Джонатан Мэйберри
Банановая республика

– Господин Данте!

Крик вывел орангутана из полудремы, и тот, содрогнувшись, развернулся на табурете, роняя свитки и деревянную чашку с фиговым вином на пол. Увидев, что вино забрызгало бумаги, Данте недовольно зарычал. Молодая обезьяна с виноватым видом замерла на пороге, прижав ладонью рот. Волосы ее были взъерошены, лицо покрыто пылью и каменной крошкой.

– В чем дело? – сурово спросил Данте, наклоняясь и подбирая доклады, пока их не замочило вином. – Говори, Калеб. У тебя что, язык отсох, как у людей?

– Г-г-господин, – залепетал юноша. – К-к-крастос н-н-нашел кое-что…

Крастосом звали главного инженера раскопок, весьма умную и деловитую обезьяну. Молодой Калеб, второкурсник семинарии, служил его помощником. Всего же на стройке было занято более сорока студентов Высшей школы закона и обезьян двадцать разнорабочих. Все они очищали участок для фундамента будущего Святилища Десятого свитка. Работа была изматывающей, времени на отдых почти не оставалось. Впрочем, Данте почел за честь принять участие в таком важном проекте. Как и все они – по крайней мере, они хотя бы как-то послужат великому делу. Многим придется оставить занятия и вернуться к светской жизни, поскольку не всем дано служить Богу и следовать истинным путем Законодателя. На это способны лишь избранные. Когда стройка закончится и святилище откроется, служить в нем останутся несколько священников и слуг. Что касается Калеба, то он, несмотря на свою молодость, обладал неплохими способностями и подавал большие надежды, но в настоящий момент Данте с радостью отправил бы его на ловлю блох у людей.

– В-в-вы должны с-с-сами п-п-посмотреть, ч-ч-что он н-н-нашел, – слова вылетали изо рта юноши, словно выстрелы из автоматической винтовки, трескучие и неприятные на слух.

Держа капающий свиток подальше от остальных документов, Данте присел на корточки, склонил голову набок и вопросительно посмотрел на юношу, глаза которого блестели странным светом.

– И что же именно нашел Крастос?

Молодой помощник едва ли не бежал перед нехотя шедшим Данте. Энтузиазм юноши забавлял священно-служителя, хотя пожилой орангутан до сих пор сердился на него из-за намокших свитков. Постепенно в душе Данте разгоралось любопытство. Строительные работы были тщательно спланированы, но сам процесс выдался долгим, тяжелым и разочаровывающим. Когда Данте впервые обратился к старейшинам с планом, ему трижды отказывали, и в каждом случае приходилось несколько недель, а то и месяцев добиваться поддержки. Потом, когда совет, пусть и нехотя, окончательно утвердил проект строительства святилища на таком значительном удалении от столичного Города обезьян, Данте пришлось четырнадцать раз менять само местоположение будущего храма, потому что в этом месте должны были пересекаться пути торговцев, путешественников, странствующих проповедников и паломников. Старейшины утверждали, что святилище должно находиться в городке, который выиграет от туризма, но при этом священное строение не должно его затмевать. Политика, всегда политика. Даже важнее, чем вера; важнее, чем требование распространения веры. В конечном итоге всегда все сводится к политике.

Или к шимпанзе, как он предпочитал считать сам.

Конечно, все обезьяны занимались политикой по-своему; его собственный вид, орангутаны, делали это превосходно, будучи по традиции хранителями веры. Но в последние годы все эти интеллектуальные зануды-шимпанзе, с их придирками и требованиями политической корректности, все сильнее вставляли палки в колеса, так что любое решение требовало многочисленных рассмотрений и обсуждений. Даже здесь, в поселке Большая Скала, которую все считали самой глухой провинцией, шимпанзе с явным удовольствием пускались в споры, затягивая то, что изначально должно быть быстрым процессом. Молодой, энергичный мэр поселения, Катон, относился к орангутанам с очевидным презрением. Данте подозревал, что этот выскочка, скорее всего, разделяет еретические убеждения, хотя доказать это было почти невозможно, потому что Катон отличался хитростью и рассудительностью.

Заметив, что на строительной площадке почти никого нет, Данте нахмурился. Куда все подевались? Стояло позднее утро; низко нависшие облака обещали относительную прохладу даже днем, несмотря на середину лета. Вряд ли лентяи могли пойти на отдых под тем предлогом, что им жарко.

Разбросанные инструменты свидетельствовали о том, что рабочие покинули площадку в спешке, словно сбегали от чего-то. Что же случилось? Калеб так сильно заикался, что из него ничего невозможно было вытянуть, кроме того, что Крастос нашел нечто, вызвавшее всеобщий переполох. Задумавшись над тем, чем могла быть эта находка, Данте замедлил шаг и бросил неодобрительный взгляд на восток. С одной стороны Большую Скалу обрамляла поднявшаяся из-за дождей река, с другой поселение граничило с непроходимыми болотами, но в остальных направлениях тянулись плодородные равнины. Во фруктовых садах росли пеканы и груши, а в зеленых лесах в изобилии водилась дичь.

Однако при этом здесь ощущалось влияние тьмы. В большой степени это место и выбрали, чтобы противостоять тьме. Участок для постройки святилища располагался среди низких прерывистых холмов, через которые протекали узкие речушки. Первая из них называлась Пограничной, а остальные названий не имели. Дальше вообще ни у чего не было названия – ни у ручьев, ни у холмов, ни у рощ, потому что они находились на выступе территории, на которую ни одна обезьяна в здравом рассудке не заходила.

Запретная зона. Или, как полагал Данте, одна из них, потому что таких запретных зон было несколько. Но она всегда называлась в единственном числе – «Зона», а не «зоны». Она служила воплощением угрозы.

Воплощением зла.

Все, что происходило в Запретной зоне, было следствием прегрешений, безумия или тьмы. А все, что выходило из нее, было мерзостью в глазах Бога.

Святилище должно стать знаком, своего рода возражением. В свое время лучшие каменщики церкви возведут на берегах Пограничной реки монолит с надписью: «Здесь и не далее».

Надпись эта будет красоваться на обеих сторонах – и на той, что обращена к городку, и на той, что выходит на реку. Эта надпись была одной из личных задумок Данте. Как бы ему ни нравились метафоры, но в данном случае требовалась точность. Шимпанзе, конечно же, как обычно несколько суток спорили по поводу того, как лучше писать «Здесь» или «Тут». Данте хотелось размозжить им головы.

Впереди он увидел всех – разнорабочих, ассистентов, монахов, священников и послушников. Все они столпились вокруг широкой ямы – котлована, вырытого для фундамента будущего святилища. Калеб настолько разволновался, что даже схватил Данте за руку и потащил его за собой, словно ребенок, ведущий отца по дороге в цирк с выступлением дрессированных людей. Данте едва не вырвал руку, но позволил провести себя сквозь толпу. Собравшиеся смыкались за ним и обменивались у него за спиной озабоченными вопросами.

– Что это… для чего… кто это сюда закопал… что это значит?

И только дойдя почти до края ямы, Данте освободил руку и звучным голосом задал свой вопрос:

– В чем дело?

Все тут же обратили на него взоры – от самого низкорослого помощника до грузных горилл-рабочих. И все тут же подались назад, кланяясь в знак почтения. В отличие от шимпанзе здешние обезьяны знали свое место и умели проявлять уважение. Тем не менее Данте следовало поддерживать репутацию, и поэтому он строго смотрел собравшимся в глаза, а те отводили взор. Даже молодой Калеб притих и смирно стоял сбоку, опустив руки перед собой. Данте подождал немного, пока стихнут разговоры.

– Посторонитесь, – тихо приказал он, и толпа разошлась, позволив ему осмотреть яму. Данте подошел к краю и увидел в самом дальнем углу ямы чью-то одинокую сгорбленную фигуру. Данте узнал очертания Крастоса, старшего инженера проекта по строительству святилища – уравновешенную и спокойную обезьяну, которой Данте полностью доверял. Инженер рассматривал земляную стену, опираясь на лопату с длинным черенком, воткнутую в твердую темную почву. На таком расстоянии Данте не было видно, что же именно нашел инженер, но вся поза Крастоса передавала волнение и напряжение. По спине Данте пробежал холодок, а волосы на шее встали дыбом.

С его губ слетело одно лишь слово.

– Нет…

Данте приказал всем покинуть котлован и разойтись по палаткам для медитации и молитв. Они подчинились, но оборачиваясь и бросая опасливые взгляды на яму. В их глазах читались незаданные вопросы, и Данте понимал, что ему придется придумать какие-то правдоподобные ответы.

Но сейчас ему самому были нужны ответы. Подойдя к лестнице в котлован, он подумал о том, что его ответы не удовлетворят их любопытства. Нет. Он знал, что возникла проблема. Огромная проблема. Наверное, даже роковая для всего проекта. А возможно, и для всей Большой Скалы.

Молодой Калеб беспокойно переминался с ноги на ногу.

– М-м-может, м-м-не пойти с-с-с…

Данте похлопал его по плечу.

– Нет, мальчик мой. Это не для тебя. Ступай и проследи за тем, чтобы сюда никто не спускался. Это важно.

Калеб выпрямился, как будто ему только что поручили спасти всех обезьян от адских полчищ.

– Так точно! – подтвердил он без малейших признаков заикания.

Данте смотрел, как юноша уходит. Преданность молодой обезьяны его немного растрогала. Но когда он повернулся к котловану, улыбка исчезла с его лица. Орангутана снова охватил холодок. И страх.

Он шагнул к лестнице, повернулся и принялся спускаться.

Крастос подошел поближе, все еще сжимая в руке лопату. Массивные плечи старого инженера покрывала седеющая оранжевая шерсть, но бакенбарды вдоль щек почти исчезли, отчего он выглядел даже еще старше своего возраста. Он кивнул Данте, и они вместе пошли к дальней стене.

– Сначала мы подумали, что наткнулись на скалистый слой, – сказал Крастос, переходя прямо к делу. – Я приказал копателям расчистить его, полагая, что если он достаточно большой и прочный, то его можно выровнять и использовать в качестве основания для строительства.

– Но?..

– Но он уже был выровнен. Видите? – Крастос показал на пол ямы.

С близкого расстояния Данте и в самом деле разглядел под слоем почвы каменистый слой, но это был не природный камень. Наклонившись и присев, он провел пальцами по серовато-белой поверхности.

– Это бетон.

– Литой бетон, – уточнил Крастос. – Очень хорошего качества. Промышленный. Кто бы это ни построил, он знал свое дело. Я приказал своим людям расчистить землю, чтобы установить размеры этой плиты, – она занимает почти половину раскопанного нами котлована. Плоская и почти квадратная. Ярдов сорок шириной, хотя она может быть и больше, потому что мы раскопали не все.

Данте ничего не сказал, а поднялся и пошел вдоль стены. Крастос шел за ним.

– А потом… мы нашли вот это.

Бетонная площадка шла вдоль всей стороны котлована, но было заметно, что сам котлован вырыт рядом с другой стеной. Бетонной стеной.

– Когда мы это нашли, я приказал всем вылезти, – тихо сказал Крастос.

Перед Данте красовался участок стены футов пятнадцати шириной и десяти высотой – он был такого же серо-белого цвета, как и бетонная площадка. Кроме черных жирных букв, четко вырисовывающихся на ее поверхности. Данте не нашел, что сказать. Пока не нашел. Он медленно повернулся, разглядывая всю бетонную стену. И буквы, складывающиеся в слова. Опасные слова. Ужасающие.

Большинство работников не поняли бы, что они означают и о каких ужасах говорят. Но Данте понимал их. Каждый посвященный священного ордена Хранителей свитков умел читать эти слова и знал их значение. С великой честью была связана и великая ответственность. Поэтому такие обезьяны, как Сенека Плиний, Авраам и даже Зайус поклялись скорее умереть, чем позволить распространиться этому сокровенному знанию. Сейчас же, увидев эти слова на этом берегу Пограничной реки, прямо на месте для строительства святилища, Данте почувствовал себя так, словно ему в сердце вонзили кинжал. Он еще раз прочитал слова, и кинжал как будто повернулся.

Данте схватил Крастоса за локоть, привлек поближе к себе и прошептал на ухо старому инженеру:

– Кто-то еще видел это?

– Нет, – ответил Крастос, пододвигаясь, чтобы выпрямиться. – Я приказал им отойти на дальнюю сторону котлована, а оттуда это не прочитать.

– Хорошо.

Крастос оперся лопатой на бетонную плиту.

– Я могу принести шесты для палаток и отгородить этот участок экраном, если хотите.

Данте кивнул. Он вдруг ощутил какую-то слабость во всем теле и с трудом удержался на подкашивающихся ногах.

«Здесь? Но почему именно здесь, на этом самом месте?»

Крастос беспокойно посмотрел на священнослужителя.

– И что это значит?

Данте облизал пересохшие узкие губы.

– Это значит, что Бог испытывает нас, – произнес он холодным шепотом. – Это значит, что Бог следит за нами.

– Я…

Данте повернулся к инженеру:

– Возведите экран. Сами. Больше никто не должен видеть это. И пошлите за капитаном Максимусом. Немедленно.

Крастос кивнул, подхватил лопату и побрел прочь. Оставшись один, Данте уперся обеими руками в стену, чуть ниже слов.

– Единственный существующий Бог пристально наблюдает за нами, – пробормотал он.

Капитана Максимуса Данте увидел сразу.

Не заметить его было трудно. Он был не самой крупной гориллой из тех, что видел Данте, но зато едва ли не самой широкоплечей, с мускулистыми руками и грубым лицом, которое даже пугало лошадей. Однажды какой-то мужчина-человек умер прямо на месте от страха, когда Максимус зарычал на него. Это случилось в ярмарочный день, и все в Большой Скале смеялись над этим несколько недель. За исключением шимпанзе, конечно, которые вечно были недовольны всем, что делали обезьяны, не принадлежащие к их шайке снобов.

Капитан не стал спускаться по лестнице, а просто спрыгнул в котлован, приземлившись на все четыре конечности и ударив по земле кулаком, словно для того, чтобы показать, кто тут главный. Он был облачен в черную кожаную форму, но без шляпы. На руках красовались перчатки с заклепками, на поясе висели кобура с пистолетом и кинжал. Максимус сделал несколько медленных шагов, пристально оглядываясь по сторонам, и, никого больше не увидев, удовлетворенно кивнул. Высоко над их головами сгущались тучи, и потому казалось, что уже наступает вечер. Фонари освещали котлован мерцающим оранжевым светом.

– Данте, – глухим голосом поприветствовал священнослужителя военный.

– Капитан, – ответил Данте.

Они кивнули друг другу. Их нельзя было назвать близкими друзьями, но их политические и религиозные взгляды сходились в одном важном пункте, что делало их союзниками.

Горилла бросила взгляд на экран.

– Крастос что-то обнаружил?

– Да.

– Что именно? Недостатки в фундаменте? Это место не подходит для строительства?

– Точно не могу ответить. Это вы должны сказать.

Данте повернулся и показал на экран. Максимус на мгновение нахмурился, потом откинул брезентовый полог и зашел внутрь. За ним последовал Данте, едва не налетев на капитана, который замер на месте, разглядывая стену. Среди горилл редко попадались грамотные, но никто не мог получить звание капитана, не умея читать и писать. Максимус же был довольно начитан и отличался проницательным умом.

Прочитав слова, он развернулся и посмотрел на Данте.

– Это еще что за ересь?

– Опять же, вам судить.

Максимус подошел к стене, дотронулся до нее почти так же, как и Данте. Проведя рукой по буквам, он остановился, но не спешил отдергивать от бетона свои толстые пальцы.

– Как это здесь появилось? Почему на этом берегу Пограничной реки?

Данте ничего не ответил.

– Река – это граница Запретной зоны, – продолжила горилла. – Ничего подобного на этой стороне быть не должно.

Данте снова промолчал.

– Так нам говорили, – настаивал Максимус. – Во всех книгах написано, что Зло никогда не проникало в эту часть света.

– И все же, – тихо произнес Данте.

Максимус быстро развернулся. В его черных глазах мелькнул опасный огонек. Но согласился он спокойным тоном:

– И все же мы видим то, что видим.

Наступило долгое молчание. Многое передавали взгляды, которыми они обменивались. Максимус показал глазами за пределы экрана, словно говоря о том, что находится за котлованом, за небольшим палаточным городком для рабочих, за Большой Скалой. После он посмотрел в другом направлении – туда, где за несколько сотен миль от них располагался большой столичный Город обезьян.

Потом взор гориллы упал на два прислоненных к бетонной стене предмета – молот и кирку. Не говоря ни слова, капитан принялся расстегивать свою кожаную куртку. Сняв ее, он протянул ее Данте, затем ухватился за кирку, встал поудобнее, размахнулся и изо всех сил обрушил острие инструмента на бетон между словами «Нью-орлеанская» и «база». От стены отлетели обломки.

Улыбнувшись, Данте отступил в сторону и стал с интересом наблюдать за тем, как капитан крушит стену. Из звуков остались лишь глухое рычание большой обезьяны, свист, с которым кирка рассекала воздух, и тяжелый стук.

Чтобы полностью уничтожить надпись, Максимусу понадобилось почти два часа. Он так ни разу и не остановился, работая, как машина, напрягая огромные мышцы под толстой кожей с густой шерстью. От стены отлетали обломки и крошки, обнажая составные блоки из шлакобетона под цельной поверхностью. На этой стадии работа пошла быстрее – шлакобетон с легкостью рассыпался под мощными ударами. Вокруг гориллы повисло облако белой пыли, которая оседала на шерсти капитана, делая его похожим на бледный призрак из страшных историй. Вроде истории «О Гекторе и пяти демонах-людях», которой пугают детей, чтобы они сидели смирно за столом и ели овощи.

Потом Максимус отшвырнул кирку в сторону и, отдышавшись, схватил молот. При этом он бросил на Данте странный, почти безумный взгляд, и принялся колотить по краям проделанной выемки, откалывая обломки, словно выбивая зубы врагу. И хотя это был всего лишь камень, Данте невольно залюбовался самозабвенной жестокостью. Перед ним был настоящий воин веры.

– Достаточно, капитан, – сказал Данте наконец.

Огромная обезьяна обрушила молот на стену в последний раз, после чего оценила масштаб разрушения и со звяканьем уронила инструмент. В стене теперь красовалась дыра высотой футов в десять и шириной футов в семь. В нее со свистом проникала пыль, терявшаяся где-то в темной глубине. Горилла отколола все буквы, и от отверстия во все стороны шли трещины.

Капитан со священнослужителем приблизились к самому краю отверстия. Воздух внутри был холодным и на удивление сухим, как будто там находился какой-то совсем другой мир, в который не проникала сырость снаружи. Данте подумал, что внутрь запечатанного помещения никогда не проникали никакие осадки и подземные воды. Принюхавшись, он не заметил никакого запаха плесени или гнили.

– Кто еще знает об этом? – спросил Максимус.

– Кто знает о том, что мы что-то обнаружили? – переспросил Данте. – Да все в лагере. Но если спросить о том, что было написано на стене, то об этом смогли бы рассказать только мы с Крастосом, а он умеет держать язык за зубами. Он хорошая обезьяна, и он верен церкви.

– Рано или поздно слухи расползутся.

– Если только не соблюдать осторожность, – сказал Данте. – Если вести себя по-глупому.

Максимус строго посмотрел на него.

– Уж Катон-то точно узнает. Его шпионы повсюду, и я имею в виду не только шимпанзе. Он платит и орангутанам, а также, возможно, и кое-кому из моих ребят.

– Печально, но факт, – кивнул Данте. – В наши трудные времена верность – понятие растяжимое.

– И Катон, зараза, умный, – пробурчал Максимус. – Он обязательно узнает, что здесь что-то случилось. Если он приедет сюда на инспекцию…

– Это церковная земля, – напомнил ему Данте. – Даже мэру нужно сначала получить разрешение совета, а этот бюрократический процесс занимает немало времени… если постараться как следует. У нас будет неделя-другая, прежде чем…

– Две недели? – рассмеялся Максимус. – Ха! Наверняка он уже знает, что здесь что-то не так. Достаточно послать сюда одну обезьяну, пока мы спим…

Он замолчал. Вывод был понятен без всяких слов.

Данте кивнул.

– Тогда нам нужны охранники. Вы говорите, что не можете доверять всем вашим подчиненным, но у вас же есть и достойные доверия обезьяны? Можете подобрать четыре или лучше шесть, для надежности, чтобы они тут дежурили?

Максимус задумался на мгновение и кивнул.

– Муж моей сестры ради меня готов на что угодно, я это точно знаю. И его брат. И еще есть трое братьев-горилл, живущих у реки. Вы их знаете. Им как-то пришлось выбирать между тюрьмой и армией, так что теперь они под моим началом уже несколько лет. И они вовсе не испытывают добрых чувств к Катону и судьям-шимпанзе. Они точно подойдут. И, возможно, еще один, – Максимус снова кивнул. – Ну да, я считаю, на них можно положиться. И голыми руками их не возьмешь. Они знают, что вы мой друг, и считают вас правой рукой Законодателя.

– Да, это полезно, – согласился Данте.

Они молча всмотрелись во тьму.

– Мэр Катон может посадить нас в тюрьму даже за то, что мы разбили эту стену, – сказал капитан-горилла.

– Уже поздно думать об этом, – сказал Данте.

– Может, нам подыграть им, – предложил Максимус. – Мы, гориллы, сильны, а орангутаны хитры, но здесь, в Большой Скале, шимпанзе превосходят нас численно раз в шесть. Пусть они слабы, но их достаточно, чтобы убедить совет передать участок им. И у них есть все права требовать его. Катону нужны земли для расширения ферм, которыми владеют почти исключительно его друзья и знакомые. Большинство горилл уехали отсюда, потому что здесь не с кем сражаться, то есть для почтенной обезьяны нет возможности оставить свой след в истории. Клянусь Законодателем, тут уже десять семей горилл занимаются тем, что выращивают бобы. Бобы – подумать только, ничего святого!

С этими словами он гневно потряс головой.

– И вас бы тут не было, если бы вы не убедили церковное начальство в том, что это лучшее место для постройки святилища. Думаете, Катон так легко простит вам это? И он знает, каких взглядов я придерживаюсь, так что мы с вами для него одного поля ягоды.

– Так что же вы хотите сказать?

– Я хочу сказать, что мы уже вступили в опасную игру. Катон может не только арестовать нас, но и отнять у нас эту землю. И скоро все наши знакомые и близкие из тех, что останутся на свободе, будут сжать бобы и бананы. Никакого святилища не будет.

– Если он узнает, что мы нашли, – задумчиво сказал Данте.

– Мы даже сами не знаем, что нашли.

– Не знаем? – переспросил Данте. – К тому же… если эти земли достанутся Катону и его фермерам, рано или поздно они найдут ту же стену. И что тогда будет с нами?

– Мы будем сидеть на той же треснувшей ветке, готовой упасть в любую минуту.

– Так ли, капитан? – Данте медленно покачал головой. – Мне кажется, что нет. Потому что мэр Катон отреагирует не так, как мы – хладнокровно и рационально. Он покинет весь этот регион, даже несмотря на финансовый ущерб для своих последователей. Убежит, словно верещащая мартышка.

– Или же зайдет внутрь и посмотрит, что можно использовать в борьбе против нас. Катон честолюбив, Данте. Если он получит реальную власть – не просто численное превосходство, а нечто более существенное, – разве гориллы и орангутаны сохранят те свободы, которыми мы сейчас обладаем? Вряд ли. Шимпанзе охотно превратят нас в рабов, подобных людям.

Данте покачал головой.

– Возможно. Пусть Катон и умен, мне все же кажется, что вы переоцениваете его, как и он переоценивает себя. Да, у него численное превосходство, и он определенно честолюбив. Но насколько далеко он зайдет? Я не знаю.

– Зато знаю я. Мне неприятно это признавать, но я опасаюсь этого гаденыша. И вам тоже стоит опасаться его. Надеетесь, что церковь сохранит свою власть, если шимпанзе одержат верх? Они же все атеисты, все без исключения.

Данте пожал плечами. Он часто затрагивал эту тему в беседах с орангутанами, но никогда не слышал, чтобы подобные мысли высказывала горилла.

– Катон опасен, – закончил Максимус. – И он обязательно узнает об этом месте, попомните мои слова.

– Возможно, но не так быстро, как вы думаете, – рассудительно сказал Данте. – Катон думает, что у него лучшая шпионская сеть в городе, но поверьте мне, капитан Максимус, действительно лучшая шпионская сеть всегда у церкви. Ни у кого больше нет таких возможностей для шпионажа – и никогда не будет.

Горилла фыркнула и ударила рукой по стене с такой силой, что отколола кусок бетона.

– Ну и как нам скрыть нашу находку? Можно закопать ее обратно и сделать вид, что ничего не было. Но о ней уже знает весь лагерь.

– Да, но работники не знают, что именно мы нашли.

– И что это меняет?

– Это значит, что мы нашли нечто очень важное на освященном участке. Все охотно поверят, что в таком месте можно найти нечто священное.

– И думаете, они купятся?

Данте поднял руку, как обычно делают священнослужители, цитирующие свитки.

– И подожгли дикари поля Иосии, и охватило их желтое пламя; и стали дикари преследовать пилигрима, и удалился он с женой и детьми в поля. И увидели они огненный столб и услышали голос Законодателя, и Законодатель сказал им: «Наберись храбрости и ничего не бойся, ибо посеял я в этой самой земле семена твоего спасения».

– Как мило, – усмехнулся Максимус. – Это же цитата про то, как они нашли картофель во время бегства из Запретной зоны в долину у Города обезьян. И как, каким же боком эта цитата…

Голос капитана затих; в его глазах отразилось понимание. Огромная обезьяна обернулась, снова посмотрела на брезентовый экран и кивнула.

– Ага. Значит, вот как…

– Многие недооценивают горилл, – одобрительно улыбнулся Данте.

– А вы?

– Мудрые и глупые есть в любом племени, мой друг. Я давно научился не судить, а наблюдать и оценивать. И хотя мы никогда серьезно не говорили на эту тему, мне кажется, что мы с вами сходимся во мнении о том, что именно делает территории за Пограничной рекой «запретными».

Максимус задумчиво хмыкнул.

– И я считаю, что мы оба достаточно взрослые, чтобы понимать, почему они запретны, и почему должны оставаться запретными, – продолжил Данте. – В частности, по той же причине это место также становится запретным.

– Да, – согласился капитан.

Данте нагнулся и подобрал фонарь.

– Один шаг внутрь, и мы нарушим законы нашей собственной веры.

Горилла-капитан выпрямился и расправил плечи.

– Возможно. Но разве все, что делается во имя Законодателя и ради защиты его народа, не считается оправданным?

– Катон с этим не согласится.

Максимус улыбнулся во весь рот, обнажая зубы.

– Ага. Не думаю, что согласится.

Вместе они шагнули во тьму.

Внутри сооружение было огромным, холодным, темным. Чужим.

Однако при этом оно было и неуловимо знакомым, по крайней мере для Данте. Он никогда не бывал в таких местах, но слышал много рассказов и легенд из уст старших хранителей свитков. Слушая их, он словно пересекал границу Запретной зоны и странствовал по подземным туннелям, переходил из одного коридора в другой, поднимался и опускался по пыльным лестничным пролетам и разглядывал просторные помещения, к созданию которых не приложила руку ни одна из великих обезьян.

Сам факт существования подобных сооружений, а также истина, которую он открывал, и были причиной, по которой был основан орден Хранителей. Эта истина скрепляла их братство и служила источником их непоколебимости несколько столетий. Эту истину они редко упоминали вслух, даже между собой, даже за наглухо закрытыми массивными дверями. Этой истиной они не осмеливались поделиться с шимпанзе, и только в исключительных случаях делились с некоторыми заслужившими доверие гориллами.

Это была истина, которая могла сотрясти все основание их веры и выставить Законодателя лжецом. И все же…

И все же она этого не делала.

На самом деле знание о том, что эти сооружения создали людские руки, стало самым сильным средством укрепления их веры. Не оставалось никаких сомнений в присущей людям дикости. Не оставалось сомнений в том, что люди по своей природе воинственны, склонны к разрушению и, что хуже всего, охотно уничтожают себе подобных. Они создавали оружие для убийства друг друга в невероятных количествах. Они конструировали ужасные машины, способные разрушить огромные территории и отравить почву, на которой больше никогда ничего не будет расти. Они очернили небо и обратили саму погоду против себя. Почему они так поступали – этого не могли понять даже мудрейшие из хранителей. Как мог вид, который, несмотря на всеобщее заблуждение, обладал высокими интеллектуальными способностями, не иметь сострадания к собственным детям и не пытаться создать для них более безопасный, чистый и спокойный мир?

Сейчас две обезьяны стояли в помещении, с пола до потолка заполненном ящиками с винтовками и гранатами. Этого оружия было бы достаточно, чтобы погубить пятьдесят тысяч обезьян. Максимус, похоже, был охвачен теми же мрачными размышлениями. С того момента, как они проникли в этот подземный комплекс, каждый из них произнес от силы дюжину слов. Максимус коснулся ладонью сердца и пробормотал фразу, которую, несомненно, слышал еще в детстве, обучаясь в церковной школе.

– И когда человеческий ребенок протянул руку, чтобы попросить хлеба у своего отца, тот ему вместо хлеба дал скорпиона.

– Восьмой свиток, пятнадцатая глава, стих девятый, – кивнул Данте.

Максимус прочистил горло и подошел к одной из металлических полок, выстроившихся вдоль стен. Протянув руку, он обхватил пальцами ствол винтовки необычной конструкции. В отличие от гладких и элегантных винтовок, которыми ему доводилось пользоваться, эта была какой-то угловатой и некрасивой. Сняв оружие с полки, он взвесил его в руках.

– Легкая, – сказал он. – Кажется игрушечной.

Данте ничего не говорил, а только следил за тем, как Максимус поворачивает огнестрельное оружие и пытается понять принцип его действия. Затем горилла принялась осматривать полки, пока не нашла кучу пустых магазинов рядом с еще высокой стопкой коробок, в которых хранились патроны. В тихой полутьме какое-то время раздавалось лишь металлическое позвякивание – это Максимус вставлял в магазин одну пулю за другой… затем с более громким щелчком горилла вставила магазин в винтовку. Капитан посмотрел на Данте и вышел из помещения. Священнослужитель последовал за ним.

Предназначение соседнего помещения оставалось для них непонятным. Здесь стояли ряды столов с металлическими, пластиковыми и стеклянными ящиками, и каждый ящик был снабжен небольшой табличкой с буквами и цифрами. Максимус поднял ствол, прижал приклад к бедру и вопросительно посмотрел на Данте. Тот кивнул.

Толстый палец гориллы едва пролез в скобу со спусковым крючком.

Капитан нажал на крючок и оружие тут же взревело. Из его ствола вырвались пламя с дымом и целый ураган пуль, разнесший коробки впереди на мельчайшие кусочки, которые разлетелись во все стороны. Данте закричал от неожиданности и сжал уши ладонями, морщась и пятясь назад. Магазин опустел за несколько секунд, и в помещении снова воцарилась тишина.

– Клянусь слезами Законодателя, – выдохнул Максимус. – Вот это мощь. Наши лучшие винтовки рассчитаны всего лишь на шесть патронов. Я же зарядил сюда тридцать и выпустил все. Даже после всего этого времени человеческое оружие смертоносно. Вооружи такими винтовками всего лишь дюжину обезьян, и они… они…

Он замолчал, не закончив предложение. Данте подошел к нему, взял оружие и повертел его в руках. Потом вернулся в оружейную и положил винтовку поверх коробки с надписью «МАГАЗИНЫ УВЕЛИЧЕННОЙ ЕМКОСТИ».

– Скажите, друг мой, – обратился он к последовавшей за ним горилле, произнося слова медленно и отчетливо. – Какова величайшая опасность для обезьян в наши дни? Человек или что-то еще?

Прежде чем ответить, горилла прошлась туда-сюда почти по всей комнате и повернулась.

– Человек – ничто. Он уже давно не представляет никакой опасности.

– Вы действительно так считаете?

Капитан кивнул.

– Человек больше не человек.

Он обвел рукой комнату.

– Разве нынешние люди способны построить все это? Покажите мне хотя бы одного человека, который мог бы взять в руки оружие и направить его на обезьяну нужным концом? Если он и догадается нажать на спусковой крючок, то, скорее всего, отстрелит себе ногу или еще что. Нет… человек проделал весь путь до самого дна, до развалин, примитивности и скудоумия.

Данте понимающе кивал. Ему нравилась эта горилла.

– Если человеку когда-либо вздумается вернуть свое наследие, то ему понадобится на это очень много времени, – продолжил Максимус. – А мы ведь следим за ним. Всегда.

– Да, следим, – согласился Данте. – Так где же реальная опасность?

Максимус показал себе за спину – туда, откуда они пришли.

– Она там. Дома. В Скалистом городе, в Нависшем Дереве, на Обезьяньем берегу и в Городе обезьян, и во всех остальных городах и поселениях. Это мы.

– Мы? – переспросил Данте.

– Мы. Не вы со мной. Не гориллы или орангутаны. А шимпанзе и все, во что они верят.

Данте жестом предложил ему пояснить свои взгляды.

– Катон хочет населить этот регион фермерами. Он планирует расширить сельскохозяйственные земли на юг и на восток. Он собирается срубить леса, чтобы превратить их в поля для выпаса коров и овец. Хочет построить плотины, чтобы затопить болота и разводить в прудах рыбу. И откуда он возьмет рабочие руки для всего этого? Я скажу откуда, – Максимус резко хлопнул по ящику рукой, и удар прозвучал, словно ружейный выстрел. – Работать будем мы. Гориллы. Катон отберет у нас ружья и винтовки, как это бывало всегда, и превратит нас в фермеров. Не некоторых из нас, а всех. С тем же успехом он мог бы кастрировать нас… последствия будут теми же. Катон уверен, что мир покорен, что нет больше никаких опасностей, и потому нет необходимости в армии, в ополчении или даже в полиции. Ну да, кое-кому он, возможно, и позволит расхаживать в форме для виду, но это максимум, на что он согласится.

– И вы в самом деле считаете, что все так и будет? – спросил Данте.

– Конечно. И вы тоже так считаете. Шимпанзе размножаются как блохи, и чем больше их, тем меньше нас остается на должностях, связанных с реальной властью. Попомните мои слова, Данте: пусть ситуация в Городе обезьян и кажется иной, пусть Зайус и старшие орангутаны до сих пор там всем заправляют, но долго так не продержится. Интеллектуалы слабы поодиночке, но их так много, черт бы их побрал!

Он едва ли не ткнул указательным пальцем прямо в Данте.

– Считайте, что я вас предупредил. Если численность армии и полиции снизится, а численность шимпанзе возрастет, то как долго, на ваш взгляд, орангутаны продержатся у власти?

– Даже несмотря на то, что мы хранители веры? – спросил Данте, улыбаясь.

– Ха! Вы же знаете, что Катону на это совершенно наплевать. Атеист, будь он неладен! Будь его воля, все церкви были бы давно уже разрушены, а земли переданы свинопасам. Он бы сверг статуи Законодателя и заменил бы их силосными башнями. Мы бы все стали поклоняться новому богу – прогрессу. Назовите меня паникером, Данте. Скажите, что я ошибаюсь.

Данте немного помолчал, стоя у ящика с гранатами.

– Бог есть Бог. Он ревнив и суров в своей справедливости. Таков закон. Это единственный закон, и он позволил нашему народу выжить в темные времена.

Максимус кивнул.

– Это место освящено именем Законодателя, – продолжил священник. – Вся земля между охотничьими угодьями и Пограничной рекой принадлежит церкви. Каждая палка, каждый камень, каждый лист травы. Все это – священная земля. И нас учили, что зло таится за водой, в Запретной зоне. Там зло, а здесь праведность. Так говорят старейшины, и так говорит закон.

Максимус смотрел на него и кивал, не говоря ни слова.

– Но сейчас, когда мы нашли подземное сооружение, наполненное… этим… – продолжил Данте. – Слабые умом и слабые духом могут прийти к умозаключению, что закон ошибается и что церковь лжет. Что мы заблуждаемся в своей вере, потому что существуют доказательства обратного. Доказательства, что зло повсюду. Но я верю в закон, Максимус. Я верю старейшинам, верю в писание Законодателя и во все, что считаю священным. То, что мы нашли, оказалось здесь, потому что сюда его поместил Бог. И если Бог позволил нам найти это, значит, мы должны были это найти.

– Но почему? Зачем подкидывать нам такое искушение?

– Вы считаете это искушением, друг мой? Или же вы откроете сердце и увидите, что Бог указал своему народу путь к очищению и возврату на путь истинный? Вспомните отрывки из свитков Законодателя, повествующие об отделении зерен от плевел или об отделении больной коровы от стада, чтобы болезнь не распространилась и наш род не уменьшился. Нас учили отвергать зараженное мясо оленей, бродящих по Запретной зоне. В этих притчах заложен более глубокий смысл помимо очевидного. Нас учили защищать обезьяний род, отделяя и отбрасывая все нечистое, подобно тому, как хирург отделяет от тела пораженную гангреной ногу.

Данте провел рукой по верхнему краю ящика.

– Катон и его приспешники доведут нас до упадка. Они ослабят обезьян и усилят людей.

Он огляделся по сторонам.

– К людям вернется их былая сила. Мы падем, а люди снова возвысятся. Либо большие обезьяны рассеются по свету, и выживут лишь самые многочисленные. И как вы верно подметили, нас, орангутанов и горилл, мало, а шимпанзе много. Слишком много.

– Нет, этому не бывать, – прорычал Максимус.

– Не бывать, – согласился Данте.

Они долго сидели молча, а потом Данте встал, подошел к винтовке и взял ее в руки.

– Скажите, Максимус, сколько нужно праведников, чтобы изменить ход истории? Сколько требуется истинно верующих, чтобы спасти Большую Скалу от нее самой? От ереси, которую Катон хочет распространить в этой провинции?

Максимус взял у него винтовку и долго изучал ее.

– Если Бог и Законодатель на нашей стороне? Не так уж много… совсем не много…

Стоя при свете фонарей среди священных объектов, дарованных им ревнивым Богом, они взглянули друг на друга и улыбнулись.