Рич Хэндли
Король умер, да здравствует король!
Погоня была беспощадной.
Эволюция дала обезьянам неоспоримые преимущества перед человеком: превосходящую силу и скорость, обостренное обоняние и великолепный слух, способность с легкостью передвигаться по деревьям. Во время охоты они находились в своей стихии, и их жертвы были обречены с того самого мгновения, как прозвучал охотничий рог. Люди знали, что их гонят в место, в котором они не смогут защищаться. Хватаясь за последнюю возможность, они побежали к густым зарослям высоких стеблей.
– Только не кукурузное поле! Это же граница! – завопил Карне, самый старший из преследователей, приземистый орангутан с растрепанными огненно-рыжими волосами.
Он застучал кулаками по груди, и люди, его товарищи по играм, с опаской вышли на открытую местность. Две гориллы, Берен и Типтонус, хмыкнули в знак согласия.
– Вы сжульничали! – крикнул Берен.
Джилиан стояла на месте, стараясь не показывать своего раздражения. Несмотря на невысокий рост, Карне считался главным заводилой всей компании, и она, и близнецы знали, что сердить его не стоит. Пусть они и выше других, но, в конце концов, они всего лишь люди.
Кроме того Карне прав. Они действительно сжульничали.
– Правила нечестные, – возразила Джилиан. – Если мы не будем прятаться в поле, вы найдете нас слишком быстро.
Карне снова стукнул себя в грудь.
– Это потому что вы, люди, сплошная кожа без волос.
Типтонус и Берен загоготали, как и всякий раз, когда Карне произносил что-то, по его мнению, смешное. Джерик, один из близнецов, сжал челюсти, но Карне оскалил зубы и ухмыльнулся, давая понять, что он не хотел его обидеть, и в шутку сделал выпад. Двое упали на землю и засмеялись, к ним присоединились остальные.
– Отрадно видеть, как все жители Города обезьян ценят мир так же высоко, как и я, – раздался чей-то голос. – Похоже, мы с Лизой теперь можем уйти на покой. Переехать куда-нибудь, где тепло и много фруктов.
– Цезарь! – воскликнул Карне.
Рядом с пожилым шимпанзе стояли его помощники, Верджил и Брюс Макдональд. Дети поднялись на ноги.
– Я знаю, как ты относишься к дракам, но мы просто играли! Честное слово! Честно-честно!
– Обычно сильнее оправдываются те, кто хочет скрыть свои нечестные поступки… – глубокомысленно заметил Верджил, чья некогда рыжая шерсть орангутана теперь была почти полностью белой.
– Дедушка, я вовсе не это хотел сказать, – Карне нервно закачался из стороны в сторону, раздувая щеки. – Не знаю даже точно, о чем ты хотел сказать, но мы просто играли.
– И люди жульничали, – добавил Типтонус. – Они нарушили правила игры.
– Некоторые считают, что если в игре присутствует жестокость, пусть и в малой степени, то это совсем не игра, – сказал Верджил.
– Ладно тебе, – тон Цезаря значительно смягчился. – Пусть дети поиграют.
– Я помню время, когда Цезарь полностью запрещал игры с драками, – произнес Верджил, приподняв бровь.
– Верно, мой друг. Но времена меняются, и вместе с ними меняюсь и я. Считай это прихотью короля, – Цезарь вздохнул. – Кроме того, я не могу представить, что обезьяны когда-нибудь начнут охотиться на людей с сетями.
– Так что, нам отпустить пленников? – шутливо спросил Макдональд. – Или же мне сопроводить их в места отбывания наказания?
– Мне кажется, сурового порицания будет достаточно, – предложил Цезарь, улыбаясь. – Ну что ж, считайте, что вам сделали выговор… строгий выговор. А теперь развлекайтесь.
Наклонившись к Типтонусу, он добавил:
– Если правила часто нарушают, то иногда бывает разумно изменить эти правила.
– Да, сэр, – согласился Типтонус.
Улыбка Цезаря погасла, и он вздохнул, наблюдая, как друзья побежали к глинобитным строениям, возведенным на окраинах Города обезьян совсем недавно.
– Мне знаком этот взгляд, Цезарь, – сказал Макдональд. – Тебя что-то тревожит. И это точно не дети, играющие в кукурузном поле.
– Все это время мы старались не обращать внимания на наши отличия, – продолжил Цезарь. – В школе и на отдыхе дети держатся вместе, как неразлучные друзья. Но даже их игры заставляют вспомнить о том, что люди и обезьяны вовсе не одно и то же.
– Да, мы разные, – кивнул Макдональд. – Но я бы не стал об этом беспокоиться. Играя в охотников и добычу, внук Верджила вряд ли превратится в рыжеголового Альдо.
Верджил хмыкнул.
– Будем надеяться, – промолвил Цезарь, и, щурясь на теплое полуденное солнце, задумчиво добавил: – Подумать только, двадцать лет! И куда только утекло время!
– Теперь Цезарь уж точно думает не о детских играх, – предположил Верджил. – Ах, ну да. Завтра же годовщина той самой битвы.
– Неужели действительно прошло так много времени? – спросил Макдональд. – Теперь понятно, откуда у меня взялась лысина.
– Городу обезьян чудом посчастливилось уцелеть в тот день, – сказал Цезарь. – Я еще долго боялся, что люди Кольпа решат отомстить за поражение, поэтому склад оружия стоит до сих пор.
– Они так и не вернулись, – заметил Верджил. – С тех пор мы жили в мире.
– Да, войн не было. Но меня не переставало тревожить ощущение надвигающейся беды. И дело тут не только в том, что где-то там, за горизонтом, находится Запретный город – что-то такое будто витает и в воздухе нашего города. Я, разумеется, горжусь нашими общими достижениями, но не настолько наивен, чтобы полагать, будто мы живем в раю, Верджил. Мы до сих пор не до конца доверяем друг другу, особенно настороженные отношения между людьми и гориллами.
– И это понятно, – сказал Макдональд. – Во время своего владычества люди беспощаднее всего относились именно к гориллам. Альдо же как следует постарался, чтобы мы никогда не забыли об этом. Обеим сторонам потребуется еще немало времени, чтобы перестать относиться друг к другу с предубеждением. В истории человечества полным-полно примеров того, как угнетенные становились угнетателями, и те, кого избивали, позже сами охотно поднимали руку на других…
– Охотники и добыча… – вздохнул Цезарь. – Когда же закончится это противостояние, Макдональд? Когда человечество позабыло о своих разногласиях и объединилось?
– Когда мы все стали подчиняться обезьянам, я полагаю, – ответил Макдональд, смягчая свои слова улыбкой. – Теперь, конечно, все по-другому. Благодаря твоим реформам люди снова стали полноценными членами общества. Пусть мы с тобой и разные, но мы равны. Ты мой брат, как и Верджил.
Орангутан склонил голову.
– Доживи Малькольм до этих дней, он бы гордился тем, как люди и обезьяны живут и трудятся бок о бок друг с другом, – добавил Макдональд.
– Да, я верю, что гордился бы, – согласился Цезарь. – Я также верю в то, что настало время исправить отношения с теми, кто живет у наших границ. Твой брат был человеком мира. В Ночь огней он предупреждал меня, что жестокость порождает насилие, которое он так яростно порицал. Тогда я был не готов принять его идеи, но он был прав. Поэтому мы должны встретиться с жителями Запретного города.
Верджил с Макдональдом обменялись обеспокоенными взглядами.
– Ты действительно считаешь, что это хорошая идея, Цезарь? – спросил орангутан. – В Городе обезьян до сих пор много тех, в чьей памяти еще свежи раны той войны.
– Когда-то я считал обитателей пустошей безумными мутантами, неисправимо покалеченными радиацией. Но, боюсь, я был слишком поспешен и резок в своих суждениях. Не так давно человек считал обезьян дикими животными, а обезьяны боялись людей, как жестоких хозяев. Судя по тому, чего мы достигли за такое относительно короткое время в нашем сообществе, было бы разумно предположить, что мы можем договориться и с теми, кто когда-то воевал против нас.
– Это достойная цель, Цезарь, – признал Макдональд. – И я буду рад, если она будет достигнута. Но у меня есть кое-какие сомнения. Прежде всего, я не могу представить, как на это согласятся сами обитатели Запретного города. Кого бы ты ни послал к ним, этот посланник будет очень сильно рисковать своей жизнью.
– Мы многого достигли только потому, что в это верил Цезарь, – сказал Верджил. – Его целеустремленность вела нас вперед и не давала свернуть с пути. Если Цезарь верит в то, что мы должны добиваться заключения мира с жителями Запретного города, то риск имеет смысл.
– Спасибо, Верджил. И тебе спасибо, Макдональд. Ваши советы и ваша дружба всегда значили для меня гораздо больше, чем вы можете представить. Теперь мне нужно увидеться с Брутом. Ему предстоит долгое путешествие.
– Отец, – обратился к Цезарю Брут, как только старый шимпанзе вошел в дом. – Я думал, что увижусь с тобой только после завтрашнего собрания Совета.
– Надеюсь, еще не слишком поздно, – сказал Цезарь, садясь на пододвинутый сыном стул.
– Нет, конечно, нет. Такой приятный сюрприз. Хочешь чего-нибудь выпить? Я только что выжал сок из свежих фиг.
– Спасибо, но, пожалуй, откажусь. Мне нужно кое-что с тобой обсудить.
– В чем дело? – Брут сел рядом.
– Я хочу, чтобы ты выполнил одно очень важное задание, – начал Цезарь. – И оно будет не из легких.
– Все, что угодно, отец.
– Я хочу, чтобы ты помог мне исправить ошибки прошлого.
– Какие ошибки?
– Руководя нашим обществом, я позволил страху тлеть, вместо того чтобы сразу потушить его. Я утешал себя ложью, что если никто не будет раздувать огонь, то он исчезнет сам собой.
– Я… я не понимаю тебя, отец.
Цезарь грустно улыбнулся.
– Пожалуй, я слишком долго общался с Верджилом. Начинаю говорить туманными намеками, как он. Много лет назад жители Запретного города попытались разрушить все, что нам удалось построить к тому времени. Это были покалеченные войной мутанты. Их предводитель, Вернон Кольп, до революции служил под началом губернатора Брека. У нас с ним были… личные счеты…
– Он считал, что во всех злоключениях его расы виноват именно ты, – закончил Брут. – Да, ты рассказывал мне о нем. Он, несомненно, был настоящим безумцем. На самом деле мутантами их сделало оружие людей.
– Да, это был опасный человек, ставший еще более злобным после того, как исказилась его внешность, – согласился Цезарь. – Но не все его подчиненные были такими. Я видел их, Брут. Это были отчаявшиеся люди, влачившие жалкое существование на развалинах погибшей цивилизации. Они выполняли приказы Кольпа, просто потому, что у них не осталось никакой надежды. После его гибели остатки его войска отступили в Запретный город. Многие в Городе обезьян считали это великой победой.
– А разве не так?
– В краткосрочной перспективе да. После той битвы обезьяны и люди наконец-то стали по-настоящему ладить.
Шимпанзе потер виски.
– Но в долгосрочной перспективе не все так однозначно. Как обитатели Города обезьян могут считать, что воцарился мир, когда наши ближайшие соседи вполне могут до сих пор таить злобу на нас за все случившееся? Могу ли я со спокойной совестью отойти от дел, зная, что я не сделал ничего, чтобы прекратить порочный круг насилия?
Цезарь похлопал сына по плечу.
– Поэтому я, Брут, решил заключить прочный мир с жителями Запретного города. Помоги мне добиться этой цели. Отправляйся в тот город от моего имени и пригласи его предводителя на переговоры.
Брут обеспокоенно нахмурился.
– Разве это вообще возможно? Судя по описаниям той битвы, они сбежали после унизительного поражения. И они могут открыть огонь, едва завидев нас. Они убили человека, который тебя воспитал, а ведь он был одним из них.
– Да, я помню, но Армандо не был одним из них, – поправил его Цезарь. – Это был добрый и заботливый человек, проявлявший настоящие отцовские чувства. Он бы тебе понравился… и его убили не мутанты, а люди Брека.
Брут прикусил губу.
– Если вспомнить, что творится за пределами Города обезьян, то я не уверен, что нам стоит вообще вступать в контакт с чужаками, отец. В прошлом это не всегда заканчивалось хорошо. Уж точно не для Серафины.
Цезарь сжал руку сына.
– Я знаю. Она слишком рано ушла от нас. Я всегда представлял ее рядом с тобой, рано или поздно начавшим править Городом обезьян.
Тут Цезарь зевнул.
– Что случится скорее рано, чем поздно. В последнее время я чувствую себя таким усталым.
– Мама говорит, что тебе нужно больше спать. А то ты и дома продолжаешь работать.
– Да, она мудрая обезьяна, – сказал Цезарь, глядя прямо в глаза сыну. – Надеюсь, ты не станешь винить в смерти Серафины всех людей…
– Какое-то время я их и винил. Но теперь нет, – сказал Брут, наклоняясь над деревянным столом, за которым они когда-то делили трапезы с женой. – Бывают хорошие люди, бывают плохие. Ей не повезло встретить плохих.
– Боюсь, то же самое можно сказать и об обезьянах. Альдо убил твоего брата Корнелиуса, а ведь он был обезьяной. Макдональд не обезьяна, но я бы без всяких сомнений доверил ему свою жизнь и твою.
– Я знаю.
– Они с Таней очень волнуются за вас с братьями и сестрами.
– Это я тоже знаю.
– Помоги мне заключить мир с соседями. Я хочу, чтобы перемирие стало моим наследством, Брут. Я не хочу, чтобы меня вспоминали, как короля, который лишь надеялся на мир. За нашими границами простирается неизведанная территория. Я сам видел ее своими глазами; там много ужасного. Но там и есть многое, ради чего стоило бы пойти на риск. Сам я слишком стар, чтобы снова пуститься в путь.
Цезарь помолчал, потом задумчиво добавил:
– Возможно, заключив мир с этими людьми, ты сам обретешь спокойствие и поймешь, что гибель твоей жены не была напрасной. Пусть одни обитатели пустошей наносят нам раны, но мы способны протянуть руку дружбы другим.
Через несколько секунд Брут кивнул.
– Конечно, отец. Я сделаю так, как ты просишь.
Путь выдался нелегким. Солнце жарило немилосердно. Особенно тяжело приходилось тем, кто был покрыт шерстью, не говоря уже о кожаной броне. Из-за этого путешествие заняло больше времени, чем предполагалось. Запасы пищи и воды таяли, что доставляло немало тревог путешественникам, но гораздо больше их тревожило состояние лошадей, перевозивших их самих и поклажу.
Наконец они достигли окраин Запретного города. Брут приказал всем остановиться и внимательно огляделся. Шимпанзе завел отряд в самое сердце развалин, поверив словам Верджила о том, что радиоактивное окружение им не повредит, если они будут находиться здесь недолго и успеют выполнить свою задачу. И, конечно, если мутанты не убьют их раньше.
Еще до отправления Брут в беседах с Цезарем и его советниками обсуждал различные варианты. В отличие от предыдущих посещений Запретного города, на этот раз им не нужно было прятаться и пытаться остаться незамеченными. В лучшем случае их поведение убедит мутантов в том, что они пришли с благими намерениями. В худшем шесть посланников станут отличными мишенями.
Брут надеялся, что до худшего дело не дойдет.
В долине царила тишина, если не считать приглушенного ржания лошадей и топота ног путешественников, разгружающих поклажу. Одному из помощников, горилле, Брут поручил следить за проходами на улицу, приказав не предпринимать агрессивных действий без его согласия. Скорее всего, чтобы привлечь внимание обитателей развалин, потребуется некоторое время, и потому он решил разбить заметный издалека лагерь между остовами зданий по обеим сторонам покрытой трещинами дороги.
Прошло пять часов, а признаков того, что их заметили, так и не было. У Брута разболелась голова, и он лениво задумался о том, сколько шимпанзе может продержаться в радиоактивном окружении, не мутировав, как и местные жители. Он проверил детектор, но тот показывал безопасный уровень радиации.
Наконец одна из горилл подала сигнал о том, что кто-то приближается. К путешественникам подошла группа незнакомцев. Четверо были облачены в темные плащи с капюшонами. Лица их были вытянутыми и покрытыми шрамами, волосы росли клочками. На некоторых были отчетливо заметны опухоли. За ними возвышался человек в похожем одеянии, но более светлом, довольно худой, без бровей и вообще без всякой растительности на лице. Он выглядел относительно здоровым, несмотря на шрамы.
– Я Горман, – представился он тихим голосом. – Я обращаюсь к вам по поручению Мендеса, предводителя Братства. Наши законы больше не оправдывают насилие, но некоторые из нас до сих пор хотят, чтобы вас уничтожили. Я бы предпочел избежать неугодного Богу кровопролития, но некоторые раны исцеляются слишком медленно.
Брут краем глаза заметил, как одна из горилл потянулась рукой к оружию.
– Я понимаю, Горман, – отчетливо произнес он, пристально глядя на гориллу, которая опустила руку и расслабилась. – У нас мирные намерения.
– Как и у нас. Мы Дети Бога, – сказал Горман.
– Меня зовут Брут, и я пришел из Города обезьян, чтобы пригласить вашего предводителя на встречу с нашим. Мой отец Цезарь желает заключить мир между нами.
– Понятно, – кивнул Горман. – А ты, Брут, желаешь того же самого?
– Я следую указаниям своего отца. Он верит, что наша дружба – во благо обеим сторонам. Пожалуйста, передай это сообщение Мендесу от имени Цезаря.
Горман несколько секунд пристально изучал шимпанзе, ничего не говоря. От немигающего взгляда человека Бруту было немного не по себе, но он постарался отогнать от себя неприятные мысли.
– Пойдем, – произнес наконец Горман. – Расскажешь об этом Мендесу сам.
– Благодарю, – ответил Брут, потирая затылок, чтобы ослабить боль в голове.
Он и его сопровождающие последовали за людьми в самое сердце развалин.
Когда путешественники вернулись, занятия были в самом разгаре. Учительница постаралась сохранить внимание учеников на задании, но поняла, что дело это безнадежное, особенно после того, как прошел слух о необычной внешности незнакомцев. Карне с другими детьми подбежали к окну, пытаясь разглядеть въезжающую в город процессию. Близнец Джерика, Меган, умоляюще посмотрел на учительницу.
– Ну ладно, ступайте, – вздохнула она. – Все равно скоро обед. Но не задерживайтесь. Мы еще не разобрали сегодняшнее задание.
Ученики выбежали наружу. Утром шел сильный дождь, и теперь лошади ступали по лужам, разбрызгивая грязь. Сын Цезаря ехал бок о бок с пожилым человеком. Он и его спутники были облачены в какие-то странные одежды, похожие на балахоны с накидками разного цвета. Накидка пожилого, как и более молодого человека позади него, была фиолетовой. За ними ехал Горман в темно-синей накидке. Рядом с Горманом ехала женщина средних лет, одетая в серовато-зеленую накидку.
Зрелище впечатляло, хотя, как заметил Цезарь, некоторые жители Города невольно морщились при виде шрамов и язв на лицах незнакомцев. Его и самого немного беспокоила их болезненная внешность.
Всадники остановились на площади. Брут слез с лошади и подождал, пока Цезарь спустится с дома на дереве вместе с женой и их четвертым ребенком. Для этого его отцу понадобилось немного больше времени, чем раньше.
– Сын мой, – обратился Цезарь к Бруту негромким голосом. – Как прошла экспедиция?
– Она была долгой и утомительной, словно проповедь орангутана, – ответил Брут. – Хорошо вернуться домой.
Понизив голос, он предупредил отца:
– Не все из них относятся благосклонно к твоему предложению. Не ожидай чудес… особенно со стороны сына. Впрочем, поездка выдалась весьма любопытной.
С этими словами он потер затылок.
Лиза оставила юного Арманда с его сестрой Зоей и ее напарником, и присоединилась к Макдональду и Верджилу, стоявшим рядом с Цезарем. Гориллы вытянулись по стойке «смирно», направив оружие вниз. Генерал Атен по просьбе Цезаря приказал им выглядеть как можно менее воинственными, и, к чести их будет сказано, они старались, как могли.
– Его Святейшество Мендес Первый, – провозгласил Горман, после чего молодой человек спешился и помог слезть с коня пожилому.
Несмотря на сутулость, повелитель мутантов выглядел достаточно крепким для того, кто несколько десятилетий прожил в радиоактивных пустошах. Цезарь подумал, что и все эти незнакомцы, несмотря на кожные болезни, выглядят на удивление неплохо.
– Добро пожаловать, – сказал предводитель обезьян. – Для меня честь встретить вас.
Пока он представлял своих советников и родных, пожилой человек кивал каждому и улыбнулся Макдональду, словно признавая его за своего. Макдональд глянул на Верджила, который многозначительно приподнял бровь.
– Благодарю вас за ваше любезное приглашение, Цезарь, – сказал Мендес.
– Добро пожаловать в Город обезьян, – ответил Цезарь.
Мендес взмахом руки показал на своих сопровождающих.
– Мои кардиналы, Ван-Нга Альма и Род Горман, а также мой сын Стивен, который в свое время примет бразды правления Братством.
– Значит, у нас кое-что общее, – сказал Цезарь. – Я тоже готовлю своего сына Брута в преемники.
– Пусть они и наследуют нам, но мне больше по нраву мысль о том, что мы незаменимы, – сказал Мендес.
– Да, уж это точно, – усмехнулся Цезарь. – Но, кстати, я как раз хотел поговорить о том, что можно заменить. Заменить обиду друг на друга за прошлые конфликты надеждой на совместное будущее. Мне не дают покоя потери, которые понесли обе стороны. Я искренне надеюсь, что наши дети будут жить в более безопасном мире.
– Я тоже на это надеюсь, Цезарь, – согласился Мендес. – Война очень сильно повлияла на всех нас, но Бог указал нам другой путь. Возможно, когда-нибудь мы с вами пойдем по нему вместе.
– Мне это нравится, – снова улыбнулся Цезарь и взмахом руки показал на установленную поблизости палатку. – Прошу пройти сюда, мистер Мендес.
– Можно просто Мендес, – сказал предводитель мутантов. – Нам уже доводилось встречаться, хотя и при гораздо менее приятных обстоятельствах. Это не первый мой визит в Город обезьян.
Когда Мендес со своими спутниками направился в палатку, по толпе пронесся шепот. Цезарь, приподняв бровь, вопросительно посмотрел на Лизу. Та пожала плечами.
– Встречались? – пробормотал он, почесывая нос. – Х-мм.
В палатке установили длинный деревянный стол с сушеными фруктами, свежим хлебом и кувшинами с водой и сладкими соками. Цезарь и Мендес Первый уселись за противоположные концы стола. Стивен, Альма и Горман сели в ряд с одной стороны, другие члены их делегации заняли второй ряд, почти у стены. Напротив главных помощников Мендеса сидели Макдональд, Лиза, Верджил и Брут.
Генерал Атен и два солдата-гориллы стояли у входа в палатку. Лейтенант Квай заметил, что Карне с дружками снаружи пытаются подслушивать у полотняной стены палатки, и, топнув ногой, прогнал детей.
Молчание прервал Макдональд.
– Мендес, надеюсь, вы не поймете меня неправильно, но я вынужден признаться, что крайне удивлен этой нашей встрече. Когда Цезарь рассказал мне о своей затее, я был настроен скептически.
– Отчего же, мистер Макдональд? – спросил Мендес.
– Макдональд тревожился о том, что экспедицию моего сына могут встретить недружелюбно, – объяснил Цезарь. – Его советы бесценны, но, боюсь, он иногда беспокоится сверх меры.
Макдональд искоса бросил взгляд на шимпанзе.
– Да, у людей к этому склонность, – улыбнулся Мендес.
– Я рад, что ошибался, – сказал Макдональд.
– Ну что ж, а я рад, что ваши опасения не оправдались.
– Да, мне в голову пришла та же мысль, – признался Цезарь. – Мы не вступали в контакт вот уже два десятилетия. Я даже не знал, чего ожидать от попытки установить связь.
– И при этом вы послали своего сына на радиоактивную территорию, где проживают ваши враги, – заметила Альма, сохраняя невозмутимое выражение лица.
– Мой отец не стал бы просить меня сделать то, чего я сам бы не захотел, – сказал Брут, все еще размышляя о причине своей головной боли и о том, не недооценил ли Верджил опасность.
– Возможно, обезьяны ценят своих детей не так высоко, как мы, – предположил Стивен.
Брут устало протер глаза.
– Любопытное замечание…
Мендес сердито посмотрел на своего сына.
– Твои слова вовсе не помогают снять напряжение, Стивен. Мы здесь гости.
– Конечно, мы ценим своих детей, – сказала Лиза, выпрямляясь. – Цезарь любит своего сына. Более преданного отца не найти. И вообще он высоко ценит весь свой народ.
– Если это так, то почему это поселение называется Город обезьян? – спросил Стивен. – Сдается мне, кое-кого здесь все-таки ценят больше.
– Погодите-ка минутку… – начал Брут.
– Прошу вас извинить моего сына за плохой выбор слов, – вмешался Мендес. – Поездка была долгой, и все мы устали. Он не хотел вас обидеть.
– При всем к вам уважении, осмелюсь заметить, что смысл его слов понятен всем, – сказал Брут. – Как был понятен и вчера.
– Попрошу всех не забывать, зачем мы тут собрались, – спокойно произнес Цезарь и повернулся к Альме. – Я отослал своего сына в Запретный город не со спокойным сердцем, поверьте мне. Но я считал, что риск оправдан, потому что мы могли бы начать переговоры… вроде этих.
– Запретный город, – повторил Стивен. – Это название унижает нас. Мы зовем его Священным городом. Это дом нашего Бога. Вы говорите о мире, но все же оскорбляете нас каждой своей фразой.
– Я не хотел оскорблять вас, – поспешил сказать Цезарь. – Просто я, наверное, плохо подобрал слова.
– Цезарь считает, что добиться прочного мира можно только благодаря сотрудничеству, а не изоляции, – сказал Верджил.
– Как будто то, что думает орангутан, для меня значит больше, чем то, что считает шимпанзе.
– Стивен, – резко прервал его Мендес. – Хватит.
Наступила неловкая тишина.
– Возможно, на это потребуется некоторое время, – произнес Макдональд.
Верджил одобрительно кашлянул.
– Я думаю, Ваше Святейшество, что нам лучше сменить тему, – предложил Горман.
– Неплохая идея, – согласился Мендес.
– Да, – кивнул Цезарь, радуясь подвернувшейся возможности. – Мендес, вы сказали, что нам уже доводилось встречаться. Боюсь, что не припомню той нашей встречи.
– Меня это тоже заинтересовало, – сказал Верджил. – Простите меня за прямоту, сэр… но не было ли вас среди выживших солдат Кольпа?
– Нет, я не принимал участия в том сражении. И я не был согласен с Кольпом, – сказал Мендес. – Я не думал, что вы хотели причинить нам зло, когда увидел на мониторах, как вы проникаете в архивы, и посоветовал губернатору встретить вас мирно. Тем не менее Кольп решил напасть на вас. На время похода он оставил за главных меня и Альму. В его рассуждениях не было рационального зерна. Повлияли ли на его решение радиация или скука, но в результате той операции многие погибли. Нам он приказал стереть с лица земли ваше поселение, если он не вернется, но мы предпочли этого не делать. Нужно было положить конец убийствам. В тот день мы поняли замысел Бога.
– Боюсь, я не совсем вас понимаю, – сказал Цезарь. – Вы утверждаете, что мы встречались в Зап… в вашем городе?
– Нет… за несколько лет до этого.
– Да?
– Ваше Святейшество, – вмешался Горман. – Вы действительно полагаете, что сейчас подходящее время…
– Все в порядке, – сказал Мендес. – Сейчас как раз настало время истины.
– Какой именно истины? – спросил Макдональд.
– Истина только одна, – заметил Верджил. – Меняется только ее восприятие.
– Когда-то давно мы с Альмой жили здесь, – пояснил Мендес.
– Я вас не помню, – сказала Лиза.
– Я тоже, – кивнул Цезарь, нахмурившись.
– Вряд ли вы могли запомнить нас – если только не проводили много времени среди рабочих. За нами по большей части наблюдали гориллы, а они не утруждали себя запоминанием наших имен.
– Вы хотите сказать… – начал Цезарь.
– Да, – кивнул Мендес. – Мы помогали вам строить Город обезьян.
– Но не добровольно, – добавила Альма.
– Они были вашими рабами, – сказал Стивен.
– Понятно, – Цезарь опустил голову и закрыл глаза. – Я об этом не знал. Извините.
– Теперь я припоминаю, – тихо произнес Макдональд. – Я не признал вас.
Через несколько недель после восстания обезьян, по всей планете пронеслась опустошительная ядерная война, создавшая безжизненные зоны во многих крупных городах. Когда Цезарь повел обезьян подальше от цивилизации, уцелевшие люди, которым больше некуда было идти, присоединились к ним, надеясь на то, что более приспособленные к обитанию в дикой местности существа помогут им выжить. Цезарь разрешил им следовать за собой.
Но смерть Малькольма Макдональда, первого посредника между обезьянами и людьми, многое изменила. Кольп назвал старшего брата Брюса Макдональда предателем и выстрелил в него во время неудачной операции по убийству Цезаря. Вскоре после этого генерал Альдо стал настаивать на том, чтобы объявить всех людей рабами, и Цезарь позволил жестокой горилле добиться своего, за что ему сейчас было стыдно. Его разум затмила жажда мести и ненависть к Кольпу и Бреку. Так люди лишились всех прав в Городе обезьян, и солдаты Альдо стали над ними всячески издеваться. Кроме того, военные пополняли ряды рабов захваченными пленниками.
Брюс Макдональд, брат того самого человека, гибель которого подтолкнула Цезаря принять неверное решение, оставался в рабах два года, прежде чем Цезарь, терзаемый чувством вины, не понял, что пошел на поводу у горилл, и не отменил рабство. Люди простили Цезаря и даже стали его уважать, а Макдональд почтил память брата тем, что занял его место посредника.
– Целых два года мы трудились, не покладая рук, и страдали, – сказала Альма. – Наконец, нам удалось сбежать из города. Губернатор предоставил нам убежище и новую цель в жизни – выживание.
– Все это теперь в прошлом, – уточнил Мендес. – Бог поставил перед нами более важную цель. Но я хотел, чтобы вы знали правду, как и то, что мы с Альмой не держим зла ни на кого из присутствующих здесь.
Альма ничего не сказала.
– Да, это было жестокое время, прежде чем Бог указал нам лучший путь, – продолжил Мендес. – Сейчас важно только то, что мы продолжаем двигаться вперед.
– Согласен. Благодарю вас за откровенность, – сказал Цезарь.
Лиза сжала его руку, понимая, какое раскаяние он испытывает до сих пор за свои давние заблуждения.
– И… вы должны узнать кое-что еще… – произнес Мендес. – Причину, по которой мы перестали быть рабами.
– Мендес, – обратилась к нему Альма, теряя самообладание. – Оскар, прошу тебя. Мы же договорились не рассказывать.
– Ваше Святейшество, – сказал Горман. – Я предлагаю обсудить это в частном порядке.
– Среди союзников тайны имеют обыкновение всплывать, а частные беседы порождают недоверие широкой публики, – ответил Мендес. – Я считаю, что лучше всего, чтобы они знали все.
– Сэр, – не унимался Горман, – это не… мне это кажется очень…
– Достаточно, – прервал его Мендес и повернулся к шимпанзе. – Цезарь, когда губернатор Кольп попытался убить вас… мы с Альмой были членами спецотряда.
Глаза Цезаря невольно расширились. Гориллы неловко принялись переступать с ноги на ногу.
– Что вы сказали? – спросила Лиза.
– Вы хотели убить моего отца… – пробормотал Брут, морщась от усилившейся головной боли.
– О чем я уже давно пожалел. Поймите, я был тогда солдатом, а Кольп был моим начальником. Я исполнял его приказы, даже те, с которыми не соглашался. К счастью, попытка не удалась, но нас с Альмой захватили во время отступления. В те дни я еще не знал Бога, но с тех пор он показал свою любовь к нам, открыл нам альфу и омегу, сменив нашу внешность по своему образу. Мы больше не жалкие рабы, некогда восставшие против хозяев; мы не отчаявшиеся, преисполненные ненависти существа, напавшие на вас. Теперь мы стремимся к миру, как и вы. Божественная воля привела вас к нам, Брут, чтобы я исправил свои ошибки.
Глаза всех присутствующих были прикованы к лидеру людей.
– Бог уже простил мне мои прегрешения, – продолжил Мендес. – Теперь я прошу прощения у вас, Цезарь, и надеюсь стать вам другом. Ваша мечта – моя мечта, как, надеюсь, и мечта Бога.
Цезарь понял не все, что говорил Мендес, но его тронули искренние раскаяние и страсть, прозвучавшие в голосе этого человека.
Брут прижал ладонь к своему пульсирующему лбу.
– Все это как-то странно, – прошептал генерал Атен своим солдатам тихо – так, чтобы слышали только они. – Будьте настороже.
– Никогда не понимал людей или шимпанзе, – буркнул в ответ Квай.
Цезарь посмотрел на Мендеса, слегка улыбнувшись.
– Совсем недавно я сказал игравшим детям, что если мы нарушаем правила, то, возможно, эти правила действительно следует изменить. Сейчас я понимаю, что в этом моем высказывании, пожалуй, было больше смысла, чем я тогда себе представлял. Вы не выполнили приказ Кольпа уничтожить Город обезьян, и отреклись от насилия, присущего вашему виду. Вы нарушили правила – правила не только одного человека, но и людей вообще – что обернулось благом для всех.
– Как и вы, сражаясь за свободу обезьян, изменили правила для всех наших видов.
– Нам всем пришлось сыграть роли охотников и добычи, – сказал Цезарь.
– Рабов и рабовладельцев, – согласился Мендес. – А теперь еще и миротворцев.
– Мне кажется, мы понимаем друг друга, Мендес. И я прощаю вас.
– И я вас прощаю, Цезарь.
Мендес встал и протянул Цезарю руку. Едва Цезарь протянул в ответ свою, как неожиданно из-за стола вскочил Брут. Лицо его было перекошено, руки дрожали.
– Брут? – обеспокоенно спросила Лиза.
– Нет, – выпалил Брут и шагнул к Атену и солдатам, тяжело дыша. – Нет… больно… прекратите…
Стоявший снаружи охранник, услышав шум, заглянул внутрь палатки.
– Беги, позови Таню, – крикнул ему Макдональд. – Живей!
Охранник подчинился и побежал за врачом, оставив полотняную дверь приоткрытой. В проеме тут же показались физиономии сгорающих от любопытства Карне с Типтонусом.
– Нет! – снова воскликнул Брут, бросаясь на горилл.
Сжимая голову одной рукой, другой он выхватил пистолет из кобуры на поясе Квая и дважды выстрелил в Цезаря, прежде чем горилла поняла, что происходит.
– Цезарь!
Увидев, что собирается сделать ее сын, Лиза успела вскочить и оттолкнуть мужа. Одна пуля угодила ей прямо в грудь, и шимпанзе упала на стену палатки, разрывая ее. Снаружи послышались обеспокоенные возгласы жителей города, увидевших, как супруга Цезаря падает на влажную траву, и как под ней быстро растекается лужа темной крови.
Пока Макдональд и Атен хватали его размахивающего пистолетом сына, Цезарь издал гортанный вопль и прыгнул за женой. Упав на колени, он уткнулся лицом в ее волосы и зарыдал. Лиза была уже мертва.
Брут верещал, как разъяренное животное, и продолжал стрелять во все стороны. Он старался вырваться из объятий, и мышцы его груди и рук окаменели от напряжения. Когда в пистолете закончились патроны, он выпустил его из руки, издал еще несколько криков, а потом упал на пол и замер.
– Серафина… – хрипло прошептал он, прежде чем забиться в конвульсиях.
Атен прижимал его содрогающееся тело к земле, а из ноздрей и ушей Брута текли ручейки крови.
В то же время Альма схватила лежащий на подносе с хлебом нож и набросилась на Мендеса, замахнувшись им по пути на Гормана и Стивена. Горману удалось увернуться и избежать повреждений. Он оттолкнул Стивена, но лезвие успело скользнуть по руке сына, прежде чем воткнуться в грудь отца по самую рукоять.
Мендес Первый подался назад, споткнулся о стул и упал набок. На его одежде расплылось малиновое пятно, а капли крови обрызгали парусиновую стену палатки. Его охранники подбежали к Альме и повалили ее на землю. Она сопротивлялась изо всех сил, но мужчины были крупнее. Все же ей удалось полоснуть одного по щеке, прежде чем уронить нож, который тут же погрузился в ее шею. Только после этого она, испустив дух, затихла.
Со стороны входа раздался отчаянный крик Типтонуса, и Верджил, во время общей суматохи упавший на землю вместе со стулом, обернулся и тут же увидел, что так напугало юную гориллу.
– Карне… – прохрипел он.
Вскочив на ноги, орангутан подбежал к своему внуку. Карне лежал без движения в проходе, с единственным отверстием от шальной пули в виске. Судорожно всхлипывая, Верджил прижал к себе мальчика.
Для Цезаря же, не желавшего отпускать из рук безжизненное тело Лизы, время словно остановилось. Он едва слышал какие-то очередные выстрелы и крики со всех сторон, не обращая внимания на вопли гориллы и причитания Верджила. Он понимал, что с Мендесом что-то случилось, но что именно и кто в этом виноват, его не интересовало. В таком оцепенении он оставался до тех пор, пока не увидел окровавленное тело Брута. Только тогда его прекратила бить дрожь, он поднялся и заковылял к своему мертвому сыну. Широко распахнув глаза Брут, казалось, всматривался в нечто ужасное, доступное только ему одному.
– Почему? – требовательно спросил он, склоняясь над своим наследником и сжимая его плечи руками.
Ни одному родителю не пожелаешь пережить смерть своего ребенка, но вот он лежал, бездыханный, убитый сразу же после первой ужасной утраты Цезаря – потери жены.
– Почему ты это сделал, Брут? Наш самый священный закон… ты убил ее, Брут…
Макдональд протянул было руку, чтобы утешить его, но замер на полпути. На его лице отразилось изумление, колени дрогнули, и он рухнул обратно на стул.
– Что?.. – пробормотал он, и только потом, переведя взгляд вниз, заметил, как в районе живота по его тунике расползается алое пятно.
Во время драки с Брутом Макдональд не почувствовал боли, но теперь его вдруг охватил холод, стремительно распространяющийся по всему телу.
Цезарь смотрел, как падает его друг, но не мог найти слов.
В палатку вошла Таня, остановившаяся, как вкопанная, при виде кошмара, в который превратилось место для мирных переговоров. На ее глазах ее муж упал на стул рядом с Цезарем. Подбежав к нему, она запричитала: «Боже мой, Брюс!», разорвала его рубашку и попыталась спасти ему жизнь. Но было уже слишком поздно. Даже находясь на том свете, Брут забрал с собой третью жертву.
Цезарь смотрел, как вокруг лежат тела его родных и друга, видел, как раскачивается Верджил, стоящий на коленях и сжимающий в объятьях своего внука, видел, как Атен и его гориллы стараются навести порядок, слышал гул голосов, но до него все это доходило словно через темный туннель.
В дальнем углу палатки он увидел мутантов.
Альма казалась сброшенной на пол кучей окровавленных одежд. Стивен встал на колени возле отца, по его щекам стекали слезы. Горман держал Мендеса за руку. Другие тоже стояли на коленях кругом и молились.
– Как такое могло случиться? – спросил Стивен.
Мендес, по всей видимости, не слышал своего сына. Из уст его вылетало прерывистое хриплое дыхание.
– Зачем, во имя Бомбы, Альма сделала это? – запинаясь, бормотал Стивен. – Она же была твоей подругой, сколько я себя помню. Бессмыслица какая-то…
– Это все место, в котором мы находимся, – сказал Горман. – Оно проклято. Бог покинул его. Выведя нас за пределы нашего города, твой отец невольно лишил нас Его защиты. Мы должны вернуться домой. Он и даже Альма должны заново получить божье благословение.
Дыхание Мендеса становилось все более отрывистым. Цезарь подошел к ним и опустился на колени. Горман со Стивеном склонили головы в молитве.
«Ты слышишь меня, Мендес?» – спросил Горман, при этом не издав ни звука. Это была неслышная речь, не ограниченная словами или условностями языка. Мендес услышал, или, скорее, почуял вопрос Гормана в своем сознании, но не мог ни понять его, ни ответить таким же образом.
«Я понимаю, ты в замешательстве, но это не сон, мой друг».
– Как?.. – прохрипел Мендес, едва ворочая пересохшими губами.
– Мы не знаем, отец, – ответил Стивен дрогнувшим голосом. – Мы не знаем. Все случилось так быстро.
– Горман…
– Я здесь, Мендес.
Я здесь, Мендес. Бог наградил нас великим даром – внутренней речью и умением контролировать мысли и поступки других. Первым этот дар получил я, но за мной последуют остальные. Я это чувствую. Такова воля Бомбы, и это хорошо. Бог запрещает нам убийство, Мендес, но Он защищает своих детей. Благодаря Его дару наши враги сами убьют друг друга.
Жертва Альмы была неизбежной, как и твоя. Ее назовут предательницей, но на самом деле она сохраняла нам верность до самого конца. Если тебя это утешит, она очень сопротивлялась моему мысленному влиянию, изо всех сил. Разум шимпанзе развит в меньшей степени. Его раса не настолько открыта для этого дара. Гибель жены послужила ему триггером, он тоже пробовал сопротивляться, но эти попытки сломили его.
Происшедшее сегодня вовсе не доставляет мне удовольствия. Ты был великим лидером, Оскар Мендес, и я буду скорбеть по тебе. Мне хотелось бы, чтобы ты и дальше вел нас по нашему пути. Хотелось бы… но ты свернул с этого пути, когда направил нас сюда, к этому богопротивному месту, где обитает Дьявол в обличье обезьяны. У Братства нет ничего общего со святотатцами и зверями. Ты не осознал этого, но единственное слово, произнесенное шепотом на границе разума твоего сына, помогло Стивену признать мудрость Бога: «животные».
Мендес закашлялся кровью. В этот момент двое санитаров-горилл как раз отодвигали молившихся, чтобы вдова Макдональда могла подойти к телу своего мужа.
– Животные, – повторил Мендес.
Гориллы тихо зарычали, но продолжали спасать его жизнь, хотя надежды на спасение не было.
Стивен станет Мендесом Вторым. Он приведет нас домой в Священный город, находящийся далеко от тех, кто отвернулся от Бога, и мы восхвалим вас обоих в псалмах. Прощай, друг. Встретимся в Тени Бомбы Вечносущей.
Поминки прошли на должном уровне и были красивыми. Так в Городе обезьян ему говорили многие, желая поддержать, но настоящего утешения их слова не приносили. Он ничего не помнил и ни на что не обращал внимания. Единственное, что он мог назвать красивым, – это черты лица Лизы, постоянно стоявшего у него перед мысленным взором.
В один ужасный миг Цезарь необъяснимым образом потерял жену, сына и друга. Верджил потерял внука. Обитатели Запретного города потеряли своего лидера. Обезьяна убила обезьяну, человек убил человека… и вместе с ними всеми погибло его наследие.
Мендес Второй повел своих подданных обратно в изуродованные радиацией земли, наотрез отказавшись продолжать то, что начал его отец.
– Мы больше не встретимся. Бог ясно дал понять, что мы должны держаться отдельно друг от друга, – сказал он Цезарю. – Вы нежеланные гости в нашем городе. Считайте, что он действительно запрещен для вас. Наконец-то ваше название стало истинным.
Люди-врачи предложили различные объяснения странных одновременных убийств – вызывающий неконтролируемую агрессию вирус, радиационная болезнь, – но все это были лишь предположения. При исследовании тела Брута не было обнаружено никаких следов болезни, так что происшедшее осталось загадкой. Сына Цезаря навсегда запомнят, как безумного убийцу, а не как добропорядочную обезьяну, которой его воспитывали Цезарь с Лизой.
Через месяц после трагедии Верджил с Цезарем посетили могилу с плитой, установленной Таней в честь ее мужа. Первой строкой на ней шло имя: «БРЮС МАКДОНАЛЬД», второй – слова «МУЖ, ДРУГ, ПРЕДВОДИТЕЛЬ».
– Мне очень недостает его, Верджил. Он был хорошим человеком, – сказал Цезарь.
– Да, – согласился Верджил. – Лучшим из всех, кого я знал.
Холодный ветерок приятно щекотал волоски их толстых шкур.
– Я подвел его. Подвел всех.
– Цезарь…
– Мне следовало знать, что цель, к которой я стремлюсь, недостижима. Макдональд знал. Нужно было прислушаться к его советам. Они всегда были мудрыми. Я не прислушался, и за это многие заплатили слишком большую цену.
– Тебя вдохновляла надежда. А это не так уж мало.
– И куда привела нас эта надежда, Верджил? Сюда, к этому надгробию? Не к нему я стремился.
– Х-мм, – протянул Верджил. – Возможно, в твоих словах есть доля правды. Но без надежды мир был бы мрачен и уныл.
– Моя надежда умерла после того, что натворил Брут, – сказал Цезарь, взмахом руки указывая на могилу. – Я проглядел что-то очень важное, раз сын поднял руку на отца. Все эти смерти на моей совести.
– Пустая чушь.
– Как ты можешь так говорить? – уставился Цезарь на своего друга. – Среди похороненных твой внук.
– Спусковой крючок нажимал Брут, а не Цезарь.
– Я его отец. Я должен был заметить, что ему требуется помощь. Должен был понимать, что он до сих пор помнит смерть Серафины. Остановить его, отвлечь от безумных мыслей…
– Все мы обладаем способностью к убийству, Цезарь. Как и люди, мы сдерживаемся и осознанно решаем не пользоваться ею, но она существует, глубоко внутри нас, глубже самого Первого Закона. Возможно, мы никогда не узнаем, почему Брут сделал то, что сделал, или почему то же самое сделала та женщина, но я скажу одно: ты нужен твоим двоим оставшимся детям; ты нужен всему городу.
– Что я за отец, раз не мог помочь своему сыну? Что я за лидер, раз не мог защитить свою собственную жену и даже невинного ребенка?
– Лидер, который задает подобные вопросы и, несмотря на всю боль и самоуничижение, понимает, что жизнь продолжается. Мы до сих пор следуем за тобой, Цезарь, ведь ты ни разу не дал нам сбиться с истинного пути. Сейчас нам твое руководство требуется, как никогда раньше.
Цезарь закрыл глаза.
– А что с Запретным городом, Верджил?
– Он остается запретным. Но мы храним мир. И надежду.
Цезарь некоторое время в раздумье помолчал. На глазах его заблестели слезы. Потом он сжал руку друга. Наверное, Верджил прав.
Наверное, это единственное, что им пока что остается.
