Глава 11
Первые трофеи
Тина, осторожно приблизившись к зараженному, неподвижно лежащему на окровавленной жертве, легонько ткнула в поджатую уродливую лапу лезвием непонятно откуда взявшейся грязной лопаты и завороженно произнесла:
– Ли, да ты ему споровый мешок разнесла! Обалдеть!
Я так и сидела на ноющем колене, пребывая в состоянии шока от только что совершенного великого подвига, но постаралась ответить как можно небрежнее:
– Не разнесла, там всего-то маленькая дырочка.
– Не такая уж маленькая. И вообще-то их две – в одну пуля влетела, а в другую вылетела. Но даже если маленькая, какая разница? Их можно и булавкой убить, если повредишь споровый мешок.
– Булавкой – вряд ли, – усомнилась я и поежилась, вспомнив еще одного лотерейщика, от которого несколько дней назад улепетывала во всю прыть.
Удивительно, но ситуации сходятся и в другом: тоже было больно, только этому виной не острый щебень под опорной ногой, а впивающиеся в подошвы осколки от мин; и тоже осталась с одним патроном. Вот только мертвяк споровый мешок подставлять не стал, пришлось стрелять ему в колено.
– Но любой пулей – точно можно убить. Даже самой маленькой можно.
– Тина, уходим отсюда.
– Ты чего?
– Здесь стреляли, это слышно далеко. Давай через улицу в тот сарай заберемся и там посидим, послушаем. Опасно тут торчать, мало ли кто на шум прибежит.
Это ко мне вернулась способность мыслить здраво, что для человека в состоянии начальной стадии спорового голодания, осложненного безобразно затянувшимся стрессом, – почти рекордное достижение.
В ветхом сарае было грязно и попахивало чем-то непонятным и явно нехорошим. К тому же тесно и неудобно, даже присесть негде, но рисковать с поисками другого укрытия – глупо. Мы замерли у стены, поглядывая через щели. Время бежало, но ничего не происходило, если не считать того, что я мысленно обзывала себя разными нехорошими словами.
Если нас сейчас найдут зараженные, отбиваться от них придется лопатой. Я настолько невменяема, что не догадалась задержаться хотя бы на чуть-чуть, чтобы прихватить оружие рейдеров. Непростительная ошибка даже для человека в моем состоянии, люди, долго живущие в Улье, совершают такие поступки без раздумий, на въевшихся в кровь и кости рефлексах.
Оправдывает лишь то, что я пусть и родилась в этом мире, но всю жизнь провела в специфических условиях, меня тщательно оберегали от всех опасностей, обеспечивали всем необходимым, воспитывали по сложной системе и красиво одевали. А взамен требовали не так уж и много и к тому же только по достижении шестнадцати лет.
Хотя – это для кого-то немного, у меня другое мнение.
– Лиска, долго мы так будем стоять?
– Я еще до тысячи не досчитала.
– А что, надо считать до тысячи?
– Максимальное время активации на шум у низших зараженных не превышает десяти минут. Высшие могут оставаться возбужденными гораздо дольше, они иногда вообще непредсказуемы. В общем, пятнадцать минут – нормальный срок ожидания, дальше та еще лотерея, смысла время тянуть нет.
– И долго еще ждать?
– Триста пятьдесят осталось.
– Как ты думаешь, Ева догадалась вернуться к остальным?
– Я не уверена, что она запомнила дорогу назад.
– Да там идти всего ничего.
– Я не знаю, кто она такая и на что способна, мы ведь с ней почти не общались, но, похоже, ума у нее немного, все в нервы ушло, иногда такие вещи говорит, что слушать дико.
– Нас она утром найти смогла, значит, и сейчас найдет.
– Ей кот помогал.
– Ага, но наши следы она сама нашла, не такая уж глупая. Мы тоже пойдем назад?
– Тинка, да что с тобой?
– Ты о чем?
– Рядом лежат два рейдера, у них, наверное, есть нектар или спораны, а еще ружье и арбалет. И другие полезные штуки должны быть.
– Ну и что?
– Как это что?! Хоть немножечко головой думай, нельзя такое оставлять!
– Ты предлагаешь их обыскать?! Мертвых?!
– А чем ты будешь отбиваться, если на тебя нападут зараженные? Что ты будешь есть? Что пить? Нам много чего нужно, а эти люди привыкли выживать на кластерах, у них обычно есть все, что для этого требуется.
– Не знаю, как ты, а я не хочу подходить к покойникам.
– Глупая ты, Тинка, бояться надо живых, а не мертвых.
– Может, и так, но ничего не могу с собой поделать.
– Сможешь. Я тоже думала, что много чего не сумею никогда в жизни, пока первый раз не попыталась сбежать. И да, ты случайно ничего не хочешь мне рассказать?
– Я не должна такое рассказывать никому, – Тина ответила мрачным голосом и без наводящих вопросов.
Прекрасно понимает – о чем я.
– Ты же знаешь, что я могила. Никому ни слова не скажу.
– Если в Цветнике узнают, что ты это знаешь, я даже не представляю, что они с тобой сделают. И не надейся, что фиолетовые глаза тебя от всего спасут, это такая тайна, что никого не простят.
– Я не вернусь в Цветник.
– Опять сбежать решила?
– А чем мы тут, по-твоему, занимаемся? Я уже сбежала, и ты – тоже, все ведь прекрасно понимаешь.
– Вообще-то, мы о таком не говорили, мы просто ушли от озера, там слишком опасно.
– Ага, ну да, и продолжаем уходить. Между прочим, Ева права, если мы не в Цветнике и не в охраняемом лагере, нам запрещено удаляться от машины. Забыла правило о пятидесяти шагах?
– Нам ничего другого не оставалось, за такое никто обвинять не станет, мы просто спасались как могли.
– Тинка, ты сама себя пытаешься обмануть. Неужели я такая дура, что ничего не понимаю? Даже Лола не хочет оставаться в Цветнике, я ведь наслушалась, как вы о своих избранниках высказываетесь, когда до откровенностей доходит. И умереть готовы, и куда угодно сбежать, лишь бы не к такому муженьку.
– Тебя найдут.
– Если так и буду околачиваться недалеко от Цветомобиля, то запросто найдут, но я не собираюсь надолго здесь задерживаться. Не знаю, что там сейчас в Азовском Союзе, но не сомневаюсь, что им еще несколько дней не до нас будет.
– Этого не может быть.
– Еще как может. Пентагон разнесли оружием нолдов, на Центральный дорога открыта, да и за ним вряд ли все хорошо, наверное, муры до сих пор наступают, так что там сейчас без нас проблем хватает. На этот раз я попадаться не собираюсь, и я не такая, как раньше, меня не поймают.
– Да кто тебя спрашивать будет, они всех ловят, они все умеют.
– Тина, ты, случайно, не забыла Саманту?
– Ты же не хочешь сказать, что сделаешь такое?!
– У меня есть нож, и я не хочу попадать ни в Цветник, ни к западникам. Довольно уже, с меня хватит, я не вернусь.
– Пожалуйста, не надо вспоминать Саманту.
– Извини, не буду.
Вспомнили, конечно, обе, и на несколько секунд воцарилось тягостное молчание, после чего Тина решила чуть сменить тему:
– У западников было плохо? Что там с тобой делали?
– Не то, о чем ты подумала. Но там мне не место, уж поверь.
– Тот кваз, ну, то есть твой избранник, – он и правда такой страшный, как говорят о нем?
– Внешность, Тинка, – ерунда, она для него просто инструмент для достижения своих целей. Он какой-то странный, наверное, изменения на мозгах отражаются. Ты представляешь, он не может жить без цели, он будто наркоман, которому все время нужна доза спека, только его доза – выполненная задача. И чем сложнее эта задача, тем лучше. Пусть он и урод, но в нем снаружи больше от человека, чем внутри. Он… Тина, он… он меня убил, а потом воскресил только ради того, чтобы лишний раз доказать всем, что ему не нужно ничего из всего, что ценят обычные люди.
– Как это убил и воскресил?! – поразилась Тина.
– А вот так. Там такое было, что за год не расскажешь, я до сих пор и половины не поняла.
– Нет, ну как?!
– Вот такая пуля, – я показала пальцами завышенный размер, чуть ли не снаряд. – Попала мне в спину и вышла вот отсюда. Мгновенная смерть, мне даже кости разнесло. А потом очнулась ночью в степи живая и даже не раненая. У его друга странный дар, он может возвращать людей. То есть не совсем возвращать, там все сложно, и я… Слушай, Тинка, а ведь так несправедливо получается.
– Ты о чем?
– Я вот о себе все рассказываю, а ты отмалчиваешься. Ну так что? Расскажешь? Мне очень нужно знать, как ты это сделала.
– Зачем тебе это?
– На будущее пригодится. Мало ли, во что мы еще вляпаемся, полезно знать, на что ты способна.
– Ты точно никому не выдашь меня?
– Могила.
Тина несколько секунд колебалась, потом продолжила еле слышно:
– Я приказала этому рейдеру считать меня мечтой всей его жизни. Потом сказала, что второй мне угрожает, и попросила защитить от него. Вот он и начал защищать.
– Бредик какой-то.
– Никакой не бред, мы такое умеем.
– Кто это «мы»?
– Нимфы.
– Ты смеешься?!
– Зачем мне смеяться?
– Да затем, что нимфу на сто километров к Цветнику не подпустят. Кому нужна жена, которая в любой момент может приказать мужу дочиста вылизать испачканный кошачий лоток, и он это сделает с радостью.
– Вот как раз для этого и нужна. Приставляют женой к нужному человеку и говорят, какие именно поступки с его стороны я должна обеспечивать.
– Первая же проверка знахарем или ментатом покажет твой дар, и после этого ты будешь счастлива, если тебя убьют быстро.
– В моем случае не сработает.
– И что с тобой не так?
– Нимфами называют всех подряд, а это неправильно.
– И что здесь неправильного?
– Это как с сенсами – для всех одно слово, но видят они по-разному.
– Ну и что?
– Ментата иногда можно обхитрить, а мой дар особенный. Он не сильный, работает только в упор и только на одну цель, даже на две его уже не хватает, но зато я умею себя не выдавать, дар как бы скрытый, мне приходится напрягаться, чтобы его включить.
– Никогда не слышала про скрытых нимф, знахари и ментаты их легко определяют.
– А ты сама подумай, почему меня взяли в Цветник так поздно и прощали все, что угодно, даже «широкую кость»?
– У тебя не широкая кость, это придирки.
– Лиска, я тебя очень люблю, ты лучшая, ты всегда меня во всем поддерживаешь, но давай говорить прямо – из Цветника таких, как я, выгоняют, есть всего лишь одно исключение, оно сейчас перед тобой.
– Из-за этого к тебе не придирались?
– Ну а из-за чего же еще?
– А если бы ты вышла замуж и отказалась влиять на мужа?
– Лиска, ты совсем наивная, что ли? Да один малюсенький намек мужу, что я пусть и чудная, но все равно нимфа, и меня ментаты будут неделю по кусочкам разбирать. Если они знают, что нужно искать, они рано или поздно это находят, вот и представь, что со мной сделают, когда выяснят правду.
– Кто вообще такое придумать мог? Это ведь нарушение всех правил.
Тина красноречиво закатила глаза кверху.
– Ты хочешь сказать?.. Что сам Герцог?
– Может, придумал и не он, но я у него на контроле. Личный контроль.
– Ну ничего себе… ты крутая.
– Лиска, я у Герцога на таком крючке, что буду делать все, лишь бы обо мне никому ничего не сказали. Они меня ни за что не выдадут, но только в том случае, если я буду послушной. Я им нужна, это ведь классный способ держать кого-то из союзников на поводке, меня специально к такому готовили на индивидуальных занятиях.
– Но если они тебя выдадут, твое разоблачение ударит по репутации Цветника.
– И чем это мне поможет? Подарит вторую жизнь? Или я умру не так страшно, как придумают те, которые станут меня убивать? Нимфам и так очень непросто жить, а с теми, которые пытаются скрыть свою суть, сама знаешь, как везде поступают. Тем более представь реакцию моего избранника – далеко не последнего человека, а они те еще гады.
– Да уж, хитро придумано.
– Ты ведь никому не расскажешь?
– Конечно нет. Да и кому тут рассказывать?
– Ну мало ли… я на будущее.
– Будущего не будет, я же сказала, что не вернусь. Тинка, ты пойдешь со мной?
– С тобой сбежать?
– Ага.
– Нам некуда бежать.
– Ты ошибаешься. Ладно, потом поговорим, пора выбираться, зараженные не показываются. Или их поблизости вообще нет, или потеряли направление, где-нибудь остановились и ждут, когда опять начнем шуметь.
– Ты же говоришь, что развитые могут искать подолгу.
– Ну и что? Ждать, пока они сюда доберутся со своими поисками? Тут не запад, тут приличных мертвяков мало, да и перезагрузка скоро, так что риска почти нет. Не вечно же нам в этом сарае отсиживаться, опасно быть сильно смелым, но и слишком осторожным тоже быть нельзя.
* * *
Мертвые люди оказались не такими уж и страшными. Пусть Тина морщилась, стоя в нескольких шагах, а я все сделала быстро и без тошнотных порывов. Со вторым, правда, пришлось нехорошо повозиться, уж очень сильно его изорвали, мне стоило трудов не замазаться в его крови. Но в сравнении с недавней работой в штрафной группе – смешная ерунда.
Спасибо западникам, хоть чему-то научили.
Хотя, будь у меня выбор, предпочла бы прогулять такие занятия.
Добыча не впечатлила. В первую очередь меня волновало оружие, ведь на мертвяка пришлось потратить единственный патрон, больше отбиваться от зараженных нечем. Но сколько бы я ни осматривала карманы одежды и рюкзака, так ничего и не нашла. Лишь два красных пластиковых цилиндрика в стволах ружья – их успел зарядить убитый, и больше ничего.
Вообще-то нашлась целая пачка пистолетных патронов, вот только самого пистолета не было, а к моему они не подходили. И еще два патрона здоровенных, до этого я такие только в пулеметах видела, причем в больших, а не в том, который мы с собой тащим, – он на винтовочных работает. То есть заряжать их некуда.
Достав патроны из ружья, я их покрутила в руках, изучила латунные донца, посмотрела на свет и недовольно поморщилась.
Тине наскучило стоять молча, начала задавать вопросы:
– Что-то не так?
– Всего два патрона, и на них нарисованы уточки.
– И что?
– А то, что они снаряжены мелкой дробью.
– Такой разве что бегуна свалишь.
– Ага, и то, если правильно попадешь. Есть еще две кирки, их любят дикие рейдеры.
– Рейдеры их называют клювами или клевцами, они какие-то особенные, хорошо бьют.
– Я знаю.
– Возьмем их?
– Конечно возьмем. На вот, хлебни. – Я протянула Тине затянутую в зеленую плотную ткань флягу.
– Что это?
– Как это что? Нектар.
– Ух ты! Шоколадный? Я шоколадный люблю.
– Да какая тебе разница, пей давай. Только пару глотков, не больше, лучше чуть позже еще немножечко выпьешь.
– Ли, а ты уверена, что это и правда нектар? – поморщившись, принюхалась Тина.
– Конечно.
– Но он странно пахнет. Как-то неприятно.
– У рейдеров не принято мудрить со специями и ароматизаторами, они не любят такие сложности. Обычно у них просто вода, алкоголь и спораны. Невкусно, конечно, но суть та же, да и объем меньше получается, а они не любят носить лишнее.
– Я представляю, какой вкус у этой гадости…
– Да пей ты уже, хватит носом крутить.
– Противно нюхать, не то что пить.
– Ну и ладно, можешь не пить, заставлять не буду. Но только учти, что часов через пятнадцать-двадцать ты будешь готова зубами разгрызать споровые мешки. Я по себе помню – состояние жуткое.
– Не говори так, меня замутило.
– Не вздумай только фляжку уронить, нам еще остальных поить, а она всего одна. Какие-то совсем бедные рейдеры. Хотя тут еще кое-что есть.
Склонившись над уродливой головой зараженного, я вонзила нож в рваное выходное отверстие от пули, расширила, взрезала по протяженной впадинке – одной из нескольких, разделявших споровый мешок на неравные дольки.
– Меня сейчас точно стошнит, – вымученно произнесла Тина.
Откровенно говоря, я тоже не в восторге от того, чем занимаюсь, но отвечая, сумела придать голосу спокойный оттенок.
– Тинка, за свою жизнь ты этих споранов столько слопала, что сосчитать нельзя. Какая разница, в нектаре они, в живчике нормальном или просто в такой бурде. Это наша жизнь, мы без них и недели протянуть не сможем, так что хватит строить из себя непонятно что, все мы одинаково замазаны в эту гадость.
– Ты все же признала, что это гадость.
– Вообще-то это даже не часть тела зараженного, это к нему не относится, это что-то вроде гриба, который растет у них на затылке. А грибы ты любишь, я точно знаю. Понюхай, если не веришь, сухими грибами немножечко пахнет. Нет ни крови, ни кожи, ни мяса, это посторонняя штука, она отдельная, не относится к телу мертвяка, вроде присоски.
Говоря это, я перебирала в ладонях невесомые комки неприглядно спутанных уплощенных и круглых нитей черного цвета, которые заполняли споровый мешок. Невзрачное обрамление для сокровищ, благодаря которым иммунные живут и развиваются.
Подведя итог, вздохнула:
– Плохо.
– Что плохого? – неприглядно морщась и облизывая губы, спросила Тина.
– Два спорана, гороха нет вообще. Слабый мертвяк.
– Но этого рейдера он убил быстро.
– Ага, чуть голову ему не оторвал, дури хватило. Но два спорана – для нас маловато.
– Еще фляжка есть.
– В ней немного. Ладно, хоть что-нибудь, на первое время хватит, а то уже губы лопаться начинали.
– У меня не лопались, у меня они просто ссыхались, сколько бы ни выпила. О! А сейчас не ссыхаются!
– Ты ведь немножечко выпила, организм на такое почти мгновенно реагирует, плохие симптомы сразу отступают.
– У тебя тоже так было, когда ты в свой день рождения сбежала?
– Гораздо хуже.
– И как это?
– Лучше тебе не знать подробности.
– Лиска, они когда за нами кинулись, один сбросил свой рюкзак, чтобы легче бежать было.
– Где?
– Да прямо возле той сирени. Он, наверное, до сих пор там валяется.
– Ну так пошли, тут мы все уже осмотрели.
* * *
Рюкзак и правда валялся возле злополучной сирени, где нас подкараулили рейдеры, но первым в глаза бросилось не это.
Когда Тина, решившись применить свое умение, вынудила меня оказаться слишком близко к выбранному ею мужчине, я слегка удивилась одной странности – он гнался за нами с незаряженным оружием. Но потом вспомнила, что в самом начале слышала звук, похожий на арбалетный выстрел.
А теперь убедилась, что это мне не померещилось.
Ева не ушла назад, за дорогу, искать место, где остались остальные. Она совершила самую большую ошибку в жизни, бросившись влево, а не вправо, как мы с Тиной. Калитка двора по эту сторону улицы была запертой, ей пришлось карабкаться через высокий забор. Похоже, замешкалась и не успела быстро перебраться. У нее и обувь неподходящая, и одежда, да и сама она не производила впечатления ловкачки.
Стрела ударила почти точно между лопаток и, видимо, сразу выбила жизнь или хотя бы сознание. Ева так и осталась на заборе: голова, руки и грудь свесились на одну сторону, ноги – на другую.
Тина зажала рот обеими ладонями, выронив лопату, с которой до сих пор не рассталась. Не скажу, что я восприняла зрелище равнодушно, но все же моя реакция оказалась несравнимо мягче. Со стороны, возможно, вообще никак не выдала свои чувства.
После того, на что я насмотрелась у западников и в Цветомобиле, зрелище не показалось невероятно ужасным. Можно даже порадоваться тому, что тело не забрызгано кровью с ног до головы и рана чистенькая, а не в обломках костей и обрывках мяса.
Потрогала одно запястье, другое, затем, решившись, поднесла пальцы к шее.
– Лиска, она ведь не мертвая? – с нотками намечающегося плача пролепетала Тина.
– Помоги мне спустить ее, – попросила я.
– Так она живая?!
– Нет, не живая. И не вздумай реветь! Не вздумай! Я одна не справлюсь, я мелкая, а у тебя руки сильные, вот и давай, помогай, а не то буду обзывать коровой.
– Как ты можешь сейчас говорить такое?!
– Могу и говорю. И ты такой будь. Я тоже не железная, но слезами ты ей не поможешь.
– Я не могу прикасаться к… к ней, – чуть не захныкала Тина.
– А придется.
– Нет… не могу…
– Ты хочешь, чтобы Еву нашли зараженные? Нет? Тогда давай отнесем ее вон к тем воротам. Там куча песка, а у тебя есть лопата.
– Что ты задумала?
– А ты сама подумай.
– Закопать ее в песке? Элли, но ведь орхидей хоронят не так.
– И как же мы, по-твоему, будем ее хоронить? Искать красивую поляну, заросшую цветами? Или ты можешь достать белые орхидеи? Ну и насчет платья тоже придется что-то придумать. Тинка, забудь ты уже об этой ерунде, Еве все равно. Не оставить ее зараженным – единственное, в чем есть хоть какой-то смысл. Чуть-чуть присыплем песком, он скроет ее запах хотя бы ненадолго. Этот кластер скоро перезагрузится, и она исчезнет. Улетит навсегда из Улья и останется в памяти остальных девочек красивой, а не вот такой. Давай, хватайся за ноги.
* * *
Тина воткнула лопату в вершину песчаной кучи и сумрачно произнесла:
– Даже памятника нет.
– Если хочешь, можно связать из палочек крестик, – предложила я.
Как по мне – лишнее, но уж очень Тина плохо восприняла смерть Евы, вдруг это хоть как-то ее успокоит.
А может, все дело в том, что я становлюсь жутко черствой и сама этого не замечаю? Если так – плохо. Улей славится тем, что меняет не только зараженных. Иммунные тоже претерпевают разительные метаморфозы, дело здесь не только в дарах моего мира.
Новые умения – ерунда. То, что со временем у нас становятся крепче кости, сильнее мышцы, повышается реакция, улучшается координация движений, – тоже ерунда.
У некоторых меняется душа. Иногда до неузнаваемости. Весельчак и заводила может стать мизантропом, добряк – кровавым убийцей, романтик – женоненавистником, идеальный семьянин – педофилом, честнейший человек – отъявленным обманщиком.
Я не хочу, чтобы со мной случилось что-то подобное, пусть мои недостатки остаются прежними и не обрастают новыми.
– Как ты думаешь, куда исчезают мертвые? – спросила Тина, не отводя взгляда от превращенной в могилу песчаной кучи.
Глядя туда же, я пожала плечами:
– Никому не известно, каждый кластер прилетает со всем, что на нем есть. Оказавшиеся в Улье люди почти все перерождаются, или их съедают набежавшие зараженные, проходит время, появляется туман, и начинается новая перезагрузка. Из очередного мира прилетает новый кусок поверхности – и все повторяется. Куда исчезает старый кластер – никто не скажет. Известно только одно, что улететь вместе с ним не получится. Останешься здесь, да еще и под откат попадешь.
– Я знаю.
– Это все знают, но все равно глупости разные говорят, и некоторые к ним прислушиваются. Вспомни, как мы иногда шептались перед сном.
– Лиска, а как, по-твоему, много разных миров вокруг нас?
– Это тоже все знают – много, бесчисленно много, их не сосчитать. И обычно отличия у них крохотные или их вообще нет.
– А может, старые кластеры после перезагрузки уходят в мир, похожий на Улей?
– В смысле?
– Ну в огромный, возможно, даже бесконечный, где места хватает для всех кластеров. Но он не такой, как Стикс, там нет ни зараженных, ни всего этого. Там всегда все хорошо.
Я пожала плечами:
– Если и так, что нам с того? Туда невозможно попасть, только откат поймаешь.
– Мне просто хочется, чтобы все было именно так. И чтобы те, кого похоронили на кластере, там оживали и жили счастливо. Знаешь начальников?
– Не поняла?
– Ну, секта такая – Свидетели Начала.
– Слышала что-то.
– Они так и говорят. Они своих всегда на кластерах хоронят, чтобы те ожили в новом Стиксе.
– Это сектанты, они какую только ерунду не придумывают.
– Может, и не ерунда, так многие поступают. Мертвые ведь не остаются, они улетают, это всем известно. Помнишь, как нам на занятиях рассказывали? Самый простой способ похоронить человека – это сбросить его в подвал и закрыть крышку, после перезагрузки в подвале тела уже не будет. Получается, для живых дорога закрыта, а для мертвых нет. Жизнь – это что-то особенное, вот попробуй ей определение дать. Ну? Ну подумай и скажи – что такое жизнь? Чем живое отличается от неживого?
– Тина, может, хватит уже философию разводить?
– Может, и хватит. Думай или не думай, а нормальное определение у тебя все равно не получится. Даже самый лучший ксер не сможет скопировать хотя бы муху, потому что это не патрон для винтовки, это живое. Это ведь не просто так, в этом есть какой-то смысл. Я хочу понять…
Слушая Тину, я то и дело порывалась сказать, что не так далеко отсюда уткнулся в озерную воду наш розовый Цветомобиль, в пассажирском отсеке которого остались тела двух орхидей и одной фиалки. Никто даже не подумал их хоронить, всем тогда было не до этого, к тому же без инструментов трудно справиться с такой работой, и некоторые всерьез верили, что помощь вот-вот подоспеет, так что нет смысла пачкать руки.
Скорее всего, тела девочек достались зараженным. Если там хотя бы один появился, такое он не пропустит и довольным урчанием может привлечь других.
Но Тина почему-то думает только о Еве. Видимо, до сих пор не приняла смерть остальных, ей повезло, что не пришлось, как мне, бродить по изрешеченному тяжелыми пулями пассажирскому отсеку.
Уж я-то навидалась.
– А ты знаешь, давай все-таки сделаем крестик из веточек, – решительно произнесла Тина.
Мне осталось лишь кивнуть:
– Как скажешь.
* * *
Приподняв второй рюкзак, я охнула.
– Что такое? – спросила Тина.
– Ох и тяжеленный.
– Может, нектаром набит.
– Нет, тут что-то другое, непонятное.
Нектар внутри был. Точнее – фляжка со все той же не очень-то приятной на вкус и запах жидкостью, которую рейдеры обычно называли живчиком или как-то в этом роде. Но основное содержимое рюкзака никак к нему не относилось и немало меня удивило.
Цепочки, кольца, кулоны, браслеты, крестики, серьги, прямоугольные брусочки, монеты и пластинки – несколько плотно обвязанных резиновыми жгутами пакетов таких вещиц. Почти все они были сделаны из одного легко узнаваемого металла.
Тина, повертев безвкусный перстенек с фиолетовым камнем, озвучила его название:
– Золото. Лиска, зачем таскать столько золота? Тут его ужас сколько.
Я повертела в руках кольцо белого цвета и с сомнением произнесла:
– Это не похоже на золото. И на серебро тоже не похоже.
– Бывает белое золото. А может, это платина.
– Может, и платина.
– Ли, зачем им понадобился этот мусор?
– Тинка, ты же знаешь, я не видела ничего, кроме Стикса, но вроде бы в обычных мирах золото высоко ценится.
– Еще как ценится, у нас оно дикие деньги стоило. Я жутко мечтала о цепочке, но сколько бы ни намекала, не подарили. Это не потому, что родителям жалко, а потому что боялись за меня. Мало ли, увидят на мне нарики и оторвут вместе с головой. Такое у нас запросто.
– Вот поэтому рейдеры и собирали его по кластерам.
– Смешные люди, здесь оно вообще ничего не стоит.
– Ты ошибаешься.
– Скажешь, нет? Ну сама подумай, зачем оно нужно? Его можно тоннами выгребать из ювелирных магазинов, банков и богатых домов, но что с ним потом делать? В пушку золото не зарядишь и нектар из него не сделаешь. Лиска, это мусор, это совершенно бесполезный мусор.
Я покачала головой:
– Для иммунных – да. Но ты забыла про внешников. У них ведь открыты дороги назад, и там тоже могут ценить золото и платину.
– Лиска, точно, я совсем про них забыла. И ведь слышала что-то, нам про такое рассказывали. Получается, эти мрази еще и с внешниками торговали?
– Сомневаюсь, у них почти ничего нет, а у тех, кто с внешниками торгует, есть все. Сама посмотри – один арбалет, почти без стрел, и ружье, почти без патронов. Это очень бедные рейдеры, наверное, захотели быстро разбогатеть, вот и потащили рюкзак с золотом на восток. Говорят, там есть мелкие стабы, в которых законы будто у зверей. Некоторые из них связаны с мурами, может, они в такой и шли.
– Да тут килограммов пятнадцать – это сколько же времени они собирали такую кучу драгоценностей? – завороженно уставившись на украшения, медленно произнесла Тина.
– Без понятия. Что с тобой?
– Все нормально со мной. А почему спрашиваешь?
– Ты как-то говоришь не так и вытаращилась странно, взгляд будто чужой.
– Да это я старое вспомнила, ты не поймешь… Можно я возьму себе одну цепочку?
– Зачем она тебе?
– Всегда о такой мечтала. Посмотри, какое красивое плетение.
– Тинка, да ты помешана на том, чтобы себя украшать, ты будто сойка, вечно тянешь всякую ерунду к себе в шкафчик.
– Ну не все же такие красивые, как ты, вот и приходится как-то выкручиваться.
– Ты очень красивая, не слушай Мию, она никому ничего хорошего за все время ни разу не сказала. И вообще, некоторым, даже многим, нравятся женщины посочнее или даже очень толстые. А ты не толстая ни капельки, просто у тебя низ немножко тяжелее нормы, которую придумал неизвестно кто. Думаю, он был голодным и злым, когда ее придумывал, или вообще ему мальчики нравились, вот и подбирал фигуры под свой вкус. Тебе не надо на таких дураков оглядываться. Западники, которые меня забирали, помнишь их?
– Конечно.
– Полковник Лазарь сказал, что, поставь его перед выбором, он бы выбрал тебя.
– Врешь ты все, он ведь тебя выбрал.
– Честное слово, ему нравятся такие, как ты. В смысле, ему постарше женщины нужны, но ты поняла, о чем я. Ему приказали выбрать именно меня, потом чуть ли не скелетом ходячим обзывал, ему покрупнее что-нибудь нужно, даже безо всяких украшений такие нравятся. Только ты не очень-то радуйся, он слишком старый для тебя, а еще подлый и скользкий. Просто имей в виду, что не всем нравятся стандарты Цветника.
– Но я все равно хочу эту цепочку.
– Если тебе приятно носить вещь, которую взяли для внешников, носи.
– А тебе такое неприятно?
– Да у меня к зараженным нет такой брезгливости, как к этому.
С чувством швырнула один из пакетов, тот покатился по асфальту, разрываясь под тяжестью содержимого и с тихим звоном разбрасывая желтые побрякушки.
– Бери уже свою цепочку или что ты там еще хотела, и уйдем отсюда.
– А в дома не будем заходить?
– Не будем. Мы нашли нектар, это сейчас главное. Я вообще не понимаю, почему мы до сих пор здесь торчим. И нашумели сильно, и кровью тут вся деревня воняет. Мы с тобой две дуры, Тинка, если и дальше будем так себя вести, станем двумя мертвыми дурами. Уж поверь, Улей это быстро устроит.
