– Меня зовут Сон-Сар, – обратилась арсианка к Гаррелю, продолжая целиться в Лещинского. – Нужно убираться отсюда! Скорее!

У нее был сухой, под стать пустыне, изможденный голос. В словах Сон-Сар не слышалось ни надрыва, ни нервозности, которые могли быть уместными в этой ситуации, ни тем более какой-то властности. Измотанная, отчаявшаяся – на грани покорности судьбе. У Лещинского сложилось впечатление, будто инопланетянке уже раз сто доводилось прощаться с жизнью, и что она продолжает свою борьбу лишь потому, что Смеющийся бог запретил ее расе опускать руки.

– Кто на нас напал? – спросил Лещинский на арсианском.

Сон-Сар перевела янтарный взгляд на человека. Лещинский обратил внимание на сложный узор ее радужек, пожалуй, ничего более замысловатого ему видеть не приходилось.

– Гамацу, – бросила Сон-Сар, качнула головой, словно сокрушаясь, а затем громко щелкнула языком.

Огненно-красный жук взлетел с места, подняв тучу пыли. Он неспешно набрал высоту и с гулом, похожим на шум промышленного вентилятора, пронесся над барханами.

– Мы не враги! – Гаррель показал Сон-Сар пустые ладони. – Мы готовы идти с тобой!

Сон-Сар как будто это и нужно было услышать. Она с готовностью опустила лук, убрала стрелу в полупустой колчан на бедре.

– Что такое «гамацу»? – спросил Лещинский у Гарреля; он решил, что это просто незнакомое ему слово арсианского языка.

– Без малейшего понятия, браза, – пожал плечами Гаррель.

Земля содрогнулась. До небес взметнулся фонтан пыли, как будто среди дюн взорвался артиллерийский снаряд. Сон-Сар ахнула, но хвататься за стрелы не стала. Потому что это было бесполезно.

Внутри пыльной круговерти возник исполинский силуэт. Так, пожалуй, мог бы выглядеть джинн, только-только вырвавшийся из заточения в бутылке. Длиннорукий, мускулистый, хоть и с изрядным брюшком. Лысый, с короткой мощной шеей. Пыльная завеса не скрывала наготы этого существа.

Вытянув длинные, словно стрелы подъемных кранов, руки, оно метнулось в стремительном и полоумном движении к летящей искре сообщника Сон-Сар – огненного жука. И оно ухватило насекомое за надкрылья и лапы. Завязалась борьба. Сабельный хоботок и хитиновые шипы вспарывали серую плоть великана. Багровая, как остывающая лава, кровь окропила иссохшую плоть пустыни. Но одно дело – справиться с десятком похожих на гнилых зомби «гамацу», другое – с великаном, который был несравнимо сильнее. Под его пальцами трещал и ломался красный хитин. Великан прижал извивающееся насекомое к дюне и принялся безжалостно отрывать лапу за лапой, крыло за крылом.

Сон-Сар снова охнула, стиснула кулаки, сделала шаг по направлению к схватке, а затем, словно одумавшись, кинулась в другую сторону.

– За мной! Скорее! – бросила она на ходу.

Отворачиваясь, Лещинский успел увидеть, как великан выдергивает из разорванного брюха насекомого мотки сочащихся внутренностей.

Арсианка заставила их бежать, перепрыгивая через растерзанных «гамацу», к дальним дюнам. Напитавшийся кровью песок противно хлюпал под ногами. Сон-Сар отыскала почти полностью скрытый заносами пыли оборванный трубопровод.

– Полезайте внутрь! – приказала она, с беспокойством шаря взглядом по бархану, за которым остались великан и насекомое.

Лещинский заглянул в просвет трубы. Узко, пыльно… Хорошо, что он не страдает клаустрофобией.

Кряхтя и матерясь сквозь зубы, он забрался в трубу. Следом втиснулся Гаррель, а потом и Сон-Сар. Устроились, точно селедки в бочке, иначе и не скажешь.

– Что тут происходит? – шепотом спросил Гаррель.

– А хрен его… – отозвался Лещинский, он обнаружил, что кусок трубы изрядно прохудился и что через несколько отверстий размером с замочные скважины виден усеянный телами гамацу кусок пустыни. На трупе нгена уже сидел ворон и деловито ковырялся в глазнице теплого покойника.

– Я не тебя спрашиваю! – сердито буркнул Гаррель. – Сон-Сар?

– Чтобы я знала… – прошептала арсианка. – Откуда такая парочка на мою голову?

– Мы не парочка, – ответил сурово Гаррель.

– Да. Мы – гвардейцы! – добавил с сарказмом Лещинский.

В другое время они бы с Гаррелем прыснули от этой фразы. Но другое время осталось на другой планете, теперь, пожалуй, столь же недоступной, как и Земля.

– Кто этот здоровяк? – продолжал допытываться Гаррель.

– Баксбакуаланксива, – протараторила Сон-Сар.

– Как-как? – сверкнул глазами Гаррель.

– Учись слышать с первого раза, – прошипела арсианка. – Очень мне нужно ломать язык дважды. Говори просто – Бакс, он – само зло.

– Как давно ты здесь?

– Достаточно давно, чтобы увидеть, сколько неопределившихся отправилось к праотцам из-за того, что слишком много болтали.

Лещинский почувствовал, как вздрогнула труба. На всех троих полились ручейки ржавой пыли. Дрожь не прекращалась, трубопровод как будто отзывался на подземные толчки, мощь которых нарастала.

Они затаили дыхание. Гаррель ощущал, как сильно бьются сердца Сон-Сар. Его грудь тоже распирало волнение. Лещинский припал к дыре в железе, и, не отрываясь, глядел на то, что творится снаружи.

Ворон раскатисто каркнул, тряхнул грязным клювом и поднялся в воздух. Трупы гамацу накрыла густая тень.

Лещинский гнал мысль, что с ними будет, если хмырь с непроизносимым именем найдет нехитрый схрон, приютивший человека и двух арсианцев. Вытянет, скорее всего, по одному за ноги и порвет пополам, как дождевых червей. Доверились же арсианской девчонке… Просто все происходило так быстро, что не оставалось ничего другого, кроме как плыть по течению. А течение было коварным…

Великан наступил гамацу на грудь, выдавив из легких остатки воздуха и заставив мертвеца шумно всхлипнуть. Затем наклонился, обхватил голову покойника похожей на ковш экскаватора ладонью, повернул и дернул вверх. Сухо хрустнули кости, лопнули тяжи сухожилий. Следом послышалось идиотическое бормотание. Лещинский не разобрал ни слова, хотя ему казалось, что если напрячься, то можно уловить смысл отдельных фраз. Тон великана был довольным, благодушным. Оторвав первому гамацу голову, громила занялся следующим. Великан продолжал до тех пор, пока не обезглавил каждого покойника. А покончив с грязной работой, он еще долгие минуты ходил среди тел, наступая и ломая, словно тростинки, руки и ноги. В один момент великан наклонился, упер густо поросшие игольчатой щетиной руки в колени и поглядел в сторону схрона. Взгляд чудовища и Лещинского пересекся всего на миг, затем великан выпрямился и зашагал прочь. На его место сейчас же спикировал ворон и, не откладывая в долгий ящик, принялся набивать брюхо.

Шаги великана отдалялись. Потом на смену им пришел противный скрипящий звук, точно кто-то скреб ногтями по глянцевой бумаге. Лещинский вспомнил след саней, который он видел до встречи с гамацу.

Это походило на бред, но каждая новая планета обязывала жить по своим правилам. То, что кажется абсурдом ему – землянину с подпорченной под Чертовым Коромыслом психикой, – здесь такая же норма, как переполненное метро по утрам, как сигарета в перерыве между парами в институте, как старушки на скамейке перед подъездом.

Кровожадный великан брел через серую пустыню, волоча за собой сани, наполненные оторванными головами существ, принадлежащих к разным расам. И над его лысой башкой истово полыхало маленькое синее солнце…

Лещинский тряхнул головой, отгоняя яркое видение.

Вскоре скрип полозьев стих, растворившись в звуках пустыни: шепоте ветра и шорохе осыпающегося с гребней дюн песка. Ворон еще долго копошился в покойниках, клацая клювом, словно хирургическими ножницами. Казалось, успела минуть вечность, прежде чем он насытился. А после ворон то ли каркнул, то ли сыто рыгнул и поднялся в небо.

Только тогда они решились выбраться из убежища.

– Красный дракон убит! – с горечью выпалила Сон-Сар, переводя взгляд с Лещинского на Гарреля, а потом – обратно; выросты на ее скулах стали вишневыми от прилившейся крови. – Из-за вас! Мы с ним оказались в этом мире вместе! И помогали друг другу выжить! Он отвлек Бакса, чтобы мы смогли спрятаться!

– Как называется эта Сфера? – спросил Гаррель.

Сон-Сар всплеснула руками.

– Не важно! Никак! Не до того нам…

– Сколько вас? – подхватил Лещинский.

– Меньше десяти, – насупилась арсианка. – Это вместе с вами, новоприбывшими. Проклятые гамацу убили и съели многих… очень многих… Мы сидим в укрытии, как ясноглазики в норе, – она указала когтем на возвышения, к которым первоначально направлялись Лещинский и Гаррель. – Как только мы выбираемся наружу, на нас тут же начинают охоту или гамацу, или вон – Бакс, – Сон-Сар кивнула в сторону дюн, за которые, судя по следам, ушел великан.

– Попали так попали, – Лещинский положил ладонь на ключицу и ощутил кожей влагу.

– У тебя есть вода? – обратился к Сон-Сар Гаррель.

Арсианка сунула руку под рванину, извлекла узкую флягу, которая бы подошла, чтобы хранить в ней коньяк. Гаррель передал флягу Лещинскому. Сосуд был теплым и пах молодой арсианкой – сеном, нагретым солнцем.

Лещинский сделал пару аккуратных глотков, с трудом подавил искушение выпить всю воду одним махом, вернул флягу Гаррелю. Пить, само собой, после этих капель захотелось еще сильней. Но приходилось довольствоваться тем, что есть.

От Лещинского не укрылось, что Гаррель переменился в лице. Скорее всего, запах самочки для него был гораздо ощутимее.

– Красный дым! – вдруг вспомнил Лещинский. – Мы видели его не так давно. Что это такое? Он имеет природное происхождение?

Сон-Сар забрала флягу, поболтала ее, оценивая, сколько осталось воды, тщательно закрутила крышку.

– Я не знаю, какое происхождение имеет дым, – ответила арсианка, – но он всегда поднимается над жилищем Бакса, когда это испражнение всех Сфер дома.

Они поднялись на дюну, залегли на ее сыпучей вершине, глядя на следы боя. Выпотрошенное огненное насекомое напомнило Лещинскому вареную креветку – очищенную, в окружении осколков своего панциря. Причем, ассоциация была настолько сильной, что рот Лещинского наполнился слюной.

– Мой единственный друг, – с горечью прошептала Сон-Сар. – Только ты понимал меня без слов. Как же я без тебя теперь?..

Гаррель приобнял Сон-Сар за плечи, но та сбросила его руку решительным жестом.

– Идем, неопределившиеся. Докажите, что вы не зря здесь объявились.