Глава 18
Паша подобрал ее на автобусной остановке. Той самой, где они впервые встретились, когда Вера приехала в Большие Ковши. Но казалось, это было в другой жизни, много-много лет назад. И сама она стала другой. Состарилась.
Паша узнал ее голос с большим трудом. Она не стала вдаваться в подробности, пообещав все рассказать при встрече, просто сказала, что попала в беду и ей нужна помощь. Павел немедленно спросил, где она, куда ему подъехать.
На ее счастье, он ночевал у матери, в Ковшах, так что долго ждать не пришлось: не успела присесть на скамейку на автобусной остановке, как рядом затормозила видавшая виды серая «девятка» и оттуда вылетел Паша.
— Вера!
Не обращая внимания на любопытные взгляды редких прохожих, он поднял ее на руки и понес к машине. Усадив на переднее сиденье, обежал «девятку» и уселся рядом.
— Господи, что с тобой?
— Неважно выгляжу? — Она попыталась улыбнуться.
— Ты когда ела в последний раз? Что с твоими руками? Тебя били?
Она повернула зеркало и посмотрела на свое отражение. Бледное до голубизны, исхудавшее лицо. Запавшие глаза, обведенные темными полукружиями. Волосы спутанные, губы потрескались в кровь. Вера отвернулась.
— Это все неважно, Паш. Нам нужно поговорить. Что-то происходит, и больше мне не к кому обратиться.
— Конечно, только сначала давай-ка я отвезу тебя к доктору.
— Не надо доктора, — решительно запротестовала Вера, — я здорова.
— Хорошо. — Он не стал спорить и завел двигатель. — Поступим так. Сейчас поедем ко мне. Вернее, к моей маме. Она уже ушла на работу, так что мы сможем нормально поговорить. А там разберемся, что делать.
Мать Паши жила в небольшом домике, спрятавшемся за высоким голубым забором. В палисаднике густо разрослись сирень и черемуха. Павел оставил машину у ворот, и они зашли во двор: вымощенная светлым камнем дорожка, аккуратная поленница, резная лавочка, собачья будка, как с картинки детской книжки, мохнатый добродушный пес. Внутри дома все тоже выглядело трогательным и милым. Удобная мебель, вышитые коврики, кружевные занавески, светильники с нарядными абажурами, картины на стенах — возможно, здесь было слишком много всего, но Вере пришелся по душе этот бесхитростный, незамысловатый уют. Чувствовалось, что каждая вещь оказалась на своем месте не просто так, ее выбирали с любовью.
— В доме есть горячая вода. Хочешь принять душ? — немного смущенно спросил Паша. Вера с радостью приняла это предложение: она ощущала исходящий от нее запах гари, который въелся в кожу и волосы.
Боль в руках заметно утихла: Паша дал ей обезболивающее. Вера достала из косметички маникюрные ножницы и пилочку, наскоро привела в порядок ногти. Горячая вода, запах шампуня и душистого геля доставили такое удовольствие, что она долго не могла заставить себя вылезти из ванны. Когда же, наконец, чистая и благоухающая, с влажными волосами, она появилась на кухне, Паша улыбнулся:
— Теперь ты больше похожа на себя. Садись завтракать.
Вера послушно присела на табуретку у окна и стала смотреть, как Паша хлопочет у плиты, повязав цветастый мамин фартук. Спустя пару минут он поставил перед гостьей большую порцию овсяной каши с фруктами.
— Овсянка на завтрак — это полезно. К тому же больше ничего нет, — извиняющимся тоном проговорил Паша.
— Спасибо, обожаю овсянку, — соврала Вера. — А ты почему не ешь?
— Уже позавтракал. Но кофе с тобой попью. Ты ведь будешь кофе?
— Угу, — кивнула Вера, — сто лет не пила! А молоко у тебя есть?
— Есть. И печенье найдется. Будешь?
— Буду. В последнее время вечно забываю поесть, хорошо еще, добрые люди подкармливают.
Она пробовала шутить и говорить непринужденно, но получалось плохо. Что случилось с ее жизнью? И что еще случится?
Вера боялась начать разговор. Она стала отходить от пережитого, и теперь ей казалось немыслимым, что она ни свет ни заря позвонила едва знакомому человеку, отвлекла его от дел (Вера слышала, как Павел звонил в школу, объяснял, что сегодня не придет на работу), оказалась у него в гостях. И теперь сидит за столом в кухне его матери и поглощает овсянку, наверняка приготовленную ею для сына.
— Я вымою посуду, — предложила она и поднялась со стула.
— Тут и мыть-то нечего, я потом сполосну, — отмахнулся Павел. — Ты сказала, нам надо поговорить.
Она затравленно глянула на него и отвела глаза.
— Давай я все же помою. Мне надо собраться с мыслями.
Вера повернулась к Паше спиной и открыла кран. Ей всегда нравилось прибираться на кухне, даже странно было, почему многие женщины этого не любят. Вере была по душе любая работа по дому, связанная с водой: стирка, мытье полов, окон и посуды.
Покончив с чашками и тарелками, Вера вытерла руки ярким нарядным полотенцем, повесила его обратно на крючок и снова уселась за стол. Она была готова рассказать Паше обо всем, что с ней случилось за последние две недели. Надо же, всего две недели…
Сначала Вера говорила медленно, с трудом подбирая слова. Но вскоре уже не могла остановиться: пережитое выплескивалось бурным потоком, она припоминала новые подробности, заново переживала загадочные и страшные события.
Паша умел слушать. Был внимателен и вдумчив, ободряюще кивал, не перебивая. Когда Вера выговорилась и замолчала, он продолжал смотреть на нее, словно обдумывая, что можно сказать, а что нет. Вера восприняла его молчание по-своему.
— Считаешь меня чокнутой? — нервно хмыкнула она.
— И в мыслях не было, — спокойно возразил Павел. — Ты же сама убедилась: здешние жители считают толмачевский дом чем-то вроде дома с привидениями. Ты лишь недавно узнала историю своей семьи, а они — точнее, мы — знали ее всегда. Так что я ожидал чего-то в этом роде.
— Почему не предупредил меня ни о чем? — сердито произнесла Вера.
— А ты бы мне поверила? Если бы я в день знакомства вывалил на тебя местные легенды и свои собственные опасения? — усмехнулся Паша.
— Извини. Глупость сморозила, — после паузы согласилась она.
— Принимается! — Паша откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. — Но на самом деле мне тогда хотелось кое-что тебе рассказать. Я потому тебя и искал.
— Что рассказать? — Вера стремилась узнать и одновременно страшилась этого.
— Вера, я историк. Копаться в прошлом — моя профессия. А толмачевский дом — это просто болезнь моей юности! Я узнал про него все, что только можно было: читал, говорил с очевидцами. Все, что тебе рассказала Ирина Матвеевна, в принципе никакой не секрет. Живы или были живы на тот момент, когда я их спрашивал, люди, которые многое видели своими глазами. Однако свидетелей событий более раннего периода не осталось. Сведения о твоем прадеде, Владимире Толмачеве, я собирал буквально по крупицам. Повезло еще, что он был фигурой заметной, довольно известным революционером. Ты ведь этого не знала?
Вера отрицательно покачала головой.
— Его героической личности посвящена отдельная статья в сборнике биографий революционных деятелей. Захочешь — прочтешь, я тебе дам.
— Паша, как он умер? Ирина Матвеевна упоминала о пожаре.
— Верно, Владимир Толмачев и его жена сгорели в собственном доме. Официальная версия, поддержанная и местной газетой, гласит, что произошел несчастный случай.
— Выходит, есть и неофициальная? — похолодела Вера.
— Есть. Скорее, некоторое уточнение. Дело в том, что пожар Владимир Толмачев устроил сам. Застрелил свою жену и, когда пламя разгорелось, застрелился.
Вера не могла вымолвить ни слова. Паша сочувственно посмотрел на нее:
— Прости за эти подробности.
— Не извиняйся, — замотала головой она, прикрыв ладонью рот. — Продолжай, пожалуйста. Я уже ко всему готова.
«Боюсь, не к тому, что я собираюсь тебе рассказать», — подумал Павел.
— Затушить пламя не было никакой возможности: Владимир Толмачев устроил пожар со знанием дела, поджег свой дом сразу в нескольких местах. Односельчанам оставалось смотреть, как бушует пламя, и следить, чтобы оно не перекинулось на соседние дома. Люди слышали, как Толмачев клялся истребить на корню всю гнилую породу, как кричала его жена, Варвара, и просила выпустить ее. Слышали, как раздался выстрел, и женские крики смолкли. Потом Владимир выстрелил еще раз, уже в себя.
— Гнилую породу? Он имел в виду себя и свою семью?
— Видимо, да.
— Но ведь мой дед спасся?
— Он бы не спасся, да мать каким-то чудом умудрилась выбросить полумертвого ребенка из окна. Остальное ты знаешь от Ирины Матвеевны. Но это только вершина айсберга. Загадка дома кроется куда глубже. Я уже учился на истфаке, писал курсовую. Копался в архиве университетской библиотеки, в отделе рукописей, и случайно наткнулся на дневниковые записи. Точнее, небольшой отрывок. Писал местный священник…
— Дед Марии Сергеевны! — озарило Веру.
— Кого, прости?
— Старухи Емельяновой! Она сказала, ее дед и отец были священниками, и дед вел дневник, который пропал во время революции!
— Вполне вероятно, — согласился Павел, — так вот, уцелевшие записи касаются бабушки твоего деда, Елизаветы Толмачевой.
— Елизавета Толмачева, — завороженно повторила Вера, словно попробовала имя на вкус. — И что с ней случилось?
— Как ты понимаешь, о многом можно только догадываться. Видимо, дело было примерно так. Елизавета жила в городе с матерью, отчимом и младшей сводной сестрой. Отчим занимался коммерцией. Мать овдовела, второй раз вышла замуж за компаньона своего покойного мужа. Елизавете было около двадцати лет, когда началась вся эта история. Девица никак не могла выйти замуж и по тем временам считалась старой девой. Наверное, сильно переживала по этому поводу, но тут у нее приключился роман с неким мужчиной, назовем его Иваном. К сожалению, Иван не собирался брать Лизу в жены, ситуация осложнилась тем, что барышня забеременела. Когда все вскрылось, она думала, что родители вынудят любимого жениться. Но не тут-то было. Иван дал понять, что совершил ошибку, вняв настойчивости девушки, и попросил отчима Лизы замять историю. А взамен пообещал серьезные финансовые вливания в его бизнес. Отчим согласился. Все решилось удачно, к тому же дочь-то неродная, а сбыть ее выгодно замуж он все равно, видимо, уже не надеялся.
— А что же мать? — возмутилась Вера.
— Понятия не имею, — пожал плечами Паша. — Наверное, согласилась с решением мужа. А может, ее мнения никто и не спрашивал. Опозоренную Лизу сослали «в деревню к тетке, в глушь, в Саратов». Сюда, в Корчи. Здесь жила родная тетя матери Лизы, Евдокия. Ее дом стоял на том самом месте, где стоит сейчас твой. Тут Лиза и прожила до самой смерти.
— Пока все напоминает рядовую мелодраму, — заметила Вера. — Что же стряслось с этой Лизой дальше? Утопилась в Глубоком озере?
— Учитывая то, что случилось потом, лучше бы утопилась, — серьезно ответил Павел. — Понятно, в каком состоянии находилась девушка: любимый бросил, отчим продал, мать предала. Вдобавок она была беременна, и ей приходилось целыми днями сидеть взаперти, никому не показываясь. А тут и новый удар: Иван вскоре женился на ее сводной сестре. Вот тут-то, видимо, в голове у Лизы что-то повернулось. Она стала якшаться со знахаркой, ведуньей, которая жила в соседней деревне.
— Ведуньей? Что за бред!
— Между прочим, таковая имелась практически в каждом селении.
— Откуда ты знаешь, что она стала к ней ходить? Вернее, откуда это мог узнать священник?
— Всю эту историю ему рассказала та самая тетка Евдокия. Но это было уже позже, когда незаконнорожденному сыну Лизы, будущему пламенному революционеру Владимиру Толмачеву, исполнилось три года. В дневнике священник пишет, что Елизавета по навету ведуньи решилась на страшное богопротивное дело. Чтобы отомстить всем, кто ее обидел, она, начитавшись каких-то книг, умудрилась вызвать некое жуткое создание.
— Хочешь сказать, она была одержима?
— Что-то вроде того.
— Паша, неужели ты веришь в такие вещи? Это же глупо. — Вера потерла пальцами лоб и скептически усмехнулась. — Ты ведь ученый!
Паша молчал, глядя куда-то в сторону. Потом повернул голову и посмотрел на Веру. Под этим взглядом ее усмешка выцвела.
— Представь себе, верю. Нельзя насмехаться над силами тьмы, даже если ты убежденная материалистка. Один теолог очень верно подметил: самое большое достижение Сатаны в наши дни — это то, что он заставил нас забыть о своем существовании! Мы не верим в него и не пытаемся противостоять, потому что стоит ли бороться с тем, чего нет? А он спокойно делает свое дело! — Павел говорил горячо и увлеченно. Видимо, много размышлял на эту тему. — Епископ Кит Силамонс, который разрешил в девяностом году документальную съемку изгнания бесов из одной американской девушки, сказал после ее окончания, цитирую: «Дьявол действительно существует. Он силен и активно, как и на протяжении всех веков, действует на планете».
— Паш, я не думала смеяться! После того, что со мной стало, во что угодно поверишь! Но такое!..
— Знаю, современному человеку трудно поверить. Возможно, ты не слышала, но одержимость инфернальными сущностями официально признана церковью, и о ней можно прочесть во многих серьезных изданиях! Если душа порабощена страстями — например, алкоголизмом или жаждой мести, — это ведь тоже одержимость. Но мы сейчас с тобой говорим не о недопустимости грехов, а о крайнем проявлении одержимости. О том, когда в человеке в прямом смысле этого слова обитает бес. О вселении внутрь, полном контроле и подавлении личности! Сами по себе инфернальные сущности не могут воздействовать на физические объекты, потому что не имеют тела, для этого им нужны посредники и носители. Лиза спала и видела, как бы отомстить обидчикам, жила своей ненавистью. И добровольно впустила в себя нечто, чтобы с его помощью расправиться с обидчиками.
— Ей удалось? — помертвевшими губами выговорила Вера.
— Кажется, да. Подробностей в записках не было, но однажды Елизавета внезапно вздумала навестить родных. После того визита в течение двух месяцев по разным причинам умерли все — отчим, мать, сестра и ее муж.
— Господи! — ахнула Вера.
— На этом все не закончилось. Сущность не захотела убраться туда, откуда Лиза ее вызвала. Очевидно, этому существу нельзя сказать: спасибо, вы свободны. Оно осталось, и Лиза изменилась. Поэтому тетка и побежала к священнику. Боялась жить в одном доме с Лизой — или кем там она стала. Евдокия рассказала священнику, что ее начали мучить кошмары, а в доме стало твориться всякое.
— Что значит «всякое»?
— Не знаю. Вера, это же не цельные записи, просто обрывки. Многое приходится додумывать.
— Священник поверил?
— Поначалу нет. Но потом к нему стали все чаще обращаться местные жители. В селении что-то происходило: без всяких причин погибали люди, чаще маленькие дети, и смерти были необычными. На скот напал мор. Люди связывали происходящее с Лизой Толмачевой. Ее боялись, одно лишь имя навевало ужас. Говорили, если кто заговорит с ней или она чуть дольше посмотрит на кого-то, то вскоре с несчастным непременно случится плохое. В итоге священника уговорили провести обряд изгнания беса. Он долго раздумывал, сомневался, но взялся провести его. И что-то пошло не так.
— У него не получилось?
— Обряд изгнания бесов — дело сложное. Он существует в разных религиях: в исламе изгоняют джиннов, в иудаизме жива традиция изгнания диббука. В православии обряд этот называется отчиткой. Самым известным экзорцистом был Иисус Христос, который, как сказано в Священном Писании, неоднократно изгонял бесов из людей. Помнишь эпизод из Нового Завета, где рассказывается, как Он заставил переселиться скопище злых духов из человека в стадо свиней?
— Это оттуда «имя нам — легион»? — неожиданно всплыло глубоко запрятанное в глубинах Вериной памяти знание.
— Верно, — подтвердил Паша. Немного поколебался и признался: — Я сам видел обряд отчитки, специально ездил в Свято-Троицкую Сергиеву Лавру. Это самое известное место изгнания бесов в России.
— И… каково это? — Вере было любопытно, но вместе с тем она испытывала нечто сродни отвращению, как будто спрашивала о чем-то непристойном.
— Впечатляет. Но давай об этом позже, хорошо? Для нас сейчас важно, что отчитывать имеет право только священник, который получил специальное благословение епископа. А всем остальным позволено лишь читать обычные молитвы о здравии. Они, кстати, тоже помогают. Помогают потому, что случаи настоящей одержимости бесом все же крайне редки. Часто это психические расстройства, душевные недуги типа раздвоения личности, шизофрении, паранойи, истерии. Но в случае с Лизой одержимость была самая настоящая. А священник оказался неподготовленным.
— Что же там случилось?
— Опять-таки точно не знаю, — проговорил Паша. — Доподлинно известно, что священник пришел в дом Евдокии и Лизы. Тетка опоила ее чем-то, и та спала. Хотя вообще-то спать почти перестала. Сельчане, которые вызвались помочь, скрутили Елизавету, привязали к кровати, и поначалу все шло гладко. А потом Лиза проснулась, попыталась освободиться, стала визжать не своим голосом, с невиданной силой рваться из веревок, угрожать всем. Деревенские мужики, напуганные и озлобленные, не выдержали этой сцены и убили ее. Священник кричал, чтобы они остановились, но его никто не слушал. Лизу кололи и резали чем попало — топорами, вилами, ножами, рвали на части, пинали ногами. А потом вытащили окровавленные обрубки во двор и сожгли.
— Боже мой! Но ведь их ярость можно понять…
— Понять-то, может, и можно, но священник пишет, что это было недопустимо и крайне опасно. Тело одержимого умертвили до того момента, как бес его покинул. Это было не изгнание, а банальное убийство. Сущность лишили добровольно отданного ей тела, и она осталась обитать там, где все это случилось. В твоем доме, Вера. Возможно, она просто не может покинуть его.
— Не может покинуть, — эхом отозвалась она.
— Священник пишет, что нечто осталось ждать своего часа. Помнишь, что привиделось Ирине Матвеевне? Что она внутри утробы! Это место словно беременно чем-то, вот что я подумал. Бес, демон, сущность — все равно, как это назвать, но оно набирает силу. Заметь, никто не может там нормально жить. У людей начинаются видения, галлюцинации, ночные кошмары, а в итоге они или умирают, или сходят с ума. Вспомни историю своей бабушки, деда, родителей. Не говоря уже о прадеде и прабабке.
— А я? Со мной-то ничего страшного не происходило! — выкрикнула Вера, слетела с табуретки и метнулась к окну.
— А ты подумай сама. Догадаться несложно, — негромко проговорил Паша. Он смотрел грустным, сочувствующим взглядом, и от этого взгляда у нее мурашки побежали по коже. Он словно видел перед собой приговоренного или смертельно больного человека, которому не на что надеяться.
— Нет, — пискнула Вера, затрясла головой и прижала ладони к ушам. Она не хотела слышать то, что он скажет дальше. То, что и сама уже поняла.
— Ты единственное дитя женского пола, которое родилось в роду Толмачевых за целый век. По логике получается, оно ждало тебя, Вера. По какой-то причине ему нужна именно женщина. Может, потому что женщина его и вызвала когда-то? Видимо, ты должна помочь ему вернуться. С твоим появлением оно становится сильнее, оно действует! Вспомни, что говорила старуха Емельянова. Оно не пугает тебя, как остальных, — оно прельщает! Дом был готов для тебя, и все связи с миром постепенно отпадали — оно каким-то образом об этом позаботилось. Тебе некуда было идти, и ты осталась.
— Не могу поверить! — закричала Вера. Ее затрясло от страха, отчаяния, еще каких-то эмоций, которые, казалось, разрывали ее изнутри. — Не хочу! Пойми, я не отрицаю ничего! Дьявол, Сатана, демоны, бесы, одержимость — пусть все это существует, но как оно может быть связано со мной?! Я обычный человек, совершенно посредственный, и жизнь у меня такая же! Как такое могло со мной приключиться?
— Да это с кем угодно может произойти! — в свою очередь, вскричал Паша.
Он тоже вскочил, подошел к ней почти вплотную и торопливо заговорил:
— Не ты одна такая, Вера! Я сам в Лавре видел — и на крутых тачках приезжают, и на электричках! И простые бабки с авоськами, и интеллигентные дамочки, и золотая молодежь — кого только нет! Почему это произошло с ними? Почему они столкнулись с бесовщиной?
Павел замолчал, налил воды из хрустального графина и залпом выпил.
— Хочешь попить?
Вера глядела в пол и ничего не отвечала.
— Прости, я напугал тебя?
— Дело не в этом.
Она медленно подняла голову, посмотрела на него немигающим свинцовым взглядом. Паше стало не по себе. Показалось, что Вериными глазами смотрит кто-то другой. Он почувствовал, как увлажнились ладони, в голове стало горячо, а в желудке, наоборот, заледенело. Он моргнул и поспешно отвернулся, а когда снова встретился взглядом с Верой, наваждение исчезло. На него смотрела просто насмерть перепуганная растерянная девушка.
— Дело не в этом, — жалобно повторила она, — ты пойми, это просто догадки! Мы можем ошибаться, нет же никаких доказательств…
— Хочешь доказательств — будут тебе доказательства!
Он выбежал из кухни, прошел в комнату, порылся в недрах письменного стола, вернулся и положил на стол бумажный конверт.
— Вот!
— Что это?
— Открой и посмотри.
Вера послушно взяла конверт и вытащила две фотографии. Не успев посмотреть на них, умоляюще глянула на Павла.
— Паша, прости меня, пожалуйста.
— За что? — удивился он.
— Втянула тебя во все это.
— Во-первых, я сам себя втянул, очень давно. В Ковшах живет моя мать, друзья, родственники. Я не хочу, чтобы им что-то угрожало, и если смогу это предотвратить, то предотвращу. И потом, — открыто улыбнулся Паша, — ты красивая девушка. А помогать прекрасным дамам — долг настоящего мужчины.
Вера благодарно улыбнулась и взялась за фотографии. Пригляделась к ним повнимательнее, и улыбка сползла с ее губ. Она потрясенно уставилась на Павла.
— Да-да, это твой дом, — подтвердил тот, — снимок сделан почти год назад. А этот — буквально на днях, когда я приезжал к тебе и не застал.
Девушка не верила своим глазам. На первом снимке был заброшенный дом. Крыльцо полуразрушено, стекла выбиты, кирпичная кладка облупилась, крыша провалилась внутрь. Забор покосился и зиял провалами. Калитка сорвана, двор зарос бурьяном.
На втором снимке был дом, который она видела каждый день, с тех пор, как приехала в Корчи. Ухоженный, словно только что выстроенный.
— Это ведь не ты делала ремонт, правильно?
— Нет, — проскрипела Вера, — когда я приехала, кусок забора еще валялся на земле. Не успел воссоздаться. А через пару дней стоял на месте как новенький.
— Вот видишь.
— И пыли там никогда нет, — продолжала Вера, — я ни разу не убиралась и полы не мыла.
— Погоди, это еще не все.
Вера не знала, к чему ей подготовиться, и покорно ждала. Паша полистал свою записную книжку, нашел нужную страницу и протянул книжку Вере.
— Взгляни. Это тот номер, что ты мне записала.
Вера изумленно вглядывалась в написанное. Рука была, несомненно, ее. А нацарапанное этой рукой выглядело издевательством. Вместо цифр — знаки препинания, звездочки и галочки.
— Паша, честное слово, не понимаю… Как? — запинаясь, проговорила Вера. — Я записывала свой номер…
— Я прекрасно знаю! Разумеется, записывала!
— Хочешь сказать, я одержима?
— Откуда мне знать, Вера. Есть просто факты, а уж как их толковать…
— Послушай, — чуть не плача, сказала она, — а если мне просто не возвращаться туда?
— Если верить старухе Емельяновой, то это уже не важно, — как можно мягче произнес Паша. — Знаешь, что я думаю? Дед или отец что-то рассказали ей, поэтому она ждала твоего возвращения.
— Тогда, наверное, она знает, что делать! — с надеждой воскликнула Вера.
— А вот это вряд ли. Если б знала, давно бы сделала. Поджечь тебя они пытались больше от отчаяния. Наугад — вдруг сработает? Не сработало.
— Но должен же быть какой-то выход?! Может, в Интернете почитать?
— Ни разу не слышал, чтобы бесов изгоняли по Интернету, — невесело усмехнулся Паша. — Но почитать кое-что и впрямь стоит. В записках священника упоминалась книга — «Экзорциум». Автор неизвестен. Я заказал этот трактат в университетской библиотеке и пока не успел прочесть. Редкое издание восемнадцатого века, книга существует всего в нескольких экземплярах. Может, там найдется что-то полезное…
Паша не успел договорить фразу, как за окном, пронзительно завывая, пронеслась пожарная машина. За ней — еще одна и еще. Во дворе зашелся лаем пес.
— Что случилось? — вскинулся Павел. — Где горит?
Вера замерла, сцепив руки. Паша выбежал из дома, и секунду спустя она увидела в окно, что он оживленно говорит с крупной женщиной в домашнем халате — та указывала куда-то. Не дослушав ее разглагольствования, Павел понесся обратно в дом.
— Пожар! — влетев внутрь, проорал он. — В Корчах горит!
— Что? Как? — заметалась Вера и с безумной надеждой посмотрела на него. — Паша, а если старики завершили начатое? И у них получилось?
— В любом случае стоит съездить туда, посмотреть. — Паша схватил ключи от машины и вышел во двор. Вера тенью метнулась за ним.