5
Предложение о новой системе дорожного движения
Естественно, что к этому мисо я даже не притронулся.
Что касается лапши, то половину я оставил, а другую – съел, подобрав все до последней лапшинки. Как можно половину миски вылизать, а к другой не притронуться? Одно противоречит другому. И тем не менее так оно и было. Я провел палочками четкую линию в миске, разгородив лапшу на две части, и ту часть, которую решил съесть, вылизал подчистую, а остальное не тронул.
Расплатилась за еду, само собой, Стрекоза. Она знала, что я оставил кошелек в клинике, в корзинке для одежды. Я вроде как брал у нее в долг. Верну, когда получу обратно кошелек.
– На обед я бы рис с карри съел.
– Что? Не понравилось?
За раздвижной дверью лапшичной было одноцветное утро. Час, когда свет и тени уже хорошо различимы, но еще слишком рано, чтобы окружающий мир обрел свои краски. Первая электричка уже ушла, оставалось дожидаться следующей. Движения на дороге возле станции почти не было. Теплый ветерок прогонял рассвет. День снова обещал быть жарким.
– Может, пока вернемся на кровать?
– Пожалуй. Все равно больше идти некуда…
– Чем больше я о жизни думаю, тем больше не понимаю. Взять, к примеру, мою мать. Как она пронюхала, где находится кровать?
– Знаешь, что такое собачий свисток?
– Слышал.
– Этот свисток издает высокочастотные звуковые колебания, которые не улавливает человеческое ухо. Их используют для дрессировки. Не только собаки, но и летучие мыши слышат ультразвук. А что, если твоя мамаша, лишившись зрения, тоже научилась его улавливать? Так сказать, в виде компенсации за слепоту. Как она размахивала этой штукой для сямисэна! Прямо как фехтовала. У меня было ощущение, что она меня видит.
– А ты человек, который свистит в собачий свисток.
– Нечего на меня наговаривать.
– Ты вообще подозрительная личность. Непревзойденный мастер сюрпризов. Всегда в мгновение ока приходишь мне на помощь. Как защитник справедливости из комиксов. Не хватает только красного плаща и музыкального сопровождения.
– Это просто совпадение. Например, сегодня утром я здесь случайно…
Стрекоза остановилась на полуслове. Как ножницами отрезала. Ткнула меня локтем в бок, предупреждая. Мы только что вышли на дорожку, идущую вдоль шоссе. Я видел низкие красные крыши, простиравшиеся за ними капустные поля. Стрекоза смотрела на восток. Оттуда мимо выстроившихся в ряд гинкго, листья которых сверкали под лучами солнца, чертя по обочине, приближался плоский металлический объект. Невероятно, но он был очень похож на кровать. Да! Вне всякого сомнения, это моя кровать. Только без брезентового тента – он то ли слетел, то ли его украли. В отсутствие шин и пружин она мелко тряслась по дороге, словно детская коляска. Казалось, она плетется вперевалку, с трудом выдерживая собственный вес. Ну прям обожравшийся таракан… Хотя нет, скорее так загребают черепашьи лапы.
– Похоже, она без тебя жить не может.
Стрекоза посмотрела на меня, с усмешкой наклонив голову. На этот раз свет падал так, что очки не бликовали, и я наконец смог рассмотреть ее глаза. Именно такие! Как я и думал. Взгляд человека, как будто постоянно за что-то извиняющегося. Она уже третья такая за время моего путешествия на кровати. Первой была девочка на поезде из парка развлечений, с которой я едва разъехался в тоннеле, второй – недоразвитая девочка-демон в Сай-но Каваре, а теперь еще Стрекоза, которая называет себя Мисс Сборщица Крови. Было в этой цепочке нечто такое, что проникало в душу, отзываясь в ней эхом. Совпадение? Или между этими тремя встречами есть какая-то связь?
– Кто-то управляет ею на расстоянии. Вопрос: кто?
– Что это за звуки?… То ли воробей чирикает, то ли кузнечик стрекочет.
– Это колеса по песку скрипят.
Нас обогнал джоггер средних лет. На вид – управленец среднего звена. Живот как бочка. Он остановился и посмотрел на кровать. Нагнулся, заглянул под нее. Видимо, хотел убедиться, есть ли у кровати мотор. И тут же потерял к кровати интерес, приложил ладонь к глазам и посмотрел на небо. Оно обещало дождь. Потом, как ни в чем ни бывало, развернулся и потрусил обратно под мерное тиканье шагомера.
– Давай-ка от нее отрываться.
– Зачем?
– Стыдно же! Ну что она за нами тащится? Не собака ведь и не кошка.
Я зашагал вперед нарочито большими шагами, Стрекоза, пусть и нехотя, но тоже прибавила ход. Однако я был слишком наивным, думая, что нам удастся так просто оторваться от кровати. Раньше эта чертова штуковина была медленная, как трехколесный детский велосипед, но теперь она неожиданно ускорилась и продолжала нас преследовать. Расстояние между нами не сокращалось и не увеличивалось. Скрип кроватных колес становился все громче. Этот звук больше походил на крик сорокопута, чем на чириканье воробья. Странная картина – мужчина и женщина, убегающие от кровати, – не могла не привлекать внимания.
– Так еще хуже. Мы теперь всем в глаза бросаемся. Уж если она приехала за тобой, давай залезай.
Стрекоза взяла меня за локоть. У нее были гибкие мягкие пальцы, как у девушки-модели из ролика с рекламой стирального порошка. Мои ноги приросли к земле, как заколдованные. Кровать подъехала к нам и спокойно остановилась. Стрекоза достала из висевшей на плече сумки форменную шапочку, закрепила на голове заколками, перевернула зеленый ремешок с оранжевыми цветочками – на обратной стороне он оказался белым. Прошло всего несколько мгновений – и передо мной уже стояла медсестра. В высшей степени убедительная трансформация. Я не стал возражать: опираясь на руки, взобрался на кровать, повернулся и лег на спину.
Мы остановились под самым пешеходным мостом. Он был перекинут через автобусный терминал и служил проходом на железнодорожную станцию, представлявшую собой деревянное строение с милой двускатной крышей. Здание украшала вывеска с кричащими, карминового цвета иероглифами. Место хорошо известное. С картой можно не сверяться. С его названием связаны метафоры и пословицы, которые у многих на слуху. Объявлять об этом во всеуслышание я не спешил. Еще успею. Прежде надо убедиться, что я никому не причиню беспокойства.
Под мостом пролетела чайка, за ней сразу три вороны. Пахло морем.
Стрекоза привычными движениями разгладила простыню, стряхнула непросушенное одеяло и накрыла меня. Я полностью отдался в ее руки и все глубже погружался в яму, испытывая восхитительное ощущение возвращения в детство. Наверное, те же чувства переживаешь, принимая песочную ванну, хотя мне никогда этого не доводилось. Я чувствовал, как напрягается готовый к действию пенис. Неужели я превратился в сексуального маньяка?
– Может, и ты ко мне?
– Ты что! Хочешь, чтобы нас обвинили в аморальном поведении на публике?
Стрекоза стояла возле кровати и только положила руку на поручень, как кровать послушно отреагировала на ее прикосновение. Будь я внимательнее, я должен был сразу заметить, что ее поза неестественна. Она не напрягала ни ноги, ни спину, вообще не прилагала никаких усилий. Кровать двигалась сама. А халат и шапочка медсестры умело маскировали неестественность. Она вроде сопровождала тяжелобольного. И состояние этого больного куда тяжелее, чем тех, кого возят на машинах «скорой помощи». Его смертный путь сопряжен с такими страданиями, что на них невозможно смотреть. Любой отведет глаза.
На пешеходном мосту я заметил человека. Он наклонился вперед и, прислонив к перилам приличного размера видеокамеру, направил на нас объектив с толстыми линзами.
– Стой! Кто-то снимает нас на камеру с моста.
– Не смотри. Сделай вид, что ничего не замечаешь.
– Ну и тип. Просто каланча какая-то. Он же не японец.
– Я же тебе сказала: не смотри. Он уже давно за мной ходит.
– Что ты его не отошьешь?
– Он неплохой парень. И по-японски здорово говорит.
– Выходит, он иностранец?
– Говорит, американец.
– В полицию о нем сообщила?
– Еще чего! Он снимает квартиру в нашем доме, на втором этаже.
– В твоем доме? Ты где-то здесь живешь?
– На следующем светофоре. Перейдешь через пути и сразу направо.
– А тебе не кажется, что эта несчастная кровать с самого начала ехала к тебе домой?
– Все может быть. У нас в доме есть крытая автостоянка, где можно хранить разные посылки. Правда, сейчас мы ею не пользуемся…
– А как клиника? У тебя сегодня выходной?
– Я оттуда уволилась. Уже давно. Ты не знал?
– Уже давно?
– Поехали дальше? А то скоро первый автобус придет… – Стрекоза похлопала ладонью по краю матраса, будто понукала лошадь, и кровать покатила дальше. – Потому что после того, как умерла мама, некому стало заниматься нашим магазинчиком.
– Каким магазинчиком?
– Торгуем табаком и косметикой. А этот жилец-американец повесил у нас разные таблички и вывески…
– Какие?
– Например, филиала Японской ассоциации за смерть с достоинством и…
– Мутный тип. Между прочим, он все еще снимает.
– Я просила тебя не смотреть.
– Почему?
– Он говорит, что, когда человек не знает, что его снимают, он выглядит более естественно.
– Вон у вас какие разговоры. Похоже, между вами довольно близкие отношения.
– У него длинные и стройные конечности, как у игольчатого краба. Как-то я видела в газете рекламу какого-то универмага. Там было фото знаменитого скульптора. Как его? Из головы выскочило. Короче, американец похож на его скульптуры. Тот же тип. Мне такие нравятся. Хотя он такой волосатый… Даже не знаю…
– Волосатый? Где?
– Везде, только на лице и ладонях волос нет.
– То есть совсем как обезьяна?
– Все же лучше, чем дайкон на теле.
Какое-то время мы молчали. Двигались вперед под неравномерный скрип кроватных колес.
Ханаконда, арагонда, анагэнта.
Красным перцем все натрешь
И в кожурку от банана это же и завернешь.
– Когда это случилось?
– Что именно?
– Мать когда умерла?
– На прошлой неделе первые семь дней отметили.
– Странно получается. Ведь я пришел на прием в вашу клинику позавчера. Разве не так?
– Похоже, тебе надо голову проверить.
– Если по картинке, на которой свинья без хвоста, – увольте! Вы с самого начала смотрели на меня как на придурка. Это меня бесит.
– А ты помнишь, где и как потом блуждал?
– Надо объяснить?
– Ну не то чтобы…
– Ладно! История простая. Для начала меня прицепили к эвакуатору как нарушителя правил стоянки и свалили в подземный тоннель на какой-то стройке. Потом кровать пустили по рельсам… У тебя есть младшая сестра?
– Было две. Одна умерла, другая вроде сбежала из дома.
– Вот оно что? До того как оказаться здесь, я видел двух девчонок с поразительными глазами. У них уголки опущены. Первая помахала мне рукой из окна пустого поезда, с которым я чуть не столкнулся в этом тоннеле.
– Ты грубый, невоспитанный мужлан! Говоришь о девушке и копаешься в физических недостатках…
– Какие недостатки… Я считаю ее удивительно привлекательной… Правда! Одна, в пустом поезде… Она не выходит у меня из головы.
– Знаешь, какое у меня было прозвище в школе?
– Какое?
– Ракуган.
– Это вроде печенья, что ли?
– Нет, это меня из-за глаз так обзывали.
– Мне нравятся такие глаза. Так и тянет лизнуть уголки.
– Давай дальше рассказывай.
– В конце тоннеля был причал. За мной приплыл баркас, на каких ловят каракатицу. Там под землей огромная сточная канава. Широкая, как четырехполосное шоссе. Когда-то, должно быть, это был канал. И вот превратился в сточную канаву. Плыл по течению какое-то время, пока не причалил к «Дайкокуя». Там на меня напал другой баркас с каракатицей. Мне быстренько удалось укрыться в «Мирских желаниях»… И когда в магазине меня уже собрались привлечь за воровство, появилась ты, как богиня спасения. Хочешь сказать, что это совпадение? Второй раз ты возникла сегодня утром, когда я в капусте ругался со своей мамашей. Чуть до крови дело не дошло, и тут неожиданно вмешалась ты. В самый нужный момент… Это ж уметь надо. Ты знаешь что-то такое, чего я не знаю. Так ведь?
– Я каждое утро выхожу на прогулку. Мне надо быть в форме, а то я сноровку потеряю. Как буду кровь брать тогда?
Три раза прозвенел звонок. К платформе приближалась вторая электричка.
– Как только получу обратно кошелек, тут же верну деньги за то, что купили в «Мирских желаниях», и за лапшу… Я его оставил в клинике, в одежной корзине.
– Что дальше было?
– О'кей. После «Дайкокуя»? Вернулся на баркас. Куда еще мне было идти? Потом баркас выбросило из тоннеля, и он сел на мель. И я оказался в Сай-но Каваре. Там тоже светало. Поэтому я и высчитал, что сегодня второй день.
– В Сай-но Каваре вход в реку Сандзу? Абортированные младенцы собираются там сотнями, поют, складывая камни, так?
– Там мощные серные источники и можно принимать ванны под открытым небом. После них с ногами вроде лучше стало. Мне показалось, что ростки после ванн стали вянуть…
– Как там они поют? «Мой первый камешек отцу…»?
– Я целиком помню. Я там подрабатывал, следил, чтобы все было правильно со стихами, за бесплатные талоны на ванны и питание…
История эта о Сай-но Каваре,
Где мечутся детские души меж раем и адом
В пещерах загробного мира.
Два, три, четыре, пять – им всем нет десяти.
Собрались в Сай-но Каваре и каждый плачет:
«Папа! Мама! Как без вас мне плохо!» -
Рыдает глас другого мира,
Стенанием пронзая плоть и кровь…
Потом уже идет знаменитое «Мой первый камешек отцу»…
– «Второй – за мать»…
– А третий за кого, знаешь?
– Нет.
– Вот видишь! Почти никто не знает. Зато все знают, за кого первый и второй. Сказать, за кого третий?
– Ну ты чудак! У тебя чересчур строгие вкусы для твоего возраста.
– Дело не во вкусах.
– Ну да! Ты такой живчик стал, когда читал эти строчки.
– Ты не понимаешь. Там самое большее – с десяток детей-демонов. Это дети из детского сада при муниципальном спа-центре. Они дают представление для туристов, которые приезжают на автобусах, и с них собирают пожертвования. Среди этих маленьких демонов есть девочка. Меня привлекли ее глаза, у них уголки вниз глядят. Очень на тебя похожа. Я тебе раньше не рассказывал? Она ходит в длинной, ниже колена, майке без рукавов, и она ей очень идет… Говорят, она сирота… Как она будет дальше жить? Хор у них хороший, его знают, так что детсад, наверное, на одни пожертвования проживет… Но, что ни говори, что-то в этой мелодии бередит японскую душу. А стихотворный размер… Это же просто классика! «Свет зеленый, посмотри еще разок, вправо-влево…»
– Я вижу, тебе нравится.
– Как могут нравиться эти мрачные заклинания? Если бы мне нравились такие вещи, разве стал бы я биться с покойной мамашей. Я неблагодарный сын. Согласен. Признаю. И в искупление вины положил бы за нее камешек-другой.
– Мне было больно на вас смотреть. Ведь у меня же мать только что умерла…
– Понимаю. Смотреть, как человек от тебя удаляется, видеть его спину – вредно для психики… Эх! Дался ей проклятый сямисэн!
– Жалко ее все-таки. И после смерти от одиночества избавиться не может.
– Если бы мне дали встретиться с ней еще раз, я бы, может, поплакал о ней чуть-чуть… А ты? Тебя покойная мать не навещала еще?
– К счастью или к несчастью, мне это не грозит. Эй! Гляди! Вон цветы лежат рядом с рельсами.
Шоссе резко уходило вправо, а влево от него ответвлялась узкая двухполосная дорога без тротуара. Там стоял светофор, но шлагбаума не было. Развилка образовывала острый угол, не больше тридцати градусов. Между его сторонами оказалось зажато двухэтажное здание клинообразной формы. На нем висела вывеска – по белому фону красным было написано: «Табак». Похоже, вывеска осталась еще со времен Национальной корпорации табака и соли. На самом острие клина – букет. Белые и лиловые лепестки, словно искры бенгальских огней.
– Она умерла здесь?
– Попала под поезд. Наш американский жилец снял все, как было. Ее раздавило в лепешку. Как через мясорубку прокрутили. Все снято на видео, могу показать, если хочешь. Когда имеешь такую кассету, проще разговаривать со страховой компанией… Так что призрака из нее не получится. Только гамбургер или фрикаделька.
Смеяться мне или нет? Рискованная шутка, она сверкнула и исчезла, словно рыболовный крючок.
– Здесь место такое. Опасное.
– Зачем американец поселился у нас на втором этаже? Он пишет диссертацию. Говорит, что процент аварий на этом месте самый большой во всей Японии. А по смертельным исходам мы вообще на первом месте в мире. Это тема его фильма, называется «Смертельные аварии».
– Кому это нужно? Фильм этот…
Кровать приближалась к железнодорожному переезду, и в этот момент со стороны станции прозвучал сигнал, видимо предупреждающий о приближении поезда. Загорелся зеленый свет. Из динамика понеслось «Торянсэ, торянсэ»; мелодия звучала бодро, энергично, как бы призывая людей не мешкать на переходе. Необычный семафор, однако. На большом прямоугольном табло мигало слово «RUN». Что это значит? Что все должны бежать? Однако кровать стояла как вкопанная. Не кровать, а упрямый осел.
– Он нас вроде подгоняет?
Стрекоза чуть покачала головой и тоже не шевельнулась, лишь бросила через пути взгляд в сторону станции.
Раздался предупреждающий сигнал. Кровь забурлила в барабанных перепонках. Под прерывистый звуковой аккомпанемент, толкая перед собой воздух, нас миновал состав из трех новеньких вагонов оранжевого цвета. Наверное, пригородная электричка.
Секунд через десять «RUN» погасло.
– Странно здесь семафор работает. Будто его нарочно так настроили, чтобы поезда давили людей.
– Ты так думаешь?
– Тебе не кажется, что твоя мать из-за этого семафора погибла?
– Вообще-то, у нее был легкий дальтонизм, и по-английски она ни слова не знала… А может, она нарочно бросилась…
– Самоубийство?
– Жизнь у нее не сложилась. У нас с сестрой в мать глаза такие. Мы все одного поля ягоды, только семена у всех разные. Ни с одним мужем она не ужилась. Меня в школе прозвали Ракуган, это куда ни шло, а матери в округе дали прозвище Невезучая Окэй-сан. Уголки глаз у нее, как и у нас с сестрой, смотрели вниз, из-за чего она всегда казалась печальной. Действительно, мать была унылый, скучный человек.
– А мне такие глаза нравятся. У всех вас троих.
Кровать медленно тронулась с места. Выехала на переезд и, очутившись на рельсах, вдруг резко прибавила скорость и перепрыгнула их. Таких скачков кроватные колесики могли и не выдержать. Вроде я слышал когда-то про школьника, которого переехал поезд, потому что у него каблук застрял между рельсами.
– Автостоянка с той стороны, за углом… – проговорила Стрекоза, обращаясь к кровати, как к натренированному сторожевому псу.
Кровать, не торопясь, сделала крюк по немощеному переулку. У основания клинообразного здания оказалась площадка, где места было ровно столько, чтобы туда втиснуться.
– Можно здесь постоять немного?
– Ну если ты решил…
Обращенная к железнодорожным путям раздвижная стеклянная дверь здания была облеплена рекламными листовками и вывесками, каких мне раньше видеть не доводилось. Интересно, давала реклама в таком месте какой-то эффект?
Центр разработки новой системы дорожного движения
(предложения по контролю за населением посредством сигнальных устройств)
Международная ассоциация Дракулы
Отделение в Японии
Прим.: самоубийств в возрасте старше 65 лет почти вдвое больше, чем жертв происшествий на транспорте, – 6300 человек
Аконит и другие растения
Все виды ядовитых растений
Японская ассоциация за смерть с достоинством
Справки по тел.: 03-3881-6563
Японский клуб эвтаназии
Организационное собрание
Школа каратэ – стиль кёкунэн
Хиропрактика Мастер: Молот Киллер
– Что ни говори, а этот знак слишком опасный.
– Это ты про зеленый «RUN»?
– Надо с местной властью переговорить.
– Да они уже проверяют. Но пока не выяснится, кто эту штуку поставил, ничего сделать нельзя. Такая волокита! Конечно, я очень хорошо знаю, кто ее установил, но почему я должна говорить?
– У твоего американца есть какая-нибудь философия?
– А у тебя философия есть?
– Я немного интересуюсь кенгуру, а вот философия…
– Может, тебе чайку?
– Американец скоро придет?
– Ему кофе в банке сойдет.
– У меня в самом деле в горле пересохло.
– Только не дальше прихожей!
– Понял!
Я слез с кровати. Стрекоза подставила мне плечо. Я почувствовал под тонкой кожей ее острый, хрупкий сустав. Обошел вокруг пышно разросшейся фиговой пальмы и нырнул в открытую деревянную заднюю дверь. Она была тонкая – в одну кедровую дощечку – и, похоже, с какой-то секретной защелкой. Я почувствовал насыщенный сладковатый запах жилья. Запахи прихожей, женщины и молодого американца. Еще пахло овощным рагу, татами и плесенью.
Как мне было сказано, в прихожей я опустился на расстеленную на полу старую звериную шкуру.
– Что за зверь?
– Американец подарил. Он говорит, это один из видов кенгуру.
– Может, он не американец, а австралиец.
– Знаешь, мне тебя как-то жалко…
– Почему? А… ладно. Понял.
– Я думаю, ты очень хороший человек… Обычно мне легко с парнями твоего возраста, весело. А вот с тобой не получается. Почему? Что-то не загорается у меня…
– Из-за дайкона, наверное?
– Ну и это тоже…
– Ладно. Я вернусь в Сай-но Кавару, буду там жить и присматривать за твоей сестренкой.
Сигнал о приближении поезда стегнул как кнутом. Весь дом затрясся, пол пошел ходуном. К станции подходила электричка. Из динамиков сигнального устройства понеслось:
Торянсэ, торянсэ!
Рука Стрекозы с чайником, из которого она собиралась наполнить мою чашку, застыла на полпути. Она словно ждала чего-то.
Ничего не произошло. Послышался скрип тормозов, едва слышный, словно звук уносило от нас ветром. Надо думать, у платформы остановилась электричка.
Поджав губы, Стрекоза поднесла чашку к носику чайника.
– Странно. Мне казалось, что сейчас что-то случится. Авария какая-нибудь. Даже не казалось, я и в самом деле ждала этого. Наверное, уже по привычке. Под его влиянием.
У витрины, где продавали сигареты, остановился мопед. С седла, казавшегося под седоком игрушечным, слез верзила, ростом под метр девяносто, увешанный аппаратурой для видеосъемки. Стрекоза бросилась открывать дверь. Американец оказался сутулым, с редкими волосами. Было в его облике что-то мальчишеское, но грудь у него была как у носорога… А волосы по всему телу – значит, у парня точно переизбыток мужских гормонов.
Американец вытащил микрофон и возбужденно задышал в него:
– Новости! Новости! Потрясающие новости!
Мое присутствие его не смущало; играя лицом и жестами, он умудрялся одновременно вести со мной как бы три-четыре разговора:
– Недавно я вас снимал с моста, так что мы уже знаем друг друга.
– Давайте будем друзьями, о'кей?
– Я сейчас спешу. Так что давайте потом потолкуем…
Стрекоза поспешила сделать объявление:
– Уважаемая публика! Мистер Молот Убийца!
Она будто представляла участников соревнований по реслингу. Я расхохотался, Убийца тоже. Не прекращая смеяться, он наклонился и стал подниматься по крутой узкой лестнице.
Со второго этажа могучий, во всю мощь легких, голос провозгласил на беглом японском:
– Есть информация: сюда следуют тринадцать байкеров.
Стрекоза пояснила:
– Мы получаем информацию из трех магазинов. У нас с ними договор. Есть такой байкерский клуб – «Роллинги». Они собираются где-то в горах, на дороге. Мы хотели их накрыть всех разом…
– С такими-то глазами – и такая кровожадная.
– А вдруг я заразилась. – Она сняла с полки контейнер из нержавейки, проверила резиновый жгут, шприцы. – Не знаю. Вообще-то, я трусиха страшная, смотреть не могу, как люди ругаются, дерутся, и в то же время взять кровь у человека, который при смерти, для меня совсем не проблема. Обычное дело. Может, я с отклонением или это болезнь такая, профессиональная?
Вдалеке послышался рев мотоциклетных моторов. Он становился все ближе и ближе.
– Это они! Но слишком рано! – прокричал на втором этаже Убийца. – Их надо было задержать на заправке еще на двадцать секунд.
Стая мотоциклистов с грохотом пронеслась мимо, дико колотя в барабаны, сделанные из слоновой кожи. «Торянсэ! Торянсэ!» – запоздало запел предупреждающий сигнал на переезде.
Через несколько секунд раздался гудок, и мимо с оглушительным свистом пронеслась электричка.
По лестнице спустился Убийца, на розовом лбу его блестели капли пота.
– Очень жаль!
– Почему?
– Да это я так…
– Ладно. Все путем. Как говорят, исследованиям для получения результата нужно время.
Прервавшись, американец обратился к Стрекозе:
– Дай мне баночку айс-кофе. – И продолжил: – Вообще-то, если кого жалеть – так это тебя. Вон у тебя крови насколько меньше стало, с тех пор как ты покинул клинику. Тебе надо что-то придумать…
Он уселся на татами у стены, раскинув ноги и руки так, что они даже не помещались в поле моего зрения. Как называлось это племя? А-а, точно! Цутигумо! Тыльная сторона руки американца, сжимавшей алюминиевую банку, поросла рыжими волосами. Все было так, как описывала Стрекоза. У меня к нему не было ни капли симпатии. В любом случае моя рана гораздо глубже.
– Убийца. Это псевдоним, конечно?
– Ты прав. Это псевдоним, которым я пользуюсь только на поединках по каратэ. Сам знаешь, как японцы не любят местоимения второго лица. Вам удобнее псевдонимы.
– Ты говорил про какие-то исследования. Что ты такое исследуешь?
– Ты когда-нибудь думал, что можешь прибегнуть к эвтаназии?
– Еще чего!
– Давай без эмоций. Если вдруг понадобится, я всегда к твоим услугам. Говоря по-простому, эвтаназия – это лучший, совершенно безболезненный способ самоубийства.
– Как я понял, у тебя тема – «Смертельные аварии».
– Точно. – Убийца улыбнулся. Уголки его глаз чуть опустились, он выглядел совершенно счастливым. – Если коротко, термин «смертельные аварии» лучше всего символизирует современную смерть. Это одновременно явное самоубийство и столь же явное убийство. Виновник в нанесении вреда и пострадавший – близкие люди, братья. Ускорить смерть, чтобы отсрочить ее, – вот как приходится изворачиваться, чтобы свести баланс в банковской книжке, которая называется цивилизацией.
– Убийца! Ты собираешься с ней жить?
– Она медсестра, в половом воспитании не нуждается… Что делать? Я пошел в магазин и купил книгу «Тесные врата», чтобы немножко подучиться.
– Это роман, который Жид написал?
– Роман? Я думал, она про то, как уговорить девушку.
– Фу! – Стрекоза сняла форменную шапочку и тихо сказала: – Американцы абсолютно не стыдятся своего невежества.
– Зато мы не играем в куколок, как ваши взрослые мужики.
– А Жида вы не читаете?
– А японцы читают?
– Я не читала, – призналась Стрекоза. – Я недавно прочитала «Родину женщины с разорванным ртом и рыбы с человеческим лицом». Очень понравилось.
– Еще есть веселая история о девочке Ханако – школьнице-призраке.
– Это о чем?
– В школьном туалете, куда ходят девочки, кто-то стучится в четвертую кабинку и спрашивает: «Ханако-сан здесь?» И слышит в ответ: «Да, я здесь»…
– Класс! Можно записать?
Американец достал электронную записную книжку и принялся быстро тыкать клавиши. Люблю таких парней.
– Убийца, это, конечно, шутка, что ты говорил про Жида?
– Японцы, в сущности, люди сердечные, правда?
Из почтового ящика во входной двери вывалилось несколько писем. Стрекоза с ловкостью фокусника, мечущего карты, стала одно за другим отправлять их в корзинку для ненужных бумаг.
– Убийца, а что ты по своей философии думаешь о кенгуру?
– Подвержены ли сумчатые изменениям под воздействием окружающей среды или нет? Вопрос, конечно, трудный…
Стрекоза щелкнула ногтем по последнему письму:
– Бесполезно. Сегодня тоже нет. Только извещения об уплате членских взносов. Мое доверие к Обществу Дракулы кончилось.
– Но они же тебе медаль выдали.
– Такие медали в игрушечных магазинах продают.
– Говорят, в Румынии, как Чаушеску сбросили, почта стала никуда. И еще ходят слухи, что граф Дракула VIII собрал отряд партизан и хочет подчинить себе Трансильванию…
Я не заметил, как погрузился в глубокий сон.
Когда проснулся, оказалось, что снова лежу на кровати. У изголовья стоял термос, в нем карри с рисом. Я выпил горячего молока и банку овощного сока. Томат с зеленым перцем показался необычайно вкусным. Стало так хорошо, что слезы потекли.
Я снова задремал.
Очнулся от холода. Натянул одеяло на голый живот. Было темно, и я не имел представления, который час. Голые пятки кусали комары. Оторвав росток дайкона, я размял его в пальцах и понюхал. Особо ничего не изменилось. Интересно, чем там, за дощатой стенкой, занимаются Мистер Киллер и Стрекоза?
Напряг слух. Слышались разные звуки, которые доносил вбиравший их в себя ветер. Прижался ухом к стенке. Ветер завывал сильнее, и таинственные звуки приобретали еще больше таинственности.
Заболела шея. Я засыпал и просыпался. Снова и снова.
Где-то перед рассветом зевнул во весь рот. В челюсти что-то щелкнуло. Неужели вывихнул?
Попробовал поставить челюсть на место, но тут же вздрогнул от резкой боли. Если лежать не шевелясь, терпеть еще можно, но что делать со слюной? Да и верхнее нёбо стало сохнуть. Я даже говорить не мог.
Я вспомнил наклейку на стеклянной двери.
Школа каратэ – стиль кёкунэн
Хиропрактика
Мастер: Молот Убийца
Наплевав на все приличия, я молотил по стеклянной двери.
Скоро замигал фонарик, включилось электричество. Стрекоза в тонкой креповой пижаме. Алиби ни у кого не было.
– В чем дело?
Чего тут объяснять? Все понятно. Одного взгляда достаточно. Я только несколько раз указал пальцем на свою челюсть и наклейку на двери.
По лестнице спустился Убийца в банном халате на голое тело. В этом наряде его фигура казалась еще массивнее. Пахло дешевым виски. Или мне показалось?
Меня положили лицом вниз на расстеленную в прихожей шкуру кенгуру. Мой подбородок покоился на колене мастера Убийцы. Длинные волосы щекотали ноздри, и я расчихался. Он с криком врезал мне локтем по затылку. У меня было ощущение, будто у меня из ушей выдернули плоскогубцами все косточки. Так невежливо со мной еще никто не обращался.
Я пришел в себя в другой клинике. Довольно большой, как мне показалось. В одной палате лежало восемь человек. В изголовье моей кровати висела бирка с надписью: «Этаж 8А. Ортопедическая хирургия. Легкий случай». Кровать вроде была поуже атласовской.
Я услышал странный успокаивающий звук. Это легонько постукивали друг о друга кубики льда в пакете, которым была обложена моя челюсть.
