Глава третья. Аромат тигровой лилии

Все происходящее бесило Лаврова неимоверно. Если бы не страх остаться со Степкой дома наедине, он бы ни за что не приперся на этот дурацкий конкурс. Господи, да кому только в голову пришло проводить конкурс красоты среди толстушек? И зачем мама только взялась за это мероприятие? Хотя ее он очень даже понимал, в пору финансового кризиса каждый заказ в радость, тем более такой крупный. А у мамы за спиной не только коллектив, который нужно обеспечивать зарплатой, но и толком не зарабатывающий великовозрастный сын-балбес, а теперь еще и внук. В такой ситуации за любую работу возьмешься. Деньги, как известно, не пахнут.

Впрочем, с этим Лавров был не согласен категорически. В этом и крылся главный камень преткновения в его разладе с Верой. Он не желал зарабатывать деньги, к которым так стремилась ее душа, любым способом. Соглашался только на честные. А честность и деньги – понятия мало совместимые.

Сейчас придется все-таки что-то решить. Сидеть в охранной будке, отгородившись от всего света, конечно, хорошо, но, когда у тебя на руках сын, мало реально. Не на маму же рассчитывать, в самом-то деле. Мужик он, в конце концов, или не мужик.

Подойдя к этому вопросу, Лавров тяжело вздохнул. В последние годы причин уважать себя у него было немного. И эту ситуацию тоже нужно было срочно поменять. Когда ты сам себя не уважаешь, это одно, а вот уважение сына – это принципиально. Ради этого можно и попотеть.

Подумав о Степке, Лавров начал искать его глазами. Мальчик уже успокоился и теперь увлеченно показывал новым друзьям купленного ему робота «лего», купленного бабушкой, разумеется. Лавров снова вздохнул. Не плачет, уже хорошо.

Переход от слез к улыбке у сына был мгновенным. Сейчас он был увлечен игрушкой и общением с двумя другими мальчиками, но в любой момент мог вспомнить мать и снова заплакать. Лавров даже не думал, что это будет так трудно – заново привыкать к сыну. Но одно он знал твердо – больше никто и никогда не разлучит их.

Отвернувшись, он бросил взгляд на дальний угол, где мать что-то объясняла какому-то всклокоченному мужику. Кажется, это был режиссер того идиотского действа, которое разворачивалось на сцене. Мероприятие шло своим чередом. Завершился конкурс приветствий, и теперь конкурсантки по очереди показывали домашнее задание – что-то типа танцевального номера. На сцене танго сменялось ча-ча-ча, а затем вальсом.

Смотреть на танцующих провинциальных толстушек было скучно. Степка был занят, и поэтому Лавров стал наблюдать за скандалом, разгоравшимся в правой кулисе, недалеко от того места, где он стоял.

Одна из финалисток, с номером шесть на запястье, еще тяжело дыша от только что исполненной зажигательной румбы, нависла над журналистом местного телеканала, высоким, худым пареньком с большими ушами.

– Я у вас вчера же интервью брал, – с отчаянием в голосе говорил он. – Вас же по телевизору в новостях показали. Что вы еще хотите?

– Конечно, показали. Десять секунд всего. Я тебе вон как долго все рассказывала. А что в эфир пошло?

– И не десять секунд вовсе, а двадцать. Это максимально длинный синхрон, который можно ставить в сюжет. Вы ж не Президент, чтобы вас дольше показывать.

– Вот и сегодня возьми у меня интервью, – наседала пышная девица лет двадцати пяти.

Выглядела она впечатляюще – перетянутая широким поясом талия, мощные бедра и выдающаяся грудь. Лавров, которому всегда нравились изящные женщины, искренне не понимал, что красивого может быть в такой фигуре.

– Я ж тебе говорю, я своей внешностью горжусь и худеть не собираюсь. Красота она такая, как ее рисовал этот, как его, Рубенс. Я же женщина, а не доска для серфинга. Настоящая русская красота – в пышных формах. Эту мысль нужно до всех зрителей донести.

– Красота она разная, – посмел возразить худосочный журналист. – Кому-то нравятся полные, кому-то худые. Все имеют право выглядеть так, как хотят.

– А я говорю, снимай меня. – Девица почти уперлась в его хилый торс своей роскошной грудью. – Мой вес – это моя философия, понял? И я хочу рассказать об этом миру.

– Так вы вчера рассказали. – В голосе парня уже звучало отчаяние. – Сегодня я кого-нибудь другого запишу.

– Да они три слова связать не могут. А я ж тебе говорю, у меня философия. – Внезапно она сменила тон с надменного на просительный: – Ну, пожалуйста, что тебе стоит, а?

– Ну, хорошо-хорошо, я вас запишу и других запишу, а потом начальство мое выберет, кого в сюжет поставить, – сдался парень скорее всего, чтобы от нее отделаться. – Сейчас мой оператор вернется, он из зала танцевальные номера снимает, и я вас найду. Договорились?

– Я сама тебя найду, – вполне удовлетворенная результатом своих усилий, заявила девица. – И не вздумай исчезнуть, понял?

Журналист обреченно вздохнул. Лаврову стало смешно. От стоящего вокруг гвалта, громкой музыки, приторной смеси ароматов духов и цветов у него начала болеть голова. Может быть, плюнуть на все и съездить со Степкой в парк аттракционов? Он слышал, как приятная блондинка, мать мальчика Гриши, которая, оказывается, была знакома с Верой и стала нечаянной причиной Степкиных слез, что-то говорила мальчишкам про то, что они совсем скоро поедут в парк. Может, махнуть вместе с ними? Степка, кажется, нашел с этими мальчиками общий язык, и, пока он занят, Лаврову будет не так скучно ждать, когда освободится мама.

Он завертел головой в поисках блондинки, чтобы договориться. Но она куда-то исчезла. Мальчишки – толстенький и худенький – были на месте, а женщины нигде не было.

«Ладно, детей она тут не бросит, так что разберемся», – мрачно подумал Лавров, будучи крайне недовольным собой. Его страх перед собственным сыном выжигал его изнутри.

– А теперь парад мод, – крикнул ведущий со сцены. Грянула музыка, от которой в голове у Лаврова, кажется, что-то лопнуло. Боль пульсировала в темечке, лишая последней возможности соображать. – Модель номер один, коллекция «Лондонский шик».

На сцену выплыла необъятных размеров красавица, в чем-то полосатом, почему-то ассоциировавшемся у нее с Лондоном. На вкус Лаврова, давешняя блондинка, с которой он планировал договориться о поездке в детский парк, соответствовала представлениям о лондонском тумане гораздо больше. Но на вкус и цвет, как говорится… В карнавальном костюме выскочила вторая толстушка, про которую сказали, что она из огненного Рио.

– Нет, это не Рио-де-Жанейро, – пробормотал Лавров и оглянулся посмотреть, не пришла ли Гришина мама, но ее все еще не было. Откуда-то Лавров ее знал. У него было чувство, что они встречались в той, прошлой его жизни, когда он еще не вылетел на обочину, а был вполне себе нормальным ментом. Причем воспоминание не было связано с Верой, хоть блондинка и показала, что знает его именно как Вериного мужа. Нет, в их общей прошлой истории он был «сам по себе мальчик, свой собственный». И почему-то вспомнить, при каких именно обстоятельствах они встречались, казалось ему очень важно.

Не обращая внимания на «Парижское утро» красотки номер три и «Ласточкино гнездо» толстушки номер четыре, он решительно подошел к разговаривающим мальчикам.

– Гриша, а как твоя фамилия? – спросил он.

– Ветлицкий, – чуть удивленно ответил мальчишка, и тут Лавров вспомнил. Блондинку звали Лилия Ветлицкая, и она была следователем прокуратуры. Сам Лавров с ней никогда не работал, но с Ванькой Буниным она дела вела, и тот отзывался о ней вполне благосклонно, хотя вообще-то баб-следователей не признавал.

– Точно, – с облегчением выдохнул Лавров. – Конечно, Ветлицкий. И твоя мама в прокуратуре работает, да?

– Раньше в прокуратуре, а теперь в следственном комитете, – степенно сообщил Гриша, и Лавров усмехнулся про себя.

Разумеется, в следственном комитете. Следствие вывели из состава прокуратуры. Просто за те годы, что он провел на обочине жизни, Лавров про это успел забыть.

– Модель номер шесть, – надрывался ведущий на сцене, – «Серенада солнечной долины».

Лавров подумал, что пропустил буйство фантазии модели номер пять. И это была, пожалуй, последняя легкая мысль, посетившая его голову за сегодняшней день.

– Модель номер шесть «Серенада солнечной долины», – повторил ведущий более настойчивым голосом. – Ольга Разумовская, пройдите, пожалуйста, на сцену.

За кулисами зашевелились, зашушукались, засуетились в поисках пропавшей конкурсантки. За дверью, выходящей на лестницу, послышался чей-то топот, а затем нечеловеческий визг. Мальчишки, возле которых все еще стоял Лавров, переглянулись. Степка снова собрался заплакать, а Гриша, побледнел и начал озираться в поисках мамы.

– Степа, Гриша и ты, мальчик, – он не знал, как зовут худенького паренька, недавно заявившего, что он из детдома, – сидите здесь и никуда не ходите, понятно?

– Хорошо, мы никуда не пойдем, – послушно сказал Гриша. – Вы не думайте, мы понимаем. Меня мама так учила.

– Молодец мама, – сообщил Лавров и выскочил за дверь, за которой стоял нечеловеческий вой. Краем глаза он видел, что туда пробирается и его мама.

На лестничной площадке лежала массивная фигура в ярко-желтой юбке, оранжевой майке в каких-то концентрических кругах. Видимо, именно так, по замыслу создателя, должна была выглядеть «Серенада солнечной долины». Было понятно, что пышнотелая красавица уже никому и никогда не даст интервью, о котором так мечтала. Из левого подреберья у нее торчала ручка обычного офисного ножа для разрезания бумаги, и вокруг него уже расплывалось ярко-алое пятно.

У распростертого на выщербленной плитке тела на корточках сидела Лилия Ветлицкая, прижимающая к груди три стакана с колой. Видимо, она ходила в буфет, чтобы купить мальчишкам попить, и Лавров с благодарностью отметил, что третий стакан явно куплен для Степы. С другой стороны, вжавшись в стену, стояла еще одна участница конкурса, на руке которой был номер «десять», и отчаянно визжала на одной высокой ноте. Лавров сделал шаг вперед и наотмашь ударил ее по щеке. От пощечины голова ее дернулась, но она, по крайней мере, заткнулась.

– Спасибо, – пробормотала красавица дрожащим голосом.

Лавров снова перевел взгляд на мертвое тело и похолодел. На груди у Ольги Разумовской лежал цветок. Благодаря маме Лавров неплохо разбирался во флористике, поэтому с уверенностью мог сказать, что это тигровая лилия. Он перевел взгляд на другую Лилию – Ветлицкую, и она, легонько кивнув, указала ему на голову убитой девушки. Лавров почему-то знал, что он увидит. Это знание пришло откуда-то изнутри и не несло ровным счетом ничего хорошего. В правое ухо жертвы была вдета крупная пластмассовая сережка, символизирующая солнце. А вот в левом ухе сережки не было.

Лилия Ветлицкая поставила на пол стаканы с колой и вытащила из кармана телефон.

– Ну что, я группу вызываю, – сказала она. – Попрошу всех пройти обратно за сцену, тут не топтать и никуда не уходить. Сергей, пожалуйста, проследите за детьми. Им не нужно это видеть, особенно Степе. Вот, колу им отнесите, пожалуйста.

– О господи, – прошептала из-за спины Лаврова его мама Валерия Сергеевна.

И он, оглянувшись, успел подхватить ее, оседавшую на пол в глубоком обмороке.

– Нет, Лилька, ты как хочешь, а кент этот подозрителен. – Капитан Леша Зубов из убойного отдела городского УВД даже голос повысил от крайней степени волнения.

Лиля поморщилась. Во-первых, она не терпела фамильярности, а во-вторых, ей всегда казались странными безапелляционные заявления о чей-то виновности, не подтвержденные фактами. Она была бы просто счастлива, если бы в составе поднятой по ее звонку бригады был Ваня Бунин или Дима Воронов. Они были вдумчивыми, серьезными полицейскими, не склонными брать на веру самое простое объяснение случившегося. Но сегодня дежурил именно Зубов.

– Нет, ты скажи, какого рожна он на этом конкурсе оказался, Лавров этот. Молчишь? А я тебе скажу. Он жену свою убил. Отомстил за то, что она его бросила. А когда понял, что под подозрением, то для отвода глаз решил все на маньяка несуществующего повесить. Он так Бунину и сказал, что в городе маньяк завелся. Иван нам рассказывал. Так что он это толстуху зарезал, цветок подложил, а сейчас смотрит, как мы будем с ног сбиваться, ища того, кого не существует. Закрыть его надо, запоет соловьем, и нам беготни меньше.

– А если это не он, Леш? – устало спросила Лиля. Она злилась из-за того, что субботний день пошел насмарку, и очень хотела есть. Детей, включая Степу, она еще до приезда опергруппы отправила к маме. Та приехала за мальчиками на такси и увезла их к себе, так что за них можно было не беспокоиться.

Приехавшая «Скорая» привела в чувство несчастную Лавру, попутно оказав помощь еще нескольким дамам с тонкой душевной организацией, которым тоже стало плохо от полученного известия. Мероприятие прервали, зрителей распустили по домам, хотя в глубине души Лиля считала, что это неправильно. Убийца вполне мог быть в зрительном зале, ненадолго выйти на служебную лестницу, чтобы совершить преступление, а потом вернуться на свое место и смешаться с толпой.

Но дежурный следователь, тот самый Егор Бакланов, который терпеть ее не мог, отрезал, что удерживать толпу в триста человек не намерен. Он был уверен, что убийца находился среди тех, кто был за сценой, и версия Леши Зубова ему нравилась. Она была удобной, как разношенные мягкие джинсы. И эти комфорт и уют не обещали Сергею Лаврову ничего хорошего.

Тот с благодарностью принял предложение Лили присмотреть за Степой и теперь давал показания Бакланову. Судя по ходящим по щекам желвакам, которые Лиле были видны издали, разговор у них был тяжелым.

– Лилька, или ты хочешь сказать, что он все время был у тебя на глазах, поэтому точно убить не мог? – тревожно вопрошал Зубов. – Ты сразу скажи, если у него алиби.

– Да не был он у меня на глазах, – с досадой ответила Лиля. – Леша, тут куча народу ходила туда-сюда. Я за детьми смотрела, потом в кафе ушла, а там, как назло, очередь. Меня минут пятнадцать не было, и в эти самые пятнадцать минут Разумовскую как раз и убили. Только это не повод обвинять человека в двух убийствах. Понимаешь, Леша?

– Так кого еще обвинять-то? – искренне удивился Зубов. – Ты сама-то посуди. Логично же все получается.

Получалось все действительно очень логично. Это Лиля понимала прекрасно. А потому, отвязавшись кое-как от Зубова, отошла в сторонку и набрала номер бывшего мужа. Сергею Лаврову срочно нужен был адвокат.

Она и сама не могла объяснить, почему ее вдруг так озаботила его судьба. До сегодняшнего дня она никогда с ним не общалась, да и сегодня они перекинулись всего лишь парой слов. Скорее всего, в основе ее внезапной готовности ему помочь лежало затравленное выражение Степиных глаз. Восьмилетнему мальчику, еще не отошедшему от шока после смерти матери, было совершенно не нужно, чтобы по подозрению в убийстве арестовали его отца.

Лиля успела понять, что Лавров долго жил порознь с сыном, и процесс притирки друг к другу был неизбежен и труден. Осложнять его еще больше было как-то не по-человечески.

Аркадий понял все быстро. Ее бывший муж вообще отличался умом и сообразительностью. Он даже не стал уточнять, почему она просит за какого-то там Сергея Лаврова, хотя, скорее всего, ему это было просто неинтересно. Даже когда они жили вместе, Ветлицкий был неревнив, а уж сейчас ему тем более не было никакого дела до Лилиных интересов, за что она была ему искренне благодарна.

Впрочем, вопрос с его гонораром требовал решения. Альтруизмом Аркадий не страдал, а потому работать бесплатно не стал бы, даже если бы Лиля его об этом попросила. Немного подумав, она подошла к Лавре:

– Валерия Сергеевна, могу я с вами поговорить?

– Можете. – Она уже оправилась от обморока, хотя выглядела бледнее обычного. – Вы ведь подруга Машеньки?

– Да, но это сейчас не важно. Я работаю в следственном комитете и понимаю, что…

– Да-да-да, вы хотите, чтобы я дала показания. Спрашивайте, я отвечу, и все мои коллеги тоже, я уверена, готовы сотрудничать со следствием.

– Нет, следствие ведет мой коллега, тот самый, что сейчас разговаривает с вашим сыном. Я здесь оказалась совершенно случайно, не по работе, меня как раз Маша пригласила. Видите ли, Валерия Сергеевна, я хочу у вас спросить, есть ли у вас возможность оплатить Сергею услуги адвоката. Дело в том, что я пригласила сюда своего мужа, то есть бывшего мужа. Он адвокат, очень хороший адвокат, поэтому недешевый, и он уже едет сюда, и…

– Простите, как вас зовут?

– Лилия.

– Лилия, то есть вы хотите сказать, что в убийстве этой девочки хотят обвинить моего Сережу? Почему?

– Валерия Сергеевна, конкурсантку убили очень схожим с убийством вашей бывшей невестки способом. То есть Веру задушили, а эту девушку зарезали, но есть обстоятельства, которые позволяют предположить, что эти смерти связаны между собой.

– Вы имеете в виду цветок на груди? – спросила проницательная Лавра, и Лиля чуть заметно вздрогнула. Она надеялась, что лилию на груди у Разумовской, заметят не все. – Я знаю про цветок лайма, который нашли на Вере. Мне Сережа рассказывал. И тут тоже цветок – тигровая лилия. Их не было в убранстве зала, потому что они дают довольно тяжелый, агрессивный аромат. Так что тот, кто задумал недоброе в отношении этой девушки, готовился заранее и принес цветок с собой. Сережу со Степой сюда привезла я и могу подписаться под тем, что никаких цветов у него при себе не было.

Это было мудрое замечание, и Лиля подумала о том, что надо бы донести мысль про привезенный заранее цветок до Бакланова, вот только станет ли он слушать? Можно, конечно, за его спиной попросить Зубова опросить продавцов близлежащих цветочных магазинов, не покупал ли этим утром у них кто-нибудь тигровую лилию. Чисто теоретически любой человек, включая Сергея Лаврова, мог незаметно выйти из здания, добежать до магазинчика и купить цветок. С другой стороны, это же глупость какая-то.

– Валерия Сергеевна, а ваш сын по ходу мероприятия никуда не отлучался?

– Я не видела, если честно, – призналась Лаврова. – Я ж тут за все отвечаю. Бегала между режиссером, световиком, звуковиком и своими сотрудниками. У одной конкурсантки истерика случилась от страха. Боялась на сцену выходить. Я ее валокордином отпаивала. Так-то сколько я на них не оглядывалась, Сережа всегда возле Степы был. Но поручиться я за это не могу, врать не буду. Поэтому за адвоката скажу тебе большое спасибо. Это ты правильно придумала. А оплатить его услуги я, конечно, оплачу. Ты не переживай, у меня доходы позволяют самого лучшего адвоката нанять.

– Вы раньше времени не переживайте, – попросила Лиля. Со слов Машки она знала, что Лавра – просто отличная бабка. Впрочем, слово «бабка» никак не подходило этой стильной, умело накрашенной и дорого одетой пожилой даме. – Так-то доказательств, что это Сергей, никаких нет. Просто его знакомство с Верой и присутствие здесь в момент второго убийства нехорошо выглядят. Но следствие разберется, и если он невиновен, то его не осудят.

На слове «если» она поймала себя за язык, но было уже поздно.

– Вы ведь тоже не уверены в его невиновности? – догадалась Лавра, снова перешедшая на «вы». – Вы и мужу своему позвонили, потому что в глубине души верите, что Сережа виновен, да?

– Я юрист, Валерия Сергеевна. Я пять лет следователем отработала, поэтому привыкла не доверять своим чувствам и ощущениям, а основываться только на фактах. Поэтому давайте вопросы моей веры оставим за скобками. Мне ваш сын кажется порядочным человеком, просто немного растерявшимся. Но это же не преступление. За это не арестовывают и не судят.

– Ты меня не поймешь, деточка. – Лавра смягчилась и снова вернулась к «ты». – Но я все-таки скажу. На самом деле очень хорошо, что так все сложилось. Эта встряска пойдет Сергею на пользу. В экстремальной ситуации включается режим выживания. И моему сыну уже очень давно пора начать вытаскивать себя за волосы из того болота, в котором он оказался. Убивать он не убивал. Мне, в отличие от тебя, это абсолютно понятно. Поэтому с помощью хорошего адвоката из тюрьмы я его вытащу. А вот из всего остального он сможет только сам.

Лиля действительно ничего не поняла, но вникать не стала. Уточнила лишь, по какому адресу вечером привезти Степу.

– Мы за городом живем. Так что, наверное, будет лучше, если я сама его заберу. Вот только не знаю, во сколько я освобожусь после всего этого кошмара. Так что, наверное, Сергей заедет, если его, конечно, не арестуют.

– Ну, до этого сегодня не дойдет, – уверила ее Лиля. – Этого Аркадий точно не допустит. А вон, кстати, и он.

Ветлицкий довольно быстро отбил злого и растерянного Лаврова у следователя Бакланова. Тот, увидев адвоката, посинел от ярости и бросил на Лилю полный ненависти взгляд. Если бы этим можно было убить, то Лиля скончалась бы на месте, столько яда в нем было. Но к чужой ненависти у нее давно уже выработался иммунитет, поэтому на Бакланова ей было плевать с высокой колокольни.

Аркадий, Сергей и Лавра отошли в сторону, чтобы утрясти финансовые вопросы, и известие о том, что Лаврова просят никуда не выезжать из города и что завтра его пригласят, чтобы вручить подписку о невыезде, следователь пролаял уже им в спину.

Опергруппа уже закончила работу, опрос тех, кто был за сценой, подходил к концу, и Лиля решила, что вполне может уехать к маме и детям. Достав из сумки блокнот, она выдрала оттуда страничку, написала мамин адрес и подошла к Лавровым.

– Вот, когда освободитесь, приезжайте за Степой, – сказала она, протягивая листок Сергею. – Я там еще свой номер телефона написала. Вы позвоните перед тем, как ехать, я обещала детям аттракционы и мороженое. Думаю, что случившееся не должно испортить им день окончательно. Так что особенно не торопитесь. А за Степой я присмотрю.

– Спасибо, – искренне сказал Лавров, а Валерия Сергеевна ласково посмотрела на Лилю, как будто погладила ее глазами.

– Уйди ты, заноза, мешаешь, – недовольно буркнул Аркадий, и Лиля невольно улыбнулась. Ее бывший муж не терпел, когда кто-то вставал между ним и деньгами.

Окинув взглядом помещение за сценой, неожиданно ставшее местом преступления, она решила, что сделала все, что могла. Материала для понедельничного пресс-релиза было более чем достаточно, и, направляясь к выходу, Лиля в уме прикидывала, о чем из случившегося лучше умолчать, а что можно кинуть журналистам как кость. По ее профессиональному разумению, молчать нужно было о подозрительном сходстве двух убийств, то есть о цветах на груди жертв и пропавших сережках. Ничто не расходилось так быстро, как слухи о возможном маньяке, а ставить на уши весь город вовсе не входило в планы старшего помощника руководителя следственного управления.

Перед уходом она коротко попросила следователя Бакланова предупредить присутствующих о необходимости держать язык за зубами, и, не надеясь ни на то, что он выполнит ее поручение, ни на то, что люди последуют сделанному им предупреждению, она вышла на улицу, вдохнула по-весеннему теплый воздух и поехала к маме и детям, которым с утра обещала приключения. Видит Бог, она имела в виду совсем не убийство.

Остаток дня, впрочем, прошел в полном соответствии с первоначальными планами. Они съездили покататься на каруселях, поели мороженого в кафе, куда за Степой заехал злой и уставший Сергей Лавров. Спрашивать у него Лиля ничего не стала, не хотела лезть в душу, просто коротко отчиталась о том, как прошла у Степы вторая половина дня, отказалась от предложенных денег за мороженое и кивком приняла благодарность за то, что заняла мальчика.

– Ну что, поехали домой? – спросил Лавров у Степы. – Бабушка часа через два приедет. Есть ты вряд ли хочешь, – он скептически осмотрел столик, заставленный вазочками из-под мороженого, – так что можем в компьютерную стрелялку вдвоем поиграть.

– А в шахматы можем? – спросил Степа, и Лиля от неожиданности чуть не свалилась под стол.

– Можем, – чуть озадаченно ответил его отец. – А ты умеешь в шахматы играть?

– Пап, ты что? – укоризненно спросил мальчик. – Я же в шахматную секцию уже три года хожу. Ты ж сам меня туда записывал, я в своей возрастной группе чемпион.

Лиля видела, как отчаянно покраснел Лавров. Видимо, от того, что он когда-то записал сына на шахматы, но благополучно забыл об этом в угаре развода. У него даже уши стали красными под лохматыми, давно не стриженными волосами.

– Ладно, чемпион, посмотрим сегодня уровень твоей игры, – пробормотал он. – Спасибо вам, Лилия, еще раз. Очень выручили. И со Степой, и с адвокатом.

– Не за что, – ответила Лиля, которой почему-то тоже стало неловко. И от искренней благодарности Лаврова, и почему-то даже просто от его присутствия. Когда отец и сын ушли, она даже вздохнула с облегчением.

– Ну что, – преувеличенно бодро сказала она Грише и Матвею, – вы все доели? Можем уходить?

– А мы куда сейчас? – ненавязчиво поинтересовался Матвей. – В интернат или еще куда?

Видно было, что в интернат ему отчаянно не хотелось. Больше всего на свете Лиля сейчас мечтала о том, чтобы оказаться дома и завалиться на диван в гостиной с какой-нибудь книжкой. Однако лицо Матвея было таким поскучневшим, что, глянув на часы, она решилась.

– Вот что, мы еще успеем с вами сходить в кино. В «Шоколаде» (так назывался самый крупный гипермаркет их города, на последнем этаже которого располагался неплохой и уютный сетевой кинотеатр) сегодня «Легенду о золотом драконе» показывают. Пойдем?

– Ух ты. – Матвей от радости даже на одной ноге запрыгал. – Здорово. Гриш, ты ж хочешь посмотреть?

Лиля знала, что ее сын, как и она, лучше бы провел остаток вечера за книжкой. Но Гришка был чувствительным и очень тактичным мальчиком. Ни за что на свете он бы не разочаровал своего нового друга.

– Конечно, хочу, – легко сказал он. – Поехали в «Шоколад», мам. Ты это здорово придумала. – Лиля с благодарностью посмотрела на сына.

Из торгового центра они вышли только в девять вечера. За время фильма дети проголодались, и она завела их в кафе, расположенное под кинотеатром. С каждой минутой, приближающей к возвращению в интернат, Матвей скучнел все больше, поэтому Лиля еще зашла в продовольственный супермаркет, чтобы собрать ему с собой пакет со сладостями, которыми можно было угостить других ребят.

– Давайте поступим так, – сказала она, когда они все-таки сели в машину. – Сейчас отвезем Гришу домой, чтобы он нас не ждал и почитал книжку, а уже потом я отвезу тебя обратно. Заодно проверю, все ли ваши воспитанники на месте. Вдруг правда, они допоздна по улицам шатаются.

– Конечно, шатаются, – с уверенностью сказал Матвей. – Старшие парни раньше полуночи не возвращаются. Тем более в субботу.

– Вот и посмотрим.

К интернату они подъехали без нескольких минут десять. Матвей отчаянно зевал на заднем сиденье, переполненный впечатлениями от сегодняшнего дня.

– Устал? – спросила его Лиля. Он тут же принял независимый вид.

– Ни капельки. – И, помолчав, спросил: – А в следующие выходные ты меня возьмешь?

– Не знаю, – честно сказала Лиля. – Если придется на работу выйти, то нет.

– А вообще когда-нибудь возьмешь?

– Обязательно. В следующий раз пойдешь к нам с ночевкой. Мы и субботу вместе проведем, и воскресенье. Вот только не знаю, через неделю это будет, или через две.

– Так это все равно, – голос мальчишки звучал глухо от переполнявшей его радости. – Я подожду. Я вообще теперь всегда буду тебя ждать. Ты только приезжай, ладно? – У Лили перехватило дыхание.

Сдав Матвея с рук на руки воспитателю, Лиля показала служебное удостоверение и заявила, что хочет убедиться, что все воспитанники на месте.

– Так они в постелях уже, – переполошилась дежурная воспитательница, – у нас же в десять отбой. Мы и свет в спальнях выключили уже.

– Ничего, я тихо, – заверила ее Лиля. – Вы же знаете, что у вас в учреждении проверка идет, так что давайте, показывайте.

В спальне, в которую проскочил Матвей, из-под одеял высунулись любопытные мордашки. Дети не спали, поэтому воспитательница включила свет, чтобы Лиля удостоверилась, что все пятнадцать мальчишек на местах. В спальне у младших девочек тоже все было в порядке. Следующей по коридору была спальня мальчиков постарше.

Отворив дверь, Лиля увидела, что за ней совершенно темно. Плотно задернутые шторы пропускали минимум света с улицы, где горел фонарь. На кроватях угадывались лишь контуры тел, накрытые одеялами. Судя по всему, все мальчики были на своих местах. Однако что-то было не так. Лиля физически ощущала какую-то неправильность происходящего. Мозг посылал сигнал, который требовалось понять.

– Пойдемте, – нервным шепотом сказала ей воспитательница, – мы их разбудим. – Ее шепот вошел в окружающую тишину, как нож в масло, и тут Лиля сообразила, что показалось ей странным. Неестественная тишина. В спальне было тихо, очень тихо. Так тихо, как должно быть в комнате, в которой мирно спят люди. Однако в десять часов вечера подростки пятнадцати лет не могли спать так крепко, чтобы не обратить внимание на открывшуюся дверь. В спальне десятилеток с подушек взметнулись все головы, а тут никто не проявил интереса. А это значит, что пока Лиля осматривала другие спальни, детей предупредили, чтобы они притворились спящими. Зачем?

Лиля решительно прошагала к выключателю на стене и щелкнула им. Неровный свет залил комнату, на кроватях началось шевеление, а воспитательница ойкнула.

– Что вы делаете? – возмущенно зашипела она. – У нас же отбой, дети спят.

– Ничего страшного, – заверила ее Лиля. – Детям легко уснуть заново. Они бессонницей не страдают.

Из десяти кроватей на нее смотрели глаза, заинтересованные, наглые, спокойные. Еще на пяти кроватях воспитанники лежали по-прежнему неподвижно, укрывшись с головой. Лиля шагнула к ближайшей такой кровати и сдернула одеяло. Под ним, как она интуитивно и предполагала, лежало три подушки. Оглянувшись на побелевшую воспитательницу, Лиля прошлась по остальным четырем кроватям. Там тоже никого не было. Пять подростков отсутствовали в интернате после отбоя.

– Прекрасно, – сказала Лиля. – В спальне у старших девочек такая же картина?

Воспитательница потупила глаза.

– Сколько детей отсутствуют в здании интерната? Ну, живо отвечайте.

– Пять мальчиков и две девочки. – Женщина в дверях спальни готова была разреветься.

– Так, давайте оставим детей в покое, пройдем в кабинет директора и вызовем, во-первых, полицию. А во-вторых, самого директора. Мне кажется, что в подобной ситуации ваша Ирина Тимофеевна должна уже быть тут и собственноручно писать заявление о том, что вверенные ей дети не вернулись домой. Или у вас такое в порядке вещей?

– Они всегда приходят. – Воспитательница семенила за ней по коридору и говорила дрожащим испуганным голосом. – Мы же не можем каждый день заявлять в полицию.

– Вы можете держать своих детей в строгости и лучше следить за ними. Вам за это зарплату платят. – В голосе Лили слышалась жесткость и металл. Ничуть ей было не жалко эту курицу, которая боялась не того, что нарушает закон, хоть человеческий, хоть божеский, а того, что потревожит свою директрису.

По переходу между зданиями они прошли из спального корпуса в административный. По дороге Лиля щелкала выключателем, зажигая свет в коридоре.

– Звоните вашей Колпиной на мобильный, – приказала она. – Сообщайте, что у вас ЧП. Пусть выезжает.

Дежурный воспитатель послушно достала из кармана вязаной черной кофты телефон и затыкала на кнопки.

– Не отвечает, – прошептала она через минуту.

– Дозванивайтесь.

Они дошли до охранника, сидевшего на входе в здание, взяли ключи от приемной, отперли дверь и вошли. Из-за закрытой двери в директорский кабинет доносилась телефонная трель.

– Ой, Ирина Тимофеевна, похоже, телефон на работе забыла. Как же я дозвонюсь? – огорченно спросила воспитательница, преданно глядя на Лилю.

– По стационарному телефону на домашний.

Лиля толкнула дверь и прошла в темный кабинет Ирины Колпиной. В неровном свете, падающем из-за незашторенного окна, было видно, что на ковре в центре комнаты что-то лежит. Лиля включила свет и попятилась. За спиной у нее переминалась с ноги на ногу воспитательница, которая, выглянув из-за Лилиного плеча, уставилась на то, что лежало на ковре.

Уже второй раз за сегодняшний день Лиля услышала тонкий, практически нечеловеческий визг, от которого у нее тут же заложило уши. Посредине кабинета в луже запекшейся крови, впитавшейся в пушистый ворс ковра, лежало тело Ирины Колпиной. На груди у нее лежал горшок с теми самыми гортензиями, которые на глазах у Лили несколько дней назад принес курьер «Мира цветов». Стараясь не натоптать, Лиля подошла чуть ближе, чтобы подтвердить свою страшную догадку. В правом ухе Колпиной блестела массивная серебряная сережка с северной чернью. В левом ухе серьги не было.