Ему было явно не менее шестидесяти, но выглядел он вполне крепким, словно всю жизнь занимался каким-нибудь непростым видом спорта для одиночек, может, скалолазанием или ходьбой на руках на длинные дистанции, в которой побивал собственные рекорды. Человек сидел на ступеньках фургона Арти. Рукава аккуратно закатаны чуть выше локтей. Холщовые штаны на подтяжках. Высокие, плотно зашнурованные ботинки, которым лет сорок, не меньше. Наверное, ручной работы. Из натуральной кожи. Поблескивают серым глянцем, словно их около полувека мариновали до седьмого пота. Хорошие ботинки, добротные. Человек сидел, уперев локти в колени и сцепив пальцы в «замок». Мышцы выделялись четким рельефом на крепких руках. У меня сразу возникла ассоциация со старым деревом и потолочными балками.

Ему хватило такта не подняться, когда я подошла. Он кивнул и снял кепку, словно и не приветствовал меня, а просто решил проветрить загорелую лысину.

– Меня зовут Макгарк… Зефир Макгарк. Мне хотелось бы потолковать с Артуро, твоим братом, как я понимаю.

Я завела свою привычную песню:

– Артуро переутомляется на выступлениях, ему нужен отдых…

Макгарк сверкнул на меня льдистыми глазами, усмехнулся краем губ и взялся за ручку стоявшего рядом с крыльцом кожаного чемоданчика с медными застежками.

– Думаю, у меня есть кое-что, на что захочет взглянуть Водяной мальчик. Я электротехник и изобретатель, мисс. Целый год думал про вашего брата. С тех пор как ваш цирк приезжал к нам сюда в прошлом марте. Пустите меня к нему. Вы не пожалеете. И он тоже.

В чемоданчике не было бомбы или оружия. Я поняла это сразу, открыла дверь и провела его внутрь. Он скромно встал у стола и принялся изучать свои ногти. Я шагнула к двери в спальню и постучала.

Хотя Арти вечно ворчал, что ему нет покоя от назойливых посетителей, он любил, когда люди рвались увидеться с ним. Он уселся на тахте, как на троне, и поднял голову, чтобы я вытерла ему нос.

– Спрячься пока в помещении охраны, – велел мне Арти.

Я пригласила Макгарка войти, представила его Арти и вышла из спальни. В помещении охраны я взяла пистолет, сняла его с предохранителя и медленно отодвинула вентиляционную решетку под зеркальным с одной стороны окошком. Макгарк сидел в кресле и невозмутимо рассматривал нижнюю часть тела Арти. Потом поднял глаза и встретился взглядом с Арти.

– У вас опущение яичек?

Арти привык к беспардонным вопросам.

– А почему вы спрашиваете?

– Вам не больно сидеть выпрямившись?

– У меня крепкие ягодичные мышцы, и я ношу жесткий суспензорий.

Макгарк кивнул и положил чемоданчик к себе на колени. Достал из кармана маленький ключик и открыл замок на чемодане.

– Я много думал о вашем житье-бытье и изобрел одну штуку, которая может вам пригодиться.

– Вы очень добры.

– Вовсе нет. Я просто не мог спать спокойно, пока не нашел решение.

Чемоданчик у него на коленях открывается с тихим щелчком. Внутри – старомодный проигрыватель грампластинок с хромированным стержнем, прикрепленным одним концом к центру вертушки. С другого конца свисает широкая трубка из мягкой резины. Макгарк смотрит в сторону кровати и встает с кресла. Ставит «проигрыватель» на кровать ближе к стене, сдвигает блестящий стержень к центру постели. Свисающий конец трубки болтается над бордовым атласным покрывалом.

– Выключатель работает под давлением.

Макгарк тянет резиновый шарик, отодвигая его от боковой стенки, и следом за ним выезжает хромированная спираль.

– Его можно держать в зубах. Все включается одним нажатием. – Он слегка надавил на шарик, внутри агрегата включился и зашумел моторчик. – Помещаете пенис в трубку… – Макгарк приподнял вялую трубку пальцем, демонстрируя Арти ярко-розовое входное отверстие. – Еще раз давите на шарик, трубка обхватывает его и крепко держит.

Трубка слегка подскочила, и отверстие обрело форму круга.

Арти сдавленно хохотнул:

– Умно́. А вы точно уверены, что сделали эту штуковину не для себя?

Макгарк резко повернулся к нему. В его льдистых глазах мелькнуло раздражение.

– Сколько вам лет? Восемнадцать? Девятнадцать? – спросил он. – Я все думаю, каково вам живется.

Он нажал на переключатель давления внутри резинового шарика. Вертушка закрутилась. Хромированный стержень плавно ходил по кругу, резиновая трубка надувалась воздухом. Арти внимательно наблюдал. Макгарк сунул внутрь большой палец. Раздувшаяся трубка ритмично сжималась и разжималась.

– Скорость можно поставить на тридцать три, сорок пять или семьдесят восемь оборотов в минуту.

Арти облизнул губы и втянул воздух, желая убедиться, что у него не текут сопли.

– Вы уже испытали его на себе? – спросил он.

Макгарк вынул из трубки покрасневший палец и выключил аппарат. Хромированный стержень остановился.

На неудобном высоком стуле у меня затекли ноги. Шея тоже затекла и болела. Арти смотрел на Макгарка, который вдруг сгорбился и сел на кровать.

– Я покажу, как действует смазка и система дренажа, но… – Он закатал обе брючины, обнажив белые колени. Из высоких ботинок торчали края серых носков. – Вам, как я понимаю, нужны верительные грамоты.

Макгарк взялся за свою правую ногу выше колена. Раздался щелчок, и ботинок отделился от ноги вместе с пластмассовой голенью и коленом. В темноте под закатанной пустой штаниной что-то тускло сверкнуло. Макгарк взялся за вторую ногу. Снова раздался щелчок, и теперь уже обе ноги лежали на полу. Углубления на верхушках протезов сверкали сталью. Макгарк закатал штанины еще выше. Показались культи со стальными накладками. На каждой был желобок, несколько выступов-держателей, какие-то электрические контакты. Макгарк спокойно смотрел на Арти и ждал.

Тот задумчиво жевал губами.

– Дерьмо собачье, – сказал он и плюнул на ближайший ботинок.

Слюна попала на шнурки и потекла вниз по дырочкам. Макгарк все так же молча смотрел на Арти, но на лбу у него пролегла глубокая морщина.

– Вы рассудили неправильно, – произнес Арти, посмеиваясь. – Вы сами вроде как инвалид, и вам нравилось меня жалеть. Но вы рассудили неправильно.

Макгарк извернулся на кровати, протянул руки вниз и поднял с пола протезы. Потом снова сел прямо и пристегнул ноги обратно. С металлическим лязгом протезы встали на место. Пистолет у меня в руке сделался скользким от пота.

– Вы рассудили… – Теперь Арти очень внимательно наблюдал за гостем. Лишь на мгновение бросил быстрый взгляд на зеркало, за которым скрывалась я, с пистолетом в руке. – Вы рассудили, что у нас с вами общая беда. Как я понимаю, с женщинами у вас плохо. Но у меня все хорошо. Вокруг меня женщины вьются роем и умоляют, чтобы я им заправил.

Макгарк возился со своим аппаратом, не обращая внимания на Арти. Сдвинул стержень на место, убрал шарик с пружиной обратно в паз, бережно закрыл крышку. Арти закусил нижнюю губу. Неопределенно взмахнул рукой-ластом.

– Знаете, вы неправильно распоряжаетесь своими культями. Как если бы обладатель хорошего голоса принял обет молчания. Вы старательно притворяетесь, будто у вас нет никаких изъянов, знакомитесь с девушкой в баре и не говорите ей о протезах, пока не придет время снимать штаны. А нужно наоборот: нужно выставить эти обрубки на солнце, чтобы они загорели, и ходить прямо на них. Надеть на них мягкие подушечки в блестках и плясать на освещенной сцене, чтобы всем было видно. И сердобольные девчонки станут стучаться к вам посреди ночи, просить взаймы сахар и улыбаться. Все они могут быть ваши. Не в таких количествах, как у меня, но все равно их будет много… Просто дайте им то, чего хочется: скрытого, запретного, потаенного, – потому что они знают, какая сила скрывается в этих культях.

Теперь Макгарк слушал. Внимательно слушал. Я видела, как его взгляд скользит по атласному покрывалу, по мягкому ковру. Я поставила пистолет на предохранитель и положила обратно на полку. Выходя из комнаты, я щелкнула выключателем, погасив лампу над бюро в комнате Арти, чтобы он знал, что я его больше не прикрываю. Я взяла бланк договора и отнесла его Арти. Макгарк молча курил, глядя в стену. Арти говорил:

– …человеку разумному незачем дожидаться, пока ему не снесут полголовы, он и так распознает правду.

Макгарк поступил к нам на работу в должности штатного электрика. Он подписал договор. Пожал руку мне, потому что у Арти не было рук. И сразу, не тратя времени даром, отправился продавать все свое немногочисленное имущество, прощаться с двумя сыновьями-подростками, жившими с его бывшей женой, и обустраивать микроавтобус под временное жилье, чтобы путешествовать с цирком.

Когда умерла Фрости, старая лошадь с ампутированными ногами, Цыпа «ужасно расстроился», как назвала это мама. В то утро я вышла из Яслей, шмыгая носом, в котором свербело от запаха чистящей жидкости, и услышала, как кто-то плачет. Знакомый плач. Они сидели на капоте грузовика с генератором рядом с дедушкиной урной. Вернее, сидели близняшки, а Цыпа лежал ничком, уткнувшись лицом в ладони, и рыдал в голос. Элли и Ифи ласково гладили его по спине, глядя на небо.

Я вскарабкалась на капот, чтобы тоже утешить Цыпу. Близняшки сказали, что он пришел к Фрости, а она уже окоченела. Я погладила Цыпу по голове и произнесла:

– Цыпа, не плачь, ты ни в чем не виноват. Она была старой, пришло ее время, и ты прекрасно о ней заботился эти последние месяцы. Может, ей никогда так хорошо не жилось, как у нас.

Но Цыпу душили рыдания. Элли хмыкнула и сказала, что они говорили ему то же самое, но он любил эту лошадь, и ему надо выплакаться. Меня задел ее высокомерный тон, и я заметила, что Цыпа любит всех без исключения. От него скоро совсем ничего не останется, если он будет так горько рыдать всякий раз, когда в цветочном горшке у рыжих завянет герань или что-нибудь подобное. Я думала, мы сейчас разругаемся, но Ифи скорбно смотрела в серое небо, а Элли не поддалась на провокацию.

– Вероятно, – тихо вздохнула она, не прекращая гладить Цыпу по спине.

Я слезла с капота и отправилась сочинять надгробную речь для Фрости. Получилось неплохо, но произнести эту речь мне не пришлось. Доктор Филлис разрезала лошадь на части, в образовательных целях, а потом грузчики оттащили останки в мусоросжигательную печь.

Поздняя ночь. В лагере темно и тихо. Два часа после закрытия. Дома все спят, только я сижу в кухонной раковине и смотрю без очков сквозь лунный туман в темноту за окном. Скрип снаружи. Приглушенный звук шагов. У меня за спиной, с противоположной стороны фургона. Я осторожно спустилась на пол, на цыпочках приблизилась к двери, приоткрыла ее и выглянула наружу. У меня перехватило дыхание: что-то двигалось рядом с фургоном Арти. Какая-то темная, высокая фигура. Прямо у двери.

«Убийца»! – подумала я. За те секунды, что я бежала к его двери, у меня в голове пронеслась целая сцена, как Арти восхитится моей отвагой и преисполнится искренней благодарности, узнав, что я пожертвовала собой ради его спасения. Вот я лежу, вся в бинтах. Входит Арти, белый как мел, с трясущимися руками… Я не успела додумать, что будет дальше, потому что налетела с разбегу на чьи-то длинные ноги, обхватила их двумя руками и впилась зубами в пышную ягодицу. Ноги задергались, затряслись. Раздался пронзительный визг. Я зарычала, как дикий зверь. Длинные ногти вонзились в кожу на моей лысой голове, исцарапали мне все руки. Вопли незадачливого убийцы отдавались дрожью в моих зубах, голова кружилась от собственного героизма.

Над дверью вспыхнул фонарь, у меня за спиной раздался чей-то крик. Я подумала, как хорошо, что меня спасут прежде, чем у меня закончатся силы, хотя при таком положении дел мне вряд ли следует рассчитывать на сочувствие Арти и его благодарность. Я разжала челюсти, отпустив злоумышленника. Меня подхватили чьи-то большие руки, подняли, прижали к теплой груди, и раздался зычный голос:

– Господи, мисс Оли!

Взрыв истерики на крыльце. Затем – сочувственный голос Арти:

– С тобой все в порядке? Заходи, я посмотрю.

Мое сердце расплылось, превратившись в теплую манную кашу, я обернулась, ожидая увидеть любимое взволнованное лицо Арти и труп убийцы, которого я обезвредила. Арти разговаривал не со мной. Сидя в коляске, стоявшей прямо за порогом распахнутой двери, он с беспокойством наклонился вперед, чтобы рассмотреть порванный черный атлас на ягодице высокой молодой женщины, чье рыдающее лицо было скрыто длинными светлыми волосами.

– Убийца! – завопила я, пытаясь вырваться из объятий охранника. – Арти, она пыталась проникнуть к тебе!

Крепкая грудь, по которой я колошматила кулаками, отозвалась глухим рокотом:

– Господи, мисс Оли!

Белое лицо Арти было холодным, как лед. Он раздраженно взглянул на меня:

– Это моя гостья. Я пригласил ее.

Он отъехал от двери, чтобы девушка могла войти внутрь.

Охранник, явно смущавшийся тем, что держал меня на руках, пробормотал:

– Прошу прощения, Арти, я, как всегда, проводил барышню до твоей двери и спокойно пошел к себе, а тут вдруг такое…

– Отнеси Оли домой, Джо. Спокойной ночи.

Дверь захлопнулась.

– Господи, мисс Оли! – в третий раз повторил охранник.

Он развернулся, открыл дверь нашего фургона, поставил меня за порогом и закрыл дверь. Я забралась в свой шкафчик под раковиной и попыталась проглотить язык или задержать дыхание, чтобы задохнуться и умереть. Я надеялась, что меня тоже засыплют в маленькую урну и прикрепят к капоту грузовика-генератора рядом с дедушкой.

Цыпа, когда ему станет грустно, будет приходить и прижиматься щекой к моему холодному металлическому боку. Мама будет полировать меня тряпочкой каждое утро перед тем, как идти в Ясли, и глотать слезы, вспоминая мою приветливую улыбку. А потом мне представилось, как меня поместят в Ясли, в самую большую банку, и я буду плавать голышом в формалине, и близняшки станут пререкаться, кому из них протирать мою банку. Я решила не умирать и разрыдалась, уткнувшись лицом в одеяло. Мысль, что Арти сейчас делает с той высокой девчонкой, резала сердце, как бритва. Надо же было выставить себя такой идиоткой. Я рыдала, пока не заснула.

Я никому не сообщила о ночной гостье Арти. Сам он тоже не распространялся. Он любил окружать себя тайной. Без веской причины он не признался бы даже в том, что ест и спит, как все люди. Информация была для него ходким товаром. Охранник, вероятно, кому-нибудь и проболтался, но наверняка постарался, чтобы Ал оставался в неведении. Если хочешь сохранить работу, Алу не следует знать о твоих частных договоренностях с мистером Арти.

Я никак не могла успокоиться. Мне было стыдно, что я себя выставила идиоткой, набросившись на гостью Арти, за собственные романтические фантазии. И мне было горько и больно, что у Арти есть девушка, да еще и нормальная.

Я выбралась из своего шкафчика и выглянула наружу сквозь пластинки жалюзи на окошке в двери. Ничего интересного я не увидела, но через несколько дней, а вернее, ночей, убедилась, что встреча Арти с той девушкой была отнюдь не единичной.

Девушка, на которую я набросилась, как дикий зверь, была незнакомой. Не нашей, не цирковой. Я наблюдала, дрожа в темноте в своей тонкой фланелевой ночной рубашке, как Арти впускает ее к себе. Она входит темным, расплывчатым силуэтом в освещенный дверной проем, и лишь на четвертый или пятый раз до меня дошло, что это были разные девушки. Все время разные.

Я вернулась в свой шкафчик под раковиной, и заснула мгновенно, и спала, как младенец, впервые за много дней. Проснулась счастливая, весь день ходила с улыбкой до ушей. Арти не завел себе девушку. Просто «трахался напропалую», как это называли рыжие. Вязкая тьма, зачернившая мое сердце мрачной, беспомощной ревностью, вмиг рассеялась. Теперь это была просто полезная информация. Если бы Арти в кого-нибудь влюбился, я осталась бы не у дел. А так у меня появился шанс. Можно поддразнивать Арти наедине. Он поймет, что я все знаю, но храню его тайну. Убедится, что я умею держать язык за зубами и мне можно довериться. Да, меня до сих пор чуть подташнивало при мысли об Арти в объятиях длинноногих, стройных девиц, но это было уже терпимо. Когда готовишься к бою, ни один патрон не лишний.

Зефир Макгарк был электриком-самоучкой из той же плеяды независимой мысли, откуда возникло папино увлечение медициной. Макгарк до всего доходил своим умом. Он читал специальные журналы, изучал каталоги фирм-поставщиков, брал оттуда идеи и применял их к собственным изделиям. Даже если какую-то аппаратуру изобрели лет тридцать назад и все эти годы постоянно совершенствовали ее, Макгарк предпочитал собирать все с нуля, а не покупать готовую вещь. Он был ценным работником. Трудился не покладая рук и довольствовался минимальной зарплатой и «наплывом» любопытствующих особ женского пола, как называл это Арти.

Он спал на койке в задней части старого, но содержащегося в идеальном порядке микроавтобуса. Мастерскую оборудовал в грузовом прицепе, где хранились инструменты и материалы. Если Макгарк не сидел в мастерской, то либо спал у себя в микроавтобусе, либо присутствовал на представлении Арти. Старик держался особняком, не заводил дружбы с другими работниками и не посещал больше ничьих представлений. Он был человеком целеустремленным и сосредоточенным. Сосредоточенным исключительно на Арти. Арти стал его главной работой, делом всей его жизни.

– Вот бы придумать какой-нибудь способ, чтобы я говорил, и мои слова зажигались огнями над сценой, – мечтал Арти. – Можно так сделать?

– Наверное, – медленно отвечал Макгарк, уже прикидывая, как это осуществить.

Арти навещал Макгарка в его мастерской. Старику это льстило. Когда Арти впадал в деятельное настроение, то звал меня, чтобы я помогла ему закрепить ремешки на защитном наряде из автомобильных покрышек и проводила его в мастерскую. Арти забирался в прицеп, влезал на верстак и подолгу беседовал с Макгарком.

В другие дни он приезжал в коляске и не заходил внутрь. Тогда Макгарк выходил к нему и присаживался на ступеньку прицепа. Он забросил свои протезы, убрал их в багажник и забыл о них. Сделал себе накладки на культи, чтобы было мягче ходить. В мастерской носил рабочие накладки из синей или коричневой кожи, но была у него и парадная пара, обтянутая переливчатым зеленым атласом, с вышивкой в виде серебряных побегов плюща. В этой паре он восседал в режиссерской кабинке над трибунами в шатре Арти, когда управлял светом и звуком на его представлениях.

Макгарк изобрел для Арти подводный мегафон: пластмассовый раструб с микрофоном, плотно прилегавший к лицу и закрывавший рот и нос. Арти нажимал языком кнопку внутри, напор воздуха выталкивал воду из маски, чтобы он мог говорить и дышать одновременно. Устройство крепилось к передней панели сценического аквариума на длинной изогнутой трубке, подключенной к яркой, блестящей огнями – но обманной – консоли на дне. На самом деле микрофон был подключен к режиссерскому пульту. Раньше Арти приходилось всплывать на поверхность и класть голову на край аквариума, чтобы говорить в микрофон. Теперь он мог говорить под водой. Потрясающая инновация. Публика была в восторге.

Когда Макгарк сделал для Арти крошечный водонепроницаемый приемник, который прячется в ухе и позволяет услышать, что происходит снаружи: музыку, выкрики зрителей, сообщения от Макгарка из режиссерской кабины, – Арти предложил ему большую прибавку к жалованью и новый фургон за счет цирка. Макгарк вежливо отказался.

– Не хочу менять привычный уклад, – объяснил он. И продолжал спать на койке в микроавтобусе.

Макгарк сам готовил себе еду. Он был строгим вегетарианцем. Плита стояла у него в мастерской, и он как раз запекал в духовке морковь, когда ему в голову пришла идея «поющих задниц», как он назвал это позднее. Макгарк смотрел сквозь окошко духовки на кусочки моркови, разложенные на противне, и вдруг произнес:

– А что, если подключить сиденья трибун к усилителю звука?

Арти сидел на верстаке и рассматривал зарисовки Макгарка для новой системы звукомузыки. Он поднял голову и прищурился, глядя на широкие плечи электрика. Со спины Макгарк производил впечатление настоящего силача, этакой горы мускулов, даже когда был в рубашке. В плите тренькнул звоночек. Он взял стеганую варежку-прихватку и достал противень из духовки.

– Зачем? – спросил Арти.

Макгарк бросил прихватку на столик рядом с плитой и оперся локтями о верстак. Взял нож и вилку и принялся аккуратно разрезать морковь на маленькие кусочки. Он всегда ел стоя. Три кусочка моркови отправились в рот, были тщательно пережеваны и неспешно проглочены один за другим, и только потом Макгарк объяснил:

– Звук – физическое явление. Я наблюдал за мисс Оли… – Он кивнул в сторону высокого стула, на котором примостилась я. – Она зазывала публику, а я смотрел на нее и размышлял. Звук – это вибрация. Он распространяется в материальной среде. Мы слышим звуки не только ушами. На самом деле, звуки воздействуют на все клетки нашего тела, передают им свои колебания. Вот почему звук бывает «пронзительным», «бьет по ушам», «пробирает до самых печенок». Это не просто образные выражения. Он действительно пробирает и бьет.

Он замолчал и взглянул на Арти. Тот смотрел на него, ожидая продолжения и не произнеся ни слова. Макгарк вздохнул и отправил в рот очередной кусочек моркови. Я наблюдала, как он неторопливо жует и глотает.

– Я подумал, – продолжил Макгарк, – ты мастерски пользуешься своим голосом. Но воздействие будет еще сильнее, если голос не просто доходит до них через воздух, а бьет вибрацией через ноги, через задницы на скамьях, так что внутри все гудит. Если подключить сиденья и пол на трибунах к усилителю звука, они не только услышат, что ты говоришь, но и почувствуют всем нутром.

Арти смотрел на Макгарка совершенно круглыми глазами. Его напряженное, застывшее лицо вдруг расплылось в улыбке, и Арти буквально затрясся от смеха.

– Отлично придумано! – выдохнул он. – Просто отлично!

Пустые трибуны поют. Звук идет отовсюду. Доски дрожат голосом Арти. Я сижу в пятом ряду и смотрю на аквариум, прямо на Арти. Его рот и нос скрыты под черной трубой подводного мегафона. Провода примотаны клейкой лентой к моим запястьям, к впадинкам под коленями, к моему горбу. Провода тянутся к режиссерской будке, где Зефир Макгарк измеряет мои ответные реакции на звук, проведенный под каждой скамьей на трибунах.

Тело Арти, вырастающее из черного раструба, отливает таинственным блеском в зеленой воде.

– Мир и покой, – произносит он, и динамики над аквариумом возносят его голос под брезентовый купол шатра.

Мои ноги отзываются: «Мир и покой», – и кости таза дрожат, шепчут «Мир и покой» мне в кишки. Дрожь поднимается выше, позвоночник звенит. «Мир и покой» ощущаются в позвонках, словно страх, устремившийся к черепу. «Мир и покой» сводят судорогой ключицы.

– Такой же, как я! – кричит Арти, и мое сердце едва не останавливается под ударной волной звука, поднявшейся в теле.

Арти отрывается от мегафона и всплывает на поверхность. Макгарк уже выбрался из режиссерской будки и скачет вниз по ступеням. Вот он встает рядом со мной и отдирает клейкую ленту, державшую провода на моей коже. С его ногами-обрубками он не намного выше меня.

Арти кладет подбородок на край аквариума. Арти нам улыбается. Его бледное лицо кажется отделенным от золотистого тела в воде за стеклом.

– Гораздо лучше! – восклицает он. – С плато в середине получается еще убойнее!

– Да.

Макгарк держит в одной руке концы проводов, как поводки стаи собак. В другой руке – лист бумаги с какими-то графиками и таблицами.

– Да, – кивает он, глядя на лист. – Только верхним и нижним регистром ты их заставишь плясать под любую нужную тебе дудку.