Солнечные блики сверкали на иссиня-черном оперении.

Жирный ворон сидел на стволе полузасыпанного пылью танка, и, казалось, сталь прогибается под тяжестью птицы. Это был самый большой ворон из всех, что доводилось видеть Лещинскому. Клюв почернел от запекшейся крови, очевидно, им недавно всласть покопались в еще свежем мясе. Бусинки глаз цепко следили за пришельцами из пустоши: вот человек и арсианец спустились с дюны, вот остановились в облаке пыли, вот зашагали к танку. Не птица, а оперенный лоснящийся бурдюк, набитый потрохами и злобой, обработанная в фотошопе, утратившая реалистичность картинка. И сам пейзаж – как коллаж на модную в две тысячи тринадцатом году тему постапокалипсиса.

– Не подозревал, что фаги глотают и ворон, – ошарашенно проговорил Лещинский.

Гаррель замялся.

– Может, это – твоя планета?

Лещинский фыркнул.

– Присмотрись, – мягко посоветовал Гаррель. – Может, просто время не твое…

– Не мели чушь, – Лещинский подошел к танку, положил руку на грубо клепанную броню. Ворон мрачно зыркнул на человека, затем оттолкнулся от ствола и взлетел, нехотя шаркая в воздухе крыльями и едва не задевая брюхом гребни дюн.

Над пустошью разнесся сиплый и громкий крик: «Кра!» Так мог орать уверенный в своих правах хам.

– Это какая-то боевая машина, браза? – спросил Гаррель, осторожно заглядывая в пулеметную амбразуру танка.

– Не-а, это пароварка на гусеничном ходу, – отозвался Лещинский, провожая ворона взглядом. На душе у бывшего гвардейца было паскудно, и дело заключалось не только в том, что он вместе с арсианцем очутился в пустыне чужого мира и шансы выжить тают с каждой минутой, по мере того как с дыханием и потом их тела лишаются влаги.

Под Чертовом Коромыслом тоже жилось несладко, но там все было шито-крыто: Корсиканец, гвардия, хитники, гражданские, проститутки, оборванцы из Чумного городища… Маленькая Земля со всеми страстями и бедами, свойственными человеческому муравейнику.

Хотя… Если бы фаг выплюнул Лещинского не в границах обжитого людьми пространства, а в отдаленном районе Города, где не ступала нога человека, то на пустынных улицах, вдоль которых выстроились причудливые сооружения канувших в неизвестность соплеменников Тарбака, он, возможно, ощущал бы ту самую жуть.

Было что-то потустороннее в этой пустоши. Лещинский словно видел сон наяву. И этот сон пока не обратился в кошмар, но налицо были все признаки надвигающегося ужаса. Пустошь тревожно вздыхала порывами болезненно-сухого ветра, пустошь ждала приближения чего-то, и Лещинский ждал… И, возможно, Гаррель тоже ждал, но хрен его поймешь: инопланетянина и храмовника.

Гаррель постучал кулаком по наглухо закрытому люку механика-водителя, и Лещинский встрепенулся. Арсианец отыскал отверстие с оплавленными краями, оставленное кумулятивным снарядом, заглянул через него в кабину, но ничего не увидел, кроме трепещущей на сквозняке завесы из старой паутины. Затем взобрался на броню, принялся счищать с башни наслоения пыли. Закашлялся, зафыркал носом, проговорил, морщась:

– Помоги! Надо проверить, что там внутри. Может, разживемся парой стволов.

– Нет там ничего, кроме пары трупаков, – Лещинский обошел танк, встал так, чтобы не оказаться в облаке пыли, которую поднял Гаррель. – Черт… и откуда взялась эта пылища? Взорвался цементный завод?

– Прах сгоревших аборигенов, а также – животных, птиц, растений…

Лещинский отмахнулся.

– Без тебя тошно.

– И все-таки опасаешься, что это – твоя планета?

– Сказал же – нет.

Серый пласт съехал с башни, соскользнул с наклонной брони борта. Лещинский и Гаррель увидели надпись на незнакомом языке, а под ней – герб в виде четырехлучевой звезды и короны над ней. Еще ниже шел ряд набитых через трафарет изображений черепов. Не человеческих, не арсианских, а под стать тому, что нашел Гаррель.

Люк на башне оказался приоткрытым. Гаррель схватился за створку двумя руками, заскрипел зубами, засверкал глазами, но все-таки смог ее поднять. Над проемом взвились серые клубы. Гаррель чихнул, затем с довольным видом потер ладони и осторожно склонился над люком.

– Я – внутрь, ты – на шухере.

– Давай, – согласился Лещинский, опираясь на винтовку.

«Кра!» – прозвучало раскатисто над пустыней, и среди дюн завибрировало эхо. И, словно отзываясь на этот клич, чуть в стороне от прямоугольных гор, едва видимая за пылевой завесой, в небо взвилась струя багряного цвета. В первый миг Лещинскому показалось, что это – жидкость. Как будто мир кровоточит, изливая свои соки вопреки силе тяжести в небо. Но это была не жидкость, а дым…

Сигнальный дым!

Гаррель возился в кабине танка, дребезжал железками и бесперечь чихал. Лещинский постучал прикладом винтовки по борту.

– Браза, выбирайся. Ты должен это увидеть.

Над люком показалась голова арсианца. Лицо Гарреля было серым от пыли, с носа и с ушей свисали нити паутины, а глаза слезились.

Без лишних слов Лещинский указал стволом винтовки на струйку дыма.

– Вот тебе раз… – улыбнулся Гаррель. – Это то, о чем я думаю?

– Откуда ж мне знать, о чем ты, извращенец, думаешь, – пожал плечами Лещинский. – Это может быть все, что угодно. Вулкан какой-нибудь. Газы из разлома в коре бьют в небо.

– Не-не-не, – помотал головой Гаррель, – это определенно сигнал. И, возможно, для нас. Кто-то засек активность фага, и теперь указывает точку сбора для неудачников вроде нас с тобой.

– Неудачников в квадрате, – усмехнулся Лещинский. – Что нашел в этом гробу?

Гаррель нахмурился.

– А вот ничего. Ни тел, ни оружия, ни снаряжения.

– Да иди ты!

– Кто-то знатно помародерствовал здесь до нас, – Гаррель сплюнул, его слюна была цвета свежего цемента. – Сперли все, что только могли. Давай, зацени сам.

Лещинский с сомнением попинал гусеницу. Он понимал, что промедление может стоить им с Гаррелем жизни. Сколько идти до источника дыма? День или два? А сколько они протянут без воды и еды? А если ночью ударит мороз?

– Предлагаю не менять маршрут. Дойдем сегодня до гряды, посмотрим, что это такое, и потом сориентируемся.

Гаррель спрыгнул на землю.

– Что ж, тогда не будем тянуть резину.

Лещинский кивнул и пошел вперед, опираясь на винтовку, как на посох.

За очередной дюной их поджидал новый сюрприз.

Тянулись две параллельные колеи, словно след от полозьев саней. А между ними виднелась вереница следов босых ног. На вид следы были человеческими или арсианскими, если бы не их великанский размер. Лещинский оставил рядом для сравнения отпечаток своей подошвы: прошедший был больше человека раза в три.

Колеи и следы уже потеряли четкость, ветер присыпал их пылью, но они все еще не затерялись на сером полотнище пустыни. Значит, то, что оставило их, разминулось с человеком и арсианцем не так уж давно. Более того, колеи и вереница следов вела в сторону красного дыма, и этот факт заставил Лещинского и Гарреля призадуматься, не сменить ли маршрут.

– Эта штука – гигантская! – Гаррель взмахнул руками. – Что бы это ни было, мы увидим с большого расстояния и успеем укрыться!

– В песок, что ли, зароем головы, как страусы? – поморщился Лещинский.

– У нас нет возможности делать крюк и блуждать по пустыне, – спорил Гаррель. – Подумай сам, если бы оно, – арсианец указал на следы, – было поблизости, мы бы увидели столб пыли! Оно же прет, как бронеход!

Нечто огненно-красное, светящееся, словно раскаленный металл, с гулом пронеслось у них над головами. Лещинский и Гаррель невольно пригнулись. Метеор это был или же ракета – не суть важно, но Лещинский приготовился, что вот-вот грянет взрыв, и его с арсианцем похоронит под многометровым слоем пыли и песка.

Взрыва не последовало. Наверное, объект и не собирался падать на поверхность пыльного чистилища, как это могло показаться. Наверное, он умчал дальше, двигаясь в ту же сторону, куда шли Лещинский и Гаррель и куда вели великанские следы. И это настораживало…

В следующий миг Лещинский унюхал смрад Чумного городища. Бывший гвардеец обернулся, описав прикладом ржавой винтовки полукруг. Уставился в немом изумлении на десяток оборванцев, которые выросли из земли, как будто грибы.

Мягкая пылевая подушка прекрасно гасила звук шагов, поэтому они смогли незаметно подобраться. Один рывок – и Лещинский вместе с Гаррелем окажутся в их немытых руках. В шайке были люди, арсианцы и нгены. На вид – даже не хитники, а отребье, опустившееся до животного состояния. Лица бандитов скрывались под слоем пыли, на сером фоне влажно блестели ломаные линии ртов и глаза, пугающие царящим в них безумием.

Лещинский понял, что никаких переговоров, угроз или ругани не будет. Оборванцы шли плечом к плечу, набычившись, пуская слюни, выставив вперед руки, на которых чернели обломанные, острые ногти. От цели шайку отделяло несколько шагов, и хитники были готовы сделать эти шаги.

– Гаррель, атас! – Лещинский замахнулся винтовкой. Врезал по голове ближайшего хитника-человека с такой силой, что деревянный приклад взорвался сотней ярко-оранжевых щепок.

Отпихнул цевьем протянувшиеся к нему руки, ударил ногой в грудь карлика-нгена. Крутанул винтовку перед собой, ткнул огрызком приклада в слюнявый рот следующего человека, сломав ему челюсть.

На левой руке Лещинского повис второй нген, а покрытый гнойными язвами арсианец вцепился в винтовку и выдернул ее из пальцев бывшего гвардейца. И пока Лещинский пытался отпихнуть нгена, арсианец сграбастал его в объятья, словно старого друга, а затем, обдав запахом гнили, зубами впился Лещинскому в ключицу.

Это было столь неожиданно, что на миг пришло замешательство.

Лещинский запоздало дернул плечом, тщась стряхнуть арсианца, чьи зубы увязли в плотной ткани гвардейского комбеза. В это же время нген хватанул Лещинского за ладонь. Проклятые оборванцы собирались рвать его зубами, словно дикие звери!

Под Чертовым Коромыслом хитники так себя не вели.

Лещинский ухитрился извернуться, пихнуть арсианца коленом в живот, а нгена – мыском ботинка в покрытую коростой шею. Тут подоспел на помощь Гаррель. Своему сородичу он вбил роговый нарост в череп, а нгену всадил каблуком в висок. Но хитников было много. Они клацали редкими, почерневшими зубами. Тянули безмолвно руки и намертво сжимали пальцы, стоило лишь прикоснуться к бывшим гвардейцам. Запах крови их пьянил, а глаза пылали безумием.

Гаррель перебросил хитника через плечо, завертелся, пытаясь сбросить взобравшегося ему на спину коротышку. Лещинский беспорядочно бил, ощущая, как его стесанные кулаки ломают кости, рвут хрящи и мясо.

Их взяли в кольцо. Все чаще зубы хитников пронзали ткань комбеза, оставляя раны на теле, силы же стремительно таяли. Лещинский увидел, что по лицу и шее Гарреля струится кровь, и понял, что дело – труба. Сейчас их повалят на землю и загрызут: чертовски мучительная и унизительная смерть.

Заглушив звуки драки, в небе возник стрекот, похожий на гул лопастей пропеллера небольшого вертолета. На хитников, а вместе с ними – и на Лещинского и Гарреля, упала бесформенная тень.

Лещинский не сразу сообразил, что произошло. Ему показалось, что с неба рухнул механизм: причудливый, излишне сложный, оснащенный многочисленными приспособлениями, чтобы колоть, резать и рубить. Трепетная и прозрачная пленка крыльев исчезла под сошедшимися полусферами надкрыльев огненно-красного цвета, и Лещинский увидел в одной из полусфер свое искаженное отражение.

Насекомое. Огромное, бронированное, вооруженное многочисленными хитиновыми шипами и зазубренным, похожим на арматуру, хоботком. Глаза, состоящие из тысяч фасеток, холодно изучили участников драки. Хитники, скалясь, стали пятиться. Однако не слишком расторопно. Насекомое сделало молниеносное движение, и хоботок с хрустом вонзился в грудь самого прыткого нгена. Оборванцы набросились на жука-переростка, но это уже был жест отчаяния. Зубы и ногти не могли причинить вред защищенной хитином огненной бестии. Насекомое двигалось с точностью конвейерного робота и одновременно с грацией и стремительностью большой кошки. Оно разило хитников лапами, унизанными шипами, нанизывало оборванцев, уже мертвых, но еще не осознающих этого, на рапиру хоботка. Лещинский и Гаррель едва успели убраться в сторону, чтобы не оказаться под лапами этого живого комбайна смерти.

Гаррель схватил Лещинского за покусанное предплечье и развернул лицом к дюне. По ее склону спускалась, неловко ступая ногами, обутыми в подобие снегоступов, арсианка. Она была одета не лучше растерзанных оборванцев. Лохмотья едва-едва прикрывали мускулистое тело, а нижняя часть лица пряталась под противопылевой маской.

В руках арсианка сжимала лук, стрела лежала на тетиве, а наконечник смотрел Лещинскому в переносицу.