Глава десятая. Вдовий цветок

Желтые гвоздики, водруженные на сейф, ставший законным местом, царапали глаз, и не было ничего красноречивее их немого укора. Занимаясь делами, которых накопилось так много, что, казалось, что их не переделать никогда, Лиля то и дело косилась на букет, свидетельствующий о ее непрофессионализме.

Да-а-а… Докатилась ты, подполковник Ветлицкая. Даже преступники в тебе разочаровываются, что уж о добропорядочных гражданах говорить. Впрочем, за нераскрытые убийства начальство на ежеутренних планерках снимало стружку не с нее, а с Бакланова, и Лиля, при всей своей нелюбви к нему, уже начинала жалеть незадачливого следователя.

Ребята из оперативной группы тоже не выглядели разочарованными. На короткие летучки они собирались почти каждый день, и ее, Лилины, предложения и мысли вовсе не были лишними, не выбивались из общего хора. Она была здесь среди своих, полноценным членом отличной команды, и эта команда тяжело, медленно, блуждая в полном тумане, но все-таки продвигалась вперед в своем непростом расследовании.

Туман рассеивался. Это Лиля даже не видела, а скорее ощущала. Все ее органы чувств были обострены сейчас до предела, улавливая малейшие изменения окружающего пространства. То ли интересное уголовное дело было тому виной, то ли весна, то ли любовь. Она была влюблена и немного пугалась этого прекрасного, но давно забытого чувства. Работать вместе с Сергеем было здорово. Он действительно был первоклассным опером, запоминающим детали, ловко выстраивающим причинно-следственные связи, не упускающим из виду ни одной мелочи. Его умению систематизировать информацию Лиля даже завидовала.

– Ну, Серега, у тебя в голове уникальная система хранения существует, – смеялся Ванька Бунин. – Каждая вещь на своем месте, все по полочкам разложено и соответствующим ярлыком снабжено. Мы бы без тебя вконец запутались уже.

– Я таблицы составляю, – признался Лавров, довольный неожиданной похвалой. – Это меня так когда-то давно мой первый учитель научил. Майор Варфоломеев, к которому я попал на практику. Всю имеющуюся информацию систематизировать в виде таблиц. А так как у меня хорошая зрительная память, то я просто запоминаю потом их, и все. Они встают у меня перед глазами в любой нужный момент.

Лиля, вернувшись на работу, попробовала сделать так же, и ей понравилось. Действительно удобно. И как она сама до этого не додумалась? Майора Варфоломеева она тоже помнила, когда она только пришла в прокуратуру после института, он еще работал. Это был человек-легенда, раскрывавший самые сложные дела, проводивший головокружительно опасные задержания и лично знающий всех главарей областного преступного мира. Варфоломеева уважали даже бандиты, уважали и не трогали. Когда однажды кто-то из молодых залетных ранил майора в перестрелке, его тут же наказали по всей строгости, не закона, конечно, а по понятиям, а Варфоломееву носили в больницу апельсины, которых днем с огнем в магазинах было не достать. Апельсины он благосклонно принимал, но раздаривал медсестричкам. Сам не ел, считал неправильным.

Лиля закончила очередную таблицу, в которой систематизировала все, что знала по «цветочному делу», и откинулась на спинку стула, расправляя затекшие плечи. Взгляд ее снова упал на желтые гвоздики.

– Розовые розы Светке Соколовой, – запела она модный шлягер из своего далекого детства. – Господи, я же больше никогда не смогу смотреть на цветы и не искать в них скрытый смысл. Глупость, конечно, но от этой мысли становится обидно. Я же женщина, мне положено любить цветы и благосклонно принимать их от поклонников, желающих усладить мой взор. А я никогда их не любила, а сейчас просто смотреть на них не могу. Боже мой, когда в последний раз мне дарили цветы? Не дежурные гвоздики от коллег на Восьмое марта, не стандартные розы от подруг на день рождения, а что-нибудь этакое, романтическое. Ветлицкий перестал покупать мне букеты сразу после свадьбы. Я тогда сама его об этом попросила. Мы пришли на рынок, чтобы запастись продуктами. Курицу купили, она на рынке была дешевле, чем в магазине, картошки, капусты. И денег осталось всего чуть-чуть. И Аркашка тогда метнулся к цветочным рядам, чтобы купить мне розы, а я его остановила. Сказала, давай лучше купим яблоки. И мы купили их, и он больше никогда не пытался подарить мне цветы. Всегда покупал фрукты или торт, или мраморную говядину, или еще что-нибудь унитарное. Что можно съесть, выпить, поставить на телевизор. И ведь никто, кроме меня, не был в этом виноват.

Лиля вытерла внезапно набежавшие слезы. Ей вдруг стало отчаянно жалко себя, непутевую, утратившую всю женственность на своей тяжелой, временами грязной, совсем не женской работе.

«Вот закончим это дело, и я научу Гришку дарить мне цветы, – подумала она. – И Матвея научу тоже. Господи, надо же как-то выбрать время и съездить в интернат, чтобы начать собирать документы на усыновление. И адрес тетки его нужно взять обязательно. Поговорить с ней, раз мальчик так переживает, что она не даст согласие на усыновление. Какой бы эта женщина ни была, но она – его единственная кровная родственница, негоже начинать нам новую жизнь с войны с ней. Попытаюсь договориться миром, в конце концов, я всегда славилась умением отлично проводить допросы». – Она невесело усмехнулась.

Дверь кабинета открылась, и показалась голова Лаврова. Точнее, голова была похожа на лавровскую, но что-то с ней было не так.

– Можно к тебе? – застенчиво спросила голова лавровским голосом, и Лиля кивнула, улыбнувшись про себя его деликатности, никак не сочетавшейся с крепким большим телом.

Лавров, весь, целиком, просунулся в дверь и занял ее небольшой кабинет. Руки он держал за спиной, но Лиля не обратила на это ни малейшего внимания, как зачарованная рассматривая его новую прическу. Да-да, Лавров подстригся. Неаккуратные светлые лохмы, падавшие на глаза и плечи, куда-то исчезли, открыв взору высокий умный лоб, аккуратные уши и крепкую шею. Короткая аккуратная стрижка, почти ежик, удивительно ему шла, делая его моложе лет на десять, не меньше.

То, что Сергей был привлекательным мужчиной, Лиля понимала и раньше, иначе почему ее тянуло бы к нему с такой страшной силой, но то, что он красив той настоящей мужской красотой, которая заставляет женщин оглядываться на улице и томно закатывать глаза, она увидела только сейчас. Высокий, крепкий, хорошо сложенный, чуть излишне полноватый, но это поправимо. У него было благородное, тонко слепленное лицо, красивые руки (при знакомстве Лиля всегда обращала внимание на руки), длинные ноги и аккуратный упругий зад. На этом месте подполковник юстиции Ветлицкая густо покраснела.

На ее внезапную стыдливость он не обратил внимания. Скорее всего потому, что сам волновался не меньше. И с чего бы это… Достав руки из-за спины, Лавров протянул Лиле немыслимой красоты букет. Такого она действительно никогда не видела. Он с трудом поместился в ее дрожащих руках. Завернутый не в бумагу, а в ткань (кажется, это был лен), он казался каким-то произведением искусства. В нем не было красных роз или скучных гвоздик, в нем вообще не было ни одного цветка, название которого Лиля могла бы определить с ходу.

Хотя нет, одна роза все-таки была. Чайная, крупная, с тонкими бархатистыми лепестками, прятавшими внутри бутона тайные капли воды. Или это были чьи-то слезы… В букете объединилось необъединяемое. Присмотревшись, Лиля увидела ландыши, василек, колокольчики и опознала что-то, очень похожее на чертополох. Все. На этом ее знания флоры заканчивались.

– Что это? – тонким чужим голосом спросила Лиля. – Сережа, это же какая-то невозможная прелесть, где ты это взял?

– В «Мире цветов», – ответил он и, увидев, что она чуть заметно вздрогнула, поспешно объяснил: – Я наблюдал за Ковалевым и его женой, мне нужно было прикрытие, так что я каждый день покупал какие-то дурацкие букеты, которые потом раздаривал Степкиным учительницам. А потом я познакомился с Алей, мы разговорились, и она предложила мне сделать особенный букет для особенной для меня женщины. Я представлял тебя, когда делал заказ.

– Аля? Кто такая Аля?

– Жена Ковалева, совладелица магазина. Она, конечно, не совсем от мира сего, но флорист от бога. Я описал ей тебя, и она составила мне такой букет. Вернее, она его придумала, а забрал я его только сегодня, когда она собрала все нужные растения.

– Боже мой. – Лиля прижала букет к груди и взяла себя ладошками за щеки, очень горячие. – А я даже не знаю, как это все называется. Сережа, я никогда-никогда не видела таких цветов и не знала, что обычный букет может быть таким красивым.

– Это не обычный букет, – поправил ее Лавров. – Я же тебе сказал, что это букет для особенной женщины.

– Я – особенная женщина?

– Для меня да. Ты самая прекрасная и желанная женщина в мире. Я счастлив, что встретил тебя.

– И какие это цветы? – Лиле нужно было время, чтобы оправиться от смущения, вызванного его словами. Никогда-никогда Аркашка не говорил ей, что она желанная. Он и что красивая не говорил, да и в любви признался всего один раз, когда делал предложение. Сказал: «Я тебя люблю, давай поженимся», и все. Ее бывший муж был вообще не щедр на сантименты.

Лавров понял, что Лиле нужна эмоциональная пауза, а потому преувеличенно деловым голосом заговорил, тыкая длинным пальцем куда-то внутрь букета:

– Вот это лотос, вот это чертополох, вот акация, а эти цветы называются непонятно – птицемлечник арабский. Ну, розу, колокольчики, васильки и ландыши ты, я думаю, сама узнала. Так что ничего сложного, но все вместе удивительно гармонично. Эта Аля Ковалева все-таки чертовски талантливая. Она способна собрать букет, как рассказать историю. Такую, что заслушаешься.

Что-то важное мелькнуло у Лили в мыслях, но тут же ушло. Ее голова была занята запоминанием незнакомых слов. Как он сказал, «птицемлечник арабский». Ей же обязательно нужно будет в Интернете перевести эти названия языка цветов. То, что в подаренном букете было зашифровано послание, красивое, полное надежд любовное послание, она даже не сомневалась и только хотела «прочесть» его побыстрее.

У нее затрезвонил телефон, и она, все еще не в силах расстаться с волшебным букетом, одной рукой, не глядя, нажимала на кнопки. Звонил Ванька Бунин.

– Лиля – сказал он, и голос у него был какой-то странный, сосредоточенный и злой одновременно. – Пришел ответ из Вельска. Лучшая подруга Дины Костровой действительно знает, как звали любовника погибшей. Дина делилась с ней и счастьем, когда влюбилась, и горем, когда рассталась со своим ухажером.

– Ну, не тяни же, – не выдержала Лиля, сердце которой вдруг зашлось в ужасе от того, что любовником Дины может оказаться Лавров. Пожалуй, этого известия она точно не переживет. Ноги у нее стали ватными и непослушными. Сергей вопросительно смотрел на нее, встревоженный паникой, проступившей на ее лице. – Я так понимаю, что раз ты так торжественно начал, значит, я должна его знать.

– Конечно, ты его знаешь, – сообщил Иван, не подозревая о терзавших ее демонах. – Мы все его хорошо знаем. Это Дмитрий Валентинович Ковалев, собственной персоной.

Лавров, чуть нахохлившись, сидел на заднем сиденье служебного «уазика», на котором опергруппа выехала на задержание Дмитрия Ковалева. Он никак не мог поверить, что бессердечный убийца, лишивший жизни шести человек, это тот седовласый импозантный мужчина, которого он впервые увидел на конкурсе красоты для толстушек и которого «пас» на прошлой неделе.

Немалый опыт оперативной работы (а Лавров знал, что в прошлой своей жизни он был очень неплохим оперативником, отличным даже) свидетельствовал о том, что Ковалев не похож на преступника, не может им быть. Однако обстоятельства говорили о том, что, задумав избавиться от надоевшей ему любовницы, он сочинил красивую, но жестокую историю с цветами, которую воплотил в жизнь. Точнее, воплотил в смерть.

На оперативной работе нужно уметь отключать эмоции. Это Лавров тоже когда-то знал очень хорошо и еще не успел забыть. Однако сейчас ему было очень жаль «маленькую хозяйку большого дома», райскую птичку Алю Ковалеву, которой остаток жизни предстояло провести с мыслью, что ее муж – убийца.

Похоже, сидящая рядом с ним Лиля думала о том же самом.

– Я ни разу всерьез не рассматривала его как подозреваемого, – призналась она. – Да, давала указание проверить круг его знакомств по первым убийствам, но на самом деле не подозревала. Ребята, может, занимаясь пресс-релизами и раздачей официальных комментариев, я кончилась как профессионал?

Лавров нашел на сиденье ее руку и пожал утешающе.

– Лилька, душа моя, не говори ты глупостей, – повернулся с первого сиденья Бунин. – Это может ни о чем не говорить, а может говорить лишь о том, что гражданин Ковалев ни в чем не виновен. Ну был он любовником этой барышни, и что? Это же не преступление. Сейчас тряхнем его, помещение магазина осмотрим, либо найдем улики, либо какие-то доказательства его невиновности. А может, и ничего не найдем. Тогда привезем его в отдел и будем крутить, пока ясность не появится. Тут два из одного, либо он – убийца, либо его кто-то хочет жестко подставить.

– Да, такую версию тоже нельзя сбрасывать со счетов, – задумчиво согласилась Лиля. – Может быть, его жена узнала, что у него роман с этой Костровой, и решила отомстить. Вон, Сергей говорит, что она чертовски талантливая. – Лиля вдруг обернулась к Лаврову:

– Правда, Сережа, ты сказал, что эта Аля способна собрать букет, как рассказать историю. Такую, что заслушаешься. Я еще тогда подумала о том, что нам как раз рассказывают историю, вот только смысла ее мы понять пока не в состоянии.

– Не знаю, – медленно произнес Лавров. – Мне она показалась трогательной и беззащитной маленькой девочкой, попавшей во враждебный взрослый мир. Знаете, есть такие люди, которые вообще не приспособлены к жизни в современных реалиях. Их нужно холить, лелеять, оберегать, как детей.

– Не завидую я Ковалеву, – сообщила Лиля. – Это же ужас, с такой женщиной жить. Не жена, а дите неразумное. Может, поэтому у них и детей нет, потому что в их семье роли так с самого начала распределились, что она Ковалеву и за жену, и за ребенка?

– Извращение какое-то, – в сердцах заявил Бунин. – Я свою Ирку берегу, надрываться не даю, все тяготы стараюсь на себя брать, но она – взрослая самодостаточная женщина. Работа у нее любимая, зарабатывает она неплохо. Готовит, стирает, уборку делает, ребятенка нашего нянчит. Я ж на работе всегда, так она одна все успевает.

– Люди разные, Вань. – Лиля пожала плечами. – Одному нравится поп, другому попадья, а третьему свиной хрящик. Может, ему и нужна именно такая женщина. Он и с Костровой связался по такому же принципу – молодая, неопытная, наивная, инфантильная девочка, для которой он сразу стал чуть ли не Богом. Мужчины же своим пристрастиям не изменяют никогда. Каждая новая женщина все равно похожа на ту, единственную. Имена могут меняться, возраст, типаж никогда.

– Нет, – выпалил Лавров, и Лиля, поняв ход его мыслей, успокоительно похлопала его по плечу.

– Нет, Сережа, у тебя другой случай. Я – полный антипод твоей женушки. Просто я у тебя – та единственная, которая тебе нужна. А она была ошибкой молодости. И все твои возможные следующие женщины будут похожи на меня, а не на нее. Так что успокойся.

– Ого. – Иван снова обернулся и многозначительно подмигнул Лаврову: – Во как у вас далеко все зашло. А я рад, ребята, если честно.

– Не будет у меня никаких следующих женщин, – буркнул Лавров.

– Конечно, не будет, потому что если ты только попробуешь уйти налево, то я тебя убью, так и знай. И цветочек на твоем остывающем трупе оставлю. Мак обыкновенный. Вечный сон.

– Агрессивная ты какая, Лилька. Страшно даже с тобой рядом находиться, а притворялась такой доброй и мягкой. – Бунин выпучил глаза и скорчил рожу. Все рассмеялись.

Машина остановилась у входа в магазин «Мир цветов», и троица сыщиков тут же стала серьезной. По тротуару уже нетерпеливо прохаживался Егор Бакланов, лицо процессуальное, привезшее с собой постановление на обыск и задержание. Лилия Ветлицкая даже в азарте расследования никогда не нарушала закон.

Подъехала вторая машина с Лешей Зубовым и тремя молодыми сотрудниками полиции, в задачу которых входил обыск помещения. В полном молчании все зашли в магазин и проследовали к стойке заказов. Лавров подсознательно искал глазами Алю Ковалеву, но ее нигде не было видно.

– Дмитрий Валентинович на месте? – строго спросил Бакланов у испуганной девчушки за стойкой.

– Нет, в совхоз уехал, обещал к пяти вернуться. – Лиля посмотрела на настенные часы, показывавшие без двадцати пять.

– Отлично, пока осмотрим магазин, – решил Бакланов. – Зовите понятых.

Привычную процедуру Лиля практически пропускала мимо сознания. Ей было гораздо интереснее изучить необычный интерьер этого места. Она редко покупала цветы и давно здесь не была, поэтому окружающее ее пространство было непривычным. Стеклянные пирамиды, шары и кубы с цветами, современные картины в легких, словно воздушных рамах, изогнутые спинки стульев, потолочные люстры, похожие на брызги шампанского. Магазин располагался в здании девятнадцатого века, и его убранство контрастировало с каменной кладкой стен, обнаженных, лишенных привычной штукатурки, покрытых въевшейся пылью веков, и в то же время создавало неповторимую гармонию прошлого и будущего.

Все здесь было продумано до мельчайших деталей, с любовью прописано настоящим мастером, и Лиля, знавшая, что интерьером занималась Аля Ковалева, не могла не признать потрясающего таланта этой женщины, которую она никогда не видела.

Она вспомнила подаренный ей букет. Ландыш, лотос, чайная роза, василек, колокольчик, акация, чертополох и непонятный птицемлечник арабский. Ничего более гармоничного и изящного не видела Лилия Ветлицкая в своей жизни. Букет, и еще этот магазин. Ей вдруг захотелось посмотреть на убранство ковалевского дома.

Из мыслей ее вырвал резкий, какой-то горловой возглас Бакланова. Он подскочил к шкафу с резными шкатулками и расписными записными книжками, стоившими целое состояние. Чтобы купить записную книжку, Лиле нужно было работать неделю, а чтобы шкатулку – почти месяц.

Сейчас одну из таких шкатулок держал в руках мальчик-полицейский, недавно пришедший на стажировку. Вокруг нее сгрудились Бакланов, Бунин, Зубов и понятые. Вытягивая шеи, как гуси на водопое, они пялились внутрь. Лиля кивнула Лаврову, и они подошли поближе. На дне шкатулки была уложена бархатная подушечка для драгоценностей, а под ней шесть непарных сережек: крупный гвоздик – голубой топаз, окруженный россыпью мелких бриллиантов, пластмассовая сережка, символизирующая солнце, массивная серебряная серьга с северной чернью, аметист в золотом цветке, простенький золотой шарик на гнутой дужке и черная жемчужина в бриллиантовой россыпи. Это были серьги, вынутые из левого уха жертв.

Бунин длинно присвистнул.

– Да уж, на такой улов трудно было даже надеяться, – сказал он. – Теперь разговор с господином Ковалевым у нас будет более предметным, а главное – гораздо более серьезным.

У Лили неожиданно зачесались глаза, в них будто песка насыпали.

«Аллергия на цветы у меня, что ли? – уныло подумала она. – Или аллергия на известие, что убийства совершил все-таки Ковалев? Ну почему, почему, я вопреки всему не верю, что это он? У меня интуиция уснула вечным сном или, может, наоборот, проснулась».

Звякнул китайский «шум ветра», висящий над входом, и в магазин зашел Ковалев. Увидев их группу, он остановился в недоумении, которое, впрочем, тут же сменилось сильным раздражением.

– Что вам здесь надо? – отрывисто спросил, чуть ли не пролаял он. – Мы еще от прошлых убытков не восстановились, связанных с вашим злосчастным расследованием, а вы сейчас новые неприятности решили мне учинить?

Действительно, за то время, которое опергруппа была в магазине, в него пытались войти несколько покупателей, но их непреклонно выпроваживал один из молодых полицейских.

– Дмитрий Валентинович. – Бакланов прокашлялся и подошел к Ковалеву поближе, сделав знак полицейским встать у того за спиной и отрезать ему путь к возможному побегу. – Мы хотели бы с вами поговорить.

– О чем же? – Голос Ковалева был сух и надменен. Он выглядел королем, разговаривающим с непослушной челядью, и Лиля вдруг подумала, что никогда не умела вести себя с таким непоколебимым достоинством.

– Для начала о ваших взаимоотношениях с Диной Костровой, убитой несколько дней назад.

С Ковалева мигом слетел весь его лоск. Казалось, что легкое дуновение ветра от шевелящихся губ следователя разом унесло все его высокомерие. Он даже как будто стал меньше ростом.

– Вы знаете про Дину? – помертвевшими губами спросил он.

– Знаем. И про Дину, и про остальных.

– Каких остальных? Я никогда не изменял Але. Ну, то есть до случая с Диной. Поэтому никаких остальных нет и не может быть.

– Не притворяйтесь, Дмитрий Валентинович. – Бакланов поморщился. – Я имею в виду остальных жертв, которых вы убили для того, чтобы запутать следствие и «прикрыть» убийство Костровой.

– О чем говорит этот человек? – осведомился Ковалев почему-то у Лили. – Я вас знаю, мы виделись на конкурсе красоты.

– Да. Напоминаю, что я помощник руководителя следственного управления, – сообщила Лиля. – А Егор Николаевич – мой коллега, следователь, который ведет дело о так называемых «цветочных убийствах».

– Вы что, подозреваете, что это я? – В голосе Ковалева прозвучало столь искреннее возмущение, что он вдруг ненадолго стал похож на себя прежнего. – Вы с ума сошли. Я убил всех этих женщин? И я убил Дину? То есть да, я убил Дину, я это понимаю, но все остальные-то тут при чем?

– То есть вы признаетесь в убийстве Костровой? – спросила Лиля, Бакланов бросил на нее неприязненный взгляд.

– Не в том смысле, который вы вкладываете в это слово. – Ковалев пожал плечами. – Я расстался с ней, и я знаю, что девочка страдала. Мне было жаль ее, я чувствовал себя скотиной, но причинить боль жене я не мог ни при каких обстоятельствах. Кто-то должен был страдать, и я решил, что это будет Дина. Дина, не Аля. Только не Аля. Девочка сбросилась с крыши, боже мой, этот грех будет на мне до конца моих дней.

– Она не бросалась с крыши, – сухо сообщил Бунин. – Ее столкнули с крыши. Положили букет ноготков в карман, вынули сережку из уха.

– Боже мой, какую сережку? Я ничего не понимаю. – Ковалев сжал виски длинными тонкими пальцами, и Лиля совершенно не к месту подумала, что у него красивые руки.

– Вот эту. – Бакланов достал из шкатулки черную жемчужину и протянул ее на ладони Ковалеву. Свет от удивительных люстр заиграл на бриллиантовых гранях, казалось, сноп искр полетел вокруг, напоминая зажженный бенгальский огонь. – Узнаете?

– Да, конечно, узнаю. Это я дарил Дине. Откуда это у вас?

– Оттуда же, откуда и все остальное. – Бакланов вернул сережку в шкатулку и протянул ее вперед, открывая взору все содержимое. – Дмитрий Евгеньевич, как вы объясните, что в помещении вашего магазина при свидетелях были обнаружены сережки, снятые с тел шести жертв?

– Нашли? У меня в магазине? – Он переводил взгляд с одного незваного гостя на другого, и непонимание сменялось в его глазах страхом, страх перерастал в ужас, и в конце концов, в них уже плескалось безумие.

– Я не убивал, – прошептал он. Лиле казалось, что на ее глазах этот человек постарел на двадцать лет. – Я не знаю, как это доказать, но я никого не убивал. Я не способен на это. Физически не способен. А раз я этого не делал, значит, меня кто-то подставил. И сережки в магазин подбросили.

– У вас есть враги, Дмитрий Валентинович? – В голосе Бакланова слышалась нескрываемая издевка. – Такие враги, которые способны совершить шесть убийств только для того, чтобы подставить вас? Кому же вы насолили так сильно? И если вы сейчас начнете придумывать ответ на мой вопрос, то заодно потрудитесь еще сочинить, у кого есть ключи от вашего магазина, чтобы подкинуть вам улики.

Вцепившись в голову двумя руками, как будто его терзала сильная боль, Ковалев глухо застонал, а потом вскинул на Лилю свои безумные глаза. Они были страшные, мертвые, подернутые поволокой, как бельмами.

– По упорству твоему и нераскаянному сердцу, ты сам себе собираешь гнев на день гнева и откровения праведного суда от Бога, который воздаст каждому по делам его, – произнес он. – Так сказано в Библии, в послании апостола Павла к римлянам. Что ж, я всегда знал, что рано или поздно это произойдет. Я жил в ожидании воздаяния, и вот оно пришло.

– Что вы имеете в виду? – не выдержала Лиля, которой было невыносимо смотреть, как он мучается.

Ковалев снова застонал, прикрыв глаза, поднял руки, но не донес их до головы.

– Это Лёка. Я знаю, это Лёка, – глухо и не очень разборчиво произнес он, и на этих словах как подкошенный рухнул на пол, прямо к Лилиным ногам. Она присела, приподняв его голову. – Пожалуйста, предупредите Алю. Теперь придет ее черед. Лёка не остановится. Она всегда все доводила до конца. – И потерял сознание.

Лиля, Лавров и Бунин стояли на тротуаре перед «Миром цветов» и провожали взглядом сияющую тревожными огнями «Скорую помощь», которая встроилась в поток машин и, завывая, двинулась в направлении областной больницы. Лица у них были растерянные. То, что главного подозреваемого в деле о цветочных убийствах увезут с диагнозом «инсульт», не входило в их планы.

После того как Ковалев потерял сознание, происходящие события воспринимались Лилей, как сменяющиеся картинки в калейдоскопе. Бескровное, ассиметрично перекошенное лицо Ковалева, холодные руки врача «Скорой», подносящие к его носу ватку, смоченную нашатырем. Резкий запах, плывущий по магазину, чужой здесь, контрастирующий с элегантным совершенством интерьера. Испуганное лицо продавщицы. Злое – Бакланова. Замкнутое – Лаврова.

После того как Дмитрий Ковалев пришел в себя, он уже не говорил, а лишь мычал что-то нечленораздельное. Правая половина тела у него была парализована.

– Когда он начнет говорить? – спросил Бакланов у врача. Тот хмуро посмотрел на оперативно-следственную бригаду.

– Я не уверен, что он будет жить, – сообщил он довольно нелюбезно. – Так что вопрос ваш оставлю без ответа. Мы сейчас заберем его в больницу, в реанимацию. Связывайтесь с завотделением.

– Сегодня?

– Завтра. А лучше через неделю. Хотя. – Он покосился на Ковалева, которого фельдшер укладывал на носилки. Ему помогал один из полицейских. – Прогноз скорее неблагоприятный.

– Черт. – Бунин стукнул кулаком по колену. Машину с красным крестом на белом боку было уже не видно и не слышно в потоке машин. – Черт, черт, черт. Не хотелось бы, чтобы эта сволочь ушла от наказания.

– А что это он бубнил про какую-то Лёку? – спросил Зубов. – Мол, это она придумала, она не остановится.

– Почему про какую-то? – удивился Лавров. – Лёка вполне может быть мужчиной.

– Вряд ли, – задумчиво произнесла Лиля. – Лёка – это уменьшительно-ласкательная форма от женского имени. Ольга или Елена.

– Или Валерия. – Зубов ехидно покосился на Лаврова. – Серега, у тебя матушку никто, случайно, Лёкой не называл? – Сергей заиграл желваками на щеках. Лиля успокоительно взяла его за руку. – Или Лилия. – Тут он уже засмеялся в голос.

– Или Алексей, или Александр, – вздохнув, сказал Лавров и, не сдержавшись, добавил: – Дать бы тебе в морду, Зубов.

– Нет, Ковалев ясно сказал, что ОНА все доводит до конца, – вмешалась Лиля. – Так что Лёка – несомненно, женщина. И еще Ковалев попросил предупредить его жену, так что та, скорее всего, должна знать, что это за опасная Лёка такая.

– Тогда поехали к Ковалеву домой? – Бунин вопросительно поднял бровь. – Тем более надо жене сообщить, что муж в больнице.

– Да, поехали. – Лиля решительно направилась к машине. – В этом деле уже хочется хоть что-нибудь понять. В материалах есть, как зовут эту самую Алю?

– Александра Владиславовна Ковалева, – сообщил Бакланов скучным голосом, посмотрев в какие-то бумажки, которые носил с собой.

– Александра – это же Саша, в крайнем случае Шура. Почему он зовет ее Алей? – спросил Бунин.

– Какая разница. – Бакланов пожал плечами. – У меня был один знакомый, которого все знали как Валентина Васильевича, но жена при этом всю жизнь звала его Валерой.

– Мне почему-то кажется, что это важно, – признался Бунин. – Вот просто зудит что-то под ложечкой. У меня там живет интуиция.

– Важно, значит, спросим, – покачала головой Лиля. – Александра Владиславовна, ну надо же. Язык сломаешь, пока выговоришь. Давайте, мальчики, по коням.

До квартиры Ковалевых они доехали в полном молчании. Говорить отчего-то не хотелось. На всех вдруг навалилась та каменная усталость, которая копится очень долго, исподволь наполняя собой тело, а потом коварно набрасывается из-за угла, не давая пошевелить руками и ногами, открыть рот и, кажется, даже дышать.

В подпрыгивающей на разбитых весенних улицах машине (в их городе почему-то каждый год снег сходил вместе с асфальтом) Лиля даже задремала, но мигом проснулась, когда машина затормозила перед небольшим уютным особнячком, расположенным прямо на набережной Волги. Цена на землю в этом месте была астрономической, построиться здесь было под силу только очень состоятельным людям, и Лиля в очередной раз подумала, что цветочный бизнес – все-таки крайне прибыльное дело.

Входная дверь почему-то оказалась открытой. Сыщики немного потоптались на крыльце, но все-таки зашли внутрь.

– А вдруг эта самая Лёка тут уже побывала? – зловещим шепотом спросил Зубов. – Сейчас найдем еще один труп с цветочком.

– Типун тебе на язык. – Лиля вдруг почувствовала, как между лопатками у нее потекла струйка пота.

На первом этаже было пусто, темно и отчего-то холодно. Потухший камин с кучкой золы внутри оказался полностью остывшим. Батареи не работали. Лавров проверил это по привычке не упускать из виду ни одной мелочи. Гостевая ванная комната оказалась пуста. В кухне-столовой, гостиной и кабинете, заставленном огромными библиотечными шкафами, – ничего. Здесь также была еще оранжерея, в которой росли невиданные растения. Вот здесь температура была высокой, горели электрические лампочки под потолком, создавая нужный уровень освещения, специальное устройство распрыскивало воду, обеспечивая необходимую влажность. Цветы в этом доме знали и любили.

Интерьер во всех помещениях был стильный и необычный. Александра Ковалева, Аля, обставляла свою квартиру с тем же присущим ей вкусом, что и магазин. Здесь хотелось жить, читать книги, есть вкусную еду за неправильной формы столом, пить вино из пузатых бокалов за высокой барной стойкой, смотреть огромный, во всю стену, домашний кинотеатр.

Вверх уходила широкая, казавшаяся бесконечной, лестница с коваными перилами. На них тоже цвели невиданные цветы и порхали дивные птицы. Разглядывая их, сыщики поднимались на второй этаж.

– Ау, есть тут кто? – позвал Бунин. – Александра Владиславовна, вы где? – Имя с отчеством действительно дались ему с трудом. Никто не отозвался.

Огромная спальня с широкой кроватью. Такой, что на ней запросто можно было уложить четырех человек. Гардеробная с ровными рядами женской одежды и выстроенными в ряд туфлями. Пар сто, не меньше. Изящный столик с резными ножками, на нем коробочки с украшениями, флаконы с косметикой и духами. Такое же изящное креслице с брошенным на него воздушным ворохом кружев, то ли халатик, то ли пеньюар, при виде которого Зубов отчего-то сильно покраснел.

– Кровать огромная, а комната чисто женская, вы не находите? – спросила Лиля. – Ни малейшего намека на присутствие мужчины. Ни брошенной газеты, ни пульта от телевизора.

Они толкнули дверь в комнату напротив. Здесь тоже стояла кровать, правда, односпальная, шкаф с мужскими костюмами, рубашками, джинсами и джемперами. Валяющиеся газеты, бумаги, открытый ноутбук на столе, одинокий носок под столом. Вот эта комната была несомненно мужской.

– Так и запишем, – пробормотал Бунин. – Они спят в отдельных спальнях. Что, согласитесь, странно, потому что все окружающие говорят о них взахлеб как об очень гармоничной и любящей паре.

Следующая за спальней Ковалева дверь оказалась в его ванную. Флакон с пеной для бритья, незакрытый тюбик зубной пасты, следы, оставленные мокрыми ногами и высохшие в виде некрасивого налета на серой плитке пола.

Дальше располагались постирочная, гостевая спальня, хозяйственная комната с пылесосом, гладильной доской и отпаривателем для одежды. Больше на втором этаже ничего и никого не было.

– А где ванная комната этой Али? – спросил Бунин. Голос у него звучал напряженно.

Сыщики снова вернулись в спальню Александры Ковалевой, из которой нашелся задвинутый элегантной ширмой вход в ванную комнату. Помещение казалось раза в три больше, чем мужская ванная. Плитка на полу здесь имитировала вход в море. Вся ванная по замыслу дизайнера была выполнена в морском стиле. В ней ощущалось много солнца, соленого ветра, холодных колких брызг. Стеклянная душевая кабина, раковина в виде настоящей морской раковины, небольшой бассейн, выложенный натуральным камнем. Огромный аквариум вдоль боковой стены, с плавающими в нем крупными разноцветными рыбами, чувствующими себя так же вольготно, как в морских глубинах.

Где-то у противоположной стены угадывалась ванна – высокая, поднимающаяся от пола на несколько кафельных ступеней. Шторка над ней – огромный белый парус, словно надутый попутным ветром, довершала сходство с кораблем, который так и хотелось взять на абордаж. Это была самая необычная и стильная ванная комната, которую когда-либо приходилось видеть Лиле. Александра Ковалева, несомненно, была очень талантливым человеком.

Лиля подошла поближе и, поднявшись на цыпочки, заглянула за борт ванны-корабля. В начинающей остывать ярко-алой воде лежала маленькая, похожая на уснувшую птичку женщина. Ее руки с перерезанными запястьями были сложены на груди и держали что-то зеленое. Затаив дыхание, Лиля поднялась на несколько ступеней и поняла, что именно. Это был срезанный почти у самого основания кустик алоэ, знак траура, вдовий цветок.

– Чтоб тебе, Зубов, гореть в аду, – мрачно сказала она. – Накаркал.

На этих ее словах женщина в ванне вдруг открыла глаза, бездонные, фиалковые омуты, в которых хотелось утонуть, застонала чуть слышно и безрезультатно попыталась сесть.

– Она жива. – закричала Лиля. – Егор, срочно вызывай «Скорую». Ваня, Сережа, ее нужно достать из воды и перевязать. Зубов, рви полотенца на узкие полосы, быстро.

Ее слушались так, как будто она была полководцем, всю жизнь отдававшим приказы. Через полчаса весь кошмар был уже позади, и приехавшая «Скорая» увезла Александру Ковалеву в больницу. Крови она все-таки потеряла много.

Лиля в ощущении дежавю стояла на крыльце ковалевского дома и, как и часом ранее, вместе с коллегами смотрела вслед уезжающей машине с мигалкой.

– Интересно, это была попытка убийства или самоубийства?

– Вряд ли убийство. – Лиля вздохнула и обхватила себя руками за плечи, словно замерзла. – Мы же исходим из того, что убийца Ковалев, а он просто бы не успел перерезать вены жене. Она пролежала в воде не больше часа, а скорее всего меньше. В это время он уже был в магазине.

– А если убийца – не он, а эта самая неизвестная науке Лёка, след которой теперь оборвался?

– Нет, думаю, что, скорее всего, это самоубийство. – Лавров обнял Лилю, чтобы согреть. – Я, когда ей руки перевязывал, обратил внимание – она уже резала вены раньше. У нее белые полоски на запястьях, такие остаются после заживших порезов. И в повседневной жизни она носила широкие браслеты на каждой руке. Я думал, что это у нее стиль такой необычный, а на самом деле она прятала шрамы.

– Но Лёку-то все равно нужно искать. – Бакланов начал злиться. Он всегда злился, когда что-то не укладывалось в придуманную им схему.

– Нужно, никто не спорит, – миролюбиво сказала Лиля. Она так устала, что у нее даже голова закружилась. – Ковалев так говорил, как будто сделал этой Лёке что-то плохое, но очень давно. Нужно искать в их прошлом, Ковалева и его жены. Эта Лёка обязательно должна где-то всплыть. Скорее всего, это кто-то из их юности.

– Так то когда было? – уныло сказал Зубов.

– Хоть при царе Горохе, – жестко ответил Бунин. – Надо – значит, будем искать.