Глава первая,
о быте среднестатистического княжеского сыскаря
В этот раз водопляс случился очень близко, всего за несколько домов, как никогда прежде. Пришлось подбирать юбки и изо всех сил нестись туда, хотя, понятно, я не успею. Но все же…
Юбки мешали. Вернее, не юбки, а брючный костюм, жакет которого сзади и по бокам был удлинен и покрыт множеством воланов. Что поделать, в Эруме не принято женщинам ходить в брюках, пришлось изворачиваться. На последнем курсе мы с Белкой выдумали эту униформу — брюки и жакет, оборудованный лжеюбкой. Не фонтан, но лучше, чем длинная юбка, в которой путаются ноги. Но сейчас и это не помогло. Дома словно сговорились преграждать мне путь.
— Госпожа Катерина! — кричал позади Юлик, который безбожно отстал. — Постойте!
Ага, сейчас! Как же тут пройти?
Гораславль я знаю хорошо — изучила за годы работы, но в нем постоянно возникают какие-то изменения. Что-то перестраивают, ставят заборы, приделывают к домам сараи и кладовки, так что получается не улица, а лабиринт, где, не умея летать, передвигаться от одной точки к другой можно часами.
— Госпожа! — крик Юлика захлебнулся.
И нечего за мной бежать, жди в отделе.
Вот тут можно протиснуться, хотя запачкаюсь. Юбка тяжелая, как будто с чемоданом в руке бежишь.
Точно! Я на месте!
От водопляса остались только следы, сам он исчез. Как всегда. За семь лет практики я несколько раз видела огневоек, три раза из которых (не считая того самого первого в таверне) они оказывались очень близко, все три раза мне приходилось сдерживать их колдовством. А вот с водоплясом не везет — не получается увидеть его вживую. Обычно он начинается внезапно, и когда я прибываю на место, уже все, поздно, кроме последствий сталкиваться не с чем.
Сегодня он застал всего одного невнимательного. Мужчина с открытыми глазами лежал на спине в луже, вокруг — никого. Стройный мужчина, легкий. Повезло, грузного сложно было бы повернуть на бок. Так, теперь вытолкнем воду.
Давай же, моя маленькая подружка, приходи.
Руки задрожали, гул и зуд пробежались по коже. Сила толкнулась и ударила мужчину в спину. Он тут же выплюнул воду и стал судорожно кашлять. Повезло, вовремя я тут проходила, иначе помер бы.
Есть у водопляса особенность — он заливает человека водой, и даже когда пропадает, человек не может сам эту воду выплюнуть. Почему — никто не знает, воду проверяли много раз, она совершенно обычная. Однако, если не подоспеть вовремя и не выбить из горла воду колдовской силой, человек захлебнется.
Я успела, отлично. Успела спасти, а вот увидеть водопляс снова не получилось. Эх, гоняюсь за ним, гоняюсь, но не везет. Мой начальник, господин Макарский, глава сыскного отдела княжества Гораславль, много раз говорил, что я глупа, раз гоняюсь за водоплясом. Вот так, глядишь, однажды накаркаю да догоню. И пропаду под тоннами воды.
Может, и так. Может, и правда, однажды мое любопытство меня сгубит, но, черт возьми, не могу мимо пройти!
— Госпожа Катерина!
О, Юлик добежал, бедолага. Теперь бы ему отдышаться, а то как бы инфаркт не хватил. Юлику семнадцать — здоровый, крепкий возраст, но он такой хилый и изнеженный, что, кроме как быть на подхвате, ни на что другое не способен. Вероятно, именно поэтому его мне поручили в качестве воспитанника. Он пятый сын рода. Это Первых обучают, прыгают вокруг них, как курица вокруг цыплят, а пятым просто находят профессию и пристраивают куда-нибудь к делу, желательно к полезному. Сыск, к примеру. Или бумажки перебирать. Но даже за пятого сына глава рода на части порвет — кровный ребенок как-никак, поэтому велено Юлика беречь и случайно не угробить.
Если бы он еще слушался, не лез, куда не просят, и не мешал выполнять работу!
— Ты дыши, дыши пока, потом скажешь, что хотел сказать.
Надо бы его по спине похлопать. Нет, ну правда, как будто не версту пробежал, а как минимум вокруг Гораславля круг навернул. Сдать его на занятия борьбой, что ли?
— Ты как?
Он судорожно выпрямился и залился краской.
Ну вот, не стоило ему руку на плечо класть. Забываю все время, что Юлик в меня влюблен. То есть он так думает, что это большая и вечная любовь, и подозреваю, даже страдает на досуге от ее безответности и невозможности, а по мне, это просто юношеская блажь. Ну, кто не без греха. А так нет ее, любви, ни большой, ни малой.
Разве что теплая дружба да симпатия, как между мною и Федором.
— Госпожа Катерина, вы не пострадали? — отчаянно краснея, пролепетал Юлик.
— От чего бы я пострадала? Я в порядке. А ты зачем за мной припустил? Я же сказала — в отдел дуй!
— Ну, вы так закричали… И бегом как побежали. И…
Да, общаться с ним крайне сложно. Говорят, иногда он очень даже сообразительный, и слова из него не приходится клещами тянуть, и понять его довольно просто, но явно не в моем случае.
— Ладно, пошли вместе.
— Может, извозчика?
— На кой? Тут идти пять минут.
Ох уж эти мне изнеженные сыновья, даже пятые. Не приучен пешком ходить — и все тут.
— Я о вас волнуюсь.
— Не нужно, Юлик. Я сама о себе поволнуюсь.
Он неодобрительно поджал губы и пошел вперед. Тысячи напастей на того, кто додумался его ко мне приставить! А я даже знаю кто. Начальник мой. Мол, хватит себе портить нервы страшными делами, занимайся всякой ерундой. И не думай, что это понижение. Наоборот, вот тебе личный помощник, подучишь заодно да воспитаешь, вот тебе личный кабинет и, главное, вот тебе… дела ни о чем.
Дверь в сыскной отдел того самого здания, на которое я когда-то любовалась издали, отворялась не сразу и не широко. Я проскользнула, вновь надеясь, что она захлопнется раньше, чем Юлик войдет, тем самым избавив меня от его общества хотя бы ненадолго. Конечно, случись это на самом деле, придется возвращаться и снова открывать, но помечтать приятно.
Полутемный коридор создавал ощущение пустоты. В самом начале, когда я только пришла сюда работать, мне все время казалось, что в здании никого нет, я совершенно одна. Это было приятно, быть одной мне нравилось. За годы учебы в АТМа я общалась с людьми только тогда, когда без этого не обойтись. С подружками, конечно, чаще, но даже без них, положа руку на сердце, я могу прожить.
А если уж совсем начистоту, не думаю, что в моей жизни есть хоть один человек, без которого я не могу прожить. Другое дело работа. Если у меня отнять работу, пропадет весь смысл, поэтому держаться за нее я намерена до последнего. Когтями, зубами и хвостом.
— Посиди в кабинете, — коротко сказала я Юлику и, не дожидаясь ответа, пошла к Макарскому. Водопляс застал меня как раз в момент, когда я бродила по Гораславлю, придумывая аргументы в свою пользу.
Начальник занимал кабинет средних размеров, в котором кроме шкафов и вешалки было два огромных стола и подальше от них — четыре стула для посетителей. И все. Аскетизм этого мира значительно превышал тот, где я родилась.
— Можно?
Заходить к нему можно и без приглашения, главное — постучать.
— А, Катерина Ивановна!
— Это я.
— Чем обязан?
— Все тем же.
— Присаживайся.
Беседа, судя по прошлому опыту, намечается и правда длительная.
— Господин Макарский, я по поводу работы.
— И что там?
— Я уже обращалась к вам с просьбой вернуть меня на ветку расследования тяжких преступлений, и вы обещали подумать.
— Ах, Катя, оно тебе надо? — с участием спросил Макарский.
— Надо!
Ну вот, нервы сдают, на начальство рявкаю. А этого нельзя, он не кукла для битья, сразу на место ставит. Вон как взгляд заледенел.
— Катерина Ивановна, озвучиваю вам решение сыскного совета и мое лично. Вы переведены на внутренние расследования и впредь останетесь тут. Хватит лезть на рожон.
— Но я справлялась!
— Ты справлялась. Но работа сыскаря тяжких преступлений очень… опасна, Катя.
— Со мной никогда…
— Я не о тех опасностях! — он отмахнулся. — Не о телесных. Я о духовных. Когда ты видишь то, что делают люди с себе подобными, как они поступают… жизнь меняет тебя. А молодой женщине не пристало рыться в этом дерьме всю жизнь. Несколько лет ты отдала сыску, хватит.
— Но я хочу!
— Хватит, Катя!
Ну вот, опять голос, которым дают понять, что спор бесполезен. Можно разворачиваться и идти отсюда дорогой длинной. И чего они все как один решили, что мне нужен отдых и другая, морально менее тяжелая работа?! Меня все устраивало! Убийцы и насильники, извращенцы и маньяки… Только в народных сказаниях их тьма-тьмущая, на деле это пьяные драки да денежные махинации. Короче, все не так интересно. Глупо все. Когда видишь, как по-глупому народ гибнет да других за собой тащит, просто диву даешься! А насчет тяжести груза, который ложится, когда ты понимаешь, ЧТО люди делают с себе подобными… Этот груз на мне уже много лет. Вряд ли меня им удивишь.
— Положа руку на сердце, Катя, не хочешь ли ты сказать, что работа ничуть на тебя не влияет? — поинтересовался Макарский. — Что временами тебе не дышится так, будто воздуха мало?
Врать ему не станешь, не выйдет. Тогда, в лесу, он привел сыскарей и спас меня из жертвенного колпака. И на работу взял после АТМа, и обращался как со старой знакомой. Макарский много для меня сделал, пусть даже теперь ему вожжа под хвост попала и он не дает мне работать по-прежнему!
Пришлось вынужденно кивнуть. Конечно, сказывается. Душит, он прав, иногда просто до одури душит. Я давно уже смотрю на людей оценивающе: сразу прикидываю, на что этот человек способен. Что за секреты у него за душой? Какие тайны он может хранить и каких неприятностей от него ждать? И еще я уверена, что у каждого, просто у каждого встречного есть скелеты в шкафу, разве что разной величины. А целиком и полностью добропорядочных людей попросту не бывает. Банально? Да, банально, но что вся наша жизнь, как не череда бессмысленных банальностей?
— Ладно, поймали. Но профессиональная деформация есть у всех. И почему вы считаете, что она как-то по-особому на меня влияет и портит жизнь?
— Потому что и сам всю жизнь тут работаю. Женщине место у очага, а не среди преступников.
— Да, но…
— Екатерина Ивановна! Отправляйтесь в свою комнату и пишите отчет по водоплясу. Когда поступит подходящее вам дело, я сообщу. И просьба больше не беспокоить меня по данному вопросу. Если вдруг решение изменится, вы узнаете об этом первой.
Все. Плечи поникли. А я так надеялась!
— Ладно, раз так.
— Именно так. И мальчонку не обижай там.
— А он что, жаловался?
Я почти отвернулась к двери, но изумление заставило снова взглянуть на Макарского. Юлик, конечно, тот еще папенькин сынок, но жалобы с ним как-то не вяжутся.
— Нет. Жаловались другие сотрудники, которые видели твою манеру с ним обращаться.
— Ну, раз он не жаловался, не вижу нужным что-то менять. Я кого должна из него сделать? Домашнего кастрированного кота или дикого тигра?
Макарский улыбнулся.
— Иди, Катя. И направь свою энергию в другое русло. Я не изменю своего решения. А то вижу, ты задумала снова меня просить, как только минутка свободная выдастся. Так вот, не нужно.
Щелкает нас, как орешки. Каждое мое слово заранее знает, вот что делают немалый опыт и недюжинный ум. Если я навскидку вижу, на что человек способен, то главный сыскарь отдела, вероятно, напоминает рентген, который сканирует и вовсе насквозь.
Гулко шагая по коридору, я судорожно вспоминала, что нужно сделать дальше, чем себя занять.
Написать отчет. И все. И придумать работу для Юлика, пусть даже копать от забора до обеда. Тогда он будет занят и не увидит… лишнего.
В своей комнате я уселась за стол, пока Юлик, примостившись на углу, сердито поглядывал на меня и изо всех сил молчал. Видимо, безмолвно вызывал во мне муки совести.
Наивнее только младенцы, ей-богу!
— Чего расселся? Бери бумагу и пиши отчет по поводу происшествия — водопляса. Проверю.
— Но я же не участвовал!
— Пиши, как будто ты участвовал. Прибежал на место и нашел человека в обмороке. Пиши, что нужно делать дальше. Проверю.
Он молча засопел, доставая из ящика бумагу и карандаш. Ничего, пусть привыкает. Когда Юлик пришел к нам на службу, он был уверен, что в сыске только и делают с утра до вечера, что в засаде сидят да за преступниками бегают. А по факту большую часть времени убиваешь на заполнение разнообразных бумаг.
И мне писать нужно.
Спешить было некуда: за последний случай кражи, которые мне в последнее время выдавали для расследования, я отчиталась еще утром. Так что теперь только по водоплясу остался.
Отчет получился длинный и детальный. Даже не знала, что столько подробностей запомнила, вплоть до цвета одежды пострадавшего и количества окон у ближайшего здания. Обычно такую мелочовку не пишут, но иначе дела закончатся и придется куда-нибудь идти, а кроме работы идти мне некуда.
Дело шло к концу, когда в дверь постучали.
— Катя, ты здесь?
Юлик тут же насупился, уставившись в свои бумажки, где накорябал от силы полстраницы.
— Да, Федор, заходи.
— Так и знал, что ты тут.
Он вошел и остановился у двери, прислонившись спиной к стене и сложив руки на груди.
Я промолчала. Конечно, он знал, с чего было бы иначе? Я большую часть жизни на работе провожу, по крайней мере, когда начальство не упрямится и мне эту работу дает.
— Юлик, выйди, чаю сделай пока, — попросила я. А то будет каждое слово ловить, бездарно делая вид, будто занят делом и не подслушивает.
В очередной раз зыркнув на Федора, мой юный помощник встал и с достоинством, как он полагал, удалился за дверь. Ох уж эти юнцы, простые, как раскрытая книга. Даже скучно временами.
— Что-то случилось?
Федор остался стоять у двери. С работы идет, судя по усталому виду. И вроде улыбается, как обычно, а на душе как-то неспокойно. Слишком хорошо мы друг друга знаем. Его легкую куртку я сама помогала выбирать, про стрижку сама напоминала, когда была пора идти стричься, и каждый жест изучила досконально. Таким отстраненным он остается, только если вопрос серьезный.
— Случилось. Нам придется поговорить, хочешь ты или нет.
— О чем?
Надеюсь, не про Юлика. Шутка. Федор никогда не был ревнив, понимал, что я человек серьезный, к интрижкам склонности не имею, так что, даже если и заметил особое отношение практиканта, такта промолчать ему хватило.
— И это ты тоже знаешь. И раз уже четвертый день подряд ты ужасно занята, поговорим прямо здесь и сейчас. Постараюсь уложиться в пять минут. Мне тридцать лет, Катя, хватит ходить вокруг да около. Мне нужна нормальная, здоровая семья. Мне нужны дети. Я настроен серьезно. Ответ «не готова» больше не подходит. Или ты становишься готова, или я пойду дальше один. Я все понимаю и уже миллион раз говорил, что хватит тянуть. И снова скажу: дай мне ответ, Катя, хватит бегать! Хватит делать вид, будто жутко занята, я знаю, что тебя с весны перевели на мелкие происшествия. Займись наконец нами. Ты не думала, что нечестно игнорировать мои просьбы? Возможно, ты никогда не будешь готова к отношениям, которые нужны мне, но тогда честно было бы меня предупредить. Дать мне возможность выбора.
Он помолчал, прижимаясь к стене, как будто хотел с ней слиться. Хорошо, что я успела тихушный колпак бросить, иначе многие любители погреть уши из соседних кабинетов были бы сегодня сыты.
— Прости, что снова все вывалил. И уже без всяких финтифлюшек. Просто я устал говорить витиевато.
— Я понимаю.
— Нет, ты не понимаешь. Я все знаю про историю с твоим суженым, она произошла на моих глазах. Это я понимаю, Катя. Понимаю тебя. Но мне нужен ответ, от которого зависит и моя судьба. Несмотря на все мое понимание и на мое терпение, вот уж действительно бесконечное, я хочу настоящую семью. Настоящую, слышишь? И она у меня будет: с тобой, извини, или без тебя. Сколько тебе времени нужно, чтобы ответить?
— Я не знаю.
Он покачал головой. Как обычно только он может — без тени укора, просто покачал, как будто не знал, что еще добавить.
— Ладно, согласна, это не ответ, а попытка уйти от ответа. Сколько времени ты дашь?
Не зря он не подходит, держится поодаль. Обычно Федор всегда рядом, обожает ко мне прикасаться. То плечо погладит, то волосы, то обнимет… В общем, о таком отношении только мечтать можно. И за годы, пока мы вместе, сколько я выслушала от знакомых про то, как мне повезло и почему я, лошадь безмозглая, до сих пор не замужем? И объяснить почему я не могу. Федор много раз предлагал съехаться, однажды я даже согласилась, и мы прожили вместе почти два месяца. А потом я собрала вещи и уехала на очередное задание в городок, что в четырех часах езды, а вернулась уже на служебную квартиру.
Мы оба сделали вид, будто так должно быть. По мне, так действительно должно быть — все равно меня сутки напролет не бывает в квартире, а потом я возвращаюсь туда, нахожу кровать и просто отключаюсь. А когда живешь с кем-то, хочешь не хочешь приходится вспоминать, что ты не один, чего нельзя не учитывать, и хотя Федор сам способен себе приготовить ужин, да и, обладая бытовым колдовством, лучше меня содержит помещение в чистоте… все равно не то. Нет уединения, к которому я привыкла.
— Проблема как раз в том, что ты не можешь назвать место «домом», — как-то объяснил он мне. — Говоришь «помещение», «квартира», «комната» — как угодно, но не дом.
Я не согласилась тогда и стала упорно называть свое место жительства «домом». Кажется, доказала, что так и думаю.
И вот его терпение иссякло. Конечно, столько времени встречаться с женщиной, терпеть ее постоянное отсутствие, терпеть, что она не готовит и не убирает, мало говорит (не о работе же с посторонним?) и отказывается жить вместе… Но терпеть отсутствие детей он не будет. Дети — единственное, что ценит Федор. Будь на моем месте другая, заявила его матушка пять лет назад, когда мы вынуждены были все же познакомиться на каком-то семейном празднике… так вот, будь на моем месте другая, читай подтекст более умная женщина, у нее давно были бы внуки.
И не поспоришь.
И во всем остальном он прав. Нечестно лишать мужчину желаемого, избегать годами разговора и надеяться, что все само собой рассосется.
— Можно пройти?
Недовольный Юлик принес чай на крошечном черном подносе и сжал губы, заметив тихушный купол. Можно теперь убирать, при свидетелях говорить Федор не станет. Да и говорить вроде больше не о чем. Как же мой стажер все-таки вовремя!
— На ужин не приглашаю, — ровно закончил Федор, смотря только на меня. — Вижу, ты занята.
— Да. В другой раз.
Он кивнул, развернулся и ушел.
— Почему сюда пускают посторонних? — бурчал тем временем себе под нос Юлик, вроде как если я услышу, то подумаю — случайно услышала, а вовсе не потому, что ему хотелось прокомментировать появление Федора.
— Потому что я специально попросила его пускать.
Уже молча помощник поставил чай мне на стол и продолжил царапать свой отчет.
За крошечным окном под потолком уже темнело. А еще столько всего нужно решить! И душит отсутствие одиночества. Я привыкла, что в кабинете всегда одна и можно хоть ноги на стол положить. И если присутствие Федора мне давно уже не мешает, ну, особо не мешает, настолько я к нему привыкла, то всякие юнцы — очень даже наоборот.
— Юлик, отчет не сдан, отсюда вижу, что он пустой. Иди домой, твоя работа на сегодня закончена. В следующий раз пиши быстрей. Свободен.
Он с обидой вскинул голову, но воздержался от комментариев.
— Иди, иди. Завтра с утра жду. А сегодня перед сном еще разок прочитай про последовательность действий при поступлении сообщения о кражах, ты плохо ориентируешься.
— Я хор…
— Не спорь, иди!
Он засопел, но замолчал. Беда с этим энтузиазмом неоправданным.
— Хорошо. До завтра.
Свернув недописанный отчет и сунув его в ящик, мой молодой герой попрощался и ушел, даже спиной своей выражая протест.
И теперь, в одиночестве, следовало подумать не только о завтрашнем дне, а и о будущем в целом.
Я не хочу семью и детей. Не знаю отчего, ведь это естественное желание каждой женщины, и со временем оно становится только крепче. У всех, кроме меня. Не хочу. Но что же делать, учитывая, что к Федору я привязана? Когда-то он сильно помог мне, был рядом, поддерживал и немного скрашивал черные тона злой несправедливой действительности. Когда мы стали парой, начали встречаться, это казалось вполне естественным продолжением знакомства. Но большее — женитьба, дети… На это я не подписывалась.
И что же? Отпустить его? Федор симпатичный, получает неплохо, купил целый этаж дома почти в центре Гораславля. Родни у него полдеревни, все дружные, готовые помочь при первой необходимости. В общем, жених хоть куда.
Честно было бы его отпустить.
Но что тогда случится со мной? Не представляю.
И все же… тоска зеленая, но однозначно душа склоняется к варианту «отпустить». А ведь я знаю, что все его угрозы про «найти другую» — просто угрозы. Если бы хотел, давно бы нашел. Со мной несладко, я не слепая клуша, чтобы думать, что от моего общества мужчина на небеса возносится. У меня масса недостатков, и он все их терпит. Много лет остается рядом и ждет. Кажется, он меня любит, хотя вслух не признается. Но какое еще может быть объяснение?
Или хватит дергаться, рваться из стороны в сторону в поисках неизвестно чего? Дети занимают собой время даже получше работы. Глядишь, годик потерпеть, а потом уже до конца жизни можно не бояться, что безделье заставит тебя застыть на месте, как ту статую, и не очнуться.
Хоть монетку бросай.
Но решать с помощью монетки нечестно. Потом можно свалить все неприятности на случай, который подсказал, что делать. А я не привыкла сваливать решения на других. Итак, у меня два варианта. Отпустить Федора — это было бы честно по отношению к нему, но я, возможно, без его плеча просто скукожусь и засохну, или выйти за него замуж и нарожать ему детей. Он будет хорошим отцом и мужем, а мне, давно решившей, что останусь бездетной, просто нужно сменить приоритеты.
Логика и трезвый расчет подсказывают, что мы способны договориться, поэтому будем вполне мирно сосуществовать и даже можем быть счастливы. То есть нужно соглашаться и заставить себя пойти ему навстречу. Федор надежен и заслуживает семью. Я могу ее ему дать, что мне, жалко, что ли?
Но и так сразу, немедленно замуж я не могу. Что-то не дает, мешает сделать последний шаг. А откладывать решение он больше не позволит. Замкнутый круг какой-то.
Я стучала карандашом по бумаге и думала. Не в первый раз. И как прежде, безрезультатно.
— Ты еще тут, Катя?
Из коридора донесся бархатный, чем-то довольный голос Макарского. Таким чутьем только сыскари с огромным стажем обладают. Я сижу тихо за закрытой дверью, а он, не входя, видит, что я на месте.
— Да, я тут. Входите.
— И хорошо, что ты тут. Очень даже хорошо.
Макарский принес две папки с бумагами, по одной в каждой руке. Пока еще тонкие, видимо, дела только-только сформированы.
— Почему хорошо?
— У меня для тебя целых два дела, Катя. Целых два!
Ага, так я и поверила в щедрость Макарского. Небось кража колбасы или покушение на отравление. В общем, случаи для дилетантов, чтобы без дела штаны в отделе не протирали.
— Оставляю оба. — Надо же! Щедрый жест в исполнении начальства — то еще жалкое представление. — Посмотри, какое возьмешь. К утру жду ответа.
Бухнув папки на стол, Макарский шутливо щелкнул каблуками, повел носом — это у всех сыскарей заскок такой, сама еле от этой дурной привычки отделалась — и был таков.
Так-так, что он мне принес? Знаю же, что ничего важного, а все равно руки чешутся — вдруг повезет? Открою первую страницу — а там заговор мирового масштаба.
В первой папке всего два листа. Первый — заявление, второй — рапорт. Заявление подписано безродным. Секунда немого молчания в память о прошлом. Эх, помню времена, когда это слово выбивало из колеи, а сейчас почти не трогает. В Эруме безродными называют всех тех, от кого отказалась семья, и от этой приставки к имени отделаться невозможно, она будет преследовать человека до конца жизни. А вот если человек сам ушел от своей семьи, по собственному желанию, то может взять любую фамилию и основать свой род, никто не против.
Приставка «безродный» означает, что этот источник не вызывает доверия. Вернее, что к его словам нужно относиться с сомнением. Поделить надвое и снова надвое. В общем, безродные, которых я встречала за годы службы, похожи на тощих и диких волков, которые таращатся из голодного леса на опушку деревни, где пухлые окорока и жирные куры, а пойти и взять не могут.
Итак, почерк уверенный, без помарок, и слог четкий. Заявитель пишет, что в Северном лесу на окраине нашей страны, там, где начинается холодный океан, неожиданно начали болеть деревья. Зараза распространяется медленно, но уверенно, и местные умельцы не смогли установить, что происходит. Следуя какой-то инструкции, о которой я ни слухом ни духом, уважаемый заявитель, исполняя свои прямые обязанности, докладывает о данном факте князю Гораславля. Подпись, число.
И все? Лес заражен непонятно чем? Когда это болезни были делом сыска?
Ладно, что дальше? В рапорте указано, что это заявление присоединено к другому, полученному отделом внешних связей от некоего Грача. Грач угрожает гораславскому князю тем, что сгноит весь лес в родном княжестве, если ему не выплатят огромную сумму отступных и не выдадут новые, чистые документы, которые позволяют жить, где в голову взбредет, а также ездить в разные страны.
Это уже интереснее. То есть Макарский связал в одно два случая — гибель деревьев и безумное послание бывшего каторжника, а судя по стилю и требованиям о документах, речь именно о каторжнике с порченой историей, которая не позволяет ему жить на широкую ногу.
На первый взгляд дело — пустышка. Ладно, а со вторым что?
Во второй папке тоже две бумажки, ну прямо как сговорились. Заявление госпожи Мельбух о неких подозрительных шумах, которые доносятся к ней еженощно. И о каких-то подозрительных личностях, которые ее везде преследуют, стоит только выглянуть в окно. Поэтому госпожа Мельбух выходит на улицу только при свете дня — и то постоянно сталкивается с разными мошеннического вида молодчиками с наглыми и злыми глазами. Налево по улице пойдет — стоят у ворот. Направо пойдет — у трактира стоят и ржут над чем-то, наверняка ее персону обсуждают. На рынок пойдет — там их вообще видимо-невидимо. В общем, окружили гражданку Мельбух, наверняка хотят отнять ее имущество.
Ну Макарский, ну шутник! А еще дело завел, хотя ясно, что данную гражданку следует отправить к душевному лекарю, а не в сыск.
Ладно, вторая бумажка — снова рапорт, где некий душеприказчик перечисляет имущество госпожи Мельбух, коего, оказывается, весьма немало: два дома в Гораславле и личное хозяйство по производству сыров в деревне неподалеку, плюс немалый счет в хранилище.
Так-так. Может, не так все и просто. Госпожа наверняка не в себе, но какая-то доля правды в ее подозрениях может быть.
И что дальше?
Два дела, выбрать можно одно. Ладно, дома решу.
Смахнув обе легонькие папки в ящик, я поправила жакет, который благодаря крою постоянно топорщился сзади, и пошла домой.
На улице очень хорошо. Поздняя весна наполнила воздух ароматом цветущих деревьев. Это такой пронзительный запах, особенно на рассвете! Выходишь — и надышаться не можешь.
По вечерам он более терпкий, густой. И сверчки расплодились, и птицы не умолкают сутки напролет, кроме нескольких особо темных часов ночи. В общем, то время года, когда начинаешь думать, что жизнь все-таки прекрасна.
Квартиру удалось найти недалеко от работы, в двухэтажном здании, черный ход вел по узкому проулку к парку, за которым расположен сыскной отдел. Платила я только за бытовое обслуживание — стирку вещей и чистоту помещения. А вот с едой не задалось. На ужин в столовой при доме я не успевала, потому питалась как придется. Когда вспомню, что нужно поесть, тогда и ем.
Не помню только, есть ли дома еда. И если нет, это будет весьма печально, готовить совершенно не хочется. Я давно не вижу смысла тратить время на готовку. Зачем, если его можно потратить на работу, а еду попросту купить? Хотя если еды много, часть тогда пропадает, а я не люблю, когда пропадает еда.
Нет, не буду рисковать. Куплю по пути пирог. Еще не так темно, и пекарня открыта. Буду надеяться, не все раскупили.
Мне повезло: остался большой кусок пирога с курицей и сыром, да еще и простокваши кувшин дали — у них бывает иногда, торговка из молочной лавки оставляет остатки, которые не успела распродать, так что ужин вышел шикарный.
А после плотного ужина меня сразу вырубает. Организм расслабляется. Впрочем, и без еды я бы долго не продержалась.
Только нужно раздеться и умыться. Не хочется, конечно, но придется себя заставить. Если подумать, я постоянно себя заставляю. Последние годы моей жизни — полоса самопринуждения. Учиться заставляла, работать. Поесть, привести себя в порядок, следить за чистотой и обходиться без мата, чем многие сыскари грешат. Каждый день заставляла и продолжаю заставлять. Вставать утром, делать зарядку и следить за одеждой. Особенно заставляю, когда не понимаю, зачем это все нужно? К чему это все? Тогда заставляю себя еще упорней.
И эта привычка позволяла мне жить вполне терпимо.
Значит, нужно соглашаться на брак с Федором. Просто заставить себя, как обычно, пережить сам процесс, а потом заставить родить ребенка. И все, дальше пойдет как по маслу. Детей я буду любить, ведь они мои.
Только не прямо сейчас. Не могу представить, чтобы прямо сейчас я пошла к Федору и согласилась. Откладывать новость он не станет, значит, утром уже оповестит родню. А сплетни, как известно, по воздуху носятся, так что не успею и глазом моргнуть, как о свадьбе будут знать все, уж сослуживцы точно. Начальник каждый раз при встрече будет тыкать тем, что оказался прав — именно на такой результат он и рассчитывал, переводя меня на мелочовку.
Ну вот, опять на работу мысли съехали.
Наконец я улеглась и закуталась в одеяло. Всегда мерзну по ночам, даже если тепло оденусь. Не знаю уж почему, но закутываться приходится, как гусенице в кокон.
На потолке след от фонаря, что светит за окном. Размытый и серый круг света, который то и дело перечеркивают крошечные точки — ночные насекомые.
Что же мне делать, что делать?
Спать, конечно. В моем родном мире говорили: «Утро вечера мудренее». И еще там вроде учили, что народная мудрость на то и мудрость, чтобы отображать реальное положение дел. Что ж, прислушаемся к мудрости предков, подождем до утра.
Ресницы сомкнулись, и только тишина осталась. Спать, спать.
Ну, разве что еще чуть-чуть плотней закутаться в одеяло.
Утро у меня, когда я в городе, начинается с криков дворника, который обязательно с кем-нибудь ругается. Это такой невзрачный старичок с жутко длинной бородой и магией бытовика. Однако ходит он с метлой, используя ее больше в качестве палки, чем в качестве орудия для уборки.
И вот, сколько я ни намекала, и не одна я, а и остальные жильцы, чтобы орал меньше, он пропускает мимо ушей. Нет, бывают, конечно, и счастливые дни, когда жильцы нашего дома просыпаются по другим причинам, но чаще всего причина все-таки ор.
— А чего такого? На улице уже рассвет, — простодушно отвечал дворник, когда его просили замолчать. И ответить нечего — действительно рассвет. Прямого указа хранить тишину в ночное время он не нарушает, а чисто по-человечески призывать к совести его бесполезно.
Так и живем.
— И какого лешего под твоим окном луковая шелуха? Куда ты мусор выбрасываешь, из окна, что ли? А на что главный по дому? Управед то есть? Сейчас пойду и потребую тебя выселить! В загон к свиньям! Там все такие.
И так до бесконечности. Даже голову под подушку совать бесполезно, потому что орать наш дворник может часами.
Ладно, все равно вставать. Надо же на работу.
Вот что меня, помню, поражало в этом мире — тут не было четко фиксированного трудового дня, разве что у лекарей да у учителей. В остальном приходи когда угодно — главное, что работа должна быть сделана. Если ты пекарь — приходи хоть после обеда, но булки покупатели ждут на завтрак. Прозеваешь — они уйдут к другому пекарю, который с первыми петухами голову от подушки отрывает, а ты останешься без дохода. Такая саморегуляция, я бы сказала.
Мне тоже можно приходить когда угодно, но я привыкла выходить из дому с рассветом.
Мини-колпаки бытовой магии — одна из тех штук, которым я не нарадуюсь! Сунул одежду в шкаф, закрыл дверцу — и одежда вычищена и выглажена. Кайф.
Словно в противовес приятным моментам тут имеются и противоположные. Например, передвижение. Передвигаются все… пешком. Или на извозчике, в повозке, запряженной лошадьми. Лошади — это утрированно я их называю. Животные похожи, конечно, на лошадей, но на них нельзя ездить верхом, строение тела не позволяет. Порталов, хотя мир и колдовской, не придумано. Получается, что с бытовыми моментами проблем нет, зато добираться из одного населенного пункта в другой приходится ножками. Не важно, обычный ты житель или крутой колдун. Вот так.
Приведя себя в порядок, я вышла через черный ход, закрыла глаза и вдохнула полной грудью. В такие моменты, когда ночная свежесть еще не ушла, цветущие деревья пахнут просто невероятно. Правда, наслаждаться мешали вопли, пусть и слегка приглушенные за счет стен дома.
Ладно, нечего себе настроение портить из-за вредных старикашек.
А пока иду, можно и подумать, ведь Макарский уже наверняка ждет. Не успею войти в отдел, как он выскочит и потребует ответа.
— Ну что ты решила? Какое дело берешь?
Слегка ошиблась — добралась почти до кабинета. Дверь плотно прикрыта, видимо, Юлика еще нет. Ага, повод вздуть за опоздание.
— Я жду, Катя! Соображай быстрей!
— Я беру случай болезни леса!
— Да? — он, кажется, удивился. — Хочешь с выездом? Не наездилась еще?
— Не наездилась. Земля Великих Лесов так прекрасна… Можно любоваться до смерти.
Он пожевал губами, ища подтекст. Думал, я издеваюсь. Вообще-то есть такое, но не докажет — голосок-то идеально дебильный, но одновременно вежливый, не подкопаешься. Таким я разговариваю с посетителями, которые жаждут от сыскаря исполнения всех своих мелочных и несуразных требований. А научилась как? Простая история.
Жила-была лавочница, коптила и продавала колбасу. И тут ее обокрали! Лавочница составила список потерь и отнесла сыскарю, которому не повезло. То есть мне. И стала преследовать, требуя поймать злоумышленника и немедленно вернуть: шило старое, гнутое — одну штуку; травяной отвар в мешке, который ей подарили восемь лет назад и который лежал в углу в кладовке, размером с кулак — одну штуку; примечание: на боку следы плесени. И последний лот — два старых железных замка, которые сменили по причине дряхлости и бросили в сарай, где те и лежали несколько лет, пока их не похитили жадные воры.
И прилипчивая, настырная она оказалась до ужаса. А у меня работа такая. Не могу же я прямо сказать — ты бы не позорилась, тетка, со своим хламом, а шла бы себе домой, жила бы дальше и другим жить не мешала. И выбросила бы из закромов весь остальной хлам!
Нет, так сказать нельзя, жаловаться будет самому князю. Поэтому и пришлось научиться своему тону восторженной идиотки — да, мадам! Конечно, мадам, какая ужасная, леденящая кровь утрата! Мадам, как я вас понимаю! Все, все, что в моих жалких силах, делаю денно и нощно, просто зашиваюсь и, живота своего не жалея, иду по следу преступников — и никто не уйдет от наказания! Наказание неизбежно, их повесят. Или четвертуют. Или сварят в масле. Сами решите, в общем, а судья обязательно к вашему желанию прислушается и учтет в мельчайших подробностях.
— Ладно, — наконец сдался Макарский, переставая меня сканировать. — Выпишу тебе выезд на место происшествия. И даже срок указывать не буду, знаю, ты не злоупотребляешь. И Юлику выпишу, возьмешь с собой.
— Как? Но я…
Одной из причин, по которым было выбрано данное дело, являлась надежда, что Юлика передадут кому-то другому. Ах Макарский, ах жук! Нос прищемил, называется.
— А ты что, против что имеешь?
Да-да, у него тоже есть особый голос для разговора с идиотами.
— Нет. Если нужно, выписывайте.
— Ну и лады. Заходи через полчасика за путевыми листами и деньгами.
Макарский ушел, и коридор снова опустел, погружаясь в тишину.
В кабинете никого не было, стажер потерял нюх, можно пока расслабиться.
Дело с выездом, как ты вовремя подвернулось! Пару недель дороги туда-обратно плюс неделька на само расследование — то, что нужно. Месяц передышки перед последним шагом, который нужно сделать. Я должна. Я стольким ему обязана… Почему не отплатить? И жизнь продолжится, как прежде. И все будет хорошо.
Юлик явился через пятнадцать минут и принес с собой завтрак, так что я не стала на него кричать. Тем более ему еще поездку организовывать: извозчика искать, вещи паковать, бумажки собирать… Неблагодарное, в общем, занятие. Он же на обучении? Ну так пусть учится!
Я, кстати, думала, юнец будет расстроен выездным делом, а он даже обрадовался. Надеюсь, не видит уже себя и меня в одной кровати, потому что на постоялом дворе больше нет комнат или какая там еще причина может быть в его фантазиях. Если вдруг места не окажется, будет в сарае спать на сене, а не у меня под боком, это точно. Но не станем озвучивать: сюрприз-сюрприз, как говорится.
Осталось только одно дело. Федор.
Я наняла извозчика и доехала до места его работы — Писарской башни. Там записывают информацию. Вроде типографии, в общем. Сложный процесс, но, записав одну книгу, можно размножить ее сколько угодно. Федор как раз занимается написанием текста.
В башне, которая больше напоминает узкое высокое здание, стоит постоянный гул. На входе две женщины сидят за столами и следят за всеми, кто заходит. Тут система безопасности, что у президента. Нельзя в верхней одежде. С большими сумками. С непокрытыми волосами… И так далее, и тому подобное. Бесконечный список требований. Проще снаружи остаться и надеяться на чудо, что нужный объект сам на улицу рано или поздно выйдет.
Я же выбираю средний вариант.
— Можете мне Федора позвать?
Сторожа всегда соглашаются — это проще, чем привести меня в надлежащий для прохода внутрь вид.
Я выхожу на крыльцо — вокруг цветут деревья. Скоро распустится сирень. Обожаю ее аромат — я начинаю спать с открытыми окнами, и в каждой вазе у меня по букету.
— Катя?
— А?
— Что-то случилось?
Улыбка — наше лучшее оружие. Не могу же я, в самом деле, использовать со своим мужчиной голос для идиотов?
— Привет, Федор.
Легкий поцелуй, как обычно. Как возле него надежно и спокойно. Почему же меня несет куда-то из Гораславля? Почему?!
— Что-то случилось? — повторил он.
— У меня новое дело, мне придется уехать в Северные леса.
— Ясно.
Ни тени упрека, только печаль в глазах. Ну все, Катька, набирай побольше воздуха и решайся. Чего тянуть? Или пан, или пропал.
— А когда я вернусь, мы поженимся. И заведем детей.
— Правда?
Он обхватил меня за талию, и его голубые глаза стали такими ласковыми. Федор будет отличным мужем, отличным отцом.
— Да.
— Ты уверена?
— Я же сказала, да.
— Ладно, понял, не давлю. Надолго уезжаешь?
— Как повезет. На месяц точно.
— Выйдешь за меня замуж — никуда больше не отпущу.
— Я знаю. И сама потом не уеду, не бросать же семью.
Да уж, Макарский будет доволен, если я варежку захлопну и больше не буду его доставать с работой.
— Ты скоро уезжаешь?
— Да, вечером. Быстрее уеду — быстрее приеду.
— Согласен. Тебя проводить?
— Не нужно. Что я, в первый раз, что ли? Вещи возьму дома — и на извозчика. А тебе с работы уходить.
— Хорошо. — Он помолчал, потом осторожно обнял меня за плечи. — Светлого тебе пути и возвращайся быстрей.
— Я постараюсь. Ну все, не скучай тут без меня.
— Буду скучать.
Он всегда так говорит.
— На самом деле я тоже.
Если бы не работа, он пошел бы меня провожать. Не знаю почему, но я не люблю, когда он меня провожает, это меня гнетет, как будто ноги свинцом наливаются и тебя привязывают к двери, сажают под решетчатый колпак, где держат преступников.
Поэтому уходила я, постоянно набирая шаг, почти бегом. И дух перевела, когда Писарская башня затерялась среди домов.
Остальное дело техники — вещи в мешок, дверь запереть, встретиться с Юликом, чтобы проверить, все ли документы он правильно оформил. На удивление все в порядке, хотя и выглядит мой помощник крайне замученным. Видимо, казначейки его сильно потрепали: они почему-то хотят заранее знать, сколько денег мы потратим. Как это можно высчитать заранее? Уму непостижимо, но достают и нудят каждый раз. Инструкция, мол, какая-то, инструкция.
Да, вспомнила еще одно — я же хотела перед отъездом успеть в отдел внешних связей. Хм, почему, кстати, внешних, если дело внутреннее? Заодно и узнаем.
— Значит, так, Юлик. Сиди с вещами и жди, пока я вернусь. Будь готов сразу выдвигаться.
Я оставила его с извозчиком за пару домов от отдела внешних связей, у них свое здание среди посольств, все такое вычурное и выпендрежное, аж противно. И даже привратники в красивых ливреях имеются, хотя князь намекал, что нечего хвосты перед послами задирать. Но все равно все задирают.
Так, ладно. Рапорт подписан младшим помощником старшего по взаимодействию с особами княжеского рода. Опа, вот она, связь. Значит, вся личная корреспонденция, направленная князю, идет через отдел внешних связей. На предмет участия соседних княжеств? Или потому что Северные Великие леса на границе? Но там океан… Северная страна предпочитает взаимодействовать не через моря, да еще побережье — одни отвесные скалы, — а через перешеек между нашим княжеством и соседним, там теплое спокойное течение. Но раз через отдел внешних связей прошел, все-таки заподозрили участие соседей. Провокацию, возможно.
Ладно, разберемся. Сыскарь я или кто?
Как и у нас в отделе, коридор был пустым. Привратник пытался на меня грозно зыркнуть, я коротко бросила:
— Меня ждут по делу.
И спокойно прошла мимо. Главное, вид уверенный делать. Теоретически я имею право здесь находиться. Другое дело, что пропуска нет, но через официальные запросы придется действовать долго и нудно, а напрямую, пусть и внаглую, я могу узнать сразу. Если повезет.
Но мы постараемся!
Черт его знает, где этот младший помощник старшего по фамилии Краевец сидит и бумажки строчит. В каждый кабинет ломиться нехорошо, значит, нужно найти писчий отдел: там болтливые девушки, которые все знают. Правда, придется минут десять елей разливать да сочувствовать их нелегкой доле. Это же так тяжело — бумажки перебирать за небольшую зарплату! А ответственность какая! И побоку, что некоторые, к примеру, лекари, людей вытаскивают с того света. А палач? Вот уж, прости господи, мерзкая работенка! Никому не пожелаешь. А людей хоронить? В шахте сидеть под толщами земли, где на голову может все рухнуть? В общем, конечно, бумажки перебирать куда вреднее для здоровья, и упадок сил налицо. Нужно на отдых, желательно в теплый климат. Немедленно. На все лето. И компенсацию огромную за моральный ущерб и сложные трудовые условия.
Девушки не подкачали. Обе были юные, но уже осознали всю ответственность, лежащую на их хрупких плечах.
— Ах, это так утомительно! — искренне рассказывали они. — А начальник — ну просто зверь! Заставляет нас через день до вечера работать! А у нас своих дел достаточно — семья, домашние проблемы.
— Не знала, что это возможно, — с ходу влезла я. Время — деньги, чего рассусоливать.
— Ну… Он, конечно, дает выходной за переработку, но все равно!
Качаю головой:
— Да уж, девчонки, вам не позавидуешь! Ну, может, в вашей работе и плюсы есть? Сколько молодых перспективных парней вокруг, просто глаза разбегаются!
— Да где там!
— Неужели нет ни одного? Я слышала, — наклоняюсь вперед и приглушаю голос, так собеседнику кажется, будто ему сообщают великий секрет, — младший помощник Краевец подает большие надежды. Правда, не знаю, каков он на внешность, но поговаривают, будет он вскоре не младший помощник, а просто помощник! Повысят его, короче!
— Краевец? — две пары юных глаз так и горят. — Его повысят?
— Как пить дать!
— А откуда ты знаешь? — сомневается одна.
— Так я из сыскного отдела. — Бумагу ношу как раз для таких случаев, пыль в глаза пускать. — Видите?
— Сыскарь… — и уважения в них прибавилось. Среди сыскарей мало женщин, так что есть на что посмотреть. А мне того и надо!
— Помогал ваш Краевец нам в одном деле… Убийство молодой девушки. Почти вывел на преступника. Вот зашла передать ему от главного сыскаря привет и пару бумаг подписать. Только забегались, не знаю, где искать. Не подскажете?
— Да вон там, третий кабинет налево за аркой.
— Ой, спасибо, девчонки, выручили!
— Заходи еще.
Я улыбаюсь, даже получив нужное. Разболтать человека очень непросто, этому учатся годами, так что лучше сохранить взаимопонимание. Эта парочка может пригодиться, мало ли зачем в отдел внешних связей понадобится зайти.
Короткий стук в указанную девчонками дверь — и Краевец передо мною во всей своей красе. Молодой человек в строгой одежде, судя по лицу, крайне гордящийся своей работой и выполняющий ее строго по инструкции, что окружающим доставляет массу неудобств. С такими людьми очень сложно работать.
Но мне-то что?
— Господин Краевец! — восклицаю я, словно на грани отчаяния. — Я знаю, что вы в курсе дела и обязательно мне поможете!..
На место расследования мы с Юликом выехали уже через полчаса. Копии, выданные мне педантичным Краевцом, пока сунуты в папку — почитаю по дороге, путешествие займет несколько дней.
Я, честно говоря, очень люблю ездить по Земле Великих Лесов. Ей не зря дали такое название. Конечно, тут есть луга и пастбища, но большая часть страны все же покрыта лесом. И он очень разный. По привычке я называю деревья так, как в своем родном мире. По сути, я все предметы так называю для простоты, да и во многом они похожи. Лошади на вид те же лошади, разве что спины у них выгнуты, так что ездить на них весьма неудобно. Куры такие же птицы, только без гребней и лапы у них как у животных. Дороги… дороги тут строят колдуны. Я видела — встал посреди участка, поставил купол и придавил землю со всем содержимым так, что получился практически гранит в цветных разводах. Вообще колдовство тут колпачное — тоже мое название. Колдун строит вокруг себя и объекта воздействия сферу, так называемый колпак, и в пределах сферы меняет нужные элементы.
Это к чему я? К тому, что дороги тут просто отличные, и извозчик летит по ним, как по аэродрому. Цель становится все ближе, это видно по лесу за окном — деревья увеличиваются в размере и меняют цвет. Чем старше дерево, тем темнее у него ствол и листья. Самые старые участки древнего леса темно-зеленые, с матовой, как будто пыльной поверхностью. Там всегда прохладно и очень тихо. Судя по материалам дела, именно в такой мы и направляемся.
Копию письма с шантажом за время пути я прочитала раз двадцать.
«Великий князь Гораславский! Наше почтение и всяческое уважение. Мы люди простые, реверансам не обучены, поэтому просто скажу, чего надобно. Северный лес погибнет, сгниет на корню за ближайшую зиму, если вы не изволите выплатить мне десять мер золота и выправить свободные документы с пустым местом под мои данные, которые я впишу сам. А вслед за Северным лесом сгниет и весь остальной — ваши земли станут голыми, как коленка. Ответом на мою нижайшую просьбу пусть будет посланник с золотом, который прибудет в Хвощи. Думайте, великий князь, впереди лето. Хорошо думайте, только не очень долго. Лето проходит как один миг. Дальнейшие указания по передаче денег получит уже ваш посланник».
Неплохо замахивается. Нагло.
Написано, правда, нейтрально. Непонятно на первый взгляд — то ли хорошо продумано, то ли, наоборот, на скорую руку. Буквы четкие, почерк уверенный: написавший не сомневается, что все выйдет. Закорючки свидетельствуют о желании выделиться, склонности к некой артистичности и даже аристократичности. Но шантажист явно не благородных кровей. Еще непонятно, сколько человек в этой афере участвует. Документы заказаны на одного, но это ни о чем не говорит. Просто одного проще снабдить документами, а он потом соорудит документы остальным. За десять-то мер! Это бюджет страны примерно за полгода. Но если угроза реальная, оно бы того стоило… Если бы князь решил платить, чего не может быть.
— Зачем мы туда едем? — поинтересовался в конце концов Юлик на четвертый день пути. Все время до этого он молча дулся на то, что его игнорируют и не посвящают в дела, но, когда понял, что так и дальше будет, проглотил обиду и стал задавать вопросы. Прекрасно. Это ему урок — никто не станет бросаться к нему, заваливая информацией. А если станет, то это точно слив. Информацию нужно добывать, выгрызать ее зубами, а порой и обманом действовать, потому что информация — ключ к успеху.
Бумаги я ему просмотреть дала. Но обсуждать, что он из них понял и какие выводы сделал, пока не стала.
В Хвощи мы прибыли на закате. Городок оказался довольно большим. С одной стороны перед ним расстилались поля, с другой — стеной вставал лес. Густой, темно-зеленый, как из сказки.
Дома в деревне сплошь одноэтажные, но расположены плотно, особенно в центре. Дороги тут тоже неплохие.
Нам зарезервированы места на местном постоялом дворе «Горбушка», где придется жить до отъезда. Обычный двор, каких тысячи. На первом этаже таверна, на втором — комнаты, вход в которые со двора. Таверна служит столовой для постояльцев, питание входит в стоимость проживания, за все платит отдел, так что можно расслабиться и не торопиться.
Так, время ценных указаний для стажеров!
— С утра начнем с местными управленцами знакомиться, пока свободен.
Ужин я заказала себе в комнату и оставила Юлика одного разбираться с вещами, извозчиком и хозяевами постоялого двора. Пусть тренируется.
Комнаты нам, кстати, выделили соседние. Вот порадуется-то Юлик! Хотя с непривычки может и захандрить: вряд ли он из родного дома когда-нибудь уезжал. Даже когда стал работать у нас в сыскном отделе, жить остался у родителей, хотя, в отличие от многих других юнцов такого возраста, варианты у него были.
Да и демон с ним.
А я люблю незнакомые таверны, далекие места. Все вокруг новое, ты смотришь и пытаешься понять, чем тут люди отличаются? Чем живут? Что за душой прячут? Потом, конечно, оказывается, люди как люди. Но все равно мелкие различия видишь. Обычаи местные или просто привычки… В общем, это всегда интересно. Дай мне волю — век бы кочевала с места на место и не думала останавливаться.
* * *
Ачи скулила полночи, умудрялась выть на разные голоса и с разной степенью жалобности. Он не выдержал и вышел к ней, устроился рядом на сене. В дом собаку пускать не принято, он никогда не пускал, но и бросить одну не мог. Раз уж спас и она любила его так, как он того не заслуживал.
— Тихо, девочка, я уже тут.
Если чесать за ушами, Ачи успокаивалась, закрывала глаза и только нервно дышала. А у него все равно бессонница, все приятней живое существо под боком, чем просто лежать бревном на кровати и пялить глаза в темноту.
Наверное, ее напугала порча. Не стоило брать собаку с собой. Но он же не знал, что она забежит на больную землю и испугается? И не только. Он подозревал, что порча могла ей навредить, как-то повлиять на здоровье, но пока признаков, кроме дрожи, не было.
Хоть бы пронесло! Больше он такой ошибки не повторит, не позволит собаке пострадать.
