Глава четвертая. Каштаны из огня

В понедельник утром атмосфера на совещании у Лилиного руководителя была предгрозовой. Три трупа, которые, по всем признакам, нужно было объединить в одно уголовное производство, мало способствовали оптимизму. Версия о маньяке, наобум высказанная Сергеем Лавровым несколько дней назад, находила все большее подтверждение. При этом сам он стремительно терял статус главного подозреваемого, к убийству в интернате он точно не мог иметь никакого отношения.

– Это как сказать. – Следователь Бакланов не так просто отказывался от своих убеждений. – По предварительной оценке эксперта, убийство Ирины Колпиной было совершено не в субботу, когда Лавров весь день был на глазах у сотрудников следственного управления (он покосился на Лилю, и на его лице она прочитала откровенную издевку), а в пятницу. В семнадцать часов Колпина отпустила домой секретаршу, сказав, что у нее еще есть одно важное дело, и она немного задержится. Секретаршу это удивило, поскольку особым трудолюбием Колпина не страдала. Но вопросов задавать не стала и поспешила домой, пока начальница не передумала. Охрана заступает на вахту лишь с девятнадцати часов. Вот в эти два часа преступник и проник в кабинет Колпиной, видимо, заранее назначив встречу, совершил убийство и скрылся, никем не замеченный. Теоретически это вполне мог быть Лавров.

– Не мог, – сообщила Лиля. – В это время он вместе со своей матерью Валерией Сергеевной забирал сына из квартиры, где тот жил с матерью и отчимом. То есть кроме матери и Степы, которые лица заинтересованные, его еще видел Владимир Пушников, которому нет никакого смысла врать.

– То есть ты уже успела взять показания этого Пушникова? – спросил Бакланов, лицо которого покрылось красными пятнами.

– Нет, Егор, что ты, – кротко ответила Лиля. – Ты у нас лицо процессуальное, тебе и показания брать. Я просто позвонила Сергею Лаврову, который мне и рассказал, где был в пятницу вечером. По его словам, к Пушникову они с матерью приехали около семнадцати часов. Пока собирали вещи, одежду, игрушки, прошло немало времени. Уехали они из квартиры, где жила убитая Вера Пушникова, в начале седьмого.

– И все равно он мог успеть метнуться до интерната, – упрямо сказал Бакланов. – До семи, когда приходит охрана, время было.

– Дождись результатов экспертизы, которая уточнит время смерти Колпиной, – предложила Лиля. – Не думаю, что за полчаса можно было успеть отвезти мать и сына в коттеджный поселок, в котором они живут, а затем вернуться к интернату. Или ты думаешь, что Валерия Сергеевна и Степа в машине сидели, пока Сергей Колпину убивал?

– Я ничего не думаю, кроме того, что этот тип подозрителен, а ты его почему-то отмазываешь. – Глаза Бакланова метали молнии. – Влюбилась, что ли?

– Ты за речью своей следи. – Лиля чувствовала, что начинает заводиться. – Мы на совещании, а не на базаре. Могу также посоветовать начать разрабатывать другие версии, кроме виновности Лаврова. Она у тебя рассыпается на глазах, а куда рыть дальше, ты и понятия не имеешь.

– Брэйк. Ребята, – начальник примирительно поднял обе руки. – Прекратите ругаться, действительно не на базаре. Егор, Ветлицкая права, нужно работать в разных направлениях. Если в городе завелся маньяк, то скоро он подкинет нам новый труп. Лилия, журналисты у тебя еще этим делом не интересовались?

– Нет, но, думаю, это затишье перед бурей, – честно призналась Лиля. – Я, конечно, пресс-релизы подготовила и эти дела в одно увязывать пока не стала. Так что несколько дней у нас есть. Но хорошие журналисты сенсацию чувствуют за версту, поэтому вопросы начнут задавать очень скоро. Не удивлюсь, если Перцева уже сегодня объявится.

Инесса Перцева была криминальным репортером областной газеты «Курьер». Связи в правоохранительных органах позволяли ей добывать эксклюзивную информацию, после чего она вцеплялась в горло Лили мертвой хваткой, и отодрать ее не было никакой возможности. Если кто-то из журналистов и узнает, что в городе появился маньяк, то именно Перцева, больше некому.

– Ты ее постарайся попридержать пока. – Начальник тоже был хорошо осведомлен о перцевской настырности. – Не нужно нам, чтобы по городу паника поползла. Совсем не нужно. И давайте, ребята, мозги включайте уже. Нам нужно понять, по какому признаку убийца выбирает своих жертв и почему он оставляет на телах цветы. Да еще такие, м-м-м, необычные.

– Цветок лайма, тигровая лилия, гортензия, – перечислила Лиля. – Действительно, странный подбор. Что-то ведь он означает, понять бы еще, что именно.

После планерки Лиля вернулась в свой кабинет, села за стол и задумалась. Дел у нее было столько, что до вечера не разгрести, но почему-то включаться в разгребание завалов на столе совершенно не хотелось. Организм бывшего следователя Ветлицкой периодически переходил в режим «раздумье». В таком состоянии мозг Лили анализировал события и факты в режиме вычислительной машины, которая щелкала, трещала, мигала лампочками, не реагируя на внешние раздражители, через определенное время выдавая готовый результат. И сейчас она физически ощущала, что переключается именно на этот самый режим.

Это было непрофессионально, потому что следователем она больше не была, и думать о происходящем нужно было не ей, а Егору Бакланову, но пересилить себя она не могла. Почему она так уверена, что Сергей Лавров невиновен? Лиля Ветлицкая всегда была честна с собой, поэтому было сложно не признать, что в последние два дня думает о нем чаще, чем о любом другом мужчине. Думать о мужчинах ей вообще было несвойственно. Обычно мысли в ее голове ходили по хорошо смазанным рельсам между пунктами назначения «работа – Гриша», а тут на тебе, привычное расписание почему-то дало сбой.

Особенно привлекательного в Лаврове не было ни капельки. Крупный, плохо подстриженный и кое-как одетый мужик с рассеянным взглядом. У него не было ничего общего со своей элегантной и уверенной в себе мамой, за исключением, пожалуй, глаз – темно-карих, почти черных, обрамленных пушистыми длинными ресницами.

Почему он ушел из полиции? Почему развелся с Верой, почему не знает самых простых деталей из жизни собственного сына? Что вызвало это выражение затравленной растерянности, которое ужасно не шло его породистому и, в общем-то, довольно красивому лицу? На эти вопросы у Лили не было ответа.

Звякнул внутренний телефон. Лиля вздрогнула, разбуженная от своих мыслей, далеких от работы, и виновато схватила трубку.

– Ветлицкая.

– Лиля, спустись на вахту. К тебе тут курьер пришел.

– Какой курьер? – изумилась Лиля. – Я не заказывала ничего.

– Букет тебе доставили. – Голос дежурного звучал довольно ехидно. – Из «Мира цветов».

– Какой букет? – Лиля вдруг охрипла, вспомнив горшок с гортензиями в кабинете у Ирины Колпиной. Его тоже принес курьер из «Мира цветов», и было это за пару дней до убийства. Что же, следующей жертвой должна стать она, Лиля?

– Ну какой, я не знаю, цветы какие-то странные. Я таких и не видел никогда.

– Сейчас спущусь.

Лиля вихрем выскочила из кабинета, сбежала по лестнице и обнаружила топчущегося на проходной курьера в фирменной куртке. В руках он держал букет из каких-то немыслимых цветов, похожих почему-то на каштан. По Лилиному разумению, до цветения каштана был еще месяц, не меньше.

– Откуда это? – строго спросила она. Юный мальчик-курьер пожал плечами.

– Не могу знать. Нам заказы передают, мы их развозим, а откуда они поступают, нам не сообщают.

Лиля забрала цветы и в задумчивости вернулась с ними в свой кабинет. Букет не пах ничем, кроме зелени, и она вспомнила, что отчего-то никогда не любила каштаны.

– Хотела бы я знать, что все это значит, – пробормотала Лиля, машинально воткнула цветы в вазу, сходила в туалет за водой и пристроила букет на сейф, стоящий в углу.

Задумчиво поглядывая на его великолепие, Ветлицкая набрала номер и позвонила Машке. Подруга, не задавая лишних вопросов, дала ей номер телефона директора «Мира цветов» Дмитрия Ковалева. Через пятнадцать минут Лиля была в курсе того, как формируются цветочные заказы, однако ничего полезного для нее в этой информации не было.

Заказать букет с доставкой по конкретному адресу можно было не только лично, но и через сайт магазина. Заказы принимались анонимно, оплачивались через электронные платежные системы. Букет из цветков каштана заказали именно через сайт, поэтому Лилиным надеждам, что продавец, оформлявший такой необычный букет, вспомнит заказчика, не суждено было оправдаться.

Ковалев проверил оплату заказа и сообщил, что требуемая сумма поступила не с банковской карты (в этом случае через отдел К можно было попробовать отследить владельца карты), а через платежный терминал, стоящий в том самом гипермаркете «Шоколад», в котором Лиля была в субботу. Другими словами, вычислить, кто именно послал каштаны Лилии Ветлицкой, было совершенно невозможно. На всякий случай она попросила проверить заказ на гортензии для Ирины Колпиной, в глубине души зная ответ. Он тоже поступил через Интернет и был оплачен через платежный терминал. След убийцы на этом обрывался. Еще Лиля узнала, что заказов на цветы лайма в магазине не принимали, и больше Ковалев ничем не мог быть ей полезен. Разочарованная, она поблагодарила его, попрощалась и положила трубку.

По-хорошему, о полученном букете нужно было сообщить Егору Бакланову, но Лиля представила злорадное выражение его лица и ехидные вопросы о ее неведомых поклонниках и сразу отказалась от этой мысли. К возможному нападению на себя она теперь была готова, и взять ее голыми руками вряд ли получится. Не зря же, в конце концов, будучи следователем, Лиля окончила курсы самообороны. Шанс, что букет всего лишь совпадение, что он не имеет отношения к убийствам, а является тем, чем и должны быть цветы – милым способом порадовать женщину, хоть и ничтожный, но все-таки был. Поэтому нужно было сначала самой разобраться, что происходит, а потом уже подключать к этому делу коллег.

Из раздумий ее вывел новый телефонный звонок. На мобильнике высветилось имя Сергея Лаврова, и Лилю на мгновение охватила радостная надежда, что каштаны послал именно он.

– Да, – ответила она, схватив трубку. – Я слушаю вас, Сергей.

– Здравствуйте, Лиля. – Ему были присущи хорошие манеры, видимо, привитые мамой. – Со мной тут мама поделилась некоторыми своими соображениями, и я решил, что они могут показаться вам интересными. Вы можете сейчас разговаривать?

– Да, могу, – ответила она, отчаянно радуясь, сама не зная чему.

– Видите ли, моя мама много лет разводит цветы и очень хорошо в них разбирается.

– Да, я знаю, мне Дмитрий Ковалев говорил, что у вас перед домом какая-то уникальная клумба, которую ваша мама сама разработала.

– Да, но это сейчас не важно. Дело в том, что есть такая наука, флористика, и в ней существует язык цветов.

– Язык цветов?

– Да. Каждому цветку присуще свое значение, и, составляя букеты определенным образом, можно донести до того человека, которому они предназначены, любую мысль. Например, подаренный желтый мак предвещает богатство и успех, темно-розовая роза – благодарность, а роза без шипов – любовь с первого взгляда. Понимаете?

– Кажется, да. – Лиля даже дыхание затаила, так ей было интересно. – И что, ваша мама смогла расшифровать смысл, скрытый в цветах, оставленных на груди у жертв?

– В том-то и дело, что да. Это я ее натолкнул на эту мысль, сказав, что подбор цветов на первый взгляд выглядит очень странным. Цветок лайма, тигровая лилия, гортензия… Это не может быть бессмыслицей.

– И что именно сказала ваша мама?

– Что цветок лайма – символ измены. Вера изменила мне, а потом бросила, предпочтя более успешного и богатого мужчину. И оставив на ее груди именно этот цветок, убийца как бы намекнул именно на то, что она – изменница.

– Так, это понятно. – У Лили внезапно пересохло в горле. – А тигровая лилия?

– Это символ самонадеянности и гордости. Вторая жертва, Ольга Разумовская, принимала участие в конкурсе красоты, да еще не обычном, а для полных женщин. Она хотела выделиться, хотела всем продемонстрировать свою исключительность. Ею двигала гордыня. Так что в этом случае все тоже совпадает. Лиля, скажите мне, убитая директор интерната была хорошим человеком?

– Нет, – медленно ответила она. – Судя по всему, Ирина Тимофеевна была очень плохим человеком. Интернат стал для нее местом удовлетворения амбиций и источником дохода, а до детей ей не было никакого дела.

– Тоже все сходится, – в голосе Лаврова послышалось удовлетворение. – На теле этой женщины убийца оставил гортензию – символ бессердечности. Он наказывает своих жертв за их грехи. И это свидетельствует о том, что мы действительно имеем дело с маньяком.

– Сергей, я могу вас попросить, – хрипло сказала Лиля, – вы сейчас рядом с Валерией Сергеевной?

– Да, она осталась сегодня дома, а у меня выходной. Вы хотите, чтобы я у нее что-то уточнил?

– Да. Спросите у нее, что символизируют цветы каштана.

– Найден еще один труп?

– Нет, пока нет. Мне полчаса назад принесли на работу букет из цветущих каштанов.

– Да вы что! Лиля, вы понимаете, что это может быть опасно?

– Я не наивная девочка и вполне могу за себя постоять, – сухо сообщила она. – Пожалуйста, спросите у вашей мамы про каштаны.

– Сейчас. – В трубке послышались тяжелые, удаляющиеся шаги, почему-то Лавров не взял телефон с собой, глухие голоса, мужской и женский, снова шаги. – Лиля, мама сказала, что каштан на языке цветов означает «рассуди меня».

– Рассуди меня, – повторила Лиля. – Что ж, будем считать, что я получила его послание. Мне кажется, что он не собирается меня убивать. По крайней мере, пока. Он приглашает меня в игру.

В кабинете у майора Бунина из-за открытой форточки было довольно прохладно, но собравшиеся этого, казалось, не замечали. Даже Лилия Ветлицкая. Бунин, Воронов, Лавров и она собрались вместе, чтобы обсудить информацию, которую им сообщила Валерия Сергеевна Лаврова, Лавра.

– С самого начала мне эти цветы не понравились, – ворчал Бунин. – Я всю башку сломал, что с ними не так? Почему они странные такие? Не розы-нарциссы, а с вывертом. А тут вон оно что, эта нелюдь нам послания зашифрованные шлет. А если бы мы их не расшифровали? Это ж додуматься надо, язык цветов. Надо же.

– Так-то это несложно, – пожал плечами Лавров. – Моя мама же догадалась, и думаю, что любой человек, который по роду деятельности вращается в цветочном бизнесе, тоже догадался бы. То, что это послание, всплыло бы все равно. Вопрос времени.

– А если бы мы сами не догадались, то, думаю, что он бы нашел способ нам подсказать, – задумчиво сказал Дмитрий Воронов. Лавров знал его плохо, Воронов появился в отделе, когда сам Сергей из него уже ушел, так что по службе им пересечься не довелось. – Думаю, что рано или поздно на тайный смысл, скрытый в цветах, наше внимание обязательно бы кто-нибудь обратил.

– К примеру, моя мама. – Голос Лаврова прозвучал резче, чем ему бы хотелось. – Парни, давайте расставим все точки над «i». Я никого не убивал. Ни Веру, ни остальных. Здоровьем сына клянусь. И если у вас есть хоть малейшие сомнения в том, что это не я, тогда давайте я отсюда просто уйду.

– И куда пойдешь? – Бунин посмотрел насмешливо, но не обидно. – В самодеятельные Наты Пинкертоны? Я ж тебя, Серега, знаю, ты упертый до невозможности. Будешь в одиночку действовать, путаться у нас под ногами, смешивать карты. Нет уж, сиди тут, у нас на глазах. И тебе полезнее, и нам спокойнее.

– Иван, я…

– Да успокойся ты, Лавров, что ты как институтка, ей-богу. Все, кроме самых упертых, понимают, что это не ты. А на упертых что внимание обращать?

– Я должен его поймать. – Лавров просто физически чувствовал, как к нему возвращается его былая решительность. Будто свежую кровь пустили в вены. – Это мой шанс вернуться к нормальной жизни, понимаешь?

– Серега, вот только частного сыщика все-таки не изображай, очень сильно тебя прошу. И так трупов хватает, еще с твоим возиться неохота. Нам вон еще Лильку охранять.

– Не надо меня охранять, – окрысилась Лиля. – Я сама могу за себя постоять. Да и не будет он меня убивать, я ж сказала.

– Сказала она… – В голосе Бунина послышалась нежность, и Лавров вдруг с изумлением обнаружил, что чуть ли не ревнует. Последние дни он то и дело замечал в себе какие-то странности. – Психиатра бы надо хорошего пригласить. Такого, чтоб был в состоянии оценить, что в голове у этого маньяка. Пусть специалист нам скажет, что это он с тобой играет, а то, не ровен час…

– Ребята, на самом деле, самое главное понять, маньяк это или нет, – вступил в разговор Воронов, который до этого в основном молчал и, казалось, думал о чем-то своем.

– В смысле? – Лиля непонимающе уставилась на него. – Ты хочешь сказать, что все эти выкрутасы с цветочными посланиями – дело рук нормального человека?

– Я хочу сказать, что кто-то может просто конспирироваться под маньяка. Мимикрия, понимаешь. Вполне возможно, что цель убийцы – избавиться именно от кого-то из жертв. А маньяком он просто притворяется, чтобы ввести нас в заблуждение. Помните, как в деле Гоголина? Я пять лет думал, что мой сын стал жертвой маньяка, а убийца оказался вполне себе вменяемым и убивал из простой ревности. (Подробнее в романе Людмилы Мартовой «Февральская сирень». – Прим. авт.) Я чуть с ума не сошел, чудом не спился, а все оказалось так просто. Понял бы сразу, еще несколько человек остались бы в живых.

– Вот чего я себе никогда не прощу, – вдруг с силой сказал Лавров. Все обернулись на него. – Я ж вроде мужик, а не кисейная барышня, не институтка, как ты справедливо заметил. Подумаешь, баба бросила, так не меня первого. А я запил так, что два года коту под хвост. И сына чуть не потерял. Нет мне за это прощения. А все от гордыни. Обидно мне, видишь ли, было, что меня, такого хорошего, можно променять на кошелек с деньгами. Разозлиться надо было, на себя разозлиться, по-хорошему, по-настоящему так, а я вместо этого разнюнился, матери на шею сел и ножки свесил. Самому противно. Убежал от реальности. А она, вишь, в каком виде меня догнала. Правильно говорят, от жизни не убежишь.

– Вань, Лиль, выйдите на минутку, – попросил вдруг Воронов. Бунин искоса посмотрел на него, коротко кивнул Лиле, и она, ничего не понимая, послушно пошла за ним к двери.

Воронов подождал, пока дверь с мягким стуком закроется за ними.

– Вот что я скажу тебе, Сергей. – Голос Воронова звучал жестко, но в то же время было в нем столько человечности, что у Лаврова даже глаза защипало. – Потерять себя на время не стыдно. Это с каждым человеком может случиться, даже с самым сильным. Я ведь тоже однажды так себя потерял. Пил как ты, чуть ли не бомжом стал. Не от того, что меня жена бросила, хотя она бросила, конечно. У меня другая история, страшнее, чем твоя. Твой сын с тобой, а я своего похоронил. А вместе с ним и достоинство свое, и самоуважение. Но я о тех годах не жалею. Как мне сказала моя вторая жена, с которой я, на счастье свое, встретился, каждый человек имеет право на минуту слабости, иначе он не был бы человеком. И стыдиться этого не следует. Понял ты все про себя? Перешагни и иди дальше. Я вон и в профессию вернулся, хотя думал, в глаза ребятам посмотреть уже никогда не смогу. Зря я так думал, как оказалось. Потому что друзья на то и существуют, чтобы поддержать, понять и простить. Конечно, настоящие друзья, такие, как вон Ванька. А на ненастоящих плевать. Пусть думают, что хотят. Понял?

Лавров кивнул, силясь проглотить комок в горле.

– То, что ты этого маньяка взять хочешь, оно хорошо. Я тоже очень хотел своего маньяка схватить. И схватил, вот только чуть цену за это не заплатил такую, что после этого можно было точно в петлю. Так что играть в такие игры опасно. Ты не мачо, ты обычный нормальный мужик. Хороший мужик, настоящий. Так что, нароешь чего, приходи к нам, умерь гордыню. Вместе оно завсегда лучше, не говоря уже о том, что безопаснее во сто крат, и для тебя, и для близких твоих.

Лавров снова кивнул. Кабинет расплывался перед ним, таял в непрошеных слезах, навернувшихся на глаза, но почему-то и слез этих Лавров сейчас не стыдился совсем. Хлопнула дверь, в кабинет вошли Иван и Лиля, в руках они держали по два бумажных стакана с кофе. Лавров вспомнил, что видел внизу, в холле УВД кофейный автомат. Бунин поставил один стакан перед Вороновым, а Лиля – перед Лавровым.

– Пейте, мы вам кофе купили, – коротко сказала она. А Бунин, оценив ситуацию, улыбнулся в усы и сел за свой стол, придвинув к себе уголовное дело о цветочных убийствах.

– Ну что, пробежимся по фактам? – спросил он как ни в чем не бывало. Лавров с благодарностью посмотрел на него, чувствуя, как возвращается четкость зрения. – Итак, мы, скорее всего, имеем дело все-таки с маньяком, черт его раздери. Димкино замечание о том, что кто-то намеренно вводит нас в заблуждение, держим в голове, а потому продолжаем пробивать жертв. Вдруг они все-таки как-то связаны между собой. Первичный сбор информации этого не показал, но чем черт не шутит. Но исходить все-таки давайте из того, что в городе орудует маньяк. Неизвестный убивает женщин, раскладывает на их телах цветы, которые, как мы теперь знаем, – он кинул короткий взгляд на Лаврова, – могут символизировать присущий жертве грех. Зачем-то он еще сережку из уха достает, хотя это уже совсем непонятно. Вопрос, собственно говоря, вот в чем. Как он выбирает жертв, откуда он узнает про их грехи? Если мы это поймем, то нам будет проще предугадать, кто станет следующей жертвой.

– Второй вопрос, кто может так хорошо знать флористику, чтобы придумать эти «цветочные убийства», – вступила в разговор Лиля. – Вань, ты поручи составить список людей, хорошо разбирающихся в ботанике. Не думаю, что в нашем небольшом городе таких наберется очень много.

– Сделать это надо, но путь тупиковый, – сказал Лавров. – Людей, разбирающихся в цветах немного, но их круг знакомств огромен. К примеру, моя мама знает о цветах все. Конечно, она не убийца, но о языке цветов она могла рассказать кому угодно сколько угодно раз. Могла в очереди к врачу обмолвиться. А дальше человек лезет в Интернет, тру-ля-ля, и вот у него уже есть полный список всех растений и того, что они символизируют.

– Да, я именно так и сделала, залезла в Интернет, – согласилась Лиля. – Но все-таки услышать о том, что язык цветов существует, в первый раз где-то надо. А уже потом искать в Интернете значение отдельных символов. К примеру, я о существовании такого языка узнала впервые. Поэтому думаю, что все равно нужно опросить городских флористов, кому и когда они об этом рассказывали.

– Сложно, – усомнился Лавров. – Это вспомнить практически нереально, тем более что разговор мог быть десяток лет назад. А человек просто эту информацию запомнил и, когда надо, использовал. Достал из рукава.

– И все-таки надо это сделать. – Лиля начала сердиться. – Нужно отработать все пути, ребята.

– Отработаем, Лиль. – Бунин погладил ее по руке. Лаврова опять кольнуло основательно забытое чувство ревности. – Не переживай. У нас же сейчас типа мозговой штурм, все имеют право высказать свое мнение, а уж принять его как руководство к действию, да еще и легализовать, чтобы Баклан не прикопался, это уже будет моя задача, я же у нас, в конце концов, тут начальник отдела. Мне за вредность больше платят.

– Да, Бакланов нам не помощник. Лишь бы не мешал. Так, Вань, вы ищете связь между жертвами и допрашиваете цветочниц, ну и цветочников тоже. – Лиля вспомнила Дмитрия Ковалева. – А я с психиатром поговорю. Ребята, я вам полноценно помогать не смогу, на работе завал, и действовать придется партизанскими методами, чтобы Баклан, ой, Бакланов не прознал, но вы меня в курсе всего держите. Ладно? Я вам по итогу разговора с психиатром тоже доложусь, а там уже решим, натравливать на него Бакланова или обойдется.

– Конечно, душа моя. – Бунин ласково посмотрел на нее. – Ой, Лилька, зря ты из следаков ушла. Я уже и забыл, как классно с тобой работать. Ты так за горло держишь своими тонкими ручками, что и не вырвешься. Незабываемое впечатление.

– Прогиб засчитан. – Лиля засмеялась, хотя ситуация в целом мало располагала к веселью. – Вот что, Ванечка, дай мне фотографии жертв. Сейчас у нас полвосьмого вечера, так что думаю, что я еще вполне успею съездить к профессору Лагранжу.

– Узнаю неугомонную Лилю Ветлицкую. – Бунин тоже засмеялся. – Езжай домой, чувырла, тебя сын ждет.

– Гришка у бабушки, так что на сегодняшний вечер я совершенно свободна. Вань, ты ж понимаешь, в рабочее время мне правда это все затруднительно.

– Вот еще что, на меня уже Инка Перцева выходила, – сказал Бунин. – Лиль, ты же ее знаешь, она сенсацию нюхом чует. Так что взяла меня за горло по этим трем убийствам. В сводке про цветы, конечно, ничего не было, но это ж Инка. Так что долго мы нашу тайну не удержим.

– Может, и не надо ее удерживать? – задумчиво сказала Лиля. – Ты ж знаешь, я всегда за полную открытость с прессой. Мне кажется, что если в городе действительно действует маньяк, то надо об этом прямо сказать людям. Предупрежден, значит, вооружен, знаете ли.

– А если это не маньяк? – снова спросил Воронов.

– Да ладно тебе, Дим, что ты на воду дуешь? Поговорит Лилька с Лагранжем, тогда успокоишься?

– А кто такой профессор Лагранж? – с любопытством спросил Лавров.

– У-у-у, брат. Это гений. Заведующий судебным отделением нашей областной психушки Франц Яковлевич Лагранж. Ему еще сто лет не исполнилось, Лилька?

– Ему восемьдесят, – ответила она. – Но дай бог нам с тобой иметь такую ясную голову, как у него.

– Да, мощный старик, я как-то с ним один раз пересекался. Впечатление осталось на всю жизнь, – признался Бунин. – Ощущение, что он тебя без рентгена на молекулы разбирает одним только взглядом. Ты еще не подумал, а он уже в курсе.

Лиля, которая училась у Лагранжа, услышав такое определение, улыбнулась. Франц Яковлевич читал в юридической академии курс судебной психиатрии, с той поры Ветлицкая его нежно любила и периодически навещала. Однако ощущение, что ее сканируют, возникало всякий раз, когда она общалась с Лагранжем. Так что Бунин был прав.

Из коридора послышался возбужденный перестук шагов, и в кабинет к Бунину то ли влетел, то ли ворвался Алексей Зубов. Неодобрительно оглядев компанию, со стороны сильно напоминающую команду заговорщиков, он повернулся к майору.

– Общаетесь? – спросил он, как выплюнул, и обычное короткое слово прозвучало отчего-то грязнее, чем матерное ругательство. – А у нас труп новый.

– Где? – выдохнула Лиля. Зубов посмотрел на нее, затем перевел взгляд на Лаврова, и снова с издевкой – на Лилю.

– В больнице. В городской. В отделении реанимации.

– Ты что, пьяный? – Воронов шагнул к Зубову и тряхнул его за плечи. – Докладывай давай, чего жилы тянешь?

– Понимаю ваш сарказм. – Зубов коротко хохотнул и снова покосился на Лаврова. – В отделении реанимации трупов практически как на кладбище. Но этот, точнее эта, скончалась не от болезни. Насильственная смерть, хоть и в больнице.

– Леха, ты бы перестал кривляться, – коротко попросил Бунин. – Объясни толком, что случилось?

– Прямо при этом? – Зубов кивнул в сторону Лаврова.

– Да. При нем, – не вступая в длительные объяснения, ответил Бунин. Только хорошо знавшие Ивана люди представляли, какая непреклонная воля и железный характер скрываются за его непробиваемым спокойствием.

– Ну, смотрите. Вам виднее, если что, я предупреждал. – Неприязнь Зубова к Лаврову была такой демонстративной, что становилось даже неудобно. – В общем, бабка лежала в реанимации. Уже как овощ лежала, подключенная ко всевозможным аппаратам. Не дышала самостоятельно. Болезнь у нее какая-то сложная, я не понял, в общем. И вот пришла ее дочка, принесла бульон домашний, который ей через трубку вливали, смотрит, все трубки вырваны с корнем. И та, через которую кормили, и дыхательная, все. И бабка окочурилась уже, понятное дело.

– А к нашему делу это каким боком? – стараясь сдержаться, спросил Воронов. Ему, как, впрочем, и Лаврову, ужасно хотелось дать Зубову в морду.

– Ну, так-то дочка сначала на врачей подумала, что надоело им с этой больной мучаться, а врачи, понятное дело, на дочку. Крик, вопли, полицию вызвали. Ребята из райотдела приехали, одеяло откинули, а на груди у бабульки… – Он сделал драматическую паузу.

– Леша, я тебя убью сейчас, – не выдержала Лиля. – Что на груди, цветок?

– Он самый. Мне позвонили, я с дежурной бригадой сразу туда. Фотографию цветочка этого сделал на телефон. Полюбуйтесь. Вуаля!

Жестом фокусника он достал смартфон и продемонстрировал фотографию странного темно-красного цветка, похожего на кровавую метелку. Среди мелких зеленых листьев свисали длинные хвосты, усыпанные маленькими соцветиями. Лиля с изумлением смотрела на картинку. Такого цветка она не видела никогда в жизни.

– Сергей, вы знаете, как это называется? – спросила она.

– Нет, – Лавров покачал головой. – Я тот еще ботаник, в отличие от мамы. Давайте ей перешлем, она скажет.

– Давайте.

– Э-э-э, вы чего? – Зубов даже вспотел от изумления. – Это же с места преступления фото. Вы чего, его собираетесь посторонним рассылать? С моего телефона? Чтобы я в служебное расследование вляпался?

– Скинь мне, – зло сказал Воронов и тоже достал смартфон с надкусанным яблоком на крышке. Самая последняя модель, на глаз определила Лиля. Перехватив ее взгляд, он коротко пояснил: – Жена подарила, на день рождения, она же у меня бизнесвумен. Я ругался, что она на меня деньги тратит, а потом признал, что удобно действительно очень.

Через пять минут фотография была благополучно отправлена на почту Валерии Лавровой, и Сергей уже набирал ее номер. Помочь Лавра согласилась беспрекословно и, проверив почту на телефоне, бодро отрапортовала в нетерпении ожидающим ее вердикта стражам порядка, что цветок на фотографии – это амарант. Разновидность «хвостатый, красный».

– И что он символизирует, мам? – спросил Лавров, и Лиля вдруг поймала себя на том, что затаила дыхание.

– Безнадежность, – ответила Валерия Сергеевна.

Убитая на больничной кровати женщина медленно угасала от неизлечимой болезни. Ее случай был безнадежным, об этом знала и она сама, и ее близкие. Но ведь безнадежность – не грех. Мысли метались в голове у Лилии Ветлицкой, обгоняя одна другую. Что хотел сказать убийца своим посланием на этот раз? Почему он изменил свой сценарий и наказал ни в чем не повинную женщину? Или грех состоял в том, чтобы цепляться за жизнь, отравляя тем самым существование своим близким?

– Бакланов знает? – спросила Лиля Зубова, вдруг почувствовав смертельную усталость.

С ней бывало такое. Она всегда внезапно уставала, когда встречалась с несправедливостью или с чем-то, что было неподвластно ее пониманию. Усталость накатывала мгновенно, отнимая способность шевелить руками и ногами. Даже язык плохо слушался подполковника юстиции Ветлицкую в такие минуты.

– Конечно, знает, – удивился странному вопросу Зубов. – Он и в больницу приезжал, показания взял у дочери, у врачей. Некоторым же работать приходится, а не только лясы точить в приятной мужской компании.

На его последний выпад Лиля предпочла не обращать внимания.

– А сережки? Сережки на больной были? Обе? – напряженно спросил Лавров, но Зубов не удостоил его даже взглядом.

– Леша, отвечай, чего с серьгами? – рявкнула Лиля. От ярости у нее даже усталость прошла, как рукой сняло. Бунин взял ее за руку, но она вырвалась.

– В левом ухе серьга отсутствует. – Зубов тяжело вздохнул. – И нечего на меня орать. Сначала при посторонних материалы дела обсуждают, а Зубов виноват. Нет у потерпевшей левой серьги. Правая на месте – аметист в золотом цветке. Как и в прошлые разы все, в общем.

– Хреново. – Бунин почесал затылок, взъерошив светлые волосы с рыжеватым отливом. – Четвертое убийство за неделю. И ни одной версии.

– Вот что, – решительно сказала Лиля. – Он послал мне букет, тем самым пригласив меня в свою игру. Теперь я должна сделать ответный ход. Мы должны, просто обязаны втянуть его в диалог. Тогда есть вероятность, что он хоть как-то себя выдаст. Сделает ошибку. Иначе мы никогда его не найдем, он не повторяется, а потому предугадать следующую жертву невозможно.

– И как ты собираешься сделать ответный ход? – спросил Лавров. Уже не в первый раз он ловил себя на мысли, что невольно восхищается этой худощавой миниатюрной женщиной, внутри которой, казалось, был натянут металлический трос.

– Дам интервью, – сладко улыбаясь, ответила Лиля, и столько яда было в ее улыбке, что для убийцы она не предвещала ничего хорошего. – Не волнуйтесь, с начальством я договорюсь. Я дам интервью Инессе Перцевой, в которое заложу свое послание убийце.