Глава одиннадцатая. Букет надежды

Матвей вылез из рейсового автобуса и деловито осмотрелся. Эх, жаль, часов нет. Хорошо бы понять, сколько времени. Из интерната он ушел сразу после завтрака, то есть примерно в полвосьмого. Уроки начинались в восемь. Математичка или русичка сразу бы увидели, что его нет, но сегодня первым уроком была физкультура, а отношения с ней у Матвея складывались «на вы». Физрук, как пить дать, решит, что он опять прогуливает, и с места в карьер сообщать никуда не станет, дождется конца уроков, чтобы наябедничать воспитательнице. Так что сорок пять минут форы у Матвея точно было.

За это время он успел добраться до вокзала, купить билет до отворотки на тридцать третьем километре московского шоссе, дождаться рейсового автобуса и с независимым видом усесться на заднем сиденье, стараясь не привлекать внимания. Впрочем, на этом автобусе частенько ездили школьники, теткин коттеджный поселок, а за ним еще один, побольше, были достаточно густонаселенными. Конечно, в основном чад предпочитали возить на машинах, но иногда дети все-таки пользовались автобусами, это Матвей помнил из прошлой жизни, когда ездил к тетке в гости вместе с мамой.

Он закрыл глаза и попытался вызвать в памяти мамин образ. Он уже стал забывать, какой она была. Нежный голос и ласковые руки помнил, а вот черты лица начинали расплываться в памяти, смазываться, таять, поверх них всплывали другие глаза, другой лоб, иные губы. И вместо мамы Матвей видел тетю Лилю, впрочем, чем-то неуловимо на маму похожую. По крайней мере, руки у нее были такие же ласковые, голос такой же нежный, а глаза такие же ясные, как у мамы.

Подошла кондукторша, проверила билет.

– Ты что, школу прогуливаешь? – строго спросила она.

– Нет, у меня вторая смена, – нашелся Матвей. – Я у бабушки в городе ночевал, сейчас домой еду в коттеджный поселок, другие учебники взять и форму спортивную. Физкультура у нас сегодня.

– До чего родители все-таки пошли безголовые, – проворчала кондукторша. – От горшка два вершка, а один раскатывает. Вот высадить надо тебя за то, что в транспорте без сопровождения взрослых едешь. Двенадцати лет ведь нету тебе?

– Нету, мне десять, – честно признался Матвей и сделал умильное лицо. – Тетенька, не высаживайте меня, я знаю, куда ехать. Меня часто одного родители отпускают, я самостоятельный.

– Ишь ты, самостоятельный, – проворчала женщина, но отстала.

До нужной ему остановки автобус доехал минут за двадцать. По всему выходило, что ненавистная физкультура уже кончилась, а значит, следующий учитель в любой момент мог спохватиться, что Матвея сегодня на уроках нет совсем. Конечно, он никому не говорил, куда собрался, а в городе его могли искать до посинения, но все-таки лучше было поторапливаться. О его побеге могла узнать тетя Лиля, а волновать ее Матвею совсем не хотелось.

Привезший его автобус, кряхтя и переваливаясь с боку на бок, как одышливая старушка, поехал дальше, фыркнув напоследок облаком сизого дыма. Матвей даже закашлялся. На остановке, кроме него, никто не сошел. Это было не очень здорово, потому что до коттеджного поселка идти нужно было километра четыре, и оставаться одному на пустынной дороге, то и дело ныряющей в лес, Матвею было страшновато.

Потоптавшись на остановке, он закинул за спину школьный рюкзачок, который прихватил с собой для конспирации, и двинулся по узкой прилегающей к федеральной трассе дороге. Дело, которое ему предстояло, было настолько важным, что бояться было некогда.

Минут через пять его обогнала машина, потом еще одна. Третья, проехав вперед, остановилась и начала сдаваться задом, приближаясь к мальчику.

– Подвезти, пацан? – из приоткрывшейся двери высунулся водитель, молодой парень в бейсболке, одетой задом наперед.

Искушение не тащиться пешком, а доехать до нужного места на машине, было велико, но Матвей ему не поддался. Он знал, что бывает с детьми, доверившимися случайным попутчикам.

– Нет, спасибо. – Он махнул рукой, стараясь не выдать своего разочарования. – Мне недалеко. Я дойду.

– Смотри, как знаешь. – Водитель спрятался обратно, как черепаха в панцирь. Хлопнула дверь, и Матвей снова остался один на дороге. Почесав нос, он опять вздохнул и пошел дальше.

Позади осталось не больше километра (чтобы хоть немного развлечься, он считал шаги и переводил их в метры, как когда-то учила мама), когда сзади снова зашуршали шины останавливающейся машины, Матвей опасливо обернулся, просиял от радости, а потом похолодел от испуга. Это была красная «Шкода» тети Лили, из которой уже выскочила и она сама.

– Матюш, господи, ты что меня так пугаешь? – воскликнула она, и подбежала к нему, и обняла, и серьезно, хотя и ласково посмотрела ему в лицо. – Матвей, ты же уже не маленький. Разве так можно поступать?

– Тетя Лиля, – он очень старался не заплакать, хотя получалось плохо, – мне было очень нужно повидаться с теткой. Если она меня вам не отдаст, я с крыши прыгну. Я ей так и хотел сказать, что пусть забирает мою квартиру, не нужна она мне, только чтобы я с вами был. Я из интерната сбежал, чтобы с ней поговорить. А то потом поздно будет, вам откажут, и все. И на этом все кончится. – Тут он все-таки не выдержал и расплакался.

– Глупенький. – Лиля обняла его, и даже побаюкала немного, как маленького. – Матвей, посмотри на меня. – Он послушно поднял на нее свое зареванное лицо. – Я умею разговаривать с людьми, Матвей. Я точно знаю, что твоя тетка подпишет все необходимые разрешения только от того, что я с ней поговорю. Я, конечно, виновата, что до сих пор этого не сделала, просто у меня на работе такое сумасшествие сейчас, что времени ни на что не хватает. Но я уже собрала все необходимые документы. Почти все, – поправилась она и покраснела. Свидетельства о браке у нее не было, а новая директриса интерната прямо сказала, что без мужа ей лучше не надеяться на усыновление.

– Вот что, – Лиля решительно выпрямилась и подтолкнула Матвея к машине, чтобы не думать про свое семейное положение и связанные с ним робкие надежды (перед глазами всплыл Лавров, и Лиля покраснела пуще прежнего), – уж коли ты все равно прогуливаешь уроки, а я все равно сбежала с работы, чтобы тебя найти, поехали сейчас вместе переговорим с твоей теткой. И дело будет сделано, и ты перестанешь психовать. Я так понимаю, тут недалеко. Покажешь дорогу?

– Конечно, покажу. – Матвей, от которого не укрылось ее внезапное смущение, радостно засмеялся. – Тут еще километра два с половиной, три. На машине-то мы быстро доедем. А как ты вообще узнала, что я тут?

– У вас физрук заболел, урок отменили, пришла учительница географии, обнаружила, что тебя нет. Мальчики не знали, где ты, и только один твой одноклассник видел, как ты перелезал через забор. Так как в интернате все знают, что я хочу тебя забрать, то воспитательница и новая директриса решили, что ты ко мне пошел. Позвонили мне. Я сначала испугалась, а потом поняла, что, кроме тетки, тебе некуда было деваться. Я сразу догадалась, что ты намылился именно к ней, серьезные вопросы решать. Отпросилась у начальника, прыгнула в машину и вот, как видишь, не ошиблась. Матвей, ты так больше никогда не делай. – Голос ее стал серьезным. – Маленький мальчик один на пустынной дороге. Да с тобой все, что угодно, могло случиться. И как бы мы с Гришкой жили после этого? Ты же уже наш. Совсем наш. Понимаешь?

– Понимаю, – кивнул Матвей, у которого от ее слов комок встал в горле, не давая говорить.

Какое-то время они ехали молча. Машина то ныряла в лес, сквозь который проходила дорога, то вновь выбегала к полям, на которых уже начала зеленеть трава. Впереди был виден небольшой подъем в горку. Как знала Лиля, изучившая карту, практически сразу за ним по левой стороне дороги должен был открыться вид на коттеджный поселок, в котором жила двоюродная тетка Матвея. Неожиданно машина чихнула раз, второй, третий, затем зашлась в припадочном кашле и остановилась.

– Этого еще не хватало. – Лиля заглушила мотор, вылезла из машины и открыла капот. Матвей деловито встал рядом с ней.

– Что-то сломалось?

– Понятия не имею, – честно призналась Лиля. – Я в машине могу только воду залить и колесо попинать. В остальном ничего не понимаю. А ты?

– И я, – уныло сказал Матвей. – Обидно, тут ехать-то осталось всего ничего.

– Вот что, – приняла решение Лиля. – Давай аккуратно скатим машину на обочину, запрем ее и пойдем в поселок пешком. Я Сергею Лаврову позвоню (она постаралась выговорить это имя как можно беззаботнее), пока мы с твоей тетушкой разговариваем, он приедет и посмотрит, что с машиной. Он тут недалеко живет, в следующем поселке, это еще километра два, наверное.

– Давай, – согласился Матвей. Вдвоем они аккуратно откатили легкую «Шкоду» в сторону, чтобы она никому не мешала, Лиля вытащила с заднего сиденья свою сумку, Матвей снова нацепил на спину рюкзак, пискнула кнопочка сигнализации, машина послушно моргнула и погрузилась в сон.

– Ну что, путешественник, пошли, – скомандовала Лиля, протягивая мальчику руку.

Они прошли совсем немного, но, поднимаясь в горушку, немного запыхались. Лиля остановилась перевести дух, достала из сумки бутылку с водой, дала попить Матвею, затем сделала пару глотков сама. На пригорок рядом с ними взлетел, рыча и отплевываясь, большой черный автомобиль. Серьезный, как все мужские автомобили. Взлетел и остановился. Лиля на всякий случай снова взяла Матвея за руку.

– Здравствуйте, Лилия Юрьевна. – Из машины вылез крупный мужчина средних лет. Матвей мог голову дать на отсечение, что где-то видел его раньше, но никак не мог вспомнить, где именно.

– Илья? – В голосе Лили звучало неприкрытое изумление. – Вот уж не ожидала. А ты что тут делаешь?

– Так домой еду. – Мужчина улыбнулся, блеснув белыми крепкими зубами. – У меня тут дом неподалеку.

– В поселке? – Лиля кивнула в сторону аккуратных коттеджей, которые уже были видны впереди по левой стороне.

– Нет, напротив. – Парень показал направо. Там, довольно далеко от дороги, на небольшом возвышении стоял большой дом за высоким забором. Рядом виднелись покосившиеся, полуразвалившиеся деревянные домишки. Деревня, в которой располагался дом, была явно нежилой.

– Ты тут живешь? – Теперь было видно, что Лиля удивилась. – Странный у тебя выбор.

– Да ничего странного, это деревня, в которой бабушка моя жила. – Мужчина снова улыбнулся. – Я всегда хотел за городом жить, а цена на землю, сами знаете, кусается. Тут в поселке, – теперь он кивнул в сторону домов, которые были целью путешествия Лили и Матвея, – до пятисот тысяч за сотку доходит. А у меня там в деревне все свое. Электричество подведено, скважина выкопана. Я старый дом снес, а новый построил.

– Сам?

– Да. Я руками все умею делать. Сам сруб ставил, сам под крышу заводил. И внутреннюю отделку, и наружную обшивку, и монтаж всего оборудования. Я, Лилия Юрьевна, вообще рукастый. – Он засмеялся. – А вы думали, я только с камерой бегать могу?

– Не хотела тебя обидеть, Илюша, – теперь уже Лиля тоже засмеялась. – Матвей, давай я тебя познакомлю. Это оператор с канала «Город», его зовут Илья Широков, и он – единственный, у кого я в кадре получаюсь красавицей, а не квазимодой.

– Ты вообще красавица, – сообщил Матвей, а Широков согласно закивал, полностью поддерживая точку зрения мальчишки.

Вот теперь Матвей его узнал. Этот оператор крутился на конкурсе красоты для толстушек, куда Матвея назавтра после знакомства затащила тетя Лиля. Да и в интернате он тоже этого мужика видел. Директриса, бывшая директриса, которую убили, любила, когда к ним приезжало телевидение, и этот оператор приезжал отчего-то чаще других.

– Илья, а раз у тебя руки к месту, может, ты мою машину посмотришь? Она там недалеко, под горкой.

– Красная такая? Так это ваша. Я думал, кто машину в чистом поле оставил. Конечно, посмотрю. Если что-то несерьезное, так сразу и наладим, а нет, так я вас отвезу, куда вам надо. А с машиной попозже разберусь. Садитесь, сейчас развернемся.

– Спасибо, Илья, – искренне поблагодарила Лиля и полезла на высокую подножку. Матвей, волоча за собой рюкзак, нырнул вслед за ней в теплое чужое нутро большой машины. Он не мог объяснить почему, но происходящее ему не нравилось.

В Лилиной машине «полетел» ремень генератора. Именно такой диагноз поставил Илья, покопавшись под капотом ровно одну минуту.

– И что же делать? – растерянно спросила Лиля.

Со всеми житейскими трудностями она легко справлялась сама, могла без мужской помощи организовать ремонт, переезд, отпуск и ликвидацию стихийного бедствия, вот только, когда ломалась машина, почему-то сразу становилась беспомощной, как младенец. В такие минуты Лиля сама себе напоминала блондинку, живущую по формуле: «я девочка, я не хочу ничего решать, я хочу новое платье».

Платье в данный момент она не хотела, зато мечтала о том, что неведомый ей ремень генератора материализуется откуда-то из воздуха, машина сама собой починится, и можно будет ехать дальше.

– Вот что. – Широков захлопнул капот и отряхнул руки. – Лилия Юрьевна, я предлагаю доехать до моего дома. У меня есть старый ремень, который я поставлю на ваш автомобиль, и вы вполне сможете без приключений добраться до города, а там до станции техобслуживания.

– Нет, Илья, это, наверное, неудобно. И потом, этот ремень, он же денег стоит.

– Да бросьте вы, Лилия Юрьевна. Живу я один, так что ваш визит никого не отвлечет и не расстроит. Ремень я вам просто одолжу, а потом вы мне его вернете. Мы со Сколкиным к вам в управление, как на работу ходим. Вот и отдадите при случае.

– Что ж вы один живете, Илья? Неужели не нашлось женщины, которая оценила бы вас по достоинству? – Настроение у Лили было хорошее, поэтому и разговаривала она игривым тоном, который обычно не позволяла себе с малознакомыми людьми.

– В разводе, – коротко ответил он. – Дом, конечно, не мой. Мы его вдвоем с сестрой строили. То есть строил, конечно, я, а деньги давала она, она более моего зарабатывает. Но сестра тут только наездами бывает, а я постоянно живу. Не могу я в каменных джунглях. Да и квартиру пришлось жене оставить. Так что все к лучшему сложилось.

За разговорами они почти доехали до нужного места. С асфальтовой дороги свернули на примыкающую узкую гравийную отворотку, чуть ли не тропинку, которая чуть поднималась в горку, где стоял массивный деревянный дом, выкрашенный морилкой в темный цвет. Под красной черепичной крышей он производил мрачное впечатление – здоровенный, закрывающий солнце, из широких круглых бревен. Вокруг тропы, по которой они ехали, лежали огромные каменные валуны, от чего пейзаж вокруг становился фантастическим и немного пугающим.

– Ледник шел, – коротко пояснил Широков, перехватив Лилин заинтересованный взгляд.

Мертвая часть деревни, с развалившимися и сгоревшими остовами домов, осталась справа. Дом Широкова стоял на самом краю поселка, на отшибе, как говорили раньше. Гравийная дорожка привела их к высокому темно-красному забору с массивными металлическими воротами. По верху забора шли острые пики, грозяще потерей штанов любому желающему через него перелезть.

– Когда в такой глуши живешь, остерегаться чужаков надо, – бросил Илья, снова перехватив взгляд Лили, брошенный на пики. – Вы посидите в машине, пожалуйста. Я собак в клеть загоню.

– Собак?

– У меня два ротвейлера. Настоящих, тренированных. Я когда уезжаю, отпускаю их по двору бегать. Лучшая защита от непрошеных гостей. Сейчас, подождите минуточку.

У Лили по спине побежали мурашки, и она взяла Матвея за руку. Собак она не боялась и всегда находила с ними общий язык, но тренированные ротвейлеры действительно представляли из себя реальную угрозу.

Широков исчез внутри двора, что-то прокричал, лязгнуло железо, и, широко открыв ворота, он вскочил обратно в машину и лихо зарулил во двор.

– Можно выходить, – сообщил он и скрылся из виду, чтобы закрыть ворота.

Лиля опасливо спустилась с подножки во двор. Он был большим и очень чистым. Вдалеке виднелся сарай, такой же основательный, как и дом. Справа от входа изрядную часть двора съедал сетчатый вольер, в котором, злобно рыча, бродили два огромный пса, косясь на хозяина и его гостей. Засов на вольере был плотно заперт, так что Лиля разрешила Матвею тоже выйти из машины.

Посредине двора чьи-то знающие руки разбили чудесную клумбу – большую, многоярусную, уже покрытую какими-то синенькими цветочками, напоминающими то ли ирисы, то ли подснежники. Чуть дальше виднелась большая теплица, в которой тоже росли цветы.

– Сестра увлекается. – Широков продолжал читать Лилины мысли и отвечать на вопросы, которые она даже не задавала вслух. – Я-то к этому равнодушен, а она на цветах помешана просто. Я не возражаю, хоть и гламур это. Дом же не только мой, но и ее тоже.

За домом забор из металлопрофиля переходил в каменный, увитый плетями дикого винограда, на которых уже проклевывались первые листочки. У дальнего края стояла баня, такая же основательная, как и другие постройки. За баней в стене виднелась небольшая калитка, что-то вроде черного хода, закрытая на засов.

– Спуск к речке, – прокричал Широков. И Лиля даже засмеялась тому, как ловко у него получается вести с ней разговор, в котором одна сторона задавала вопросы, не открывая рта. – Проходите в дом. Сейчас я чайник поставлю и, пока он кипит, найду все, что нам нужно, чтобы починить вашу машину.

– Может, не надо чаю? – засомневалась Лиля.

Отвечать на этот ее вопрос Широкову не пришлось. За него это сделала природа. Внезапно задул сильный ветер, тучи на небе плотно закрыли солнце, на землю упали первые крупные капли весеннего дождя.

– Да сейчас дождь будет, – кивнул на небо Широков. – Проходите в дом, Лилия Юрьевна, и ты, мальчик, тоже. Чайку попьем, дождь переждем и поедем.

Признавая его правоту, Лиля зашла внутрь дома и сняла ботинки. Матвей последовал ее примеру. Он был молчалив и тих. И Лиля даже удивилась мимоходом, что это с ним, но тут же решила, что он переживает перед предстоящей встречей с теткой.

– Долго машину чинить? – спросила она. – Может, вы, Илья, нас отвезете в коттеджный поселок, который напротив, у нас там дело. А к машине мы потом пешком придем.

– Да разберемся по ходу, не берите в голову. – Широков махнул рукой и скрылся в недрах большой просторной кухни. – Проходите сюда, Лилия Юрьевна, а сын ваш пока может в гостиной телевизор посмотреть. Ты не стесняйся, мальчик. Проходи, делай, что хочешь. Тут все можно.

Лиля не стала его поправлять, что Матвей ей вовсе не сын, и он обрадовался так сильно, что даже задохнулся от своей нечаянной радости. Пристроив свой рюкзак на вешалку в прихожей, мальчик прошел в комнату. Он слышал, как смеялась на кухне Лиля, как деловито и обстоятельно звучал голос оператора Ильи, как уютно шумел чайник. Радость схлынула, зато неведомое ему раньше чувство острой опасности поселилось где-то в глубине живота, вызывая тошноту. Матвей даже подышал широко открытым ртом, надеясь, что тошнота уйдет. Но она становилась все сильнее.

Из этого дома нужно было уходить. А главное – уводить Лилю. Это Матвей понимал совершенно четко. Черт, если бы у него был мобильный телефон, то он позвонил бы… Кому бы он позвонил? Наверное, папе Степки, дяде Сереже Лаврову. Хотя Матвей все равно не знал его номера. Как было бы здорово, если бы дядя Сережа сейчас был здесь. Он же живет недалеко, тетя Лиля сказала.

Чувство тревоги не отпускало. Матвей и сам не знал, чего он так боится. Встретившийся им на дороге дядька был не страшным. Тревога была вызвана не встречей с ним. Ее источник крылся здесь, в доме.

Включив телевизор, который заглушил звуки из кухни, мальчик стал обходить комнату, пытаясь понять, что в ней не так. Белые тюлевые шторы на окнах. Деревянная мебель, как нельзя более подходящая к самому дому – сосновый буфет с массивными чашками, дубовый стол, резные спинки стульев.

На стенах висели фотографии, и Матвей подошел поближе, чтобы их разглядеть. Когда-то у него тоже были семейные фотографии, на которых был изображен он сам и мама. Альбомы остались в той квартире, которую сдавала тетка, и Матвей переживал, что чужие люди выбросят их за ненужностью.

На одной из фотографий Илья Широков стоял за треногой телекамеры и снимал ледоход на реке. На другой он широко улыбался, обнимая за плечи маленького мальчика, видимо, сына, оставшегося после развода жить с матерью. На третьей ел шашлыки в компании каких-то незнакомых людей. На четвертой обнимал за плечи пожилых мужчину и женщину, видимо, родителей. Фотографий было много. Илья Широков на них ел, пил, улыбался, спорил, снимал, разговаривал с разными людьми, лица которых Матвей сейчас рассматривал с каким-то болезненным любопытством.

У одной из фотографий он остановился как вкопанный. Изображенного на ней человека Матвей знал, точнее, один раз видел, но сейчас узнал. И от этого человека, несомненно, и исходила угроза, будто разлитая внутри этого дома. Нужно было срочно предупредить Лилю. Матвей был умным мальчиком, жизнь заставила его рано повзрослеть и все время быть начеку. Находясь рядом с Лилей, он слушал ее разговоры. Он знал, что вместе с Лавровым она ищет убийцу, забравшего жизнь у Степиной матери, Колпиной и еще нескольких человек. Каким-то шестым чувством, доселе неизведанным, но острым, Матвей понимал, что на фотографии именно убийца, и Лиле следовало про это знать.

На цыпочках он вышел в прихожую, быстро натянул потертые кроссовки, накинул на плечи рюкзачок, сделал шаг в сторону кухни и понял, что опоздал. Из-за звука громко работающего телевизора он не слышал ни шума подъезжающей машины, ни звука открывающейся двери. Человек с фотографии был уже в доме.

Стараясь действовать беззвучно, Матвей приоткрыл входную дверь и выглянул во двор. Собаки по-прежнему сидели в вольере, так что путь к воротам был открыт. Матвей заколебался. Он не мог бросить Лилю в беде, а в том, что ей угрожает опасность, он не сомневался. Но и помочь он ей тоже не мог, худенький десятилетний мальчишка. Выход был только один – найти и привести сюда Лаврова. Вот только для этого нужно было выбраться из этого дома, не привлекая внимания. А для этого нужно было хорошенько подумать, чтобы не наделать глупостей.

Он прикинул расстояние от крыльца до ворот. Залают собаки, если он бросится отпирать засов? Несомненно. Вниз к дороге ведет только та узкая тропинка, по которой они приехали. Если его хватятся, то бросятся в погоню и обязательно поймают до того, как он успеет добраться до Лаврова. Тогда надо действовать иначе. Мальчик тихонько вздохнул и стремглав ринулся к воротам. В голове у него возник четкий план.

Отодвинув щеколду и толкнув калитку, чтобы она открылась настежь, он вовсе не стал выскакивать на улицу и бежать со всех ног. Не обращая внимания на истошно залаявших собак, он, наоборот, метнулся обратно ко входу в дом, заскочил в первую попавшуюся комнату и спрятался на подоконнике за шторой.

– Кто там у тебя? – услышал он резкий, отрывистый голос убийцы.

– Мальчишка, она с мальчишкой приехала.

– Идиот, что же ты сразу не сказал. Его надо догнать. А ты, тварь прокурорская, давай, двигай к выходу, и без фортелей, а то пристрелю. Сама понимаешь, мне терять нечего.

– Оставь в покое ребенка, – это сказала Лиля, и Матвей чуть не заплакал, что она в такую минуту думает о нем.

– Извини, подруга, не могу. Он слишком много знает. Но ты не переживай, больно вам не будет, ни тебе, ни ему. Сейчас я вас свяжу и оставлю тут до вечера. Так что до темноты поживете еще.

– Зачем? – Голос Лили был неестественно спокоен.

– Так мизансцену надо выстроить. – Убийца коротко хохотнул. – Алиби себе обеспечить. Придумать, как и где вас убрать, чтобы на меня никто не подумал.

– Конечно, тебе хотелось, чтобы подумали на Ковалева. Да?

– Если он сдохнет в своей реанимации, то так и будет. – В голосе полыхнула ненависть и тут же угасла. – Вы с мальчонкой никакого отношения к ковалевским преступлениям не имеете. С вами произойдет несчастный случай. Так бывает. Ну что, поймал? – Последнее уже относилось к вернувшемуся Широкову.

– Его нигде нет.

– Что за ерунда, он не мог далеко убежать. Собаки подняли шум сразу, и дорожка тут только одна. Он даже до трассы вряд ли успел бы добраться.

– А я говорю, что его нигде нет. – В голосе оператора слышалась близкая истерика. – Ты вообще что творишь? Ты во что меня втягиваешь, падла?

– Молчи, урод. – Убийца перешел на визг, и Матвей на время даже перестал разбирать слова. – Вот что, я знаю, что я с вами сделаю. С вами со всеми.

Раздался глухой удар, стон, кажется Лилин, звук падения тела, грохот перевернувшейся табуретки и новый вскрик Широкова:

– Не надо. Прекрати! Прекрати, я сказал!

Еще один удар, снова стон, теперь мужской. Снова падение, сопение, затем выдвинули ящик стола, скрипнула буфетная дверца. Матвей, весь превратившийся в слух, пытался представить, что сейчас происходит на кухне. Больше всего на свете он мечтал оказаться как можно дальше от этого места, но он все рассчитал правильно, пока убийца здесь, бежать нельзя. Его сразу же поймают, и тогда ни у него, ни у Лили не останется ни малейшей надежды на спасение. Нужно ждать, пока убийца уедет отсюда, чтобы хорошенько приготовиться. И уже тогда выбраться из дома и броситься на поиски Лаврова. До вечера есть время. До вечера их убивать не будут.

Мальчику требовалась вся его выдержка, чтобы сидеть неподвижно. Он слышал, как убийца ходит взад-вперед, под тяжелыми шагами скрипели деревянные половицы. Что-то зашуршало, затем тяжелое проволокли ко входу. Бум-бум-бум, отозвались ступеньки крыльца. Через открытую форточку было слышно, как лязгнула щеколда, то ли на сарае, то ли на бане. Нет, на бане не было замка, вспомнил Матвей. Значит, все-таки сарай. Снова шаги, снова шуршание чего-то, волочимого по полу. Бум-бум-бум, бряк, звяк. Каким-то открывшимся седьмым чувством Матвей понял, что Лилю и Илью связали и перетащили в сарай до вечера.

Лязг щеколды, закрывающей собачий вольер. Открывающиеся ворота, шум заведенного двигателя. Кажется, уезжает. На всякий случай он выждал еще немного и выбрался из своего укрытия. Входная дверь была заперта, дом пустынен. Часы над столом в кухне показывали начало двенадцатого. Ну надо же, времени прошло всего ничего, а кажется, что он провел в этом проклятом доме полжизни.

Матвей выглянул в окно кухни. По двору бродили выпущенные на свободу ротвейлеры. Так, этим путем бежать точно не получится. Мальчик вернулся в комнату, в которой прятался, влез на подоконник и осмотрел открытую форточку. Через нее у него был шанс выбраться на задний двор и успеть добежать до запасной калитки в стене до того, как собаки его учуют. Глубоко вздохнув от того, что он зря не любит физкультуру, Матвей снял свой рюкзачок, отбросил его в угол, чтобы не мешал, и сосредоточенно полез через форточку наружу.

Выбраться тихо у него не получилось, потому что в последний момент он не удержался руками за наружный подоконник и упал на мягкую, влажную после недавнего дождя землю. Прислушиваться к себе было некогда, произведенный им шум наверняка услышали ротвейлеры. Мальчик быстро вскочил и бросился к спасительной калитке, щеколда на которой, к счастью, легко поддалась под его трясущимися пальцами. Он уже слышал жаркое дыхание и громкий рык за своей спиной, но все-таки успел выскочить наружу и захлопнуть калитку. Истошно лаяли собаки за забором, и Матвей лишь надеялся, что убийца уехал уже достаточно далеко, чтобы услышать их призыв. Терять время было нельзя и, не отряхиваясь, мальчик побежал по тропинке вниз, к реке, надеясь, что рано или поздно все-таки выберется на дорогу.

До теткиного поселка было недалеко. Минут десять, не больше. Но, немного подумав, Матвей принял решение туда не идти. Тетка вряд ли стала бы ему помогать. Не такой она человек. Ему нужен был Лавров, никто, кроме Лаврова, поэтому Матвей припустил к тому поселку, в котором жил он, хоть это и было гораздо дальше.

Он не мог объяснить, почему, но он предчувствовал дальнейшие поступки убийцы. Откуда-то мальчик знал, что тот как раз поехал к ближайшему населенному пункту, полагая, что мальчик будет искать помощи там, куда лежал их с Лилей путь. Матвей был для убийцы ненужным свидетелем. И это означало только одно – мальчика будут искать, чтобы отправить в сарай к Лиле и Широкову.

Лиля пришла в себя и не сразу поняла, где находится. Темнота вокруг рассеивалась тонкими лучиками солнечного света, проникающего через щели в досках. В лучиках плясали пылинки, точно так же, как это бывало в Лилином детстве, когда она, лежа на сеновале, лениво рассматривала их неспешный танец. Это было счастливое воспоминание – бабушкин сеновал, колкие высохшие травинки, пахнущие солнцем и немного выгоревшей, но не до конца утраченной свежестью.

В нынешнем ее положении счастьем не пахло ни капельки. Помотав головой, чтобы скинуть сонную одурь, Лиля попыталась выстроить цепочку событий, приведшую ее туда, где она сейчас находилась. Кстати, а где она? Она оглядела помещение вокруг. Лопаты, что-то похожее на верстак с инструментами, какие-то ведра. Скорее всего, она в сарае. Том самом сарае, который она заметила на участке Ильи Широкова, когда только выпрыгнула из машины. Вряд ли ее успели куда-то увезти.

Лиля попыталась посмотреть на часы, чтобы понять, сколько времени провела без сознания, но не смогла. Руки ее были крепко связаны за спиной. Ноги (она попыталась подтянуть их к подбородку) тоже. Она лежала на грязном полу, связанная и с заклеенным скотчем ртом. Убивать ее здесь не стали, слишком опасно. Значит, убийца вырубил ее, ударив пистолетом по голове, связал и закрыл в сарае, чтобы успеть подготовить мизансцену для ее последующего убийства. Лиля не тешила себя надеждой, что ее собираются оставить в живых.

Она никак не ожидала узнать, кто убийца, на веселенькой залитой светом кухне широковского дома. Впрочем, встретить ее здесь в планы убийцы тоже точно не входило. Как там говорят, хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах? Неизвестно, как богу, но Лиле было совсем не смешно.

Больше всего она волновалась за Матвея. Зная высокохудожественную натуру убийцы, можно было предположить, что в очередной гениальной инсценировке будет уготована роль им обоим – и Лиле, и мальчику. Он – свидетель, его тоже необходимо устранить. Когда? Где? На этот вопрос у Лили не было ответа.

Она снова оглядела сарай вокруг в поисках Матвея. У противоположной стены сарая, там, куда сквозь щели не проникал хилый свет, лежал какой-то неподвижный куль, правда, слишком большой, чтобы оказаться ребенком. Да это же Широков.

Мысль, что Илья не стал помогать убийце и из соучастника превратился в жертву, почему-то Лилю обрадовала. У убийцы не было помощника. Ликвидировать их в одиночку было гораздо сложнее. Выбрать безлюдное место и надежный способ убийства, подготовить реквизит, обеспечить свое алиби, доставить жертв на будущее место преступления… Все это требовало времени, которое в данный момент работало на Лилю. Черт, понять бы еще, что с Матвеем. Она застонала, чтобы привлечь внимание Ильи, но тот не шевелился. Интересно, живой или нет?

Голова, на которую обрушилась рукоять пистолета, болела. К горлу подкатывала тошнота, связанные руки начали неметь. Пошевелив пальцами, чтобы хоть как-то разогнать кровь, Лиля судорожно придумывала выход. На работе ее не хватятся достаточно долго. Она отпросилась по личным делам, поэтому бить тревогу коллеги вряд ли начнут. Маму и Гришку она давно приучила не дергать ее по пустякам, поэтому те заволнуются лишь к вечеру, когда она не придет домой. Оставалась надежда только на Лаврова, который захочет услышать ее голос, не дозвонится и поймет, что случилось несчастье. Логическая конструкция выглядела достаточно шатко, но другой надежды у Лили не было.

Что она будет делать, если Лавров ее не хватится? Что она будет делать, если он не догадается, где она? А он не догадается, потому что это невозможно. В этот дом они с Матвеем попали совершенно случайно. Значит, вечером вернется убийца, чтобы свершить задуманную им казнь? Какую? Лиля задумчиво перебирала возможные варианты. Добровольно они с Широковым в машину не сядут. Это точно. Затащить в машину два тяжелых бесчувственных тела в одиночку затруднительно, их и до сарая-то дотащили с большим трудом. Значит, скорее всего, убивать их будут именно здесь, в доме.

Застрелят? Вряд ли. Раз не убили сразу, значит, стрелять не будут. Скорее всего, их смерть будет инсценирована как несчастный случай? Автокатастрофа? Сложно. Бытовая ссора? Никто не поверит. Пожар? А вот это вполне может быть.

Лиля даже представила себе, как все будет выглядеть со стороны. Одинокая женщина приезжает вместе с ребенком в дом к разведенному мужчине, которого давно знает. Конечно, никто и никогда не слышал, что между ними что-то есть, но оно и понятно. При Лилиной должности держать язык за зубами и не распространяться о своей личной жизни – явление вполне нормальное. В детдоме знают, что она решила усыновить Матвея. Ей сказали, что для этого нужен статус замужней женщины, а это значит, что она могла приехать к своему любовнику Широкову, чтобы познакомить его с мальчиком и договориться о будущей свадьбе. Логично?

Вполне.

Дальше они ужинают, может быть, выпивают и ложатся спать, а на газовом котле, стоящем в кухне, соскакивает шланг. Мальчик встает ночью в туалет, щелкает выключателем, случайная искра, и дом взлетает на воздух. То, что перед сном их накачали снотворным или ударили по голове, не докажет ни одна экспертиза. Соседей нет, пожар, да еще ночью, заметят не скоро, так что к тому моменту, как сюда приедут пожарные, от них не останется ничего, кроме обугленных костей. Уж об этом-то убийца позаботится.

У Лили невольно потекли слезы. Она старалась, но не видела пути для спасения. Господи, где Матвей? Почему его не принесли в сарай? Может быть, мальчик уже мертв? Или ему удалось сбежать, и он сможет привести помощь?

От слез моментально заложило нос и стало трудно дышать. Рук Лиля совсем уже не чувствовала и вдруг испугалась, что они отсохнут и их придется ампутировать.

– Дура, – поругала она саму себя. – Тебя, скорее всего, убьют этой ночью, а ты боишься без рук остаться.

В своем углу заворочался, глухо застонал Илья. Лиля помычала, привлекая его внимание, но он снова затих. Она попыталась встать на коленки и подползти к нему, но упала и больно ударилась лбом о стоящие рядом острые грабли. Лиля почувствовала, как рассекается кожа на лбу, теплая струйка потекла, заливая глаза и отекший от слез нос, в который ударил запах крови. Ее крови. Внезапно ей стало страшно. Паника на мгновение накрыла ее с головой, выталкивая воздух из сжавшихся легких. Лиле показалось, что она сейчас задохнется. Она надула щеки, чтобы попытаться сдуть клейкую полоску, стянувшую ей рот, но, естественно, ничего не получилось.

«Я не должна паниковать, – подумала она. – Я взрослая женщина. Я следователь. Я ничего не боюсь. Меня обязательно спасут. Меня будет искать Сережа, и он меня найдет. Я знаю».

Чтобы отвлечься от накрывшего ее ужаса, она начала вспоминать букет, недавно подаренный Лавровым. Его собрала талантливая маленькая женщина Александра Ковалева, которая так боялась жизни, что предпочла с ней расстаться. В отличие от нее Лиля собиралась цепляться за жизнь до последнего.

Что было в том букете? Ландыш, лотос, чайная роза. То есть надежность, чистота и удивительная красота, вот что видел в Лиле Лавров. Вот что он попросил отразить в своем цветочном послании. Лиля невольно улыбнулась склеенными губами и чуть поморщилась от боли. Птицемлечник арабский и чертополох. То есть надежда на будущее и благородство черт и внутреннего мира. Вот сейчас она не отказалась бы от целой охапки этого самого птицемлечника. Что ей особенно необходимо, так это надежда на будущее. Акация как символ тайной любви. Лиля улыбнулась, любовь Лаврова к ней больше не была для нее тайной. Василек как знак того, что Лиля изящно сложена. Колокольчик как напоминание, что Сергей думает о ней. Много бы она дала, чтобы в эту минуту так оно и было.

От приятных мыслей ее отвлек какой-то посторонний звук. Сначала Лиле показалось, что это снова выпал из своего забытья Широков. Она опять замычала в надежде, что он ее заметит, однако в тот же момент с ужасом поняла, что посторонние звуки доносятся из-за запертой двери сарая. Там во дворе кто-то был.

Раздался хриплый лай, рычание, нечеловеческий крик, переходящий в вой. Выстрел, за ним второй. Заскулили собаки, и стало тихо. Лиля почувствовала, что у нее на голове волосы от ужаса становятся дыбом. По двору кто-то бежал, причем шаги явно приближались к сараю. Она вжалась в пол, стараясь стать как можно менее заметной. Заскрежетал замок, дверь распахнулась, внутрь хлынул яркий поток дневного света. И в этом заливающем глаза свете Лиля вдруг увидела Лаврова. Он был похож на Бога, спешащего к ней из яркого облака в конце тоннеля. Лиля зажмурилась от внезапно хлынувших из глаз слез и просто физически почувствовала, как напряжение последних часов отпускает ее. Мужчина, которого она любила, нашел ее и пришел за ней. Она была спасена.