Глава вторая, в которой дорога, сколь бы ни была извилистой, все одно приводит к пропасти - Взрослая колыбельная - Юлия Шолох - RutLib.com

Назад: Глава первая, о быте среднестатистического княжеского сыскаря

Дальше: Глава третья, о самом страшном — об убийстве

Глава вторая,
в которой дорога, сколь бы ни была извилистой, все одно приводит к пропасти

Утром к завтраку я была уже собрана и готова приступать к работе. Юлик постучал в дверь и стоял навытяжку, пока я решала, что нужно взять с собой, а чего не нужно. Решила оставить все бумаги под замком и начать со знакомства.

Местный староста был так любезен, что не заставил себя ждать и самостоятельно явился к завтраку. Это было очень мило и значило, что он готов идти на контакт, готов помогать. Ему нужен результат, а не чтобы мы как можно быстрее убрались прочь, оставив все как есть.

Звали старосту Петер Хвощ. Оказывается, по его роду и деревне название дали. Со временем деревня превратилась в городок, а название осталось прежним, прижилось. Как и положено каждому добропочтенному старосте, он был пухловат, но крепок, с небольшой ухоженной бородой и блеклыми, невыразительными глазами.

— Не хотите присоединиться? — спросила я, когда он подошел к столу и представился.

— Благодарствую, я завтракал.

До рассвета, что ли? За окном еле серое все.

— Тогда хоть чаю выпейте.

— Да, это я с удовольствием.

Старосте моментально принесли чаю. И еще несколько пухлых булок, щедро посыпанных сахарной пудрой и измельченными орехами.

— Ну, вы говорите, если можете, о деле, чтобы времени не терять, — предложила я.

Петер все же дал нам время утолить первый голод, но потом не выдержал, даже булки не доел:

— Вы же из-за леса приехали? Болезнь расследовать?

Юлик фыркнул, на что ни я, ни Петер не обратили внимания. Вообще-то моей задачей было найти шантажиста и выяснить, что он замыслил, а изведение болезни — дело второе, но пусть будет так.

— Да.

— Ох, как хорошо! — он взволнованно выдохнул. — Ох, наконец-то! С зимы лес гниет, расползается зараза, а где гниет, там ни растений, ни животных не остается, только кости да сухие ветки лежат. Ужасно. Просто слезы на глаза наворачиваются! Как будто дите малое хиреет, а ты ничем помочь не можешь!

— Вы пытались установить, что происходит?

— Конечно! Ведьмы наши все силы истощили, но не могут понять, что не так, хоть тресни!

Ведьмы — это ведуньи. В деревне их так звать. Белку тоже теперь так зовут, после того как они с Ладом переехали из Гораславля в глубинку. Уже два года как.

— Странно, — пробормотал Юлик, видимо, уже догадавшись, что дело не такое ерундовое, как кажется на первый взгляд.

Ведуньи лучше всех в странностях разбираются. Если сыскари по уже произошедшему лучшие, то ведьмы — по всему новому. Как это новое устроено и какими веревками со старым связано.

— Еще бы не странно! — кисло скривился Петер. — Никогда такого не бывало. В лесу словно плесень расползается, а никто ни слухом ни духом. Писали сколько раз князю, а нам не отвечают, отговорки шлют: мол, вопросы местного масштаба сами решайте, своими силами. А оно вовсе не местного масштаба, — разволновался Петер. — После гнили там не просто деревья погибают, нет, там земля мертвая становится, что в твоем подземье! Ничего не хочет расти! И человеку дурно делается, если долго побыть. Оно как пойдет дальше… так и вообще весь лес в стране может извести! Во всем мире! — Староста чуть не задохнулся от ужаса. — Потому что он не останавливается, ничем! И думайте, что со всеми нами случится! Вот так-то!

Что-то мне тоже поплохело, не один Юлик побледнел. Столько веры в голосе старосты, да и врать ему незачем. Как-то раньше масштаб жалобы не осознавался. Но если все так, как староста говорит, шантаж князя покажется нам по сравнению с плесенью обычной шуткой.

— Мы здесь, чтобы разобраться.

А голос спокойный остался. Юлик косится с благоговением.

Петер кивнул:

— Скоро подойдет наш лесник. Я еще вчера ему выслал весточку, да он и сам только за. Говорит, если князь не станет разбираться, придется самим выход искать. А я уж прямо трясусь, когда он так говорит. Отчаянный мужик, да. — Петер покачал головой. — Я попросил его вас сопровождать, куда скажете, и делать, что скажете. Пока не уедете, он в вашем распоряжении.

— У госпожи есть уже помощник! — насупился оскорбленный Юлик.

Я знаком приказала ему замолчать.

— Хорошо, пусть ваш лесник сюда подходит, поговорим. Я правильно понимаю, это он письмо написал?

— Какое? У нас кто только писем не писал! Я самолично три штуки отправил.

— Ваш лесник — некто безродный?

— Да! Тогда он написал! Хотя безродных этих у нас тут пруд пруди. Но остальные… и писать-то не все умеют. У нас тут прииски же были… Поистощились, конечно, старые они, но живут там до сих пор люди пришлые, в основном каторжники да одиночки без роду без племени. Отщепенцы, в общем. Так там куда ни плюнь в безродного попадешь.

— Ясно, — улыбнулась я.

Староста вызывал симпатию своим неравнодушием. Неприятно общаться с теми, кому плевать или кто хочет только личную выгоду из всего извлечь. А этот мужик — неравнодушный человек, сочувствующий. Таких мало, поэтому проявим уважение.

— Дорогой Петер, вы теперь не переживайте. Идите и спокойно занимайтесь своими делами. Мы с помощником встретимся с вашим лесником, потом построим план действий и вам доложимся. Без результата мы отсюда не уедем, будьте покойны.

— Бесконечно рад. И по-человечески тоже спасибо.

— Пока не за что. Не волнуйтесь — идите спокойно домой. Это же наша работа, значит, мы ее сделаем.

Он с облегчением выдохнул, встал, зачем-то поклонился и ушел. В таверне как раз народ стал прибывать. И не столько на завтрак, сколько на нас, приезжих сыскарей, посмотреть. Куда ни приедешь, первая реакция всегда любопытство.

Потом я запросила у хозяйки другую комнату, вернее, две смежные комнаты. Мне нужна гостиная, она же приемная. Не могу же я в спальне посетителей принимать? Того же лесника, к примеру. Вернее, я могла бы и в спальне, но нельзя вести себя слишком вызывающе в деревне такого размера, не принято. Зачем лишний раз на рожон лезть? И в таверне не каждый разговор будет к месту, а тихушный купол — моя слабость — то и дело схлопывается и позорит меня и мои умения.

Комнаты нашлись, правда, пришлось доплатить из своего кармана. Но с деньгами у меня давно проблем нет. Помню, боялась во время учебы, что жить буду впроголодь. Оказалось, ничего такого мне не грозит, сыскари живут не бедно, и чем больше работают, тем лучше потом живут.

Ну да ладно.

Юлик огорчился, конечно, моим переездом в другой конец коридора, но промолчал.

Все нужно было делать быстро. Переселившись, я сразу перешла к делам. Юлик уселся за стол уютной, правда, слегка загроможденной мебелью комнаты и приготовился записывать поручения. В начале нашего знакомства, помнится, он уверял, что и так, на слух, все запомнит, но быстро передумал. Всего-то пришлось пару дюжин заданий быстрым тоном проговорить и запретить переспрашивать, а после наказать за невыполнение. Теперь строчит в блокноте как миленький.

— Так, первым делом узнаешь, кто из ведуний был в лесу и проверял, чем тот болен. Где живут, что о них говорят. С ними нужно будет встретиться. Это можно узнать прямо в трактире, он доверху забит желающими с тобой поболтать. Хотя нет, это я сама узнаю, заодно чаю еще выпью, чего-то сладкого захотелось. Ты лучше про сброд этот у приисков разведай. Даже сыскарем быть не нужно, чтобы понять — именно оттуда у шантажа ноги растут. Про приисковых бродяг узнаешь у старосты. И еще, может, чего полезного вспомнит. И вообще, держи нос по ветру.

По выпученным глазам Юлика было видно, что он не совсем понимает, что значит «держать нос по ветру». Да, мою привычку использовать присказки старого мира здесь считают забавной, но в прострацию впадают, когда пытаются понять, что именно я имела в виду. А особенно их убивают цитаты из фильмов и песен, которые они никогда не видели и не слышали.

— О чем задумался-то, болезный? Узнай, как на прииски добраться и с кем там лучше говорить. Кто верховодит там, а кто дурак дураком.

— Все?

Ах ты, какой деловой тон. Интересно, почему меня постоянно подмывает его одернуть? Вроде ничем не провинился передо мною несчастный стажер, а сдерживаться приходится раз от разу сильней.

— Все. Узнай еще по дороге насчет нашей повозки и кучера, хорошо ли их разместили. Кучеру выходной дай, пусть отдыхает после дороги. И еще узнай, где можно нанять двуколку, наша слишком большая и громоздкая для местных дорог. А, еще напиши и передай письмо Макарскому, что мы на месте и приступили к расследованию. Докладывать будем по мере поступления информации, но не реже раза в трое суток.

— Все?

— Погоди, дай подумать.

Стол в комнате был круглым, покрытым плотной скатертью до пола, складки которой мешали не только сидеть, а и просто мимо пройти. Цеплялись, и приходилось уклоняться в сторону. Крайне неудачно, но подвинуть некуда — стол стоит прямо в центре комнаты, остальное пространство забито шкафами и буфетами с посудой. Люстра из темно-красной выцветшей ткани тоже висит слишком низко и норовит стукнуть по лбу.

Ну что поделать, другого места мне не светит, не столица все-таки. Староста, может, и придумал бы, где нас разместить, но обязываться лишний раз не хочется. Всякое бывает.

— Так, ладно…

У окна еще и столик впихнули, на котором пыжится толстопузая пустая ваза. Что же она уродливая такая? Издалека уродливая, вблизи уродливая, да и тяжелая вдобавок. В руках как будто булыжник.

Как-то не по себе вдруг стало. Зябко и тревожно. Небо? Нет, небо чистое, тучи не набежали. Ветер? Тихо на дворе, не шелестит ничего, птички по-прежнему чирикают. Даже пойку в общем пении уловила, а эти птички самые редкие, поют умопомрачительно, но живут только в глуши.

Как-то не по себе…

Руки вдруг разжались, уродливая ваза с глухим стуком упала на пол, но не разбилась, увязнув в ковре с высоким ворсом.

В ту же секунду в дверь постучали.

— Войдите! — крикнул Юлик.

Дверь открылась, порог переступил и распрямился человек, заросший бородой и космами. Почти великан.

Руки бессильно опустились. Ни мешковатая темная одежда, ни борода, ни нависшая на глаза шевелюра не задержали вспышку узнавания.

Безродный Волин.

Серые глаза словно и не исчезали из памяти. Впрочем, они никогда не исчезали до конца, разве что уходили, скрывались на время. Мое проклятье.

Не помню, чтобы он был таким огромным, как медведь какой-то. Подтянутый был, да, гибкий… но не такой заматерелый, застывший, крепкий, как древнее дерево.

Взгляд такой уверенный, пристальный. Он не мог меня не узнать, но на лице ни тени эмоций. На голове кожаная полоска, не дающая волосам лезть в лицо, на плечо навязана охотничья праща. Кожаный плащ до колен, серые рубаха и штаны, крепкие ботинки.

Совсем другой, но все же он.

Не отводя взгляда, лесник сказал:

— Доброе утро, госпожа.

О небо, заставьте его замолчать!

Нужно срочно открыть окно, чтобы впустить немного воздуха. Конечно, такое поведение для меня нетипично, Юлик разволнуется, станет вопросы задавать, но думаю, это лучше, чем просто свалиться на пол, потому что, если я не вдохну свежего воздуха, так и случится.

Так, окно нараспашку, сразу стало шумно в комнате. Лошади ржут, и дети смеются. Слушать детский смех я тоже не люблю, но лучше он, чем этот голос.

Все, хватит разглядывать двор, как будто это очень важно. Нужно брать себя в руки, возвращаться к делу. Нужно вести себя так, как будто ничего не случилось. Не произошло ничего критического.

Как будто сердце не стремится выскочить из груди по необъяснимой причине. И думать не хочу, что с ним, с сердцем, происходит.

Все, продолжаем.

Оттолкнувшись руками от подоконника, я обернулась. Если не смотреть ему в глаза, все пройдет легко.

— Доброе утро. Ты, как я понимаю, местный лесник?

— Именно так.

Ох, не зря я чуяла подвох в этом деле. Слишком странное. На вид простое, а дна нет. Имя Безродного, странная история с лесом. Но и отказаться было не по силам — так к месту подвернувшийся отъезд, который позволит на время забыть, отодвинуть проблему с Федором. Ох, не зря я ждала подвоха!

— Ты писал письмо… Юлик, папку.

Стажер быстро передал мне отчет, подписанный Безродным. Я достала лист и протянула леснику, но тот еле взглянул, снова уставился мне в лицо:

— Точно так. Я написал.

— Что можешь добавить?

Серые глаза наконец прикрылись, спрятались под ресницами.

— Там все сказано.

Хм. Раздражает.

— Зачем тогда ты тут, если уже все сказал?

— Староста просил вам помочь. Я хорошо знаю местность. Людей. Останусь сколько нужно, пока вы не разберетесь с лесом. Мы со старостой договорились, если вы не против.

Староста столько всего успел… Он был прав, помощь нам нужна, и раньше я бы с огромным удовольствием ею воспользовалась. Но сейчас… А что, собственно, сейчас? Главное — дело. Самое главное — работа. Значит, всю мишуру отбросим и займемся делом.

— Да. Помощь нам не помешает, но вначале нужно решить, сможешь ли ты быть полезен.

— Тогда я сяду.

Лесник спокойно и легко снял с плеча сумку и оставил у порога. Потом сбросил плащ, повесил на руку, прошел к столу — от каждого шага дрожали и скрипели половицы, — отодвинул стул и сел.

Юлик при виде такого свойского поведения вскочил на ноги и возмутился:

— Как вы смеете? Госпожа не приглашала вас садиться! Немедленно встаньте и ждите, как воспитанный человек, пока вам позволят!

Мой стажер кого угодно мог вывести из терпения. Он иногда так по-собачьи бросался на тех, кого считал ниже себя, недостойными уважения, как будто намеревался немедленно поставить наглеца на место. Боже мой, знал бы он, кто перед ним сейчас. Первый сын, пусть и бывший, но который от рождения был так высоко, как Юлику в жизни не допрыгнуть.

В любом случае нельзя позволять ему строить моих посетителей по своему хотению. Только я могу их строить! И даже знать не хочу, осадит его лесник или покорно послушается.

— Юлик! Сядь на место и молчи. Тренируй память. Слушай и запоминай, потом перескажешь наш разговор дословно. Все понятно?

Стажер покраснел, потом побледнел, потом взял себя в руки и сел на прежнее место, не смотря на лесника. Как бы сделать так, чтобы обсудить дело, не слушая голоса? Не могу голос слышать, он как нож режет. К концу беседы я просто истеку кровью — а никто и не узнает, отчего я померла. И что? Заставить этого безродного пришельца письменно отвечать на вопросы? Сыскари, конечно, самодуры еще те, но что-то подсказывает — он не согласится.

Главное, не оставаться с ним наедине. Не знаю почему, но добром это не кончится.

— Как тебя звать? — сухо спросила я. Если бы не спросила, Юлик поинтересовался бы почему. А зачем нам лишние вопросы?

Безродный с готовностью улыбнулся, как будто только того и ждал. Пришлось отвести глаза.

— Мое имя — Волин. Волин Безродный.

Ах ты ж, черт! Не помню, когда еще на работе хотелось просто вскочить и выбежать из кабинета, вереща и тряся руками, как истеричке какой-нибудь. Нет, в последний раз говорю: Катя, возьми себя в руки!

— Может, мне зайти позже?

— Да, пожалуй.

— Что?! — Юлик, открыв рот, наблюдал, как лесник кивнул, встал, без малейшей суеты подобрал свои вещи и открыл дверь.

— Я буду ждать внизу, в таверне, — сказал на прощание.

Почему? — вопрошали глаза помощника, который был готов вскочить и вернуть лесника, но я схватилась за предложение, как тонущий за соломинку. Иначе не знаю, что произойдет. Его появление было слишком… неожиданным. По крайней мере, для меня.

А ему, кажется, все равно.

Уже закрывая дверь, Волин поднял голову и коротко глянул в мою сторону. Всего один взгляд. Совсем не равнодушный. И шквал всего безобразного, что он вызвал. Небо, как же гудит в ушах! Словно в водопляс попала.

— Юлик, иди к себе, — я сглотнула слюну. — Иди и не возвращайся, пока не позову.

Если он откроет рот и полезет со своими вопросами, я его тресну. Размахнусь и со всей силы заеду ему в ухо, пусть знает, когда стоит лезть на рожон, когда нет.

Однако задумчивый Юлик ушел молча и тихо. Иногда его вполне можно терпеть, да.

Ах ты, черт! Ноги трясутся, тело бьет крупная дрожь. Не знаю, что произошло. Это же просто человек, пусть и давний знакомый. Или не просто?

Что же мне делать? Спросить не у кого, да я и не привыкла спрашивать. Все всегда приходилось решать самой, справляться своими силами, так что и в этот раз никто не поможет.

Так, лучший способ успокоиться, прийти в норму — медитация. Заодно проверю, откуда письмецо.

Я подняла юбки и села на ковер. Нет, рано, окно нужно закрыть, звуки с улицы будут мешать. Они и обычно отвлекают, а уж сейчас и подавно!

Так, теперь можно. Руки ладонями вверх. Где ты, моя малышка? Моя осторожная вторая сторона? Я назвала ее Ветерок — очень похоже она ощущается, как ласкающее дуновение воздуха по коже.

Сила пришла, нахлынула, беззвучная, но не менее напористая, чем морская волна. Вот что помогает смириться со всем остальным — безусловное обожание практически живого существа, некоего сгустка энергии, которая и есть колдовская мощь.

Ветерок, здравствуй.

Игривые рисунки холодком по телу — здоровается.

Мы с тобой ищем следы этого послания.

Лежащее на столе письмо вспыхнуло и засветилось, что видно только колдовскому взгляду. Взгляду сыскаря. Желтый. Создатель письма далеко, но не красный, значит, не далее чем на расстоянии одного населенного пункта. Как я и думала — приисковый стихийный поселок как раз подходит по расстоянию. Нужно, в общем, туда наведаться.

Ну все… сила сделала то, что обычно, — словно искупала меня в теплых волнах, приласкала нежным ветром, подарила спокойствие. И поиск провела. Можно и отпускать, только…

Ветерок, ты ничего не слышишь? Ничего не чувствуешь… вокруг?

Спросить прямо, узнала ли она своего прежнего владельца, который сейчас здесь, совсем близко? И что почувствовала? Тоску и испуг, не вернут ли обратно? Или жадную надежду на возвращение домой?

Стыдно признаться, но страшно спрашивать прямо. Вдруг ответ мне не понравится? Ты не слышала ничего необычного, Ветерок? Ничего не происходит вокруг? Она вдруг замолчала и думала так долго, что в сердце невольно закрался страх. Неужели она видит? Чувствует его? Человека, которому принадлежала от рождения? Все умиротворение, подаренное силой, вдруг стало стремительно испаряться.

Нет, ничего, вдруг ответила она. Голос, правда, как у сонного человека, но от сердца отлегло. Иди тогда, малыш.

Пока.

Возвращение из медитативного транса всегда словно приход в себя после обморока. Вокруг по нарастающей проявляются звуки, цвета и формы — и ты открываешь глаза, которые слепят краски.

Но теперь мне уже, кажется, легче. Не помню, когда в последний раз меня выбивало из колеи так сильно, но нужно прекращать это сумасшествие. Не позволю ему думать или даже заподозрить, что он до сих пор занимает место в моей жизни. Имеет к ней какое-то отношение.

Это просто работа, мы вынужденно будем общаться, и я буду предельно вежлива и корректна. Раскрою это дело, выясню, кто и чем шантажировал князя, вернусь домой и… Тут мысли споткнулись, но я твердой рукой указала им на правильный путь — выйду замуж за Федора и рожу детей. И буду счастлива.

Зря, может, я отложила свадьбу? Так приехала бы уже замужней женщиной, может, даже беременной. Вот это была бы месть!

Хм. Нет, так бы я вообще не приехала и не узнала бы — тут мысли снова сбились, — что произошло с Волином. Впрочем, я и так не знаю. И не уверена, что оно мне нужно. А насчет мести — мелко, Катенька, мелко и подло. Я выше.

Так, хватит съезжать с дела. Нужно разобраться, что к чему, а чтобы это быстрее произошло, нужно немедленно отправляться рыть носом землю.

Позову Юлика, пусть приведет Безродного. Расспросим и двинемся дальше.

Я вышла в коридор и почти сразу столкнулась с хозяйкой, румяной, веселой, которая семенила по коридору, а за ней шел Волин собственной персоной. Хозяйка проплыла мимо, а он остановился напротив.

— Что тут происходит? — поинтересовалась я, уж больно двусмысленно выглядела эта парочка.

— А? — хозяйка вынырнула из своих весьма приятных мечтаний и уставилась на меня невинными глазами.

— Я снимаю комнату, — сказал лесник.

Снимает комнату?

— Зачем?

— Должен же я где-то ночевать.

Действительно, совсем плохая стала, раз не подумала о первом же подходящем объяснении.

— Потом зайди ко мне.

— Хорошо…

Он набрал воздуха, как будто собрался меня как-то назвать. Но закрыл рот раньше, чем это сделал.

— Пошли же, — поторопила хозяйка, видимо, желая быстрее его увести. И нетерпение относилось ко мне — ей не хотелось, чтобы им мешали.

Юлик, как послушный ребенок, сидел в своей комнате. Я для виду стукнула пару раз в дверь:

— Пошли.

Вскоре мы вернулись в мою гостиную, но теперь я крепко держала себя в руках. Когда пришел лесник, встреча произошла именно так, как должна была произойти чуть раньше. Юлик попросил его сесть и рассказать обстоятельства дела, и пока они беседовали, я стояла у окна и изучала объект со стороны.

Итак, выбрасываем все известное из головы. Кто передо мной? Взрослый сложившийся мужчина, очень сильный, и не только физически. Он очень спокойно и уверенно держится — такая уверенность всегда что-то под собой имеет. Но он не колдун, это мне известно. Так, что еще? Судя по одежде, он содержит себя в порядке, на что далеко не все мужчины способны. Мешковатая, местами чиненная, но добротная. Плащ потрепанный, конечно, но в лесу иначе не получится. Интересная особенность — на его ремне куча висюлек по местному обычаю. Здесь не носят мелочи в кошельке или сумке, а привязывают к поясу. Во многих деревнях так. Часто видишь человека, у которого сбоку болтается целая галантерейная лавка — гребешки для волос, клубки бечевки, какие-то амулеты и даже ложки с просверленными в ручке дырочками. У Волина небольшой мешочек, скорее всего, деньги, нож в ножнах, какой-то инструмент вроде отвертки. Итак, он явно ушел в леса добровольно, это доказывает даже борода. Он отрастил ее не потому, что бриться нет возможности, скорее он просто не хотел часто бриться, да и не для кого. С другой стороны, таких сильных мужчин женщины обожают: что с бородой, что без. Даже трактирщица, у которой есть муж, была не прочь побывать у него в гостях. Хм, эту сторону вопроса пока опустим.

Он очень спокойно выдерживает мой взгляд, хотя прекрасно знает, что сейчас я его рассматриваю и изучаю. Но не дергается, а продолжает отвечать на вопросы Юлика, даже на самые глупые.

Итак, я бы сказала, что этот человек знает, о чем говорит. И если его что-то тревожит, оно действительно тревожное, из-за мелочей он не станет писать бумажки князю. И помощь его вполне могла бы при случае пригодиться.

Юлик как раз закончил личностный опрос и теперь сидел бледноватый и смущенный — узнал, кем прежде был лесник.

Дальше моя очередь.

— Что происходит с лесом?

— Он болеет и умирает, — лесник обернулся ко мне всем телом. Его глаза неожиданно были полны грусти. Из-за леса? У Волина? Из-за каких-то деревьев?!

Пришлось трусливо отводить взгляд и напоминать, что я отношусь к нему как к совершеннейшему незнакомцу. Не знаю и знать не хочу, что ему дорого, что нет.

— Почему, по-твоему, это происходит?

— Мы не знаем. Пытались выяснить своими силами, но наши возможности ограниченны.

И легкая ухмылка в конце. Без колдовской силы действительно мало что узнаешь. На это намекает?

— Как далеко от деревни больной лес?

— За два световых дня можно добраться. Я живу примерно на середине пути между Хвощами и тем участком.

— Карта есть?

Волин молча достал из кармана куртки плотную карту, развернул, разложил на столе. Потом с ожиданием посмотрел на меня. Подумал, увидев, что я не двигаюсь с места, отошел в сторону.

Так, что у нас на карте?

Вот Хвощи, в одну сторону от которых переплетение дорог и полей. В другую — леса, вплоть до скалистого берега Северного моря. Чуть правее — черные жирные точки приисков, тех, где обосновались отщепенцы.

— Это что за крестик?

— Мой дом.

Прямо посреди чащи. Далековато забрался и от Хвощей, и от приисков. Только вот…

— А это что?

— Заимка.

— Как называется?

— Да никак, — лесник пожал плечами. — Там всего четыре хозяйства. На карте она только потому, что я нанес. В официальной версии там никто не живет.

— Прямо в лесу? Чем они живут?

— Сбором трав, грибов и ягод. Промыслом зверя.

— Под твоим присмотром?

— Под моим, — очень мягко согласился он.

Нервы прямо ощетинились. Лучше уж грубость.

— До тебя они там жили?

— Да. Они жили, когда я пришел.

Нет, пустая нить, раз раньше жили. Эх, было бы гораздо проще, если бы сыскарям позволялось узнавать все о ком угодно. Теоретически это возможно, но фактически запрещено. И запрет весьма серьезный. Просматривать подноготную дозволяется, только когда есть веские основания подозревать кого-то в преступлении. Или потерпевших с их согласия. Я не могу сейчас просеивать колдовством Волина, иначе последствия будут весьма плачевными. Для меня. Уволят, причем без пособия. И это уже не упоминая момент о силе, которая вполне может узнать хозяина и захотеть к нему вернуться. Я не сталкивалась с таким конфликтом никогда, и быть опытным образцом желанием не горю.

— Как по-твоему, что происходит?

Волин опустил взгляд к самому полу и задумался.

— Не знаю. Честно, я не знаю. Раньше… может, я и смог бы выяснить, но сейчас я просто не знаю, где искать. Поэтому и нужен сыскарь с силой.

— Понятно. Ну что же, спасибо за помощь.

— Я буду в своей комнате. Номер одиннадцать.

Лесник ушел, Юлика я отправила выполнять поручения, а мне нужно подумать. О деле, конечно, но вот интересно… а какой видят со стороны меня? Посмотри я на себя взглядом сыскаря?

Молодая женщина с приятными внешними данными и холодным лицом человека, повидавшего слишком много. Она пугает. В смысле мужчин она отпугивает, на улице к ней точно не подойдешь знакомиться.

Она думает только о работе, хотя и о себе думать не забывает. Но, в общем, не из тех, с кем уютно быть рядом. Не из тех, кто пойдет на легкую интрижку, а разгадывать, что у нее за душой, слишком сложно. Да и долго — жаль времени.

Да… как от меня еще Федор не сбежал…

Ладно, к делу. У нас в наличии два факта — шантажист и гниющий по непонятной причине лес. По сути, моя задача найти шантажиста, про лес указаний не было. Но местные уверены, что я приехала спасать лес. Конфликт интересов налицо. Ладно, будем действовать по обстоятельствам. Интуиция подсказывает, что стоит начать с леса. Шантажист никуда не денется, он же денег ждет, будет как миленький ровно сидеть на попе. Но шантажиста проще найти. Начнем с того, что ближе.

В таверне нашлось множество желающих рассказать мне подробности о ведуньях. Их, пытающихся вылечить лес, было две. Одна приезжая, шибко опытная, однако ничего не нашла, а вторая попроще, но зато местная, всегда под рукой. С местной и начнем.

Извозчик наш отдыхает, но поселение небольшое, я пошла пешком. Идти чуть больше часа, заодно прогулялась и осмотрелась. Попросила первого встречного мальчишку проводить, тот с радостью согласился, да еще сообщил по дороге на всякий случай, что это не он своровал ягоды из корзины у таверны, когда их грузили на кухню. Конечно, не он, я и не сомневалась!

Ведунья жила, как водится, на отшибе. Хозяйства как такового у нее не было, ведуньи не держат животных и выращивают только травы.

Эх, сюда бы Белку. Вот кто может все, что должна уметь ведунья, и что угодно на белый свет вытащит. А местная… кто его знает, где и чему училась. Может, проблем с лесом на самом деле никаких, просто обе ведуньи или ленивые, или безграмотные попались, поэтому и разобраться не смогли.

— Хозяйка дома?

Забор крепкий, двор ухоженный. Куры ходят, собаки нет. Из открытой двери вышла женщина, наверное, моего возраста, но такая дородная, что казалась старше.

— Да?

— Добрый день. Я госпожа Катерина — сыскарь из Гораславля, прибыла по делу гниения леса. Мы можем поговорить?

Размеренность ведуньи тут же испарилась, она засуетилась, заметалась, не зная, куда бросаться. Да, не Белка, это точно — та глянула бы свысока, мол, так и быть, соизволю помочь.

— Конечно, проходите в дом.

Весь разговор занял от силы десять минут. Его я обдумала по дороге домой. Ведунья клялась и божилась, что никогда ничего подобного не видела. Бывает, что деревьям не хватает влаги — тогда они сохнут, или местность заболотилась — тогда можно объяснить гниение, но ничего такого в лесу нет, баланс не нарушен. Бывает, земля испортилась — тоже не то. Об остальном она не знает, хотя ведунья хорошая. Она описала, что и как проверяла, я не знаток, но сомнения в ее знаниях отпали. А если поговаривают, что вторая еще лучше… Значит, дело действительно нечистое. Может, без сыскного чутья и не раскроется.

Что же это может быть? Из прошлого мира пришло на ум такое хорошее слово — вирус. Но здесь его не знают, все списывают на колдовство. Я пыталась раньше ввести в обиход сыскарей понятия «вирусы» и «остаточный фон»… без толку. Не смогла объяснить, что это такое, да и слушать никто особо не хотел. Грамадий разве что, но это потому, что он добрый и отказа ни в чем дать не может.

Ладно, к чему все это? А к тому, что могла действительно появиться, развиться болезнь какая-то, и узнать можно только колдовством. А я привыкла доверять науке и до сих пор считаю колдовство чем-то сказочным. И каждый раз, когда речь заходит о серьезном деле, пытаюсь вначале вспомнить, как это решается по науке — и только потом возвращаюсь к тому, что имею — к колдовству. Говорят, за то меня и ценят — я могу узнать то, до чего другие не додумаются, просто потому что могу предположить необычный способ идти по следу.

Вот и таверна. Интересно, Юлик вернулся? Исполнительный мой. Поднимемся с черного хода. Проход туда между забором и конюшней. И навес с сеном сбоку. Там, под навесом, сидит спиной ко мне лесник.

— …а там и домой попадем.

Я невольно пошла тише, приближаясь. Волин сидел на корточках и чесал собаку — коричневую, похожую на спаниеля с шоколадной шерстью, только лапы длинные. У собаки были драные шрамы на спине, как будто кто-то полоснул когтями, и половина одного уха отсутствовала.

— Хорошо тебе? Нет? Наверное, хочешь обратно? В лес, на свободу, а не тут на цепи сидеть? Ты уж прости, в городе народ пугливый, они же не знают, какая ты добрая собака. Самая добрая на всем белом свете.

Я замерла.

Он разговаривал с собакой, руки зарывались в шерсть, собачьи глаза закатывались от удовольствия, а хвост так и ходил во все стороны.

Вдруг Волин замер. Медленно обернулся и, убрав руки от собаки, встал. И словно солнце собой закрыл.

— Госпожа.

Не вопрос и не приглашение к беседе. Констатация факта, что я тут стою. Я…

Вовремя закрыла рот. Мне не давала покоя одна мысль: он помнит меня? Он помнит меня, конечно же, но что он теперь думает обо мне? Я ему нравлюсь? Испытывает ли он ко мне что-нибудь? Хочу, чтобы он слюной захлебывался при виде меня и каждый раз думал, что потерял. Чтобы локти себе кусал!

Но этот серый зеркальный взгляд… Еще тогда я не могла сквозь него пробиться, теперь и подавно. Не заглянешь к нему в голову, не узнаешь, что в ней.

— Как мне тебя называть? — Невозможно сказать то, что на самом деле хочется. Раздражение вылилось в колкость: — Я не могу называть тебя по имени.

Он медленно кивнул:

— Называй просто Безродный. Или лесник. Так все зовут, госпожа.

— А ты не говори «госпожа», это раздражает. Называй меня по имени.

По серебряному зеркалу словно рябь прошла.

— Я тоже не могу, — негромко признался он.

Надо же, смотрю на него снизу вверх задрав голову, а кажется, заглядываю куда-то глубоко.

— Ну, раз не можешь, сам придумай как! Только не «сыскарь» и не «госпожа»!

Не ожидая ответа, я развернулась и ушла.

В комнате уселась в цветастое кресло у окна. Итак, что это было только что? Что меня взбесило? Неужели та нежность, с которой он чесал и гладил собаку? Меня когда-то в расход пустил, а собаку зато любит. Неужто я в самом деле могу расстроиться из-за такого? Да мне срочно лечиться надо!

Вскоре явился запыхавшийся Юлик. Письмо отправил, принес кое-что новенькое, но по мелочи, главное — приглашение к ужину от старосты. Это вовремя, дело уже к вечеру, а я не обедала.

Итак, хочешь, нет, а придется топать к этому лесу самой и проверять, что же там происходит. Бывали на моей памяти случаи, когда из мухи раздували слона. Вначале это разочаровывало, а сейчас я, наоборот, каждый раз думаю, господи, хоть бы ничего серьезного! Лучше пусть трата времени, чем что-то плохое.

К старосте мы с помощником вырядились, как на княжеский сбор. Я даже настоящее платье достала, чтоб никто не засомневался, кто тут из Гораславля прибыл. А Юлик по причине крайней молодости всегда щегольски разодет. Мы важно вышагивали по улицам. А чего прятаться, все равно изо всех щелей следят. Нечасто к ним сыскари заезжают, так что все равно от глаз людских не скрыться.

Дом у старосты был хорош: большой, крепкий. Жена ему под стать — добродушная пухлая женщина, хорошая мать и идеальная хозяйка. Вообще станешь такой хочешь не хочешь через пятнадцать лет совместной жизни. Чем заниматься-то, кроме как детей растить да за хозяйством следить, оттачивая мастерство готовки да уборки? Это нормальное, уважаемое духами положение вещей, но в дрожь бросает, стоит представить себя на ее месте. Стану ли я с Федором такой же домашней? Такую ли он хочет, когда мечтает о семье?

Нам представили хозяйку и двоих мальчишек-подростков, которые даже на Юлика смотрели открыв рот. Тот, понятное дело, был польщен.

— А где лесник? — спросил староста, когда мы все уселись за стол. — Я думал, вы вместе придете.

— Почему вы так думали?

Хозяин пожал плечами:

— Я вроде говорил, что он тоже приглашен. Подумал, вы вместе придете.

— Нет, мы не знали.

Юлик стремительно покраснел, сжимая губы. Староста крякнул, но не стал его сдавать, пожалел. Но я и так поняла, что произошло. Староста просил моего помощника передать приглашение Волину, а тот «запамятовал».

А Макарский еще меня просил проявить милосердие! Да Юлика учить и учить уму-разуму! Да хворостиной бы отходить по-хорошему! Ладно, отложим, не при людях.

Неловкое молчание все же воцарилось.

— А вот и он! — воскликнула хозяйка, вскакивая и бросаясь к выходу на стук в дверь. Вскоре она ввела в столовую Волина, придерживая за локоток, как девицу.

Подростки забыли про меня и Юлика и теперь с восторгом таращились на Волина. Вот уж не думала, что кто-то способен отвлечь от нас внимание. Чем, интересно, он их взял?

— Добрый вечер, — поздоровался лесник сразу со всеми.

На мой аппетит появление дополнительного гостя никак не повлияло. Работа научила жевать даже в окружении множества людей, в том числе неприятных. И мы приступили, тем более на ужин мы собрались не просто так, потом нас ждал разговор. Еда, как и ожидалось, была выше всяких похвал — нежное тушенное в сметане с овощами мясо, жареные лепешки, соусы и овощное пюре. Готовила жена старосты просто великолепно!

Сыновья старосты поели быстро, даже скорее похватали, как голодные псы, — явно куда-то спешили. Жить спешили. Хе-хе. Я наклонила голову: вдруг улыбка прорвется, незачем. Как старая бабка уже говорю. Жить спешат… ворчу, будто моя жизнь позади осталась.

Как только подростки ушли, староста бросил вилку. Вздохнул, наблюдая, как исчезают куски мяса с тарелок Юлика и лесника. Если первый оголодал по причине молодости и избытка свежего воздуха, по второму сразу видно — к хорошей домашней еде лесник не привык.

— Что же делать будете дальше, а? — не сдержался староста.

Вообще-то мы не обязаны никого в наши дела посвящать, но думается мне, помощи я могу ждать только от местных — не писать же Макарскому! Хотя письма с помощью колдунов доходят быстро, люди в случае чего все равно прибудут на повозке не раньше чем через несколько дней. За это время и войну можно выиграть, не говоря о расследовании.

— Что могли узнать в городе, мы узнали. Теперь нужно съездить на прииски, взглянуть ближе на отщепенцев. Завтра с утра, думаю, самое время.

Такой версии должно хватить. Про шантаж им незачем знать.

— На отщепенцев? — удивленно протянул староста и переглянулся с женой, которая пожала плечами. — А они тут при чем?

— Так надо.

— Кто поедет на прииски? — тем временем спросил лесник, не поднимая головы.

— Я поеду, естественно.

Он же не думает, что я Юлика туда пошлю?

— Одна?

— Как обычно.

— Госпожа предпочитает ходить везде одна, — сдал меня Юлик.

В начале нашего знакомства он считал, что я стану таскать его везде, где он только пожелает, и был сильно разочарован обратным. До сих пор при каждом удобном случае вспоминает.

Волин вдруг отложил приборы, нервно потер рукой губы и отрывисто бросил:

— Одной нельзя.

И снова эта вспышка неконтролируемой ярости. Почему, откуда она? Потому что мне посмели запретить делать свою работу или потому что посмел он?

— Ах, Катенька, он верное дело говорит — одной никак нельзя! — миролюбиво вмешалась хозяйка, покачивая головой.

— Почему?

— На приисках остались только совсем… совсем тяжелые люди, — ответил староста. — Это ж сборище разбойников! Никак нельзя туда женщине одной, да еще такой красавице.

— Спасибо, — равнодушно ответила я, — но хотелось бы больше подробностей.

— Да что подробности-то? Заявитесь к ним одна — поймают они вас и будут для игрищ развратных держать в сарае.

Эвона как!

— А что, были случаи?

Староста сипел, не хотел отвечать, хозяйка тоже раскраснелась и притихла.

— Были, — вдруг сухо ответил Волин.

— И?

— И нельзя тебе туда идти одной. Нечего их дразнить, они женщин редко видят, и кто-нибудь не сдержится.

— Почему, если были случаи, прииски не разогнали?

— Разогнали их, как же! — с готовностью ответил староста. — Да они снова вернулись… большинство пришлых безобидные, ни при чем были, да и идти им некуда, обратно возвращаются, как ни гоняй. И пусть бы… Но постоянно прибиваются к ним плохие люди, которые все вокруг себя портят.

— Ясно.

Это сильно усложняет дело. Бессмысленно рисковать не стоит, физически меня довольно просто скрутить. Становиться рабыней для плотских утех в мои планы никак не входит.

— Я буду вас сопровождать! — с жаром заявил вдруг Юлик, еле сдерживая воодушевляющую дрожь. — Я не боюсь!

— С лесником тебе идти надо, — заявила хозяйка, умильно поглядывая на Юлика, как чуть ранее на своих малолетних сыновей. — Они его уважают. С нашим лесником хоть куда идти можно, — убежденно закончила она.

Волин поднял голову, и его глаза нынче были не такими отстраненными.

— Пойдем со мной… колдунья. Так безопасней всего.

Вот, значит, какое он мне прозвище выдумал. Не имя и не «сыскарь», как и требовала. Надо же, покладистый какой! Исполнительный, аж зубы сводит!

Видимо, на лице отразились мысли, хотя звука своих скрежещущих зубов я не слышала.

— Хозяин, можно нам поговорить с ней наедине? — негромко спросил Волин. Хозяйка тут же вскочила и, что-то говоря Юлику, вытащила из-за стола и увела его прочь. Староста вытер салфеткой губы и тоже вышел.

И остались мы почему-то одни. Только Волин снова сидел, как при свидетелях, окаменевший, дышал разве что громко, с сипом.

— Что ты хотел сказать?

— Думаю, нужно кое-что прояснить. Я понимаю, что проще… как будто мы первый раз друг друга видим, но прииски… Вся эта история… Если тебе очень тяжело, я постараюсь найти тебе другое сопровождение, только не одной! Если тебе тяжело, когда я тут, есть у меня один друг… если ты…

— Не нужно! — я скривилась, не желая, в общем-то, слушать никаких намеков на наши отношения, были они там когда или нет. — Мне все равно. Ничье общество меня не смущает, и о нем я думаю в последнюю очередь. Много чести!

Он помедлил и кивнул:

— Хорошо, как скажешь. Тогда нужно еще… я должен сказать только, что никогда не причиню тебе вреда. Ничем. Конечно, ты не поверишь мне на слово, но твое чутье должно подтвердить, что я говорю правду. Посмотри мне в глаза и проверь. Послушай мой голос, сыскари слышат фальшь. Я никогда не сделаю тебе зла. Слышишь? Ты можешь смело рассчитывать на мою помощь, в этом деле или… в любом другом, потому что я никогда не смогу тебя обидеть. На приисках будет безопасно со мной.

Ах, вот это номер! Комок в горле с трудом проглотился и больно полез куда-то вниз. А я… ни разу не подумала, что он может захотеть продолжить свой план по устранению суженой. Правда, смысла больше нет, все давно вскрылось, осталось далеко позади, покрытое пылью забвенья. Но все же, почему я ни разу не подумала об опасности, которую он может представлять?

Лоб нахмурился. Федор не любит, когда я хмурюсь, и всегда давит мне на нос в уверенности, что это меня смешит. Ну, насчет «смешит» — это вряд ли, скорее раздражает, но что в себя прихожу, это точно.

— Если ты еще хочешь что-то знать, спрашивай, колдунья. Я отвечу.

— Ничего не хочу знать.

Я откинулась на спинку стула. Где хозяева вообще?

— Мы договорились насчет приисков?

— Вроде нет.

— Пожалуйста. Я отведу тебя туда, колдунья, ты сделаешь, что нужно, потом приведу тебя обратно, в таверну. С твоей головы ни волосинки не упадет, клянусь. Одной туда нельзя, я не выдумываю.

— Как, по-твоему, это все будет происходить?

— С рассветом мы выедем, доберемся к вечеру. Я сделаю вид, что у меня дело к Лапотнику, я временами к нему заезжаю. Он подтвердит что угодно. У него и переночуем, ты посмотришь на все, что нужно. Я не знаю причины, зачем тебе туда, поэтому не могу сказать, что дальше. Если ты просто хочешь получить информацию, за ночь ты ее получишь, с утра отправимся обратно, и через полтора дня ты вернешься в Хвощи.

— Если я соглашусь, только с одним условием.

— Говори.

Осторожный, гляди-ка! Сразу не соглашается.

— Ты будешь делать все, что я потребую, и не спрашивать зачем. Я имею в виду работу. — Уточню на всякий случай, а то вдруг размечтается, что я заставлю его делать с собой что-нибудь неприличное. — Ну?

Он думал, что-то мелькало у него в глазах, какие-то расчеты и опасения.

— Если это будет для тебя безопасно.

Даже так? Ну пусть, не станем спорить.

— Хорошо. Безопасность за тобой, но слушаешься меня.

— Договорились.

Он с таким облегчением выдохнул, что прозвучало очень громко. Потянулся за компотом и выпил почти стакан. В горле, что ли, пересохло?

— Где наш уважаемый хозяин? — крикнула я. Надо же намекнуть, что разговор закончен.

— Мы идем!

— А вот и пирог! Сама пекла, по своему собственному особому рецепту. Ни за что не поверите! В тесте — с мукой толченая ягода, вкус м-м-м… — хозяйка несла пирог на круглом блюде с гордостью, как младенца.

Она счастливая. Вот смотришь сейчас — видишь одно только счастье, ничего бытового. Удивительно. Пирог был действительно вкусен, но увлекаться нельзя, нужно обговорить подробности.

— В качестве кого я отправляюсь завтра на прииски?

— Ты поедешь как женщина, с которой я встречаюсь. Это единственный шанс оградить тебя от приставаний, — нервно, насколько вообще он может нервничать, сообщил лесник.

Что-то такое я и предполагала.

— Значит, нужно попроще одеться, лучше даже плохо одеться, чтобы соблазна лишнего ни у кого не было.

— Нет, — качнул головой Волин.

— Почему это? — я опешила. Не столько потому, что он посмел сказать мне «нет», сколько по смыслу — почему же нет?

— Со мной не может прийти… некрасивая женщина, — нехотя сказал он и даже, кажется, поморщился.

— Ах, вот как? И какие же женщины с тобой обычно приходят? Княжны да красавицы заморские?!

Эта ненависть в голосе очень вовремя напоминает, кто есть кто. И бог с ним, что Юлик видит, а он не видел ни разу, чтобы я на деле эмоциями фонтанировала. Ну и пусть!

— Никакие.

— Что?!

— Со мной не ходят никакие. Но если бы пришла, она должна была быть красавицей, иначе приисковый люд не поймет. Когда имеешь особую репутацию, нельзя ее портить. Приисковиков можно контролировать, только когда они тебя боятся и уважают. Некрасивая женщина — потеря уважения. Я хорошо их знаю, колдунья, просто послушай меня.

— Он прав! — вступил староста. — Лесник не может заявиться с абы какой бабой. Только с красавицей, да такой, чтобы слюна капала. Иначе приисковые его уважать не будут.

— Так дело в уважении?

Волин снова коротко глянул в мою сторону. Так. Стоп, стоп, Катя, опять тебя несет.

— Да что вы, госпожа! — с жаром заговорил староста. — Волин помогает нам держать приисковый люд в узде! Не знаю, что бы без него с нами было. Я его даже хотел дружинником сделать в Хвощах, да только он ни в какую! Не хочу, говорит! Ушел в лес и сидит там. А у нас всего два дружинника на все Хвощи — одному век сравнялся, второму еще под стол ходить, что с них толку? Если бы не лесник…

— Не нужно, Хвощ.

Волин старательно стряхивал с коленей крошки.

— Ладно, я поняла. Выезжаем на рассвете?

— Да. Буду ждать во дворе. Транспорт найду.

— Тогда до завтра.

Мы с Юликом поблагодарили хозяев за ужин и ушли в таверну, а лесник остался. Видно, часто у них ужинает, его вон как привечают. И хозяйке приятно лишний раз кого-то порадовать своей домашней едой. Особенно вечно голодных подростков и одиноких мужчин. Такие женщины по доброте душевной всегда стараются осчастливить обездоленных одиночек мужского пола. Накормить, пожалеть. Небось и женить его хотела, подруг своих подсовывала да советовала.

Тьфу ты, пропасть! Изыди!

— Госпожа, вы какая-то странная в последнее время, — заявил Юлик.

— Чего это?

— Как будто… Как будто возненавидели этого лесника. Наверное, есть за что. Я тоже как увидел его, сразу подумал — дело нечисто. Здоровый больно, и морда как камень, да взгляд как у дикого волка.

— Да ты где волка-то дикого видал? — усмехнулась я. Тоже мне, увидал он!

— В детстве. Меня волк чуть в лес не утащил однажды, было мне года три, а помню как сейчас.

Ну вот.

— Извини, Юлик, не хотела напоминать. И грубить.

— Так вы всегда это делаете, — он пьяно улыбнулся, но глаза отвел. Разве он пил, вроде вина детям не наливали?

— Ну все, все. Спать.

Не хватало мне еще задушевных разговоров с юнцами. Вот заведет себе подругу сердечную, пусть ей и сказывает горести свои да радости.

Перед сном я по привычке умылась — люблю, чтобы на лице было ощущение свежести, — и легла спать. Одежду решила надеть ту же самую, хотя было у меня и на праздничный случай платье, но нет, пусть лежит. Конечно, порывы выпендриться были, но к чему? Перед кем? Доказывать леснику, что он самый большой глупец из живущих на белом свете? Зачем мне это?

А так для деревень с окраины Великих Северных лесов наряд очень даже ничего, приисковому люду сойдет.

День прошел не то чтобы сложный, просто из числа выматывающих, однако уснуть мне не удалось. Было то мягко, то твердо, то холодно, то жарко. Я ворочалась туда-сюда, вроде пару раз почти заснула — но нет, никак. И чем больше старалась, тем хуже выходило. В ушах звучали голоса, которые я слышала сегодня, — так бывает, когда ведешь дело и много раз прокручиваешь в памяти то, что услышал, просеивая и выбирая главное.

Сейчас громче всех звучал ЕГО голос. Он тревожил, как жужжание осы, которая может укусить, кружится над тобой и постоянно о себе напоминает. Я сунула голову под подушку, но, конечно же, не помогло. Потом на улице выла собака. Я даже встала посмотреть в окно. Правда, ничего не увидела, кроме пустого двора.

Думаю, это его собака, других во дворе не было. Сидит одна в сарае и воет от тоски, а ее хозяин где-то тут, до него всего ничего — несколько комнат.

Потом, через время, вой прекратился, и я думала — не оттого ли, что лесник пошел к своей собаке и успокоил ее? Погладил, почесал за ушами огромными ручищами и прогнал печаль-тоску прочь? Тогда, наверное, он был в своем номере, а не в комнате хозяйки трактира, чей муж должен вернуться только через неделю.

Но какая мне разница?

И снова голоса наплывали, наслаивались друг на друга, и даже Юлик то и дело влезал в их шепотки и кричал: «Меня утащил волк! Мне три года!», что, конечно, не соответствовало действительности.

Кошмарами я это бы не назвала, но и сном тоже. Промаялась всю ночь, толком не отдохнула. Когда загорелся рассвет, встала разбитой, а еще ехать далеко, а потом еще и шантажиста искать.

Ладно, делать нечего. Если похлопать себя по щекам да ледяной водой умыться, довольно легко сделать вид, будто все в порядке.

Я оделась, расчесала волосы, закрыла их косынкой и вышла на улицу. Лесник уже был собран, стоял возле телеги, вороша сено, которым та была наполнена.

— Разве мы не на двуколке поедем?

— Доброе утро… колдунья.

И снова заминка, будто он как-то иначе хотел меня назвать, да опомнился.

— Ага. Так что?

— Нет, телегу возьмем. Приисковый люд углем торгует, я не только по делу к Лапотнику, а еще и уголь загружу. Глупо впустую такой путь проделывать, если можно сразу два дела объединить.

— Ладно. Время на завтрак есть?

— Я уже позавтракал. А тебе на кухне приготовили, только поспеши.

Булку я доедала уже по дороге. Раньше начал — раньше кончил, как говорят. Чего время терять?

За Хвощами почти сразу же мы попали в лес. Очень красивый. Большие деревья, правда, еще светлые, молодые, вальяжно развалившиеся вокруг холмы, обочины, покрытые густой травой, и множество пестрых цветов. Весна.

Дорога была заброшенной, но все еще очень крепкой и ровной — колдуны строят на совесть. Мы ехали как по тоннелю. Над головой смыкались ветки деревьев, и оглушительно чирикали птицы. Одна — длинно и забористо, вторая — легко, быстро-быстро, а третья — лениво и редко, как большие капли падали. Пойки поют, голову дам на отсечение! Такая роскошь — и в такой глуши.

Как же спать хочется! Глаза слипаются. Но я сижу возле Волина, ближе к краю, и в случае чего свалюсь на землю, а мне неохота. Стук копыт, скрип дерева… лучше всякого снотворного.

— Колдунья, хочешь, в телегу перебирайся. Ехать далеко, несколько часов, а там можно лечь на сено и отдохнуть.

— Да?..

Даже сама слышу, какой у меня сонный голос.

— Давай. — Повозка остановилась, обе лошади тут же стали щипать траву на обочине. — Иди назад.

А меня и не нужно уговаривать. Если бы не кисель в голове, я сама бы додумалась.

— Давай одеяло постелю, чтобы мягче было. Оно чистое, не думай, я с собой ношу на случай ночевки в лесу.

Лесник достал из своей сумки свернутое шерстяное одеяло и расстелил на сене.

— Второе дать накрыться?

— Давай.

Я об одеялах не подумала, а учитывая мою мерзлявость, ехать непокрытой будет не очень приятно.

Он молча достал второе, положил в телегу, запихнул пустую сумку в угол и пошел на свое место.

Я встала на подножку под телегой и легко перемахнула через бортик. Почти рухнула на мягкое сено и укрылась вторым одеялом. Небо такое яркое… но не слепит, закрыто ветвями. И этот запах… Свежее сено, цветы, травы и аромат… нет, ничего такого, только сено. Боже, как же хорошо.

Заснула я моментально. Ночью на мягкой кровати никак улечься не могла, а тут, на сене, просто вырубило.

Телегу покачивало, одеяло грело… вообще, здорово было. Но просыпаться все же пришлось. А все потому, что тряска прекратилась и спать стало не так уютно.

— Колдунья…

— А? — я вскочила, перепутавшись, где я и что происходит.

Лесник стоял на некотором отдалении, фух. Догадался не приближаться.

— Пора вставать. Тут ручей недалеко, можешь умыться, потом поедим и поедем дальше. Вот за этим холмом — открытая дорога на прииски, как только выедем за него, станем как на ладони.

— Хорошо.

Я вылезла и спрыгнула на землю. Лесник дернулся было помочь, да снова остановился. Правильно, нечего, если не просят, я и сама вполне способна справиться.

— Ручей там? — указала в сторону леса.

— Там, — он показал чуть правее. — Идти всего минуту.

— Тут жди.

— Конечно, — он, кажется, даже улыбнулся, отворачиваясь, но точно не скажу.

Ручей не пропустишь, особенно такой. Вода прозрачная, течет как танцует, в ней трава плещется, тонкая, как шелковые нити. Какая же красота!

Вода очень холодной, правда, оказалась, зато сонливость как рукой сняла. Есть захотелось страшно.

Я умылась, волосы пригладила, но расчесываться не стала. Что бы там ни говорил староста, идеальную красавицу на прииски привозить не следует, пусть она будет чуть ближе к простым мужикам — слегка растрепанная, зато румяная и улыбчивая.

Добрая баба, как тут говорят.

У телеги уже горел огонь, дым от которого не дал мне заблудиться. Лесник жарил на нем хлеб и грел мясо. Положил мою порцию на большой лист съедобного салата, налил в кружку кваса.

Я ела и вот что подумала — так здорово, будто я в походе. Причем в детстве с кем-то взрослым. Ничего не делаешь, только свежим воздухом дышишь да красотами любуешься, а за тобой ухаживают, еду подают, ночлег обеспечивают… эх, так и привыкнуть можно!

Но про легкость пришлось забыть, как только мы отправились дальше и объехали холм. Деревья поредели и пропали, дорога вилась змеей и упиралась в нагромождение приземистых домиков, за которым в высоком холме чернели огромные норы — входы в шахту.

Теперь пора вспомнить, кто я и зачем. Не думала, что сама дорога к приискам мне так понравится. Спасибо не скажу, но и не забуду.

Лесник за долгое время впервые открыл рот:

— Они нас уже видят. Скажи, что тебе нужно на приисках. Где нужно быть?

— Достаточно оказаться в любом доме или просто в комнате, без свидетелей, дальше по обстоятельствам.

Он кивнул и снова сосредоточился на лошадях.

Эта его бородища начинала меня раздражать. Не могу сказать почему, но хотелось заставить его от нее избавиться. Да, Катя, что-то несет тебя — и опять в сторону. Борода и борода. Не нравится — не смотри.

У домов, или, скорее, землянок, валялись груды мусора. Грунт из шахт, старые телеги, мотыги какие-то… В общем, остатки, свидетельствующие, что тут когда-то велись крупные работы. Сейчас от них остались хлам и полтора десятка полуразвалившихся хижин, которые когда-то построили в качестве временного жилья работникам.

Две тощие собаки да мужчина в грязной, просто черной одежде — вот и все, кто нас встретил. Прячутся или отсутствуют?

— Сколько здесь человек живет?

— Постоянно три дюжины, еще дюжина кочует от наших приисков в города и обратно.

Где же эти три дюжины? По норам сидят? В лесу прячутся? Надеюсь, не зря ехала. И силы еще потрачу немерено. Надеюсь, тоже не зря.

Когда я стала сыскарем, была уверена, что он с легкостью способен узнать все, что угодно. Оказалось, действительно все. Но только цена слишком большая, потому что за все это удовольствие нужно платить. Не существует колдовского резерва, ничего не нужно накапливать… кроме физических сил. Короче, колдовство изматывает тело как физическая нагрузка. Ты устаешь. Так устаешь, что при переутомлении можешь свалиться в обморок — и тогда делай с тобой что угодно. И нет более или менее выносливых колдунов — отдача у всех одинаковая.

Когда вся эта история с моим перемещением случилась и я прочла отчет сыскаря, я, помнится, думала: раз так просто установить произошедшее, как тут может преступность остаться? Сыскари же все знают, все могут? Оказалось, могут, но далеко не все, и мне такая честь была оказана только по воле князя. Сыскарь, который мое дело расследовал, потом седмицу отдыхал от отдачи. Вот так-то. Поэтому используют сыскарей только в очень громких случаях, когда отдача того стоит. В остальных случаях по косвенным признакам, как у нас, устанавливают.

Сейчас мне особо рисковать и выкладываться в поиске нельзя, так что придется силу придерживать. Не хотелось бы оказаться без сознания в таком месте и в такой компании.

Лесник остановил телегу только у хижины, где стоял мужчина. Оказывается, это он не в грязном, а в рабочем — уголь добывал. Даже лицо покрыто черной пылью.

— Здорово, Волин.

Юркие темные глаза быстро пробежали по мне. Я смущенно потупилась.

— И тебе не хворать, Лапотник.

— Ты за углем?

— В том числе. В дом позовешь?

— Заходи, чайник поставлю. А что за гостья такая?

В глазах чумазого полыхнул жар. Хм, похоже, тут кого угодно подвези — у них слюна закапает. Главное, чтобы женского роду была.

— Девка моя. Взял проветриться.

— Не знал, что ты себе кого-то завел.

— А чего трепаться?

Они оба замолчали. Лапотник вытер вынутой из кармана тряпкой руки и отпер дверь хижины.

— Пусть заходит и внутри посидит.

— Иди, — коротко кивнул мне лесник. Я послушно бросилась в дом. Понятное дело, мужчинам нужно поговорить о своем, о важном, а мне положено сидеть, заниматься хозяйством, обустраивать уют и ждать, пока они снизойдут воспользоваться моим обществом.

Так, что у нас в доме? Как и ожидалось, обстановка жалкая. И не потому, что всего одна комната. Я видела семьи, живущие очень тесно — но это были счастливые семьи. И не из-за отсутствия женской руки. Просто как нора, которую вырыли, чтобы не мокнуть под дождем. Хоть какое-то укрытие, когда нет дома. Лежанка, сколоченная из дерева, покрыта слоем сена и мешковиной, стол такой же неуклюжий, очаг прямо в полу, над ним — дыра в потолке. Хорошо хоть не воняет ничем. Пылью разве что да дымом.

Ладно, мне только узнать, кто шантажист, а с утра — обратно в Хвощи. Жаль, не получится обратно в телеге проехаться, лесник углем ее загрузит. На нем, как на сене, не поспишь.

Так… Ну, сидеть можно на лавке, на кровать пока не очень-то охота. А вот съесть чего-нибудь… Даже странно, недавно вроде ели, а я бы и от ужина не отказалась, хотя обычно о еде вспоминаю, только когда живот от голода сводит. Зато проблем с лишним весом у меня никогда не было, в отличие от Лельки, которая с момента знакомства все с ним боролась, да безрезультатно.

Мужчины тем временем говорили на улице. О чем — не слышно. Потом к ним приблизились и прибавились другие голоса. Ага, остальные жители потихоньку выползают. Они долго бубнили монотонно, потом вдруг раздался громкий голос:

— А, лесник!

Голос резкий, видимо, подтянулись кто понаглей и теперь делают вид, будто не прятались.

— Говорят, ты бабу какую-то привез?

— А тебе чего?

Лесник тоже повысил голос, а я поежилась. Всегда неприятно, когда не можешь контролировать поведение людей, не можешь заставить их вести себя хорошо. А я не боевой колдун, против физического воздействия мало что смогу. Остается надеяться, что Волин свое слово сдержит.

— Может, познакомиться хочу.

— Вали отсюда.

Потом все стихло. Я ждала, может, воплей, может, даже драки, но вскоре снова тихо заговорили. Похоже, обошлось.

Может, пора начинать поиск? Но где гарантия, что в самый неподходящий момент кто-нибудь не вломится, не увидит меня за делом, чего допускать нельзя?

К счастью, лесник тоже про меня вспомнил. Вошел, плотно закрывая за собой дверь. В руках — одеяла и сумка.

— Что тебе нужно для работы? — спросил, осматриваясь.

— Чтобы меня никто не беспокоил и в ближайшие час-два сюда не вломился.

— Хорошо, мы сейчас будем уголь грузить. Дверь я закрою и прослежу чтобы никто не вошел. Только Лапотник вначале зайдет, вещи заберет. Он отдал нам дом для ночлега, сам переночует под навесом. Как только выйдет — можешь начинать.

Все это он говорил, одновременно стягивая с кровати мешковину — сено с хрустом посыпалось на пол. Поворошил остатки, видимо, остался доволен, потому что застелил поверх сена сложенное вдвое одеяло.

— Спать будешь здесь, я на полу переночую. В сумке еда, все тебе, я с Лапотником поем. Выйти не нужно?

Видимо, туалет имеется в виду. Я тут даже в уборную буду ходить в сопровождении своего мужика?

— Нет.

— Тогда я пошел.

После него в хижину заявился Лапотник, тощий и настороженный, похватал какую-то посуду, принес кувшин сладкого чайного настоя, еще разок маслено покосился и пропал. Дверь стукнула, закрываясь.

Похоже, можно работать.

В выборе между полом и лежанкой однозначно победила лежанка. На полу, покрытом спрессованным слоем грязи, сидеть я не буду, а одеяло подстилать жалко. Вон как лесник за ними следит, в чистоте содержит. Не могу же я взять и испортить? Тем более спать на нем предстоит.

Кстати, а окно?.. Ага, окно такое закопченное, что, если кто вздумает заглядывать, все равно ни черта не разглядит.

Ну, начнем.

Где ты, Ветерок? Возвращайся…

Когда я отпустила силу, пришлось лечь на одеяло, уже не думая, насколько тут чисто. Прииски оказались черной ямой, вытягивали силу будь здоров! Что-то страшное тут однажды произошло, много людей под землей погибло. Тот самый пресловутый остаточный фон смертей, который сыскари отказались признать, настолько плотен, что не получается сквозь него пробиться. Как толстый слой черной пленки, которую корябаешь слой за слоем, а конца-края не видно. Нужно много времени. И сил. Нужно договориться с лесником еще кое о чем. Пойду посмотрю, где он и что делает. Надеюсь, далеко от хижины не ушел, бегать искать как-то страшновато.

От входа была видна телега под навесом, уже доверху груженная углем. Лапотник и Волин сидели рядом с ней и курили. Меня они не видели. Теперь оба были в угольной пыли, кое у кого даже борода черная. Вот бы сбрить ее вместе с пылью!

Далась же мне эта борода!

Черт, а как же мне его звать? В смысле при Лапотнике?

— Хороша девка-то!

Двое типчиков разбойничьего вида вышли из-за навеса, а может, еще откуда — тут хибарки так плотно друг к другу пристроены, не разберешь.

Волин оглянулся на меня и нахмурился. Встал.

Ух ты… А он, оказывается, разделся, чтобы одежду не испачкать. Только штаны на нем и какой-то ободранный рабочий фартук. Не помню, у него такие плечи были широкие или в последнее время наросли? Шея что твое бревно, ручищи как кувалды. Под одеждой было не видно, но его тело сильно изменилось.

Что-то мне нехорошо.

Эта растерянность при виде полуголого лесника оказалась весьма кстати. К счастью, у меня нет привычки открывать рот и ляпать глупости, наоборот, я всегда молчу, как воды в рот набрала.

Лесник подошел и положил мне на пояс руку. Он стоял очень близко, загораживая меня от остальных, и никак нельзя было отодвинуться или попросить отодвинуться его. Легенда обязывала делать вид, будто так и нужно.

— Что-то случилось? — еле слышно спросил он, по-свойски прижимая меня к себе. Типчики подошли к Лапотнику и заговорили о чем-то, поглядывая на нас.

— Мне так скучно одной! — пришлось слегка повысить голос, все услышали. — Ты скоро придешь?

Произнеся все это, я была вынуждена захлопнуть рот и не дышать. От него пахло потом, но не то чтобы противно, совсем наоборот. От него пахло здоровым, крепким мужчиной. И его собственнический жест, и широкая грудь, заслонившая от врагов, — что еще нужно женщине?

Но не мне. Пришлось стиснуть зубы, потому что он никак не желал соображать, зачем я здесь. Мне нужно поговорить, хотелось крикнуть, но пришлось молчать и глупо улыбаться.

— Пойдем-ка поговорим, — ласково сказал он, подталкивая к хижине, как теленка какого-то. Ну наконец-то!

Внутри играть не перед кем, я сразу отпрыгнула в сторону.

— Мне нужно, чтобы ты кое-что сделал.

— Что? — он закрыл дверь и посмотрел в щель. Видимо, его знакомые не любопытствовали и остались под навесом.

— Тут очень плохой фон… Ладно, долго объяснять, так что к делу. Чтобы нормально провести поиск, мне нужно, чтобы местные жители расслабились и стали… счастливы, пусть даже на время.

— Счастливы? — озадаченно переспросил лесник.

— Ну да. Счастливы, понимаешь?

На миг в его глазах словно вспышка белая промелькнула, но тут же пропала. Он опустил голову, молча смотря вниз.

— Пусть даже временно. Пусть даже обманно. Есть предложения?

— А, временно счастливы.

— Ну да.

— Ну, если временно, могу их напоить. Это сделает их счастливыми, верно?

В его голосе — горечь и обида. На меня, что ли? Ну пусть, мне не до того.

— Напоить? Правда?! — Отличная новость. Пьяное счастье очень обманное, но во хмелю действует совершенно как настоящее, пусть и короткий промежуток времени. — А есть чем?

— У них тут предостаточно крепкого пойла, они им тоже приторговывают. Я могу сказать, что надумал жениться, к примеру, и всех угощаю.

— Давай угощай. Деньги я тебе после отдам. А насчет «жениться» — что ты скажешь потом, когда я уеду и не вернусь?

Он равнодушно пожал плечами:

— Скажу, что передумал.

Отчего-то короткая фраза очень больно резанула, как будто действительно касалась меня. Так, в сторону все лишнее.

— Когда будет готово?

— Через час, думаю, уже будут пьяны. Но… мне все равно придется ночевать тут, с тобой, иначе не поймут. А я буду пьян, они не дадут пропустить ни одной стопки. В такой тесной комнате…

— Перегар я переживу. Сделай так, чтобы они упились в стельку.

Он вздохнул, кивнул согласно и ушел.

Так, час свободного времени, можно и перекусить. В сумке то же самое мясо, хлеб, овощи и кувшин с морсом. Просто прелесть какой набор для прогулки с женщиной.

Потом я отдохнула, валяясь на лежаке и покачивая от скуки ногой, и снова взялась за дело. Ветерок еле приманила, она какая-то непослушная стала в последние дни, растворялась и не хотела возвращаться на мой зов, будто не хотела существовать. Будь она человеком, я заподозрила бы депрессию, но у бестелесного существа?

Ладно, разберемся после того, как дело закроем.

Остаточный фон все еще был очень плотным: он накрывал хижины и поднимался в гору, окутывая ее так тщательно, что не было видно шахт. Но все же он изменился, подсвечивался снизу еле видным желтоватым свечением. Пьяное счастье.

Пришлось подождать… Долго подождать, но в конце концов света стало довольно, чтобы сделать пелену остаточного фона слегка прозрачной. Теперь быстро ищем следы шантажиста, такие же, как на письме.

Люди, излучающие пьяное счастье, находились примерно через семь хижин вправо от моей. Я их, кстати, слухом не слышала. Они тесно кучковались, периодически отходили влево-вправо, но быстро возвращались. Тот, кто написал письмо, находился среди них. Отлично, я была права! Только вот местных около двух десятков. Не так много, конечно, как говорил лесник, однако все же слишком много.

Значит, будем искать жилище шантажиста — так его личность проще вычислить. Тяжело, однако. Усталость наваливается, мышцы уже чугуном налились, нужно спешить.

Ветерок собралась, взвилась маленьким смерчем и, как мышка, юркнула между хижинами в поисках нужного дома. И нашла. Большой по сравнению с остальными, с выбитыми окнами, занавешенными непросвечиваемой тканью, кстати, дорогой, вышитой геральдическими лилиями и единорогами. В хижине чувствовались следы второго жителя, но размытые. Значит, это или слуга, или приходящий время от времени гость.

Все, дело сделано.

Хотя это просто говорится, что все. Я нашла, где шантажист живет, и установила, что он сейчас находится неподалеку. Теперь нужно решить, что с ним делать. Что делать, что делать. Скручивать и везти в Гораславль, там его будут судить за шантаж Много не дадут, конечно, а вот если он на самом деле замешан в болезни леса… Всем будет хорошо, если шантажист окажется виновником. Значит, можно сворачиваться и возвращаться домой, и деревьям ничего больше не будет угрожать.

Ладно, нужно отдыхать. В туалет только хочется, и ждать, пока явится лесник, сил нет.

Поход в местный толчок был самым страшным моментом всего путешествия. Воняло от него так, что за сто шагов стало понятно, что это за кабинка такая. Бр-р-р, не хочу вспоминать.

Лесник пришел далеко за полночь, через несколько часов уже начнет светать, и пора будет действовать. Он зашел твердо и не казался пьяным. Не шатался, за стены не держался, разве что уставился немигающими глазами как завороженный.

Нужно ему сообщить, что ли.

— У меня все получилось.

Он отвел глаза и кивнул:

— Можем ехать домой?

— Не совсем.

— Сл… слушаю.

Ага, а язык все же заплетается. Надеюсь, проблем с ним не будет. Как-то не подумала, что в пьяном виде помощник из него аховый.

— Ты соображаешь?

— Вроде да. Я принял меры.

Он медленным движением вытер лицо ладонью. Если присмотреться — рубаха мокрая, как и волосы, как и его проклятущая борода. Умывался, должно быть, холодной водой, чтобы хмель сбить.

— Кто живет в большой хижине без окон, что наискосок через два дома от этой? Вспоминай. Скорее всего, он тут не из последних, в почете. Занавески с вышивкой, пижон еще тот!

Волин чуть качнулся, устало вздохнул. Несло от него будь здоров, пили они что-то ядреное. Подозреваю, я от такого напитка сразу навернусь и буду храпеть в углу.

— В большой?

Он вдруг протянул руку. Это что? Не будет же он меня хватать? И что вообще…

Он взял с пола у моих ног мешковину, которая покрывала лежак Лапотника, и принялся разравнивать на полу, ближе к двери. Фух, надеюсь, он достаточно пьян, чтобы не заметить моей реакции. Не хватало еще, чтобы он думал, будто я его боюсь.

Создав себе подобие лежака, лесник тяжело сел на него, сложил руки на колени.

— Там живет Король.

— Кто?!

— Кличка у него такая. Король, — сипло сказал лесник.

Кажется, у него усталый голос. Что, так утомительно пить? В любом случае, придется ему еще поработать во благо страны, он обещал.

— Один живет?

— Да. Там его дом, никто не может входить без приглашения, если не хочет, чтобы морду начистили.

— Подходит. Так вот, план такой. Встаем на рассвете, забираем этого Короля, связываем и увозим в Хвощи.

— Зачем?

— Он преступник, которого нужно задержать. Ты способен мне помочь?

Его лицо будто волнами заходило.

— И что, если нет? Что, сама пойдешь задерживать? Сама сунешься в дом к здоровому мужику, который не побрезгует насилием, будь ты хоть сотню раз сыскарь?

— А ну осади лошадей-то!

Чего это он взъелся? А я чего?

Лесник сглотнул, опуская голову, и ответил ровно, как прежде:

— Хорошо.

— Я тебя разбужу, как рассвет будет близко.

Он лег на спину, заложил руки за голову, уставился в потолок.

— Не нужно, я сам проснусь. Привычка.

Раз дело решенное, можно и отдохнуть. Одеяла, в которых я спала по пути, все еще пахнут свежим сеном, приятно. Закутавшись, я посмотрела вперед — лесник лежал у двери слишком тихо для спящего. Думает о чем-то?

А что он говорил про привычки и что сам проснется?

— Эй, ты!

Хотела громко сказать, да побоялась — вдруг Лапотник под навесом услышит.

— Чего? — через время спросил лесник. Сна явно ни в одном глазу.

— Почему ты привык до рассвета вставать? Работа такая?

Он промолчал.

Да и черт с ним! Перевернемся на другой бок, там только стена, на которую смотреть незазорно.

Время текло, в комнате сгустилась темнота, которая приходит как раз за час-два перед тем, как воздух наполняется утренним светом. Всего два часа до момента, когда нужно вставать, а сна ни в одном глазу.

Что же такое опять? Выспалась днем? Или просто лежать неудобно, твердо как-то? Или просто не хочется спать в таком месте, опасно? Бог его знает!

— Катя.

Я как ворочалась, так и замерла на месте. Голос у него сонный, значит, успел заснуть. А я — нет.

— Спи спокойно, Катя.

Он глубоко вздохнул и снова заснул, ровное дыхание поплыло по комнате. А я теперь лежала, отчаянно прогоняя последствия его голоса. Три простых слова, которые ввинтились в меня, как сверло, и адски болели, три простых слова, которые мне должны были говорить каждую ночь перед сном, и я бы засыпала, умиротворенная и счастливая. Три слова… брошенные, как собаке.

К черту! Вернусь в Хвощи — отделаюсь от лесника, пусть староста другого помощника мне найдет. Однако, как ни странно, после я быстро заснула. Как днем, словно по приказу отрубилась.

— Колдунья…

Открыла глаза — темно. Вблизи кто-то сипит и неуклюже ворочается, как огромный неуклюжий зверь — вроде и рад бы затаиться, а не получается, размеры не позволяют.

— Вставай. Пора собираться.

Амбре в хибаре — хоть топор вешай. Благо я в одежде и сразу могу выйти глотнуть свежего воздуха.

На улице тихо и темно, хоть глаз выколи. Звездного света — только чтобы ноги не переломать, а колдовской огонь не зажжешь — местные сразу заметят. Они же как животные, чуть что не так — агрессия.

Из-под навеса доносится оглушительный храп. Хозяин хижины в случае чего первым и подскочит.

— Они не заподозрят? — тихо спрашиваю лесника. — В погоню не бросятся?

— Нет.

Коротко и емко, общаться лесник не в настроении. Впрочем, чему удивляться? С похмелья заставили куда-то ехать, да еще руки кому-то заламывать.

— Садись.

Едва в кусты успела сбегать, лесник уже лошадь запряг и на дорогу вывел. Довез меня до выезда из нагромождения хибар и остановился.

— Жди здесь.

— Ты за ним? Возьми меня с собой, я помогу.

— Нет.

Не дожидаясь ответа, он спрыгнул на землю и, тяжело ступая, направился к высокому дому, чья крыша торчала над остальными.

М-да, вежливости, в отличие от физической силы, в нем явно не прибавилось. Да плевать, пусть сам идет и вляпается! Сяду тогда да поеду обратно в Хвощи. И рука не дрогнет.

В темноте было плохо видно даже моим улучшенным сыскарским зрением, но постепенно становилось светлее, вот-вот рассвет. И нужно будет решать: либо уезжать, пока меня не увидели остальные приисковики, либо ждать до последнего. Думаю, первый вариант определенно выигрывает.

Впрочем, выбирать не пришлось. Лесник показался вовремя, беззвучно вышел из темноты, на плече у него лежал огромный сверток. Подойдя к телеге, он перекинул сверток, бросил его поверх угля. Я разглядела лицо завернутого в одеяло и связанного человека — щеголеватые усики, разбитая губа, глаза закрыты. Без сознания.

— Орать не будет?

— Очнется, когда далеко будем, там пусть орет на здоровье.

Забравшись на облучок и попутно отодвинув меня плечом, лесник взялся за вожжи, и мы двинулись в обратную путь-дорогу. Вначале медленно, после все быстрей и быстрей. Я то и дело оглядывалась на арестованного. Да уж, с таким помощником, как лесник, будь он у меня на посылках ранее, я без труда вышла бы в число лучших сыскарей отдела. Как лихо он его взял! Ни звука лишнего, ни шума. Как будто всю жизнь этим занимался. Боюсь представить, как все закончилось бы, явись я сюда с Юликом!

Лесник, однако, моего радужного настроения не разделял, выглядел мрачно и хмурился. Спросить бы, что не так, но с какой стати? Кто он мне? Так, случайный попутчик, с кем дело свело. А после так же разведет, пусть он хоть трижды крут.

Потом окончательно рассвело. Когда солнце поднялось, лесник вдруг затормозил и остановил телегу. С чего это? Укачало, может? Он молча спрыгнул и принялся копошиться в изголовье телеги, потом забрался обратно, протянул мне что-то в полотенце. Еда. Булка с сыром и маслом.

В глазах неприятно защипало. Чертова пыль дорожная!

Он сел и молча поехал дальше.

— А ты?

— Не хочу.

Да уж, нынче лесник и правда немногословен. А может, он всегда такой и разговорился на время, от шока при моем эффектом появлении. Возможно, та передышка, когда он ушел из комнаты в таверне при первой встрече, требовалась не только мне?

Еда благосклонно повлияла на желудок, жизнь стала куда приятнее.

Потом проснулся Король. Он себя ничем не выдал, но звук дыхания изменился. Еще несколько минут мы ехали молча, потом лесник снова остановился.

— Ладно, хорош притворяться. Вставай.

Чумазый от угля, на котором ему пришлось проехаться, Король открыл глаза — ярко-голубые, невинные. С такой мордой и такие глаза — вот везунчик.

— Где я? — дружелюбно спросил он.

Можно не проверять, кто писал письмо — его внешность соответствовала портрету. Склонность к аристократичным штрихам, мечты о славе и богатстве, эффектные ходы. Неисправимый игрок.

— Ты задержан по причине попытки шантажа Гораславского князя, — сообщила я. — Будешь доставлен в Гораславль, где подвергнешься суду.

— Ну ладно тогда.

И Щегольские Усы откинул голову обратно на уголь. Казалось, Королю безразлично, что я сказала. Суд — ну и пусть. А вот лесник потемнел лицом, но, к его чести, не стал ничего спрашивать при задержанном. Отозвал в сторонку.

— Так мы были на приисках из-за шантажа?

— Да.

— А… лес?

— А что лес?

Привычка строить дурочку всегда на первом плане.

— Ты приехала не из-за болезни леса?

Вот пристал.

— Лесник, тебя мои дела не касаются. Я делаю то, зачем приехала, и буду делать дальше. И отчитываться ни перед кем не собираюсь. Понял?

Волин отшатнулся, но злобы в его глазах не было. Только что-то далекое, больное. А так хотелось чистой ярости! Так хотелось вывести его на чистую воду! Сколько можно строить из себя добренького? Что он лезет со своей заботой, притворяется, что ему не все равно?!

Или это особое отношение из-за леса больного? Вот уж не поверю, что Волин будет кого-то оберегать, только чтобы лес вылечили. Да ему же всегда на всех плевать было с высокой колокольни!

— Ну что? — ледяным тоном спросила я. — Закончил меня допрашивать? Садись живо и вези нас в Хвощи, если не хочешь, чтобы я тебя за неоказание помощи княжескому сыскарю наказала.

Он послушался и повез, молча. Но вряд ли потому, что испугался. Он выглядел как человек, которого сложно испугать, однако по необъяснимой причине после моих угроз сел и спокойно повез нас с Королем дальше, ни слова больше не сказал. И злостью не пыхтел, как вскипающий чайник, а замкнулся, будто решил что-то для себя, а про нас и думать забыл.

Долгое время — несколько часов — я ехала напряженной, распрямив спину и каждую секунду ожидая подвоха. Ну, ссадит и на дороге бросит он меня вряд ли, все же староста в курсе, где я и с кем, а вот гадость какую-то сделать может. Или не может? Сколько я ни косилась в сторону лесника, никаких поползновений не углядела.

Что само по себе подозрительно.

Когда солнце поднялось настолько, чтобы греть, меня вдруг стало клонить в сон. Это было ужасно, но я ведь вымоталась в поиске и ночью почти не спала. А за спиной Король, который, кстати, молчит как убитый и не пытается ни заболтать нас, ни купить. Такое впечатление, что именно этого он и добивался — чтобы его как бревно спеленутое привезли на потеху народу на куче угля.

Ладно, доехать бы… не свалившись. Лесник все еще угрюмый, но неожиданностей от него, похоже, не жди.

А как там Юлик, интересно? Сидел в таверне два дня, крыс ловил? То есть ничего не делал? Или прохаживался по улицам, красуясь пред местными девицами?

Боже, как спать-то хочется, глаза просто слипаются. Слипаются, как медом намазаны, закрыл — не разлепишь. И уже непонятно, зачем их разлеплять, пусть остаются как есть. Телега покачивается, как лодка на воде, и сыскарю после поиска вообще нужно хорошо отдыхать.

Бац!

Что? Мы уже приехали? Телега замедляет ход, и собаки лают…

А это что? Опять эта драная борода! Так близко.

Я резко отшатнулась.

Поздравляю тебя, Катенька! Ты не свалилась, когда задремала, нет. Все гораздо хуже — ты умудрилась уснуть на плече лесника, привалившись на него, как на пуховую подушку. Теперь придется делать вид, что ничего не случилось, но хоть понятно, почему спать было удобно.

И как хорошо, что он не смотрит и не комментирует. Останавливает телегу, не обращая внимания на то, как судорожно я отодвигаюсь, как от чумного, и оборачивается к Королю:

— Этого куда девать?

— Хм. Кхм.

Лучше откашляться, чем сипеть, голос явно подведет. Боги, он же видел, что я сделала — положила ему голову на плечо и уснула! И ничего не сказал, не стал меня будить, позволил спать, хотя наверняка лошадью управлять было неудобно. После моей высокомерной отповеди не стал. Что ж это творится такое?

Хватит!

— Этого в местный каземат. Есть тут каземат?

— У дружинников каморка в управленческом доме, там буянов держат.

— Туда вези. Ты зачем к таверне приехал?

Он повернулся и впервые посмотрел на меня, но нет уж, не поймает: я отвернулась быстрее. Как там наш пленник? Зевает, как будто тоже спал.

— Поедешь с нами в каземат? — спросил лесник.

— А нет, ты прав. Я сойду. Позже подойду, пусть дружинники пока его запрут, я приведу себя в порядок и приду допросить. А ты езжай… И все, спасибо тебе, на этом ты свободен, твоя помощь больше не понадобится.

Не издав ни звука, лесник направил телегу дальше по улице. За ним с криками и улюлюканьем увязались местные мальчишки. Наверняка с самого начала за нами следуют и шумят. Так почему я раньше не проснулась?!

В таверне, в коридоре, я почти сразу столкнулась с Юликом. Вид у него был не очень, скучающий какой-то, с ленцой. Точно, я же ему никаких указаний не дала! Он, видимо, не знал, что и делать, чем свою архиважную персону занять.

— Госпожа Катерина! Как прошло?

— Все в порядке. Закажи ужин, через полчаса спущусь. Сразу приготовься после этого идти в управленческий дом. Надеюсь, ты уже знаешь, где тут что расположено?

Он стремительно кивнул, но, судя по красным щекам, соврал. Побежит сейчас узнавать, где этот самый дом расположен. Ну ладно, мне главное, чтобы до места довел.

По приходе в комнату возникло такое ощущение, будто я тут сто лет живу. Все эти хрупкие столики и стульчики и украшенный виньетками сервант ну прямо глаз радовали. И даже обилие пурпура не смущало.

А кровать в спальне… В первую ночь я ее не оценила, но все, с этим покончено, теперь я ее уже люблю. Жаль только, встречу с кроватью придется отложить.

Ужин прошел без происшествий; и мы отправились допрашивать Короля. Даже пешком идти не пришлось: нас подобрал староста на повозке, ожидающий у калитки, как почетный караул.

— Я уже видел Волина, — сказал он по дороге. — Только он ничего не сказал. Как дела? Что-нибудь про лес узнали?

— Пока ничего. Может, сейчас узнаем.

Старосту пытались отправить домой, но он упирался: пришлось разрешить остаться ждать за воротами. Дружинник был один — испуганный молодой человек немногим старше Юлика, который тут же хвост распетушил и стал поглядывать на собрата свысока.

— Где задержанный?

— Добрый вечер, госпожа сыскарь. Я — Влад…

— Катя, очень приятно. Так где Король?

— Кт… А! Пойдемте.

Коморка, где держали буянов, оказалась не такой уж маленькой. Поместились сам Король, сидевший на лежанке, два стула для меня и моего помощника и стоящий на выходе дружинник.

— Ну здравствуй, Король. Как устроили тебя?

Я с комфортом расположилась на стуле с хозяйским видом. Юлик встал в уголок и молча принялся внимать. У него глаза даже разгорелись — конечно, настоящий преступник! Дите дитем…

— Да ничего вроде. А у тебя, красотка?

Ага, щас, я давно не школьница — вестись на комплименты.

— Тогда к делу. Я, княжеский сыскарь, установила, что тобою было написано письмо с шантажом князю Гораславля. Вину признаешь?

— Да, признаю.

Еще бы. Слово сыскаря на суде все равно что признание самого виновника. Мы ведь не врем.

— Раз так, предлагаю смягчить вину. Расскажешь, что сделал с лесом, — реальный срок не получишь. Отправят солдатом послужить с годик, и считай, отделался.

— Да и так вроде срок малый, чего его резать? — Король белозубо улыбнулся, глаза сверкнули.

— С чего малый-то?

— Дак за попытку шантажа мало дают.

— С чего ты взял? Десять лет строгого получишь с учетом прошлой судимости.

Его улыбка слегка померкла, а Юлик недовольно запыхтел. Вообще-то это вранье, про десять лет, Юлик недавно по моему велению зубрежкой сроков наказаний занимался и запомнил, что не больше четырех. Но если небольшая ложь поможет узнать у Короля правду и если он такой дурень, что даже не поинтересовался перед тем, как закон нарушать, чем ему это грозит, — буду лгать! Не на суде же.

Однако стажер может все испортить.

— Юлик? Тебе нехорошо?

— Извините, госпожа. Я в порядке.

Правильно, молчи в тряпочку. Мы это с ним уже обсуждали. Не нравятся мои методы — работай по своим, никто не заставляет. Но не мешай!

— Что-то не слышал я про десять лет, — протянул Король.

— Ну, слышал, не слышал, так оно и есть. Посчитай теперь, что дальше. Тебе сейчас сколько? Лет тридцать? Последние годы остались, чтобы на воле погулять да чтобы бабы не за деньги любили. А проведешь их в тюрьме, там уже и сорок на носу. Выйдешь — и старость не за горами.

Его глаза потемнели. Но недостаточно.

— Денег нет, и зарабатывать уже поздно. Красота не та, сила уже не молодецкая. Глаза выцвели, волосы вылезли. Бабы на других смотрят, а мимо тебя взгляд бежит, не цепляется.

Что, уже не так весело?

— Думаешь, блефую? — спросила я. — Получишь по полной, сам же на шантаж полез, никто не просил. И кого? Князя хватило ума шантажировать! Но я готова подтвердить перед судом твою жажду сотрудничать, если ты выложишь все, что знаешь про болезнь леса. Как ты это сделал?

Он молчал, глаза бегали. Главное, не дать думать слишком долго, не вспомнить реально грозящий срок или придумать лазейку.

— Говори!

— Чем докажешь, что срок будет условный?

Быстро он выводы сделал.

— Слово сыскаря. Поможешь мне — помогу тебе. Так что ты с лесом сделал?

Теперь время настраивать сыскарский слух, который правду различает. Условно, конечно, ведь можно не прямо врать, а недоговаривать. Но по большому счету помогает.

У двери громко переступил с ноги на ногу дружинник. Местный. Не забыть бы потом напомнить, чтобы рот на замке держал и не растрепал о том, что услышит.

— Я ничего не делал.

Король пытался улыбнуться, блеск в глазах снова то и дело проскальзывал.

— Просто узнал, что с лесом беда, и решил моментом пользоваться. Дай, думаю, срублю деньжат, пока разбираются, да смотаюсь в другие страны, посмотрю, как там люди живут. Не думал я, что сыскаря пришлют.

— Не думал? А когда столько денег просил, не думал?

— Не-а, — он беспечно качнул головой.

Скольких я таких видела, которые ни о чем не думают! Украсть — почему нет, раз перед носом лежит, дразнит. Ударить — почему нет, все же смотрят. Убить — само получилось. А думать — нет, на кой? Сколько таких недоумков портят жизнь себе, родным и случайным встречным и не думают!

— Что ты знаешь про болезнь леса?

— Да ничего не знаю. — Он уже расслабился, болтал ногой. И ни слова не соврал. — Лесник говорил, плохо все. Зараза расползается, и нет на нее управы. Он же у нас повернутый на порядке да на своем хозяйстве лесном. До него можно было охотиться сколько угодно, зверя без счета бить, а тут явился нежданный-непрошеный и давай нас гонять. А сам солдат, мало чем от нас отличается, будто мы не знаем! На одной стороне должны быть, а он с нами так! Ну, ничего, — Король улыбнулся. — Я знал, что про тебя вранье, никакая ты ему не невеста. Не будет с ним никто жить, он же чурбан безродный!

— Ближе к теме леса.

— А, да что там лес. Никто не знает, раз уж лесник не знает, — Король махнул рукой. — Лесник ночей не спал, искал, отчего это происходит, откуда зараза взялась. Ведуний привозил, всех на уши поставил, ну, кого это интересовало, мне лично досюда, — он чиркнул в районе бедер, — что там с лесом, пусть гниет до самых корней. А так вроде бы зараза лезет, ничего ее не берет. К осени, говорят, доберется до Хвощей и сожрет деревню. И дальше пойдет. Если ничего не делать, через несколько лет, лесник пугает, зараза расползется на всю страну. Ни леса, ни деревень не останется. Тогда и животные, и люди вымрут. Вот что он говорит.

— Что-нибудь еще добавишь?

— Все вроде сказал. И помни — ты обещала.

— Пристегни его цепью, — приказала я дружиннику. — Завтра отправим в Гораславль.

Говорить действительно больше не о чем. Двоякое чувство. Вроде удача, дело шантажиста раскрыто. Но за лес еще тревожней — что-то это мне все меньше и меньше нравится.

На улице нас встретил староста и довез до таверны.

— Неужели все плохо? — спросил в конце пути, когда Юлик уже выбрался и помогал мне выйти, подав руку.

— Завтра поговорим, ладно? Мне нужно подумать.

Меня даже шатало от усталости. По-хорошему после применения сыскных способностей пару дней нужно отдыхать, но где их взять? С утра отправим Короля и будем думать, что делать дальше. Уезжать или оставаться?

Таверна уже опустела, ночь на дворе. У своей комнаты я оглянулась на коридор — вон дверь, за которой лесник ночует. Интересно, он там?

Словно в ответ оттуда раздались какие-то звуки. Ничего подозрительного — или стул передвинули, или одежду с места на место переложили. Значит, там.

Ладно, спать. Но… сон не шел, зараза такая. Началась прежняя беда — туман крутит, как в водовороте, путает мысли, и уже не понимаешь, где явь, где реальность, где находишься. То ли в комнате, то ли по коридору бредешь, что без конца, без края. Но спать не получается, или во сне хочется чего-то, вернее, требуется, как умирающему лекарство. Неспокойно, и ноги куда-то несут, и руки куда-то тянутся… А потом спокойно, и, наконец, полноценный сон — лечебный.

Как же давно я не спала так глубоко, так сладко!

Утро ворвалось в мысли тараном.

…Ах ты ж твою мать! Что это такое?

Мало того что возле меня кто-то горячий, вернее, в обнимку со мной, так еще и комната не моя. Так, без паники, я вчера не пила, так что это… Как это понимать?!

Стоило поднять голову, как пришлось стиснуть зубы, чтобы случайно не застонать — это был лесник. Спит, разметав по подушке волосы, обнимает одной рукой. Моя голова на его груди, совершенно голой груди, и вдобавок я обнимаю его за талию.

Как это могло произойти? Мужская рука на моем плече, с которого сползла сорочка. Почему он меня обнимает? Бред какой-то. Я же ни капли вчера не выпила! И подпаивать меня смысла нет. Так как я сюда попала?

Так, валить быстрей, пока он не проснулся. Одежды моей нет, появилась я тут в ночнушке. Слава небу, в коридоре никого! Дверь в мою комнату приоткрыта, кровать разворошена, будто я на ней ужом вертелась.

Как это произошло?

Закрыв за собой дверь, я подскочила к зеркалу. Красная, взопревшая, как из печи вылезла. Я что, пришла к нему ночью? Никто ведь не тащил, а во сне я явно куда-то шла. Нет, не верю. Но как тогда я там оказалась? Лунатизмом ведь не страдаю, как и потерей памяти, но по всему выходит — я встала ночью, прошла по коридору, зашла в его комнату и залезла к нему в кровать? Обняла его и заснула?

Разум вопит — бред, но я от правды не бегаю. Я же сыскарь.

Итак, я пришла спать в его постель, а он меня пустил. Укрыл одеялом и спал рядом как ни в чем не бывало. Не приставал, иначе я бы точно проснулась.

Точно проснулась бы?! Я хмуро глядела в зеркало. Не могу поверить, что вытворила такое!

И все же было так тепло и удобно… А твердое мужское тело под руками, голая грудь, которая мерно, успокаивающе поднималась от глубокого дыхания, и огромная рука, закрывающая плечи не хуже платка, — все то, чего я хотела получить во сне. Или не все?

Грудь налилась и запульсировала, требуя ласки. Это хуже всего.

Вот что значит уехать от будущего мужа, не попрощавшись. Банальное желание мужской близости. У меня редко бывает, но случается.

И к кому?! К леснику, существу, которое я не считаю за мужчину? А мое тело очень даже считает. Вот же мерзость какая! Ну, я человек разумный, не позволю себе опускаться до низкого, как животное. Нужно просто держаться от лесника подальше, а это несложно — преступник установлен, дело закрыто, можно собрать вещи, то есть заставить Юлика собрать вещи и немедленно отправиться в путь-дорогу, в любимый град Гораславль. Дом, милый дом.

Только точит как червь изнутри мысль о болезни леса. Как уехать, зная, что в лесу происходит что-то непонятное, плохое? И еще покоя не дают глаза лесника, когда он понял, что я вовсе не из-за леса приехала. Это разочарование, промелькнувшее в них, просто никак не стереть из памяти. Понимаю, что ничего ему не должна, что он мне не указ, а глаза душу бередят. И даже после этого разочарования он меня не выгнал. Обнял и оставил спать в своей кровати.

Зачем?! Почему он это сделал? Боги, да что он за человек такой?!

— Госпожа?

Юлик в дверь стучит. Мое спасение. Пора брать себя в руки и нырять в привычную воду — в дела. Работа любые мысли из головы выгоняет, спуску никому не дает.

Уже через несколько минут я вышла из комнаты полностью одетая и полная сил.

Староста нас с нетерпением ждал. Мы приехали после завтрака, так что его жена сделала чай и, улыбаясь, ушла на кухню, оставила нас одних.

Не успела я чаю отпить, как заявился лесник. Прошел своим тяжелым шагом, в котором мне почему-то слышалось осуждение, и сел в свободное кресло.

— Дружинник говорит, вы шантажиста какого-то привезли? — завел разговор староста.

— Да. Мы вчера привезли с приисков шантажиста.

— Так… а что дальше?

Волин отвернулся, как будто не хотел, чтобы староста по его лицу узнал, что дальше. Я ведь выполнила задание и должна уехать. Не любит, выходит, лесник дурные вести приносить.

— Юлик, — я обернулась к практиканту, который почти зевал, видимо, не выспался. — Дуй сейчас же к дружинникам, оформи бумаги и немедля отправь Короля в Гораславль. Отправь и это письмо.

Я достала из нагрудного кармана письмо и протянула Юлику. Вид у него, конечно, крайне возмущенный. Оно и понятно — нет чтобы сразу сказать, что к дружинникам нужно! Взбалмошная наставница вначале притащила к старосте и только тогда сообразила вспомнить о делах.

Ему не нужно знать, что изначально план был другим — поехать к дружинникам вместе, — но вдруг возникла необходимость поболтать со старостой и лесником наедине, без свидетелей. И без Юлика тем паче. Он вроде и мой практикант, но языком мелет не хуже бабы базарной, а если Макарский на него надавит, Юлик вообще выложит обо мне как на духу все, что знает. Меньше знает — меньше выболтает.

Стоило ему выйти за дверь, как лесник вскинул глаза и впервые с момента прихода на меня посмотрел. Неловко, но ночью я была не в себе. Очень устала, сама не понимала, что делаю. Больше такого не повторится, говорила моя улыбка. Правда, я не успела узнать, что он об этом моем объяснении думает, потому что староста перебил наши гляделки:

— Госпожа Катерина, скажите правду, что происходит?

От волнения он натурально за сердце схватился.

— Все просто — князя шантажировали, я нашла шантажиста. Я рассчитывала, он знает, что происходит с лесом. Но это не так. Так что про лес все еще ничего не известно.

Староста правильно все понял.

— И ваше дело, получается, закрыто?

Я кивнула.

— А как же мы? — Он снова потер рубаху напротив сердца. — Как же мы?

Неудобно жутко. Я ведь чую, непростое там заваривается дело, наверняка что-то заковыристое. И тот усталый взгляд лесника на дороге. И тяжелое молчание человека, который понимает, что просить бесполезно. А дело закончено.

Ну давай, решайся, Катерина. Чего тебе терять? Ты практически ушла в запас и отправлена замуж, к серьезным делам больше все одно не допустят, так что можно бедокурить в свое удовольствие.

Эх, была не была!

— Как вы уже поняли, по приезде у меня не было цели выяснять, что происходит с лесом. Но я могу… остаться по причине обнаружения странности, которая может иметь отношение к преступлению. Сыскарям допускается… Только эта работа не оплачивается.

— Мы не очень богаты, но чем сможем, — пробормотал староста.

— Дело не в деньгах. Если я останусь, а ведь мое дело закончено, Юлика придется отправить обратно, запросить отгулы, потому что заданий больше никаких не давали. И доказательств преступления никаких нет. Всего-то лес чахнет и сохнет. Начальство сбросит бумаги в стол, как все разы до этого. Звучит больно нелепо и мелко. Трупы где? Злодеи где? Пара гнилых деревьев — не повод панику поднимать.

— Так что же нам делать? — староста хлюпнул носом.

— Я останусь и проверю, что там происходит. Но как частное лицо.

— Да как угодно! А мы поможем, что в наших силах. Лесник будет вас сопровождать…

— Нет!

Ах ты ж, вырвалось. Волин опустил глаза, но лицо осталось спокойным. Это его всепонимание просто дьявольски бесит. Как будто из нас двоих он святой, а я грешница.

— А? — староста удивленно хлопнул глазами. — Что ж нет? Он и дорогу знает, и может от неприятностей оберечь. Ему можно доверять, госпожа.

Ага, можно, с разбегу. И как старосте объяснить, что проблема как раз в том, что он весь такой знающий и оберегающий? Силы нужно сосредотачивать на деле, а не на том, как бы держаться от провожатого на расстоянии и не оказаться снова в его постели. Даже для сна.

Но как сказать? Это же все прошлое наружу тащить, а прошлое я уже похоронила. Раз сто. Каждый год хоронила. Каждый месяц.

— Так что же… другого проводника искать? — Староста ошарашенно переводил взгляд с меня на лесника и обратно. — Совсем другого?

— Нет, — Волин еле пошевелился, — другой туда не доведет. Придется тебе, колдунья, идти в моей компании.

— Ты забываешься, лесник! Я могу вообще никуда не ходить.

— Тогда не ходи. Или со мной, или не приближайся к гниющему лесу.

— Волин?! — воскликнул староста. — Что ты говоришь?

— А то, — он сурово нахмурил брови, на лбу образовался больной излом. — Хоть целой останется. А лес… все мы рано или поздно умрем. Побегаем от порчи, конечно, только она все равно догонит. Детей только жаль, пусть и чужих.

Воцарилось немое молчание.

В комнату некстати, а может, наоборот, очень кстати ворвалась жена старосты с блюдом, полным пирожков. Ее появление на корню срубило все гадости, которые хотелось наговорить. Детей ему жаль…

С каких таких пор?

И что я, боюсь, что ли? Боюсь лесника? Остаться с ним наедине, может? Вот уж дудки!

— Сколько по времени туда добираться?

— Два пути есть, — как ни в чем не бывало заговорил Волин. — Первый короче, но ночевать придется в лесу. Второй дальше, зато ночевать можно на заимке и в моей хижине, они по дороге. В первом случае — два световых дня, во втором — почти три.

Хочется быстрее разобраться с делом и слинять, но давай думать разумно, Катя. Удобство для меня не пустой звук, спать под крышей всяко лучше, чем на земле. Кроме того, в лесу, где полно диких зверей, ночевать? Не настолько я Волину доверяю. А что, мало ли случаев — потерялась, звери сожрали… и конца-края не найдешь! А пошлют ли сыскаря искать пропавшую — тот еще вопрос. И как я говорила, можно подтасовать правду. Звери же сожрут, натурально, так что вины лесника нет.

— Времени хватает, — словно прочел мысли лесник. — Можно идти дальней дорогой.

Хочет, что ли, вызвать протест и чтобы я выбрала короткую дорогу? Ах ты ж, болото какое! Что же мне мерещится хрень всякая? Давай, Катя, приди в себя! Думай, как тебе будет лучше.

— Хорошо, дальней дорогой пойдем. Сегодня я отправлю в Гораславль Юлика и соберусь. Могу я вещи оставить у вас, — спросила я старосту, — чтобы не платить за таверну?

— Конечно! Будем хранить сколько потребуется! И вещи для леса мы вам подберем, если что нужно! — с воодушевлением пообещал староста, который вновь расцвел при мысли, что вопрос с лесом все-таки будут решать. — Сейчас позову Ксению, да договоримся!

Жена старосты тут же пообещала снабдить меня необходимым и увела в свои комнаты. Вещей у нее было немерено, правда, размеры все большие. Тогда она достала из чулана «еще те, ах, которые носила до замужества». Покрой ужас, конечно, но для леса подойдет. Не портить же свою городскую одежду.

Пока я мерила плотные брюки с завязками понизу и свободную рубашку, хозяйка осматривала меня и, похоже, осталась довольна.

— Ну как лесник-то наш себя показал на приисках? — спросила она.

— Отлично показал, очень помог.

Попробуй я скажи иначе, глотку за лесника перегрызет, видно же, она от него без ума. Не в смысле любовном, а у нее просто материнское покровительство на мужика без семьи распространилось.

— Я не удивлена! Он такой всегда был, сколько его знаю. Как четыре года назад заявился после солдатской службы, так ни разу не подвел. Жаль только, одинок. Уж я и так его спрашивала, и сяк, какие женщины ему по вкусу, а он как дуб молчит и только отмахивается. Такой мужчина — и одинок! Прямо сердце кровью обливается. Ты не думай, если его побрить да почистить, он такой красавец под этими своими одежками, что слов не найти!

Тут даже я заинтересовалась:

— Да-а?!

— Не в том смысле, — покраснела жена старосты и отмахнулась от меня сразу двумя руками. — Он пришел коротко стриженный да бритый, просто красавец, тебе говорю! А потом как забрался в лес, в хижину свою лесничью, так и оброс там что твой медведь. И сколько я ни уговаривала, не хочет бриться да стричься. Уж так жаль! Совсем другое лицо у него, совсем другое. Глаза — что твоя бирюза!

— Эта одежда мне подойдет, спасибо. Постараюсь не испортить и по возвращении верну.

Пора сматываться, пятой точкой чую, пора.

— Да бог с ней, все равно лежит без дела. А ты как… как тебе лесник-то?

Ну вот, не успела сбежать, старостиха перешла в наступление.

— Что — как?

— Ну… нравится он тебе?

— У меня жених есть. Как вернусь в Гораславль, свадьба будет.

— Да? — Кажется, она даже расстроилась. — Жаль как.

— Жаль? — Она что, совсем обнаглела?!

— Ой, прости меня, бабу глупую, не то имела в виду! — всплеснула она руками. — Конечно же, поздравляю! Желаю вам счастья! Просто так жаль… вы с лесником ведь как из одного теста слеплены, со стороны-то видней. И как он тебя взглядом поедает… я уж думала, ну наконец-то на живую женщину клюнул.

— А он что, по неживым обычно?

— Не шути так, госпожа, — старостиха вдруг стала очень серьезной. — Даже зверю плохо одному. Тяжело, тоскливо. А уж человеку-то и подавно! Нельзя чужим горем шутить.

— Может, он заслужил свое одиночество.

— Ну что ты, госпожа! Даже если когда и заслужил — всякая вина свой срок имеет.

И ответить нечего. Рот раззявила, как школьница, и молчу. Наверное, впервые вижу, что она действительно старше меня. Не по возрасту, а по мудрости, по взгляду житейскому. Я ведь все за месть ратую, да за вечный крест, который носить до смерти, не сносить. А она — за прощение.

Всякая вина свой срок имеет?

Даже думать не собираюсь!

— Спасибо еще раз. Я пойду.

Вежливый поклон — и до свидания. Нечего мне лесника своего нахваливать.

* * *

Волин запретил себе думать о том, что произошло ночью. Это не ее решение, просто связь суженых сводит, стаскивает их, притягивает, как магниты.

Но какое же это было счастье!

Он старался не заснуть, смотрел на ее ресницы, на сомкнутые губы, на гладкие волосы — и хотел, чтобы время замерло. Однако все равно заснул, как иначе. Когда выдавалась такая спокойная ночь с крепким, здоровым сном? Он уже и не помнил. Даже в юности, когда тело берет свое, со сном у него бывали проблемы. А в последнее время подремать удавалось или напившись, или в обнимку с Ачи.

Волин давно не заглядывал наперед. Просто спасибо за подаренный отдых.

Назад: Глава первая, о быте среднестатистического княжеского сыскаря

Дальше: Глава третья, о самом страшном — об убийстве

Антон

Перезвоните мне пожалуйста по номеру 8(962)685-78-93 Антон.

Антон

Перезвоните мне пожалуйста по номеру 8(812)454-88-83 Нажмите 1 спросить Вячеслава.

Алексей

Перезвоните мне пожалуйста 8(904) 332-62-08 Алексей.

Сергей

Перезвоните мне пожалуйста 8 (999) 529-09-18 Сергей.

Евгений

Перезвоните мне пожалуйста по номеру. 8 (921) 921-04-16 Евгений.

Евгений