение греческого населения, подобно тому, как когда-то турецкая администрация проводила уничтожение собак в Константинополе, которых доставили на одинокий остров в море, где они погибли от голода и жажды. Смирна сожжена дотла. Блистающий город на Средиземном море, богатство и сокровища, которые накапливались столетиями в результате прилежания и труда христиан, ныне — дымящийся холм из пепла. Как враги Армении, которые являются также и врагами человечества, стараются с достойным сожаления упорством убедить нас в том, что остатки этого народа сами лишили себя последнего добра и прибежища, оставшихся им после ужасных разрушений войны. Не означают ли леденящие кровь сообщения английских и американских путешественников то, что банды мракобесов и здесь играют в свои дьявольские игры, пользующиеся одобрением варварской власти, и постоянно призывают на помощь стихийные бедствия, чтобы скрыть последствия своих преступлений?

Но если даже все это и верно, то как это доказывает вину тех, кого убили, повесили, уморили голодом в тюрьмах? Нет, грудные дети и матери невиновны, виновата их кровь. Именно это превратило их в мишень для жестокой ненависти их преследователей. Такую охоту на толпы беглецов в горящем и оккупированном врагами городе не может себе представить обычное человеческое воображение. Джон Клейтон, корреспондент Чикаго Трибюн, описывает этот ужас:

«Непостижимые сцены разыгрывались на улицах и в доках. Новая жизнь рождалась на камнях набережной или на толстых досках портового мола. Одна женщина, тяжелый час которой настал тогда, когда она с трудом прокладывала дорогу к лодке, которая должна была увезти ее, протискивается через ворота с новорожденным в руках, а двое маленьких детей цепляются за ее подол. Сразу после этого ее вместе с маленьким семейством поднимают на борт корабля. Но ее мужа, который находится в призывном возрасте, берут под арест, чтобы позже отослать в глубь страны. Другой, с больной женой на спине, был задержан у последнего шлагбаума. Он кладет свой груз на камни набережной и просит дежурного турецкого офицера пропустить его. Взглядом ужаса искажается лицо женщины, которую два английских матроса доставляют на борт на носилках из парусины, в то время как ее муж присоединяется к другим заключенным. С увеличением потока людей усиливается паника. Дети спотыкаются, падают, и их затаптывают до смерти. Барьеры закрываются на одну минуту, пока подходит другой корабль. Крик ужаса вырывается из толпы, готовой к наихудшему; им кажется, что ворота спасения могут навсегда закрыться».

Наши глаза, пробегающие по этим печальным строкам, не рискуют следовать за ними до конца. Мы видим людей, которые, обезумев от ужаса, толкают друг друга в воду, видим море, полное утопающими, которые плывут за кораблями, напрасно пытаясь спастись, и их окоченевшие тела прибой выбрасывает на берег. Ночь, покрытая огненными пятнами, воет от ужаса, из горящих домов выскакивают мужчины, женщины и дети, чтобы попасть с распростертыми руками в ужасные объятия пулеметов. Крик убиваемых сквозь мрак доходит до тишины европейской ночи, и все это сопровождается тем глубоким молчанием, которое еще хуже, чем крик, предшествующий ему. Нетрудно представить себе, что имело место в глубине страны, и все это происходило в присутствии европейских кораблей, перед глазами их войск? Куда гнали бесчисленные толпы через ущелья гор? Что стало с людьми, предназначенными для принудительной работы на улицах, которым не разрешалось иметь крышу над головой, и им отказывали в пище, когда они были больны, чтобы поскорее они умерли? Из берегового песка рек собаки выкапывают искромсанные тела, и дневник, который вел доктор Вард для американского общества помощи об этих событиях, каждой своей страницей похож на таблицы учета в скотобойнях наших больших городов, в которых подсчитывается забитый скот.

Джон Клейтон рассказывает в другом месте своего сообщения о прекрасном поступке молодого турка, который вопреки жестокости своих соплеменников взял под защиту больного беглеца. И добавляет: «Если весь мир будет содрогаться в смертельных конвульсиях, надо думать о маленьком поступке каждого, если не хочешь сойти с ума».

Ах, это голос любви, который несомненно живет в глубине души этого народа, но который всегда нас обманывал, когда мы ему верили, и который опять нас должен обмануть, пока этот народ находится под жестокой рукой ислама, отдан во власть толпы диких карьеристов, не знающих никаких законов, кроме гнусного страстного влечения к власти и богатству. Поэтому это скорее не ярость турецких армий, родину которых корыстный Запад не менее сильно желает расчленить, чем Турция Армению, и которые взволнованы ужасным отступлением греческой армии — а позиция цивилизованных государств мира, которая нас возмущает. Это — Европа, которая постоянно пытается заменить одну несправедливость другой и не скрывает свою радость по поводу этой победы, одержанной ценою крови десятков тысяч невинных женщин и детей, Европа, которая предпочитает вести ростовщическую торговлю с их мучителями, чем спасти остатки изгнанного человеческого племени от гибели.

Вот как государства-победители Запада выполняют свои торжественные обещания? Недостаточно того, что Вы, называющие себя мудрыми слугами своих народов, принуждали во время войны истекающий кровью армянский народ стать добровольцами, Вы еще мешали молодой армянской республике дать приют избежавшим резни беженцам. Вы допустили, чтобы несовершеннолетних детей выбрасывали из американских сиротских приютов, чтобы уничтожали остатки населения Вана, далекого от того, чтобы стать опасным для правительства Ангоры, скорее всего, оно играло роль вьючных животных для своих турецких господ. Франция, занявшая Киликию только потому, что ей нравились ее плодородные равнины и хлопок, по Ангорскому договору отдала Турции на произвол снова эту провинцию, то ли из-за нефти, то ли из-за каких-то других выгод. 150 000 армян, которые, поверив на слово Французской республике, вернулись туда, снова были переданы своим прежним мучителям. Когда же, наконец, и у Вас проснется сознание того, что мировые ценности не взвешиваются на весах мелких торговцев, чтобы также и в Вашей крови заговорил голос: «Не нефть, не хлопок, а человек»! Разве не та же самая Франция неоднократно объявляла всему миру, что она совершила прошлый поход только для того, чтобы защитить свободу малых народов? Где же свобода малых наций? Ах, враги мои, как нам стыдно перед таким голым цинизмом и гнусной болтовней? Разве не сама Франция поставляла Турции оружие, которое стреляло и в сердце Армении, разве не Англия снабжала кораблями, которые высадили греческое войско на побережье Малой Азии?

А Америка, та страна, на которую возлагалась надежда стольких преследуемых наций, было ли для ее парламентов и государственных деятелей глубокое страдание этого народа больше, чем желанным призывом к войне, его окровавленный саван — больше, чем окрашенная тряпка, которой они водили перед своими собственными обманутыми народами, как перед мирно пасущимся быком, чтобы поднять их на борьбу за правое дело? Как охотно хотели бы мы, которые никогда не желали торжества плохого, увидеть на Вашей стороне победу справедливости, а находим ложь и алчность там, где Вы осмелились назвать себя совестью мира! Вы, повелители Запада, не можете оправдаться тем, что не могли предвидеть кровавые последствия, вызванные Вашим эгоистичным поведением. Когда отчаявшаяся и сокрушенная Германия впервые допустила то преступление, то народы мира вскрикнули, полные возмущения от такого безответственного равнодушия. Что же сделали Вы, руководители государств-победителей? Должны ли мы при виде все новых ужасов поверить в то, что справедливость навсегда исчезла с лица земли и что страны Запада сами себя осудили?

Вы, в распоряжении которых находятся войска и земные богатства, можете высмеять чувства тех, кто борется за счастье отверженных. Это не может ввести в заблуждение тех, которым врожденное чувство говорит, что жалость душевная назначила их судьями над властью, и что их отчаявшимся и слабым языком говорит сам глас народов.

Если после этой войны и была какая-либо страна, достойная сочувствия всего мира, то ею является Армения и ее судьба. На границе между Ближним Востоком и Западной Европой, у подножия тех гор Кавказа, который история назвала мостом народов, еще с давних времен на долю этого народа выпала героическая задача быть посредником двух культур. Эта задача, такая же роковая, как и этот народ, окруженный восточными варварскими ордами, оказала решительное влияние еще с ранних веков на культуру Запада. Это печальный и постыдный акт глубокого распада Европы, когда мы позволили превратить в пустыню именно эту страну, а ее жителям, изгнанным из своих очагов, влачить жалкое существование под чужим небом. Ненависть и безрассудство разрушили мост народов, потрескавшиеся опоры которого торчат из болота разложения. Но даже если после стольких разочарований Армения больше и не ждет, что мирные переговоры относительно стран Востока, для обсуждения которых уже второй раз собрались державы мира, принесут ей удовлетворение, она все равно не прекратит верить в свое освобождение. Потому что для тех, кто с такой ревностной любовью привязан к своему родному клочку земли, кто даже в свой смертный путь в пустыню нес с собой горсть родной земли, чтобы, умирая, положить на нее свою голову, родина всегда будет придающей силу матерью, даже если она раскрывает свой пропитанный кровью подол, чтобы из его глубины выпустить новые ростки. С верой прикованы взгляды последних остатков этого несчастного народа к вершине Арарата, на которую когда-то голубь Ноя доставил оливковую ветвь. Но вина и ответственность навсегда останется за Вами, главами государств-победителей, на Вашей совести и совести всех высоконравственных народов, если Вы допустите, чтобы вода смерти еще раз начала подниматься вокруг него, чтобы раз и навсегда схоронить его блестящую вершину в море крови.

Ноябрь 1922 г.

Господин Канцлер Рейха!

Вашим указом от 29 марта сего года правительство запретило коммерческую деятельность всех граждан еврейской национальности.

На витринах появились оскорбительные надписи, такие как «Мошенники», «Не покупать», «Смерть жидам», «Убирайтесь в Иерусалим». Мужчины, вооруженные дубинками и пистолетами, охраняли двери магазинов. Столица на десять часов превратилась в театр для увеселения масс. Затем, удовлетворившись этим издевательством, власти сняли запрет, и городские улицы вновь обрели привычный облик.

Но впоследствии началось еще худшее! Судей, адвокатов и врачей снимают с хорошо оплачиваемых должностей, перед их сыновьями и дочерьми закрывают двери школ, преподавателей высших учебных заведений изгоняют с кафедр и отправляют в отпуск — что кажется всего лишь уступкой и не вызывает подозрений; директорам театров не дают работать, актеров и певцов не выпускают на сцену, издателям газет запрещают публикации, все книги еврейских поэтов и писателей изымают, чтобы заставить замолчать тех, кто был на страже нравственности. По еврейству нанесен удар, но не по их коммерции, а именно там, где сосредоточены самые высокие ценности его общины: в интеллектуальной сфере.

Господин Канцлер Рейха, Вы утверждаете, что немецкий народ очернили, что его соседи обвиняют его в недостойных действиях, которых он не совершал. Но разве ошибки и плохая репутация не предшествуют всегда чести и славе? Разве не евреи научили нас выдерживать поношение с высоко поднятой головой? Ведь не случайно так много евреев живет на немецкой земле: это следствие общей для обоих народов судьбы!

После целых веков скитаний этому великому, но несчастному народу, изгнанному из Испании и отвергнутому Францией, в течение тысячи лет Германия оказывала гостеприимство. Еврей, подчиняясь внутреннему голосу, шел туда, где его жизнь была в наибольшей безопасности и где высокий уровень культуры мог удовлетворить его жажду знаний. И Германия — разбитая и окруженная множеством врагов — дала приют жертвам преследований, действуя согласно принципу свободы, за которую она сама боролась. Будет ли теперь навеки перечеркнуто то, что создавалось тысячу лет?

Мы всегда отдавали лучшие наши силы другим народам: на Западе, в Южной Америке, в России. Вечный странник на земле, немец постоянно испытывал сильное влечение к своей бедной родине, которая накапливала все больше владений за морем. Немецкие колонисты, мостостроители и коммерсанты, способствовали приобретению доброго имени и богатства среди многих народов. И за все эти заслуги — разве не были мы оклеветаны перед Великой войной и доныне? Неужели мы, столь часто терпевшие несправедливость, причиним такую же скорбь другому народу, который, как и мы, ее не заслужил?

Справедливость всегда была предметом гордости всех народов. Если Германия стала великой страной, то этому способствовали и евреи. Разве они во все времена не проявляли к нам своей благодарности за то, что мы взяли их под свою защиту?

Помните ли Вы, что Альберт Эйнштейн — это немецкий еврей, ученый, который перевернул все наши представления о космосе; человек, который посвятил себя, как когда-то Коперник, изучению Вселенной и подарил нам новое видение мира?

Помните ли Вы, что Альберт Баллин, немецкий еврей, создал главную пароходную линию в западном направлении? По ней самый большой в мире корабль отправился в плавание к земле свободы, в то время как он, Баллин, не вынес стыда и свел счеты с жизнью, когда его король, перед которым он благоговел, покинул страну.

Помните ли Вы о том, что Эмиль Ратенау немецкий еврей, за границей превратил Генеральную Компанию по производству электрической энергии в предприятие мирового значения? А о том, что Хабер, немецкий еврей, при помощи бутылки-компрессора, как волшебник, выделил азот из воздуха?

А помните Эрлиха, немецкого еврея, мудрого врача, победившего сифилис —смертельную болезнь, пробравшуюся в нашу страну? Помните, как на чемпионате мира в Амстердаме шестнадцатилетняя девушка завоевала своей шпагой победу для Германии? Она тоже еврейка, дочь одного из тех адвокатов, которых собираются выгнать из наших судов.

Помните ли Вы обо всех людях — мне пришлось бы исписать целые страницы, чтобы просто перечислить их имена, — чей ум и рвение оставили след в нашей истории?

Итак, я Вас спрашиваю: как поступали все эти мужчины и женщины? Как евреи или как немцы? Историю германской или еврейской мысли написали их поэты и писатели? Какой язык культивировали их актеры: немецкий или иностранный? Кого пророчески предостерегали их поборники новой социальной доктрины: евреев или немцев? К евреям или к немцам были обращены их увещевания, которые мы, к несчастью, оставили без внимания?

Во время войны мы приняли кровавую жертву двенадцати тысяч евреев. Можем ли мы теперь, если в наших сердцах сохранилось хоть малейшее чувство справедливости, отнять у их родителей, детей, братьев, внуков, у их жен и сестер то, что они старались заслужить на протяжении веков: право иметь родину и дом?

Какое это несчастье для людей, которые любили приютившую их страну больше самих себя!

Разве мы не связаны одними чувствами и внутренними сомнениями? И разве еврей, будучи столь похожим на нас, не стал носителем немецкого языка и немецких обычаев за пределами страны, даже в далекой России? На еврейских улочках польских деревень по сей день звучат средневековые немецкие мелодии: предки этих евреев, высланные несколько веков назад, унесли с собой с германских земель не золото, а только трогательные песни, которые они до сих пор поют, в то время как мы сами их забыли.

Если немцу нужна помощь на чужбине, если он ищет людей, говорящих по-немецки, — где он их найдет? В аптеке кавказского еврея, в еврейской швейной мастерской, у колодца в аравийской пустыне! В Польше еврейские семьи, которые признали себя выходцами из Германии, были ограблены и брошены в тюрьму. Так что же, после того, как они нашли прибежище в Германии, мы хотим, чтобы их постигла та же участь? Какая несчастная любовь!

Никто не поверит тем, кто утверждает, будто они не способны любить нашу родину потому что они другого племени. Но ведь сам немецкий народ являет собой смесь разных племен: франков, фризов и вендов! Не был ли Наполеон корсиканцем? А Вы сами разве не уроженец соседней страны?

Если бы Вы видели вместе со мной слезы еврейских матерей, страдание на бледных лицах отцов, глаза детей — Вы бы поняли, как сильна привязанность людей, которые были вынуждены долгое время скитаться. Они сильнее чувствуют связь со своей землей, чем те, кто никогда ее не терял.

«Я люблю Германию!» На днях я слышал, как мальчик и девочка сказали эти слова своим родителям. Напуганные бесконечными угрозами, они решили навсегда уехать из нашей страны. «Уезжайте без нас! — говорили их дети. — Лучше мы умрем здесь, чем будем несчастными в чужой стране!»

Не достойна ли восхищения такая сила чувств?

Господин Канцлер Рейха! Речь идет о судьбе не только наших братьев-евреев, но о судьбе самой Германии!

Я обращаюсь к Вам во имя народа, выступать в защиту которого — мой долг, не меньше, чем мое право; обращаюсь к Вам как любой, в ком течет наша кровь, как немец, которому дар речи дан не для того, чтобы быть молчаливым сообщником, когда сердце дрожит от негодования:

Положите всему этому конец!

Иудаизм пережил рабство в Египте, вавилонский плен, испанскую инквизицию, бедствия крестовых походов и преследования в России в XVII веке. Та же стойкость, которая позволила евреям выжить и стать древним народом, поможет им преодолеть и это испытание. Но стыд и беда падут на Германию и долго не будут забыты! В самом деле, кто, если не мы сами, заплатит за то зло, которое мы причиняем сейчас евреям?

Евреи способствовали развитию нашей культуры и увеличили наше богатство, и если мы хотим погубить их, это неизбежно приведет к разорению Германии. История показывает, что народы, изгнавшие евреев из своих пределов, впоследствии расплачивались за это, навлекая на себя презрение и бедность.

Говоря по правде, сегодня их не выбрасывают на улицу, как это было вначале, на публике им оказывают знаки уважения, но это всего лишь видимость, на самом деле их втайне обворовывают, доставляя тем самым еще большие страдания. Я не знаю, насколько верно то, о чем ходят слухи.

Целые кварталы города отданы на разграбление, за ночь стены домов покрываются оскорбительными надписями, по улицам проезжают грузовики с развевающимися флажками, полные поющих и кричащих солдат, и мы все с тревогой наблюдаем за этим нарастающим приливом ненависти, который грозит смыть с лица земли все и вся.

В этот тяжелейший час, уготованный человечеству, появляются газеты, пестрящие насмешками, унизительными рисунками. Через сто лет после Гете и Лессинга мы возвращаемся к тому, что стало причиной самых тяжких за все времена страданий: к воинствующим предрассудкам.

Растут беспокойство и чувство незащищенности, появляются отчаяние и ужас, уже известны случаи самоубийств! И пока часть населения одобряет происходящие события, которые никогда бы не оправдала их совесть, в надежде извлечь из них выгоду, вся ответственность так или иначе ложится на правительство, с холодной решимостью продолжающее проводить свою линию. Все это даже хуже и менее простительно, чем кровопролитие, поскольку является результатом холодного расчета и может кончиться только саморазрушением нашего народа.

Так каковы же будут последствия? Нравственный принцип справедливости подменяется этнической принадлежностью.

До сих пор разделение труда основывалось на способности человека выполнять ту или иную работу, а не на его вероисповедании или национальности. Вы сами восхваляли дух творчества как самое драгоценное благо народа, превозносили мыслителей и изобретателей как самую благородную силу нации. Теперь же любой неумелый и беспринципный человек может подумать: «Я вправе взяться за это дело просто потому, что я не еврей, тут достаточно быть немцем. Прикрываясь этим щитом, я смогу безнаказанно совершить даже злодеяния». Как только льстецы и угодники — просто для того, чтобы поступить на службу к новому хозяину, — подчиняются новой, чуждой им доктрине, ради которой Вы и Ваши друзья рискуете жизнью и именем, немедленно начинают выдаваться ордера на аресты. По прихоти самых бесчестных злодеев поступают доносы на целые семьи, которые начинают преследовать, поскольку это помогает некоторым избавиться от неудобного конкурента.

Может ли одно только участие в войне быть решающим фактором при определении мастерства и таланта, необходимых для соответствия должности?

Если бы сегодня был еще жив Вальтер Ратенау, который в один из самых трудных послевоенных периодов занимал в Германии пост министра, он не смог бы работать ни врачом, ни адвокатом, потому что не сражался на поле боя. Однако он уберег страну от поражения, организовав военную экономику, о которой правительство не позаботилось заранее. Он принял пулю, выпущенную не из окопа, а из засады в мирное время, с не меньшим мужеством, чем если бы это произошло в бою.

Различие между добром и злом исчезло, и не оказалось ли в результате этого под вопросом само единство нации? Вы можете ответить мне на это, что германская кровь всегда удержит нас от бесчестных поступков. Несомненно, происхождение и наследие обязывают, но, по моему мнению, мы скорее обязаны бороться «за» евреев, а не «против» них.

Пожалуй, верно, что в последнее время евреи дали своему отечеству немного героев, сражавшихся на поле битвы, если вспомнить о том, как многочисленна была воевавшая немецкая армия. Но зато сколько было среди них мудрецов, мучеников и святых! Даже спасителям пробудившегося народа придется признать, что им не обойтись без этих святых, чей голос никогда не переставал напоминать нам о древнейших пророчествах и о высшем на земле нравственном законе.

Так почему же во всем мире преследуют и ненавидят этих удивительных чужестранцев? Только потому, что этот народ ставит правосудие и справедливость превыше всего, потому что он всегда любил и уважал закон, как невесту, и потому что те, кто не желает справедливости, более всего презирают поборников права.

Господин Канцлер Рейха! Люди и целые народы живут в отчуждении друг от друга, и в этом наибольшее зло.

Пытались ли когда-нибудь немцы принять в расчет одно явление вместо того, чтобы с самой своей юности бежать от мыслей о нем, как от проказы? Это предрассудок, который уже начинает проникать в умы самих евреев, заставляя некоторых из них стыдиться своего замечательного происхождения.

Да, люди, с которыми Вы вместе с Вашими единомышленниками боретесь сейчас в Германии, если верить Вашим словам, уже не евреи, но отступники, обуреваемые жадностью и чувственными инстинктами, потерявшие свою веру и забывшие свой долг, отвергнутые не только немцами, но и собственными братьями-евреями.

А разве немцы всегда вели себя лучше? Не только ли потому хранители больших богатств жалуются на евреев, что хотели бы оказаться на их месте? Разве немецкие граждане снизили проценты займов и арендную плату?

Возможно ли наказывать целый народ за ошибки нескольких сотен людей, которые предали глубочайшие устремления своего народа, находящегося в извечной борьбе между святостью и грехом, и тем самым принесли в жертву множество невинных жизней? Разве мы не отказались от кровной мести ради личной ответственности?

Произнося свои речи, Вы ссылаетесь на Всевышнего. Но не Сам ли Всевышний перемешал с немцами этот народ, оказавшийся в рассеянии, как соль с тестом для выпечки? Возможно, нам социально и нравственно необходима их врожденная прямота, которая помогает нам яснее различать наши собственные достоинства и слабости.

Вы говорите, что Германия пребывает в нужде, но вместо того, чтобы защищать всех угнетенных, Вы пытаетесь сейчас смягчить страдания одной части населения за счет страданий другой. Утверждают даже, что обвинять евреев необходимо для спасения нашего отечества! Но нет отечества без справедливости! На сотню немцев приходится один еврей: может ли он быть сильнее их? Сильный народ не опустится до того, чтобы оставить беззащитных людей на произвол тех, кто ненавидит их по причине собственных жизненных неудач.

Вы говорите, что евреи якобы возбуждают враждебное отношение к себе своим высокомерием. Но, может быть, так получилось не без нашей помощи? Евреи способствовали распространению революционных идей, но не был ли их бунт порожден несправедливым к ним отношением? Разве мы не обижали их со времен нашей молодости? Разве общая судьба не влечет за собой общие права и общую вину?

Я оспариваю безумное утверждение, что все зло в мире идет от евреев. Оспариваю на основании закона и фактов многовековой истории. Если я обращаюсь с этими словами к Вам, то только потому, что не могу найти другого способа быть услышанным. Не как друг евреев, но как друг немцев, будучи выходцем из прусской семьи, я не хочу больше молчать в эти дни, когда все безмолвствуют, потому что понимаю, какая опасность нависла над Германией.

Мнение масс легко меняется на противоположное. Люди могут вскоре начать порицать то, что сейчас горячо поддерживают. Даже если пройдет много времени, рано или поздно пробьет час свободы для жертв преследования, а преступники будут наказаны. Придет день, когда немцы станут судить о своих действиях, прислушиваясь к голосу, идущему из глубины сердца. И тогда все они будут со стыдом вспоминать первое апреля этого года.

Если бы Германию действительно оклеветали — разве нуждалась бы она в таких мерах, чтобы сохранить чистую совесть? Нам говорят, что за границей перестали беспокоиться. Почему же тогда у нас до сих пор втайне продолжается гонение евреев? Разве не было более простого способа справиться с клеветническими слухами о наших преступлениях? Нельзя ли было вместо того, чтобы унижать евреев, доказать наше дружеское расположение к ним? Возможно, плохая репутация мгновенно исчезла бы, не устояв перед свидетельством любви и здравого смысла. Не был ли всегда добрый поступок лучшим средством для обращения?

Господин Канцлер Рейха! Я обращаюсь к вам со словами, которые вырываются из разбитого и страдающего сердца. И это не просто мои слова: это скорее глас судьбы, предостерегающий Вас моими устами. Защитите Германию, защитив евреев! Не дайте ввести себя в заблуждение людям, которые рядом с Вами! Вам дают плохие советы!

Обратитесь к своей совести, как в тот раз, когда Вы, возвращаясь с войны и проходя через освобожденный мир, решили сражаться в одиночку! Умение признавать свои ошибки всегда было преимуществом сильных духом. Сейчас по многим признакам ясно, в чем нуждаются люди.

Верните уволенных на рабочие места, врачей в больницы, судей в суды, пустите детей в школы, исцелите удрученные сердца их матерей, и весь народ будет благодарить Вас! Ведь если Германия и могла бы обойтись без евреев, ей нельзя лишиться своей добродетели.

«Есть только одна истинная вера, — предупреждает вековая надпись на могиле мудрого Эммануила Канта, — хотя и может быть много различных вероисповеданий».

Помните эту догму: тогда Вы поймете и тех, против кого сейчас боретесь.

Чем была бы Германия без истины, без красоты и без справедливости? Если когда-нибудь города превратятся в груды обломков, наш род вымрет и голоса, призывающие к терпимости, навеки умолкнут — горы нашего отечества будут все так же подниматься к небесам, и так же будут шуметь многолетние леса, но они уже не смогут дышать воздухом свободы и справедливости, как во времена наших отцов. Со стыдом и презрением станут они рассказывать о племени, которое не только беспечно подвергло опасности судьбу страны, но и навлекло на ее память вечное бесчестье.

Требуя справедливости, мы хотим сохранить достоинство.

Умоляю Вас! Защитите благородство духа, гордость и совесть, без которых мы не можем жить! Защитите достоинство немецкого народа!

Армин Т. Вегнер