Глава пятая. Кровавый амарант и желтый лядвенец

Лёка проснулась в слезах. Такого не было уже много лет. Тогда, в Рождество, человек, которого она любила, заявил, что женится на ее подруге. Они вместе сидели в ресторане, пошлом, аляповато украшенном, с лепниной на стенах, дешевыми хлопчатыми скатертями и замызганным стеклом рюмок. Тогда других ресторанов просто не было. Современные, со стильным дизайном и тщательно продуманным меню, появились позже, да даже если бы они и были, то на итальянскую или тем паче японскую кухню у Лёкиной компании все равно не было бы денег.

У них и на обычный-то ресторан, тяжкое наследие советского прошлого, с майонезным оливье, жирной солянкой и хрустящей котлетой по-киевски денег не было. Обычно Митя водил Лёку на свидания в кино или кафе «Русский чай», где к черной бурде из «заваренного веника» подавали маленькие, слишком сладкие холестериновые пирожные и шоколадный пломбир. Но Лёке было все равно. Ей не нужен был пломбир, ей нужен был Митя с его стальными холодными глазами, высоким лбом, на который лихо падал непослушный чуб, ласковыми руками, которыми он то и дело невзначай сжимал под столом Лёкину коленку.

Митька только придумывал свой бизнес, челноком мотаясь в Москву. Он был сам себе директор, бухгалтер, грузчик, курьер, продавец. Он все делал сам и как-то на одном из свиданий пожаловался Лёке, что снял помещение под первый магазин, но понятия не имеет, как его отделать. Лёка от творчества и полета креативной мысли тоже была далека. Программу учета товара она смастерила Мите такую, что пальчики оближешь, программистом она была от бога. А вот оформление торговых залов…

Тогда-то ей и пришла в голову злосчастная мысль познакомить Митю с Сашкой. Та, несмотря на то что окончила IT-факультет, как раз была человеком творческим. Таким творческим, что из университета ее не выгнали только благодаря тому, что курсовые и диплом за нее писала Лёка. Да и экзамены, по большому счету, тоже сдавала Лёка. Не могла она остаться без верной Сашки рядом, поэтому и училась за нее тоже.

Сашка несколько раз встретилась с Митей, задала парочку вопросов, облазила помещение магазина чуть ли не карачках, заглянула в каждый закуток, заявила, что несколько стен нужно сломать, а несколько построить, после чего заперлась у себя в квартире, которую снимала, переселившись из институтской общаги. Несколько дней она никуда не выходила и, похоже, даже не спала. Еду ей приносила Лёка, которая с трудом отрывала Сашку от листов ватмана (именно тогда у Лёки и родилась идея разработать компьютерную программу для дизайна интерьеров), вливала в нее сваренный дома бульон и перемешивала пюре с мелко порубленной котлетой, запихивая эту малоаппетитную на вид, но вкусную и калорийную смесь ложкой Сашке в рот.

Сашка придумала такой дизайн для магазина, что у Лёки, когда она увидела все это великолепие, даже дыхание захватило. Такого в их городе точно никто никогда не видел. Лёка могла голову отдать на отсечение, что после открытия магазина люди пойдут туда хотя бы только для того, чтобы поглазеть на это волшебство. А уж коли придут, так, значит, точно что-нибудь купят.

Она с трудом уговорила Сашку не показывать Митьке проект на ватмане, за новогоднюю ночь слепила свою программу и пару дней доделывала ее, нанося последние штрихи рукой мастера. Это был первый Новый год за шесть лет, которые она проводила врозь с Сашкой, даже не спросив, где будет праздновать подруга. Дома, у родителей и братьев, где же еще.

Митька перед Новым годом позвонил как-то второпях, коротко поздравил, но Лёка не обратила на это внимания, так ей хотелось побыстрее закончить свой подарок им обоим – ему и Сашке. Третьего января Сашка появилась у нее в квартире, прекрасная и застенчивая, как всегда. Говорила она односложно и держалась скованно. Тревога кольнула Лёку, но тут же улетучилась под наплывом эмоций. Ей предстояло перенести в компьютер чудесные и легкие Сашкины рисунки.

Голова к голове они просидели три дня, и, наконец, проект нового магазина был готов во всей своей компьютерной красе. Они пригласили Митьку, он приехал к Лёке домой, в ту самую квартиру, в которой они несколько раз были близки, украдкой от Лёкиных родителей, конечно. Они всегда выгадывали время, когда мать и отец уезжали в гости к Миле или на дачу, а брат в такие моменты всегда сбегал к друзьям, так что Лёка могла позволить себе хотя бы час украденного счастья.

Увидев проект магазина, Митька чуть сознание не потерял от восторга.

– Ты – гений, – коротко сказал он Сашке, и в глазах у него, Лёка видела, стояли слезы.

Ей было обидно, что он не оценил ее вклад в общее дело. Программа, разработанная ею, была уникальна. Но тут же убедила себя в том, что он просто не понимает ни объема проделанной ею работы, ни масштаба ее таланта. Вот тут-то он и сказал, что это нужно отметить, и пригласил их с Сашкой в ресторан.

Лёка обиделась немного, что он зовет и Сашку тоже. Рождество в ее понимании было семейным праздником, а у них с Митей была уже почти семья, но тут же одернула себя. Проект, созданный Сашкой, стоит немалых денег, но подруга даже не заикнулась о том, что ей нужно заплатить за работу. Она была частью Лёки, а Лёка любила Митю, поэтому ее помощь была бескорыстной и искренней. Уж что-что, а ресторан она заслужила.

У Сашки вообще было какое-то трогательное, чуть ли не мистическое отношение к ресторанам. Девочка, выросшая в деревне, она никогда не бывала в них, пока не переехала учиться в город. Экономя стипендию и отказывая себе в целых носках или флакончике дешевых духов, она откладывала деньги, чтобы раз в квартал сходить в ресторан на обед. Лёка всегда ходила вместе с ней. Она рано начала подрабатывать, настраивая первые компьютеры в меленьких фирмах, и хотя основную часть денег она отдавала маме, не желая сидеть на ее шее, выслушивая бесконечные попреки, но на один обед все-таки оставалось.

Они всегда традиционно брали одно и то же – оливье, солянку и котлету по-киевски, потому что Сашке было вкусно до дрожи, а Лёке все равно, что есть.

И в этот раз, придя в ресторан, Сашка заказала свой традиционный набор, а Лёка почему-то изменила традиции и выбрала венгерский гуляш и картошку с селедкой. А еще она впервые в жизни пила водку. Ей вдруг отчаянно захотелось взять в руки запотевшую рюмку и хлебнуть огненного напитка, закусить его селедкой и лучком.

Вот в аккурат под селедку Митька вдруг и объявил ей, что они с Сашкой решили пожениться. Она не сразу поняла, что он имеет в виду. Сашка ни с кем не встречалась, это она знала совершенно точно. Ее угловатую, застенчивую до слез Сашку, никогда не изменявшую дешевым индийским джинсам и считавшую юбку божьей карой, вообще не интересовали мальчики. В свободное от учебы, а потом работы время она либо встречалась с Лёкой, либо читала, либо рисовала, и под ее тонкими пальчиками с коротко остриженными ногтями (маникюр и Сашка были понятиями несовместимыми) распускались невиданные цветы, пели райские птицы, строились вдоль воображаемых улиц удивительные дома, плескалась синева моря с белевшим на горизонте беззащитным парусником.

Митьке пришлось повторить еще раз. Да, они с Сашей полюбили друг друга, и в новогоднюю ночь он сделал ей предложение, которое она приняла. Завтра они собираются идти подавать заявление. Пока он говорил, растерянная улыбка сползала с лица Лёки, обнажая мертвый оскал, за которым, казалось, больше не было души.

Не обращая внимания на испуганный и виноватый вскрик Сашки, она налила водки не в рюмку, а в стакан из-под морса, задыхаясь, выпила залпом и пошла к двери, не обращая внимания на спешащего к ней официанта с тарелкой гуляша в руках. При виде кусков мяса, еще недавно бывших чьей-то плотью, а сейчас плававших в кроваво-красной томатной подливе, откуда-то из глубины тела взметнулась Лёкина ошпаренная душа вперемешку с выпитой водкой. Вонючий фонтан обдал побледневшего официанта, он отскочил в сторону, отчаянно матерясь, уронил тарелку с гуляшом, разлетелись стекла, смешиваясь с мясом, с колокольчиковым перезвоном упали на кафельный пол вилка и нож.

Не обращая внимания на устроенный ею кавардак и чьи-то крики за спиной (тоненько на одной протяжной ноте кричала, кажется, Сашка), она дошла до гардероба, обменяла пластмассовый номер на свою кроличью шубейку, купленную после внезапно подвернувшейся халтуры и ставшую причиной большого скандала с мамой, лейтмотивом которого была мысль, что Лёка не бережет деньги.

Брат не ночевал дома. Волноваться, где именно проводит время семнадцатилетний лоботряс, Лёке не пришло бы в голову, будь она даже и не в таком ужасном состоянии. Ей вообще почти никогда не было никакого дела до брата. Она на автомате разделась и приняла душ, легла в постель и выключила лампочку в изголовье. Сон не шел.

Почему-то ей казалось очень важным понять, знал ли Митя, какую страшную рану нанесли ей его слова. Сашка знала, не могла не знать. Больше пяти лет они были двумя половинками одного целого, сообщающимися сосудами, в которых, казалось, текла одна кровь, один ликвор. Лёка знала, что думает Сашка, когда та только вскидывала на нее свои невообразимые фиалковые глаза. И Сашка всегда и везде чутко реагировала камертоном своей души на малейшие изменения Лёкиного настроения.

Подруга первой узнала про то, что Лёка влюбилась. Подруга была единственной, кто хранил эту маленькую, нежную Лёкину тайну. Не с мамой же ей было делиться, в самом-то деле. Подруга не могла не чувствовать, насколько Лёка растворена в своем Мите. И Лёка была уверена в том, что, сидя сейчас в ресторане, Сашка испытывает ту же боль, что и она, потому что они привыкли всегда и во всем разделять страдания друг друга и не могли иначе.

А Митя? Знал ли он, насколько сильно Лёка его любила? Понимал ли, что только что, в ресторане, в месте, которое они с Сашкой всегда считали особенным и праздничным, он просто-напросто ее убил? Всадил нож под ребра и смотрел внимательно и участливо, как на собаку, которой вспорол брюхо из любопытства, как у нее там внутри все устроено. А Лёка тащилась домой со вспоротым брюхом, и прохожие, как и давешний официант, косились на нее с опаской и омерзением.

Она сама себе была омерзительна. Тупая, медлительная, никому не нужная черепаха. Никакая она не собака. Она – черепаха, которой взломали панцирь и оставили подыхать. С мыслями о том, что чувствует черепаха без панциря, Лёка и уснула уже под утро, чтобы спустя минут двадцать проснуться в слезах. До этого ей, как ни странно, даже не пришло в голову заплакать.

Часы показывали шесть утра, и примерно до семи Лёка выла, катаясь по кровати, раздирая себе руками лицо и пытаясь вырвать волосы. Почему-то ей казалось, что если причиняемая самой себе физическая боль будет сильнее, то она сможет заглушить боль душевную, от которой внутри все сворачивалось, как от выпитой уксусной эссенции. Но облегчение не наступало. Пожалуй, выпить эссенцию и уйти из жизни, страшно мучаясь от ожогов, а не от мыслей, было единственным выходом.

Лёка вытащила себя из кровати и с трудом донесла до кухни. Ноги отказывали, часть коридора она проползла, стирая коленки о только вчера тщательно вымытый пол. Уксус мама хранила на верхней полочке кухонного шкафчика над плитой. Сделав последнее усилие, она дотянулась до заветной бутылочки, в которой практически на дне плескалась бесцветная, издающая неприятный запах жидкость, онемевшими пальцами вытащила пробку, поморщилась и сделала большой глоток. На второй, впрочем, кислоты уже бы и не хватило. От ужасного жжения во рту и горле, а практически сразу и в желудке, она вскрикнула, схватилась руками за живот и упала, потеряв сознание от болевого шока.

За годы, прошедшие с того момента, она больше ни разу не плакала. Ни после мучительных операций, которых в общей сложности было восемь, включая последнюю, пять лет назад за границей. Тогда ей сделали искусственный пищевод, после чего мучения, наконец, кончились. Ни после отказа матери проведывать ее в дурдоме, ни после первых неудач в бизнесе, которые она преодолевала с упорством дробильной машины. Ни после смерти отца с матерью. К тому моменту, как они закончили свой земной путь, их уже давно не было в Лёкиной жизни.

Муж, который ничего не значил, недавно умер. Остался сын, балбес и лоботряс, неудачи которого оставляли ее совершенно равнодушной. Еще был брат, с которым она иногда заставляла себя видеться, чтобы не прослыть в глазах окружающих бездушной стервой. Все остальное жизненное пространство было заполнено работой, которую она сама себе придумала, в которой достигла совершенства и материальной независимости.

Сегодня она проснулась в слезах. Ей снилась стерильная белизна операционной, яркий свет бестеневой лампы над своим запрокинутым лицом, холод реанимационной палаты, беззащитность обнаженного тела, окутанного проводами и трубками. Лёка проснулась, вытерла слезы и решительно встала с кровати. Ей было совершенно не из-за чего и не из-за кого плакать. И она точно знала, что теперь в ее жизни все будет хорошо, и она больше никогда не испытает боли.

Лиля, как и планировала, отстояла перед руководством необходимость встречи с журналисткой Перцевой. У той даже глаза расширились, когда она услышала про «цветочного маньяка».

– Это же сенсация, Лиль, – закричала она, в возбуждении бегая по небольшому пространству кабинета. – И ты мне даешь этот эксклюзив? Лилька, да я ж тебя просто зацелую сейчас до смерти.

– Не надо меня расцеловывать, – сказала Лиля, пряча улыбку. Она всегда улыбалась, когда общалась с шебутной, юркой, огненно-рыжей журналисткой, напоминающей смерч в юбке. Перцева действительно была лучшей, и равных ей не было. – Я ж тебе не просто услугу оказываю, мне помощь твоя нужна. Поэтому очень важно, чтобы смысл того, что я скажу, ты передала очень точно.

Вступая в игру с неведомым и опасным противником, Лиля точно знала, чего хочет. Маньяк доложен был знать, что они разгадали оставляемые им послания, что они идут по его следу и что подполковник юстиции Ветлицкая принимает брошенный ей вызов. Она специально рассказывала журналистке нюансы, которые обязательно скрыла бы в другом, более обыденном деле. Тайны следствия, как правило, не предназначены для широкого круга читателей, однако в данном случае были важны именно детали, которые заставили бы преступника засуетиться и совершить ошибку.

В частности, Лиля подробно остановилась на механизме приобретения букетов для жертв. Она уже знала, что амарант, оставленный в больнице, тоже заказан через сайт «Мира цветов», оплачен через платежный терминал и доставлен курьером на стойку бара одного из городских ресторанов.

Бармен, расписавшийся за цветок, дал показания, что утром того дня, когда ему была доставлена посылка, в ресторан позвонил неизвестный мужчина, сообщивший, что хочет сделать сюрприз юбилярше, отмечающей в ресторане сегодня день рождения. Поэтому к определенному часу в ресторан доставят букет, который позже и заберет именинница.

Никакого банкета на этот день заказано не было, но ресторан пользовался популярностью, народу в нем всегда было много, а кто что отмечает, с ходу ведь и не определить. Большой букет, завернутый в бумагу, спустя пару часов принес курьер «Мира цветов». В это время в зале было несколько больших компаний, собравшихся на коллективный бизнес-ланч, за одним из столов звучали тосты и звенели бокалы, так что, когда к бармену подошла женщина, заявившая, что ей нужно забрать букет, доставленный из «Мира цветов», бармен сразу его ей отдал.

Женщина направилась в центр зала к столику, где отмечали день рождения, и бармен тут же забыл и про нее, и про букет, отвлеченный рабочими обязанностями. Описать женщину, забравшую букет, он не смог. Обычная, средних лет. Под такое описание подходили как следящие за собой дамы за пятьдесят, так и неухоженные тридцатилетние.

– А разве у маньяка может быть сообщник, точнее, сообщница? – усомнилась Инесса Перцева. – Вообще-то я читала, что маньяк – всегда одиночка.

– На стадии планирования преступления, когда он тщательно продумывает детали, он вполне может обратиться к случайному человеку с просьбой забрать букет. Ничего такого в этом нет. Мой расчет на то, что женщина, забирающая букет в кафе, прочитает твою статью и поймет, что тот, кому она помогала, убийца. При самом благоприятном раскладе она придет в полицию. Но даже если она побоится это сделать, то во второй раз он уже вряд ли рискнет прибегнуть к помощи посторонних. Всем читателям вашей газеты покажется странной полученная от кого-либо просьба забрать из публичного места букет цветов. Понимаешь?

– А цветы для будущих преступлений ему все равно нужны, и ему придется придумывать новую схему, а это непросто. Хотя он может просто розы на рынке купить. Зачем вообще все эти сложности с заказом?

– Да в том-то и дело, что не может. Он выбирает растения, которые имеют конкретное значение. Я почитала в Интернете, в основном негативная символика встречается у очень непростых цветов. Роза, гвоздика или тюльпан ему вряд ли подойдут. Любовь, страсть или восхищение улыбкой любимого человека его не устроят. А заказать уникальные растения в нашем городе можно только в «Мире цветов», они их сами выращивают, у них тепличное хозяйство за городом. Заказы на цветок лайма и амарант были сделаны еще два месяца назад, мы проверили. Гортензию и тигровую лилию заказали неделю назад, но они в хозяйстве «Мира цветов» есть все время, так что с ними было проще. Как бы то ни было, ни один другой цветочный магазин не может похвастаться таким выбором.

– Погоди. – Журналистка двумя руками схватилась за свои рыжие кудри. – Ты сейчас что-то важное сказала, Лилька. Если цветы для первых убийств были заказаны два месяца назад, значит, он их заранее планировал, что ли?

– Получается, что так.

– Но тогда вы ведь можете спросить у Ковалева, какие еще редкие цветы заказаны и на какое число.

– А ты знаешь директора «Мира цветов»? – удивилась Лиля. – Я с ним только в минувшую субботу познакомилась.

– Я знаю всех крупных рекламодателей в этом городе, – нескромно сообщила Перцева. – Лилька, не томи душу. Спросили вы про будущие заказы?

– Ну, конечно, спросили, Инна, чего ты нас за дураков держишь? – с досадой сказала Лиля. – В том-то и дело, что больше никаких необычных заказов не поступало. Так что либо он лег на дно, закончив серию, и нам нужно ждать следующей волны, либо в самое ближайшее время напишет в «Мир цветов» заявку. Именно на это я и рассчитываю, если честно.

– Что тот, кто получит за него букет, выведет вас на него?

– Или что он закажет доставку через курьера прямо жертве. Тогда мы сумеем взять его на живца.

– Да что он, совсем идиот, что ли? – снова засомневалась Перцева. – Мы с тобой его сейчас предупредим, зачем он на рожон полезет?

– У маньяков особая психология. То, что он послал букет мне, свидетельствует о том, что у нас вообще парень рисковый. Я очень надеюсь с твоей помощью втянуть его в игру. Понимаешь?

– Смысл есть, – задумчиво сказала журналистка. – Так-то это все соплями склеено, если честно. Ты уж меня извини, но я слабо верю в то, что твоя затея удастся.

– Пробовать надо все, – жестко сказала Лиля. – У нас уже четыре трупа, а мы топчемся на месте без толку. Не получится, придумаем что-нибудь другое, но это шанс, согласись.

– Соглашусь, – кивнула ее собеседница, впрочем, не до конца убежденная.

Их разговор состоялся в четверг, а в пятницу утром в деле «цветочного маньяка» появился новый труп. Предпринимательница Ольга Яковлева пришла проведать свою пожилую тетю и обнаружила ее мертвой, с цветком на груди и без сережки в левом ухе. В правом болтался обычный золотой шарик на гнутой дужке, а вот второго такого шарика нигде не было. Как установила оперативная бригада, пожилую женщину задушили во сне подушкой, причем смерть наступила всего за пару часов до визита племянницы.

– Понимаете, она так меня любила. – Сорокапятилетняя бизнесвумен, не стесняясь, плакала, размазывая тщательно наложенный макияж.

Лиля невольно обратила внимание на ее холеные, ухоженные руки с блестящими на пальцах бриллиантами, дорогую одежду и элегантную прическу. Дама, как следовало из ее показаний, работала ни много ни мало директором машиностроительного завода, который возродила из руин и вернула к жизни.

– Она обо мне всегда заботилась, волновалась. А я ее навещала очень редко. Сами понимаете, работа, бизнес, я домой практически только спать прихожу. Но она не обижалась, понимала все. Мы созванивались обычно, не каждый день, раз в два-три дня. Она ходила с трудом, артрит у нее, семьдесят один год, какое в этом возрасте здоровье. Я ей обычно продукты в магазине заказывала через службу доставки. А вчера почему-то решила сама съездить, как чувствовала. – Она снова горько заплакала.

– А тетя ваша что, одинокая была? – спросила Лиля, хотя и понимала, что ее присутствие страшно бесит следователя Бакланова.

– В последние годы она жила одна, – всхлипнув, сказала Яковлева. – Муж у нее намного старше был, давно умер. А детей им бог не дал, так что, кроме меня, у нее никого не было.

– Скажите, а вы когда-нибудь видели в доме вашей тети вот этот горшок с цветком? – спросила Лиля. Действительно, в этот раз, как и в доме-интернате, убийца оставил на теле цветочный горшок, в котором торчали маленькие соцветия, лепестки которых соединялись, образуя то ли сумочку, то ли лодочку. Лиле они чем-то напоминали горох, только были не белыми, а желтыми.

– Нет, но я последний раз к ней в январе заходила, тогда никакого цветка не было. – Яковлева снова тихо заплакала. – И откуда он мог взяться, ума не приложу. К ней, кроме «Скорой помощи» да курьера с продуктами, и не ходил никто. И цветок такой странный, на горох похож.

Лиля кивнула Бакланову, чтобы продолжал разговор один, вышла в коридор и отправила сделанное фото цветка на телефон Валерии Лавровой. Обратная эсэмэска пришла через минуту. Короткий и емкий ответ сообразительной Лавры гласил: «Лядвенец. Семейство «Бобовые». Месть».

– Час от часу не легче, – вздохнула Лиля и пошла обратно в комнату, где уже собирались увозить тело убитой старушки.

Вернувшись на работу, Ветлицкая позвонила Инессе Перцевой, чтобы дополнить статью.

– Лядвенец? Это что такое? – мрачно спросила журналистка. – Где этот ваш душегуб такие растения выкапывает? Нормальные люди про них и слыхом не слыхивали. И ты же мне вчера говорила, что других заказов в «Мир цветов» не поступало.

– Говорила. Но, во-первых, Ковалев мог ошибиться, не вспомнить про этот чертов лядвенец. Раз цветок в горшке, то его можно было год назад купить, наверное. Хотя нет, племянница же сказала, что в январе, когда она была у тетушки в последний раз, растения не было. Может, он у убийцы дома стоял, ждал своего часа. Кто знает.

– Ой, Лилька, чует моя репортерская пятая точка, что не все тут чисто с этими цветами, – вздохнула Инна. – Любая схема должна быть простой и не давать сбоев. Если она сложная, если из нее бывают исключения, значит, это не схема вовсе, ты уж поверь моему опыту.

– Не пугай ты меня, – рассердилась Лиля. – Пиши лучше статью. Как говорится, война план покажет.

«Цветы покрывают все. Даже могилы». Так, с цитаты из книги «Три товарища» писателя Ремарка начиналась статья Инессы Перцевой об орудующем в их городе маньяке. Как всегда, талантливая журналистка смогла подобрать берущие за душу слова и образные выражения, от которых читателя бросало в дрожь.

Все, о чем просила упомянуть Лиля, в статье присутствовало, Перцева умела соблюдать договоренности, был там и блестящий стиль, и интрига в сюжете, и леденящие душу подробности, за возможность получить которые журналисты других изданий душу бы заложили. Лиля знала, что после выхода статьи ей оборвут телефон, упрекая в том, что она выделяет газету «Курьер», отдавая ей лакомые куски, но тираж и репутация издания того стоили.

Номер со статьей поступил в продажу во вторник, а в среду ее снова вызвали на проходную городского следственного комитета, потому что там ее ждал курьер от «Мира цветов». Этому обстоятельству Лиля даже не удивилась – убийца оценил ее ответный шаг и сделал свой. Внутри фирменного пакета красовались три изящно упакованные белые каллы.

С цветами в руках Лиля метнулась к компьютеру и залезла на сайт, на котором она изучала язык цветов. Когда она знала название цветка, то помощь Лавры ей была ни к чему. Каллы оказались символом глубокого восхищения. Отправив ей букет, убийца словно говорил: «Вы великолепны».

Вернувшись в кабинет, она выбросила успевшие изрядно завять каштаны, поменяла воду в вазе и пристроила на сейф букет калл. Лиля отдавала себе отчет, что со стороны ее действия выглядят странными. Помощник руководителя следственного управления держала у себя в кабинете цветы, подаренные убийцей. Однако поступала она так не из женской слабости к цветам, а из жесткого расчета. При каждом взгляде, брошенном на букет, она вспоминала о той игре, которую затеяла, и о цене возможной победы или проигрыша. Цветы держали ее в тонусе, как заусенец на пальце. Вроде и не помнишь о нем, а как заденешь, так сразу больно.

– Я получила новый букет, – сообщила она, набрав номер Ивана Бунина.

– Страшный? – с тревогой спросил тот. – Лилька, мне все это не нравится.

– Нет, не страшный, – успокоила она Ивана. – Наш душегуб сообщает, что он мною восхищен. Хотелось бы, кстати, понять, чем именно. Тем, что я все вычислила правильно, или тем, что я на ложном пути? А у вас что нового?

Бунин в двух словах рассказал ей о том, что повторная тщательная проверка никакой связи между жертвами не выявила. Они не были знакомы между собой и никогда не пересекались. По всему выходило, что выбор жертв был случайным, однако оставалось совершенно непонятно, как убийца понимал, какой именно цветок подходил к каждой из погибших женщин.

Способы убийства тоже были разными. Веру Пушникову задушили шарфом, последнюю жертву, Людмилу Яновскую – подушкой, Ирину Колпину и Ольгу Разумовскую зарезали, а смертельно больную Светлану Панфилову отключили от аппаратов, поддерживающих ее жизнедеятельность. Впрочем, история серийных убийств знала такие примеры.

– Слушай, а если каллы тебе тоже доставил курьер «Мира цветов», то почему Ковалев не предупредил, что в магазин поступил новый заказ? – вдруг спросил Бунин. – Мы же его об этом просили.

– Не знаю, – медленно сказала Лиля. – Может, заказ прошел мимо него, а может, он не увидел в нем ничего необычного. Каллы – довольно распространенные цветы. В продаже всегда есть.

– Вот именно, – с силой сказал Иван. – После выхода статьи можно было и не рисковать, отправляя тебе букет, заказанный именно в этом магазине. Но Ковалев о букете не предупредил. И это странно. Пусть в заказе на каллы он не увидел ничего необычного, но адрес доставки он не заметить не мог. Букет, как ни крути, предназначался именно тебе, и принесли его в следственное управление. Понимаешь?

Лиля понимала. То, что владелец «Мира цветов» не предупредил ее о заказанном для нее букете, действительно выглядело странно, если не подозрительно.

– Вот что, давай-ка к нему съездим, – предложил вдруг Иван. – По телефону всех нюансов беседы не прочувствовать, а так ты поговоришь, а я на него посмотрю. Чует мое сердце, тут дело нечисто.

Лиля со вздохом оглядела заваленный бумагами стол и начала собираться. В последнюю неделю она непозволительно забросила свои служебные обязанности, поддавшись искушению вести параллельное расследование дела о маньяке. Помимо того, что это было грубейшим нарушением субординации и вмешательство в епархию следователя Бакланова, она понимала, что поступает непрофессионально. Но не могла заставить себя остановиться.

Это было самое интересное дело за всю ее карьеру. Самое необычное, сконцентрировавшее в себе столько зла, что оно, казалось, пульсировало в прохладном весеннем воздухе черным обжигающим сгустком, шаровой молнией, в любой момент готовой ударить и испепелить дотла. Неведомый преступник был сатаной в человеческом обличье. И эта данность не зависела от того, болен он или здоров. И его нужно было вычислить. Любой ценой.

Дмитрий Ковалев им с Буниным не обрадовался. Это было ясно по кислому выражению его лица. Была бы сметана, свернулась бы.

– Здравствуйте, Дмитрий Валентинович, – сухо поздоровалась Лиля, краем глаза успевшая заметить, что Бунин внутренне собрался, сосредоточившись на лице Ковалева, чтобы уловить малейшее изменение его мимики. – Почему вы не сообщили, что в ваш магазин поступил заказ на букет для меня? Мне казалось, что мы с вами договорились. Вы обещали содействовать следствию.

– Жаль, что я в ответ не взял со следствия обещание не рушить мой бизнес, – язвительно сказал Ковалев. – Читал-читал ваше замечательное интервью в «Курьере». Знаете что, милейшая, в своем стремлении к славе и желании построить карьеру нужно хоть немного думать о чувствах и интересах окружающих вас людей. После этой статьи у нас в магазине значительный отток покупателей. Мы же чуть ли не пособниками убийцы выглядим. Этак, чего доброго, вы еще меня в преступники запишете, только на том основании, что я был на том проклятом конкурсе красоты. Алечка так расстроилась, что я думал, придется «Скорую» вызывать. Слава богу, обошлось.

– Алечка?

– Моя жена. У нее очень подвижная психика. Она человек очень тонко чувствующий и ранимый. Как распереживается, так давление сразу скачет, обмороки, слезы, мигрени. Ужас, в общем.

– Очень сочувствую вашей жене, – сухо сообщила Лиля – но родственникам жертв я все-таки сочувствую больше. Ваше замечание по поводу своей неразборчивости в средствах на пути к славе я тоже учла, хотя не уверена, что вы входите в список людей, которые могут учить меня жить. Но, Дмитрий Валентинович, мы тут не в бирюльки играем. И сотрудничество со следствием является вашей конституционной обязанностью. Так что еще раз вас попрошу, в случае поступления заказов на доставку цветов по любым адресам, вы обязаны сообщать мне или оперативным сотрудникам, телефоны которых вам тоже оставлены. Еще раз подчеркиваю, сообщайте о любых заказах, даже о самых обычных. Лучше поднять ложную тревогу, чем попасть мимо цели. Вы поняли меня?

– Понял, – пробормотал Ковалев, бросив на Лилю взгляд, полный ненависти.

– Не слышу.

– Да понял я, понял, – заорал он. – Господи, ну почему это все случилось именно со мной, с нашим магазином. Неужто мы все это заслужили?

– Да воздастся каждому по деяниям его, – зачем-то процитировала Лиля, после чего они с Буниным покинули «Мир цветов». – Что скажешь? – спросила она Ивана, когда они оказались на улице.

– Скажу, что надо бы к этому мужику присмотреться повнимательнее. И к нему, и к его жене с неустойчивой психикой.

– Зачем? – не поняла Лиля.

– Он знает все о цветах. Букеты заказывают именно в его магазине, и он лучше других знает, как это сделать анонимно. Он был на месте убийства Разумовской, и я тебе скажу, что там можно было убить любую девушку, потому что самонадеянными гордячками можно было назвать каждую из них.

– А Вера? А остальные жертвы?

– Он мог их знать. В таком разрезе же мы не проверяли. Так что ты как хочешь, а я завтра дам задание своим ребятам проверить, не пересекались ли пути четы Ковалевых с каждой из убитых.

– Отработать надо любые версии, – согласилась Лиля. – И ты знаешь, при таком подходе я считаю, что нужно провести проверку и еще одного человека.

– Лаврова, что ли? – спросил Бунин. – Лилька, это не он.

– Да я понимаю, что это не он. Я уже и супружнику своему бывшему отбой дала, так как Сергею адвокат при нынешнем раскладе вообще не нужен. Нет, Вань, проверить нужно не его связи с жертвами, а его матушки, Валерии Сергеевны Лавровой. Все, что ты сказал про Ковалева, на сто процентов подходит и к ней тоже. Она знает все о цветах. Она натолкнула нас на мысль о символах. Она была на конкурсе. По возрасту она вполне может быть знакома с убитой Яновской, в общем, действуй.

– Серега нас убьет за такие подозрения, – сказал Бунин. – Ему и так нелегко пришлось.

– Не убьет. Он опер. А опера бывшими не бывают.