Полибий был уверен, что устойчивое государственное устройство обеспечивало хорошую основу для развития успеха за пределами Рима. При этом он побывал в гуще военных событий на стороне Рима, испытал на себе агрессивность римской власти, демонстрировавшей нескрываемые амбиции завоевать весь мир. Римляне «не только возымели смелую мысль, – писал Полибий в конце своего изложения Первой Пунической войны, – о подчинении и покорении мира, но и осуществили ее». Но не все были с этим согласны. «Некоторые эллины» думали, что успех римлян был «случайным и бессознательным». Многие в Риме настаивали, что их быстрая экспансия была следствием того, что они вели справедливые войны, сражались при поддержке богов в целях самозащиты или поддержки союзников, которые часто звали их на помощь. И никакой агрессии, разумеется.

Если бы Полибий прожил еще сотню лет и увидел статуи полководцев выше человеческого роста с земным шаром в руках, то он наверняка порадовался бы правоте своих слов. Жажда мирового владычества, безусловно, проявляется во многих латинских выражениях о могуществе римлян в I в. до н. э. и позднее. Юпитер в «Энеиде» Вергилия предрек римлянам: «вечную власть». Однако логика его же собственного повествования продемонстрировала, что Полибий ошибался, считая, будто и в далекие времена римляне увлекались идеологией агрессивного империализма или доктриной «предопределения судьбы». В реальности во всех слоях римского общества присутствовала жажда славы, страсть завоеваний и жадность до добычи в результате побед. Не в последнюю очередь надежда на богатые трофеи поманила народ, проголосовавший за начало Первой Пунической войны. Но какими бы фантазиями ни обменивались гости на Сципионовых пирах, ни одна из них не оборачивалась планом мирового господства.

Подобно тому, как распространялось влияние Рима в пределах Италии, римская экспансия III и II вв. до н. э. вне полуострова выглядела значительно сложнее, чем победоносный парад легионов, стройными рядами прошедших по завоеванным территориям, как нам изображает известный миф. Во-первых, римляне были не единственными действующими лицами в этом спектакле. Это не был уютный мир миролюбивых народов, тихо занимавшихся своим делом, когда врывались ненасытные головорезы из Рима. Какой бы скепсис, вполне оправданный, ни вызывали попытки римлян объяснить свои войны исключительно просьбами союзников и друзей о помощи (известное оправдание для самых кровавых войн на земле), внешнее давление на политику Рима сбрасывать со счетов нельзя.

Восточное Средиземноморье, от Греции до современной Турции и еще дальше, являлось основной ареной военных действий Рима в этот период. Это была неспокойная территория с постоянно конфликтующими политическими силами, меняющимися участниками союзов и неутихающими гражданскими войнами, подобными тем, что раздирали первоначально Италию, но гораздо мощнее. Это было наследие Александра Македонского, применявшего тактику налета и грабежа на покоренных землях. Он умер в 323 г. до н. э., и ему не пришлось расхлебывать последствия своих побед и ломать голову над тем, что же делать с завоеванными народами. Его преемники создавали конкурирующие династии, которые включались в непрекращающиеся войны друг с другом и с мелкими соседями по периферии своих государств. Пирр был одним из таких правителей, Антиох Эпифан – другим. Последний, вернувшись домой после плена в Риме и поупражнявшись в популистской политике, за десять лет своего правления (с 175 по 164 г. до н. э.) умудрился затеять войны с Египтом (дважды), с Кипром, Иудеей (спровоцировав восстание Маккавеев), Парфией и Арменией.

Чем более могущественным рисовался Рим там, за морем, тем более охотно с ним входили в альянсы враждующие партии и искали его расположения. Представители Востока то и дело появлялись в Риме в надежде найти моральную поддержку или заручиться военной поддержкой. Это постоянная тема исторических трудов о том периоде: во время подготовки военной кампании Эмилия Павла против Персея было отмечено множество посланников, просивших римлян обуздать амбиции Македонии. Самая яркая иллюстрация этого заискивания перед римлянами, пожалуй, связана с городом Теосом на западном побережье современной Турции. На одной надписи середины II в. до н. э. описывается попытка втянуть Рим в локальный, нигде более не упомянутый конфликт по поводу прав на землю между Абдерами, городом в Северной Греции, и местным царем Котисом.

Выгравированный на камне текст представляет собой благодарственное письмо от жителей Абдер жителям Теоса. Теосцы перед тем согласились послать двоих людей в Рим, «лоббистов» в современном понимании, чтобы те уговорили римлян поддержать Абдеры против царя. Абдериты описали в подробностях действия этих посланников, вплоть до регулярных посещений на дому видных сенаторов. Делегаты трудились не покладая рук, страдая физически и интеллектуально, встречались с влиятельнейшими римлянами и склоняли их на свою сторону, выражая почтение каждый день. А когда им попадались римляне, которые были на стороне царя Котиса (он тоже посылал гонцов в Рим), они завоевывали к себе расположение, умело излагая факты и нанося ежедневные визиты в их атриумы, то есть центральные залы в их домах для приема клиентов.

Надпись обходит молчанием результат посольства: должно быть, абдериты проиграли. Однако мы получили свидетельство того, как непросто было иноземным противоборствующим посланникам снискать поддержку римлян: недостаточно было просто обзавестись правильными знакомствами в сенате, требовалось проявить активность и настойчивость, каждый день напоминая сенатору о своем деле. Но буквально сотни статуй римским деятелям в городах греческого мира в качестве «спасителей и благодетелей» демонстрируют, как там отмечали успех вожделенного иностранного вмешательства. Мы не можем, конечно, отследить все проявления двоемыслия в этих словах; вне сомнения, тут и искренний страх, и откровенная лесть. Однако это может послужить хорошим напоминанием о том, что за кратким сообщением о «римском завоевании» скрываются разные точки зрения, стремления и желания.

Кроме того, римляне не планировали систематическую аннексию заморских территорий, не навязывали стандартные механизмы контроля. Это отчасти объясняет стремительность, с какой происходила римская экспансия: не создавалось никакой инфраструктуры управления. Материальная выгода, безусловно, извлекалась из побед, но специфическим способом. Римляне требовали огромных денежных компенсаций от отдельных государств: за одну только первую половину II в. до н. э. вывезли более 600 т серебряных слитков. В других странах римляне перенимали готовую привычную систему налогообложения, налаженную предыдущими правителями. Иногда они изобретали новые способы извлекать дополнительные доходы. В испанских серебряных рудниках, отвоеванных у Ганнибала, римляне заставили выдавать на-гора руду с такой интенсивностью, что следы загрязнения воздуха продуктами этого производства до сих пор встречаются в соответствующем слое ледяного панциря Гренландии. А Полибий, посетивший Испанию в середине II в. до н. э., писал об увиденных в одном только рудном районе 40 000 шахтеров, преимущественно рабов, конечно (надо иметь в виду, что 40 000 – это была фигура речи у древних римлян, это просто «очень много»). Не менее разнообразны были формы римского политического контроля: от политики невмешательства, основанной на договоре о «дружбе», далее захват заложников, обеспечивавший лояльность, и до более-менее постоянного присутствия римской армии и римских официальных начальников. Показательны в этом смысле преобразования Эмилия Павла после победы над царем Персеем как пример одного из вариантов обустройства новых территорий: он разделил Македонию на четыре независимых самоуправляющихся государства; они стали выплачивать Риму налог в размере половины налога, взимавшегося Персеем; все серебряные рудники были закрыты, чтобы не оставалось ресурсов для восстановления могущества этого региона.

Конечно, это была насильственная империя в том смысле, что римляне получали доход от новых территорий и под угрозой насилия добивались, чтобы все шло так, как угодно им. Эта империя не была основана на аннексии, как этот термин понимали впоследствии римляне. Не было тогда юридически оформленного контроля, не было правил и инструкций, не было и особых притязаний на будущее. Латинским словом imperium, которое к концу I в. до н. э. уже означало «империю», то есть именно территорию под прямым римским управлением, в этот период еще называли «власть отдавать обязательные к исполнению приказы». Провинция («provincia»), которая стала затем четко определенной единицей деления империи, управляемой наместниками, в ту пору была не географической областью, а совокупностью обязанностей тех или иных римских должностных лиц. Это могло быть военное или административное задание, которое надо было выполнить в определенном месте. Затем в III в. до н. э. Сицилия и Сардиния были определены как постоянные «провинции», а с начала II в. до н. э. две области в Испании стали неотъемлемой частью римского государства, хотя границы их четко определены не были. Но и они еще могли вполне находиться в ответственности, скажем, римской казны. На рубеже III и II вв. до н. э. Плавт в своих комедиях использует слово provincia как шутливое обозначение обязанности слуги. На этом этапе никакого римлянина не могли послать «наместником провинции», что потом станет обычной практикой.

Для римлян важнее всего было выиграть сражение, а затем – уговорами, запугиванием или силой – навязать свою волю, где и когда потребуется. Представление о характере этой imperium дает история последнего столкновения Антиоха Эпифана с римлянами. Дело было в Египте, куда царь вторгся во второй раз. Египтяне попросили римлян о помощи. Из Рима был отряжен посланник Гай Попилий Ленат, который встретился с Антиохом под Александрией. Будучи знакомым с римлянами не понаслышке, царь ожидал мирных переговоров. Вместо этого Ленат вручил декрет сената, приказывавший Антиоху немедленно покинуть Египет. Когда сирийский правитель запросил время на консультации с советниками, Ленат взял палку и нарисовал круг в пыли вокруг него: ни шагу из круга, пока не даст ответ. Изрядно напуганный, царь смиренно подчинился приказу сената. Это была империя послушания.