Глава 8

В Аэлантисе, столице Архона, тихо отмечали скорбную дату – четвертую годовщину со дня смерти покойной королевы. Король Удгар и принц Агравейн ужинали вдвоем, предаваясь светлым воспоминаниям, когда женщины их семьи еще жили с ними. Однако после трапезы отец пригласил сына к себе в кабинет. И начало разговора не сильно обнадежило молодого человека.

– Вспоминать о женщинах Тандарион – это хорошо, – говорил король, – но ввести в семью новую девицу, которой можно было бы дать наше имя, – лучше.

– Ох, отец, – усмехнулся красавец богатырь, – опять ты об этом.

– Кто виноват, что старик Тидан так долго раздумывал над вашим браком?

– Кто виноват, что ты не дал поколебаться ему еще немного и расторг помолвку? – в тон ответил принц.

– Ты, кажется, осуждаешь меня? – усмехнулся король.

– Нисколько.

– То-то же. Помнится, ты больше всех кричал, что не можешь на ней жениться.

– Ей было всего двенадцать!

– Твоей матери было столько же, когда я женился на ней, и нам это не помешало быть счастливыми.

– Да-да, я помню, это всегда был твой главный аргумент.

Удгар пропустил замечание мимо ушей и продолжил:

– И кстати, твоей новой невесте не намного больше.

Агравейн вскинул глаза на отца, замерев на полпути в кресло:

– Новой невесте?

– Ага, – пробормотал Удгар, выпятив нижнюю губу и сведя брови. Король усиленно рылся в бумагах на столе. – Ришильда Арвейль, – говорил он между делом, – жемчужина княжества Водолея, прекрасная дева тринадцати лет, ну и так далее и далее. Словом, сам увидишь, я все решил.

– Приятно узнать, – ответил Агравейн бесстрастно. – Но меня все же смущает, что она вдвое младше.

– Тебе двадцать пять.

– Как скажешь. – Железногривый был сама сговорчивость. Удгар, оторвавшись от поиска, вытаращил глаза от удивления:

– И что, это все? Все эмоции насчет собственной свадьбы?

– Отец, помилуй, какие у меня должны быть эмоции? Ты сказал жениться – я женюсь; ты тычешь пальцем на ком – я согласен. Какие ко мне претензии?

Король смерил сына оценивающим взглядом. Что ни говори, слава сильнейшего из богатырей всего континента, помноженная на происхождение и красоту, сделала свое дело – Агравейн был прост и пресыщен одновременно.

– Я любил твою мать, хотя, видит Богиня, любовь не снизошла на нас, как вдохновение на поэта, – резонно заметил Удгар.

– Я рад за вас, отец. Но я не полюблю ее, будь даже она первой красавицей в Этане. Вернее, второй – красивее Шиады Праматерь явно никого не создала.

– Шиада… что за Ши… А, опять ты про свою жрицу, – отмахнулся король.

– Она на то и жрица, чтобы не быть моей или чьей-нибудь еще.

– В любом случае женишься ты на Ришильде – Водолеи давно не получали повода не отбиваться от рук.

– Да женюсь-женюсь, отец. Скажи, когда и куда прийти. Ну, в смысле, где я должен дать тысячу клятв в любви и верности, которые намереваюсь нарушать четырежды в год?

– Агравейн!

Принц отмахнулся:

– Отец, я понимаю твое негодование, но и ты меня пойми! Я не могу забыть об этом. – Он вытащил из-за ворота дублета подвеску из горного хрусталя. – Я возьму в жены Ришильду, подарю тебе внука, но четырежды в год со своего позволения буду забывать о собственных брачных узах. Ночи Нэлейма я намерен проводить на Ангорате, и если в ближайший год Шиада – ей должно быть уже семнадцать или около того – не напишет мне, что стала женщиной, я поеду с вопросами к храмовнице. Не думаю, что она прогонит архонского наследника.

– Агравейн! – пуще прежнего выдохнул Удгар. О том, что он что-то искал среди бумаг, король на время позабыл.

– Мне трудно это тебе объяснить, но… у меня такое чувство, будто Богиня-Мать сама притягивает меня к Шиаде, собственной рукой сводит наши пути.

– Единственное, что притягивает тебя к Шиаде, сын, – та штука между ног, которая твердеет всякий раз, когда ты вспоминаешь об этой жрице! Какого бы истого жреческого имени у нее ни было, Ришильда тоже может стать для тебя священной чашей, если ты ей позволишь. – Король вернулся к бумагам на столе и, так и не найдя искомой, изложил суть дела так. – Будет об этом, – сменил он тему, – вот хотел тебе сообщить новость. Сегодня получил письмо из Адани. Царь Тидан долго дочку без жениха не удерживал – пообещал ее руку в Западный Орс. Так что теперь твоя бывшая невеста Майя Салин претендует на кресло царицы Орса.

Железногривый засмеялся – сначала осторожно, потом в голос:

– То есть Тидан отдает свою дочь в Орс?

– Тебя забавит то же, что и меня? – спросил Удгар.

– Не знаю о тебе, отец, а меня это не забавит. Скорее озадачивает. Я могу понять Тидана, он хочет для Майи уверенного будущего. Когда он избрал в зятья Архон, это имело смысл: две страны, единые верой, объединились бы в династическом браке. Но теперь Тидан хочет отдать девчонку христианам. Самым закоренелым христианам на всей карте Этана. Почему мне кажется, что что-то не так?

– Не знаю, но у христиан есть какая-то идиотская поговорка про то, что надо осеняться крестным знаменьем всякий раз, как тебе что-то кажется.

– Ох, отец, – протянул Агравейн, – думается мне, эта помолвка просто так не кончится. Алай Далхор – гордец, каких мало, он в жизни не допустит, чтобы кресло его любимой жены заняла язычница. Это же заденет его хваленое самолюбие до самых корней, и если Майя допустит какую-нибудь оплошность, он тут же примется мстить ее отцу. А Далхоры всегда берут реванш, это все знают.

– Ага, как и то, что ты, – Удгар ткнул пальцем в сына, – Агравейн Железногривый. Но я, твой отец, доподлинно знаю, что у тебя на голове обычные волосы. Пусть и жесткие.

Агравейн закатил глаза: король Удгар казался ему единственным во всем Этане правителем, который так скабрезничал с кем бы то ни было.

– Но в целом тут ты, конечно, прав, – согласился владыка. – Ладно, время покажет, чем кончится этот балаган. И если кончится, не допусти Мать, свадьбой, Майю останется только пожалеть.

– А собственной дочери тебе не было жаль, отец? – спросил Агравейн без тени упрека. – Ты ведь отдал Виллину тоже далеко не в Адани, не северянам и даже не в Яс. Ты отдал ее в Иландар, в христианские руки.

– Ну, не скажи. Христианин из Нироха, прямо скажем, никакой. Он так же чтит Всевластную, как и мы. Признаюсь, меня до сих пор в чем-то смущает этот брак, но Виллина счастлива, и я доволен. К тому же я согласился на этот союз во многом потому, что Нелла с Таланаром настаивали.

– Что?! – Для принца новость была неожиданной.

– Сын, как будущий правитель страны, поклоняющейся Единой Матери, ты должен обладать умением доверять мнению высших жрецов и жриц своей веры. Сирин и Тайи еще никогда не переходили дорогу Архону и не ставили палок в колеса Тандарионам. Нелла наш давний друг, Таланар мне что охранитель, он учил меня, когда я был юнцом. Эти двое не пожелают нам зла. И потом, если даже отбросить все сказанное, Сирин – одна из двух древнейших династий Этана. Такие редко ошибаются.

– Я удивлен, – признался Агравейн, округлив глаза. – Выходит, отдавая дочь в Иландар, ты скреплял дружбу с Ангоратом?

Удгар заулыбался, но ненадолго.

– Ангорат – это жречество и Боги, а Боги ни с кем не дружат. Но тут ты тоже прав, сын: удел детей из высших сословий в том, чтобы скреплять и объединять.

– Покупать и продавать, сказали бы торговцы.

Удгар не стал отрицать. Кивнув, ответил:

– Ну, в таком случае, раз уж на то пошло, дочери – монеты куда более ценные, чем сыновья: их можно обменивать намного раньше и гораздо дороже. Их можно и нужно продавать только старшим сыновьям, в то время как юношей женят на всех дочерях без разбору. Сыновей, по крайней мере, в Архоне и Ясе, всегда стараются женить на девице из государства, потому что нередко лояльность высокопоставленных чинов можно купить, только потешив их самолюбие. Если с этой целью предложить брак принцессы и какого-нибудь князя, то однажды какой-нибудь их сын или внук может учинить бунт, заявляя свои права на престол, что недопустимо. А вот брак принца и княжны – самое оно: и самолюбие потешено, и дочь королева, и ветвь династии сохранена без тени ущерба или опасности. В итоге все счастливы и довольны. Опять же взять будущую королеву из другой страны – не всегда безопасно. Я соглашался на подобное исключительно из дружеских чувств к Тидану. Если страна невесты будет вроде Иландара, где христиане и староверы шипят друг на друга, но в общем уживаются, – полбеды. А что, если родиной будущей архонской королевы оказался бы Яс? Малейшая жалоба – и Кхазар Яасдур не пожалел бы сил и уже через полгода высадился бы на наших берегах Тарса. С третьей стороны, если принцесса нашей веры окажется замужем за христианином, то ей быть не только заложницей и гарантом ненападения, но и наоборот – живой угрозой, что за плохое обращение ее отец или брат непременно примутся мстить.

– Другое дело, что я что-то не припомню таких жалоб, – проговорил Агравейн себе под нос, но так, чтобы отец слышал.

– Видишь ли, сын, принцессы крови не так часто бывают дурами. Они знают, что, если не станут держать язык за зубами, будет конфликт или даже война. И их чуткие сердца, тревожные за дорогих мужчин, заставляют сносить даже самых суровых мужей. На самом деле женщины всегда плачут только из-за мужчин.

Агравейн смотрел на отца то ли как на Бога, то ли как на придурка.

– Когда твоя мать говорила мне это, я смотрел на нее так же, но с годами понял, что Лана была права. Есть в народе давняя поговорка, что, выдавая замуж дочерей, даже старые враги мирятся. И знаешь, что здесь самое грустное?

Агравейн покачал головой.

– Сыновья всегда остаются с нами: живут под нашей крышей, едят за нашим столом, занимают наше место, продолжают наш род. И, как правило, совершенно нас не понимают, Агравейн, когда-нибудь ты узнаешь. Как не понимают и того, что род продолжает женщина. И часто это продолжение дается ей ценой собственной жизни. – Принц понял, что речь зашла о матери, которая умерла четыре года назад, не сумев разрешиться. – А дочери понимают, Агравейн. Так, как ни одна невестка в мире не сможет понять. Но дочерей – вот ирония – мы растим для чужой семьи. Чтобы и в той семье кто-то, глядя на нее, думал, что ни одна невестка не заменит ушедшей в чужой дом дочери. Мой отец говорил, что мир создан убийцами, но это неправда. Мир создан женщинами, потому что это они рожают убийц и воспитывают их; и они же рожают и воспитывают жертв. И потому они сами становятся жертвами. Думая обо всем этом, я нередко вспоминаю слова своей покойной тещи: если бы не природная стойкость женщин и не воля мужчин, которые отдают дочерей, едва у тех кровь пойдет, женщины бы уже давно наплевали на брак, спрятались на Ангорате и вообще отказались бы выходить замуж.

– Я помню нашу славную бабушку, – тихо выговорил Железногривый. – Мне странно слышать подобное от тебя. Мама очень тебя любила.

– А я – ее, но мы не о том говорим. Уясни, Агравейн: самое сильное и самое короткое счастье отца – пока не отдашь дочери. Дай Богиня тебе изведать его сполна.

– Надеюсь, так и будет, отец. – Слова Удгара наконец нашли отголосок в душе Агравейна и тронули струны в самом сердце. «Надеюсь, так и будет, – домыслил он про себя, – и Всесильная пошлет мне дочерей через Шиаду. Тогда они будут жрицами, и мне не придется их отдавать».

Вслух принц продолжил:

– Но для начала нужно жениться. Уже поздно, мне пора идти, а ты, между прочим, так и не сказал, когда моя свадьба, отец. – Принц встал.

Удгар отвалился на спинку стула, сцепив руки на солнечном сплетении:

– Как только мы с ее отцом все устроим, я тебе сообщу.

«И тогда настанет день, который всегда мечтала увидеть твоя мать», – добавил король мысленно.

– Как скажешь, – пожал плечами Агравейн и вышел.

Было душно. Унылый голос священника монотонно тянул псалмы. Запах сотен восковых свеч давил грудь. Дневной свет с трудом пробивался сквозь толстые подкрашенные стекла и едва отсвечивал на громадном распятии над алтарем. Шиада стояла в углу, глядя на толпу коленопреклонных людей, в числе которых были ее муж, свекор и пасынок. Неужели они хотят, чтобы и она вот так опустилась на колени перед епископом, в душном, затхлом помещении, насквозь провонявшем воском?! Она, которая никогда не молилась богам в четырех стенах?! Может, когда-то давно она и могла подчиниться церковным правилам хотя бы для виду, но не сейчас, когда именуется Второй среди жриц, ей опускать голову и прятать волосы – хранилище жизненной силы – перед христианским неучем-монахом.

Шиада размышляла над утренней ссорой с мужем. Вспоминая ругань и брань, когда отказывалась идти в церковь, в сотый раз убедилась: что бы Берад ни говорил, признать за Шиадой свободу веры он не сможет никогда. Его обещание почитать ее как жрицу не стоило выеденного яйца. Едва женщина пришла к такой мысли, Грей, свекор, украдкой перевел на невестку осуждающий взгляд. Жрица услышала отчетливое: «В церкви стоят на коленях! Или встанешь сама, или я поставлю, дрянь!» Смерив старика снисходительным взглядом, женщина демонстративно вышла из храма посреди службы.

Дорога от донжона до местной церкви занимала около четверти часа. Шиада ехала верхом. Мерзлый ветер продирал до костей, сколько ни куталась в накидку. Ничто не греет здесь: ни солнце, непривычно редкое для южных земель Иландара; ни накидки и покрывала с чужим лигаровским запахом; ни людское общение или лицемерная услужливость; ни пустая постель. Опустели ее покои уже через неделю после свадьбы – Шиада отчетливо чувствовала, насколько Берад раздражался холодностью супруги, безразличием и даже презрением. Всегда в минуты соития женщина смотрела герцогу в глаза, будто спрашивая: «Ну что, доволен? Нравится владеть тем, что увел из-под носа у других?» Пару раз жрица ощущала мужний зуд в руках, но отдавала Лигару должное – руки не поднимал. Вообще не трогал, даже пальцем, уже почти четыре месяца.

Четыре месяца Шиада, которую даже самые словоохотливые жительницы замка не могли упрекнуть в отсутствии добродетели, ложилась на ледяные пустые простыни с одной мыслью: а греет их кто-то для него? Мужчины, который предназначался Шиаде Праматерью? Которого ей следовало дожидаться в скромном домике Второй среди жриц, а не в одинокой продроглой комнате герцогини Бирюзового озера. Неизменно, прячась в кровать, женщина думала об этом, теребя на пальце черное агатовое кольцо.

День прошел скверно. Добравшись до личных покоев, Шиада велела принести горячей воды, вымыла ноги, облачилась в сухую одежду и отправилась распоряжаться насчет обеда. Обитатели замка вернулись с воскресной мессы. По здешней традиции в воскресные дни герцогская семья приглашала к обеду после причастия приближенных Лигаров и подданных, занимавших наиболее важные должности в замке, с их семьями. Когда все выстроились у стола, Грей возвестил, что отныне не разделит ни одной трапезы с женщиной, не знающей подобающего ей места, с ведьмой, суккубицей и Праматерь весть кем еще.

– Тебя, лорд Грей, никто и не заставляет. – Жрица пожала плечами и села за стол первой. Неслыханная дерзость!

– Да как ты смеешь?!

– Я могу то же спросить у тебя, – спокойно ответила женщина, жестом веля служанкам раскладывать еду.

– Пошли все вон! – проорал старик. – Берад, Кэй! Вы останетесь и посмотрите на это чудовище! Если и теперь ты откажешься ее выстегать, я сам тебе руки отрежу, олух! – наорал на сына.

– В чем именно ты обвиняешь меня, свекор? – спросила Шиада.

– Я не свекор той, что разрушила жизнь моему сыну!

– Мне казалось, что вышло наоборот, – невозмутимо ответила жрица, принимаясь за еду.

– Гадина! Змея! – с неожиданной для старика силой Грей обрушил на стол оба кулака.

– Конечно, – женщина кивнула рассудительно. – Трудно их не заметить, – сделала жест, будто поправила пару прядей надо лбом. У левого виска мелькнул жреческий символ двух переплетенных змей. – Но знаешь ли, любезный родич, твой сын сам все это затеял и знал, на что шел.

«Да знал бы… – подумал в тот момент Берад. – …Да если бы знал… Все равно бы…»

Шиада перевела взгляд на мужа. Уголки чувственных губ чуть дернулись в усмешке:

– А если и не знал, впредь будет прислушиваться к женщинам, предостерегающим его от необдуманных поступков. Таков его урок.

– Будь проклят тот день, когда он увидел тебя! – визгливо прокричал Грей.

– Если бы культ Праматери не воспрещал проклинать время, которое воплощает суть всякого Круга, я бы тоже так думала, старик. В том дне не было ничего хорошего.

Берад до того опешил, что чуть не навернулся. Для пущей надежности мужчина вцепился побелевшим кулаком в спинку кресла. Кэй, о котором все забыли, переводил взгляд с Берада на мачеху, опасаясь, что если не дед, то отец вот-вот отвесит Шиаде пощечину. И хорошо, если только ее. Но старшие Лигары, как бы их ни распирала злоба и ни душила ненависть, стояли, будто намертво приросли к холодному каменному полу. И он тоже стоял, осознал Кэй. В то время как Шиада, женщина, единственная спокойно сидела и неспешно обедала. «Так вот что такое чары? – задумался молодой мужчина. – Должно быть, они». И невдомек ему еще было, что колдовством невозмутимости владеет всякий, кто познал тайное.

– Ты глянь на себя! Праведная христианка не может быть так красива! Твоя красота грешная, от лукавого! А рабыня Нечистого, ведьма бессильная, которую ты мнишь великой богиней, заморочила тебе голову! Да тебе бы в монастыре жить и прощения вымаливать за лицо, за ересь, за свою женскую природу, а ты вместо этого, неблагодарная, позоришь моего сына! Ведешь себя, как вздумается! И где?! В церкви, в обители Божьей!

Шиада присмотрелась: точно как все незначительные люди, Грей до последней капли яда в душе ненавидел все из ряда вон выходящее, включая красоту.

– Так, по-твоему, Бог так ничтожен, что живет в жалкой часовенке? – спросила жрица. – По-моему, из нас двоих к Божеству непочтителен именно ты, мило…

– Не смей богохульствовать!!! – старик зашелся.

– Или что? Ударишь? Выстегаешь? – усмехнулась. – Коли твой Бог так всемогущ и коли ты так предан Ему, прости меня, лорд-свекор, как и Он бы простил. Вы же, христиане, помешаны на всепрощении!

– Ты глянь, глянь, сынок, на ком женился! Да внимательнее смотри! Издевается над законами Божьими!

– Только над тупостью его служителей, – отложила Шиада приборы задрожавшими пальцами. – Или ваш Бог так неразборчив, что позволяет нести службу неучам, не способным, кроме заученных псалмов, трех слов на священном языке прочесть?

– Да я тебя!.. – возопил Грей.

Шиада перебила:

– Неужели не боишься, что нечистая сила, которой ты так страшишься и коей я владею, сокрушит тебя?

Грей подлетел к ней, схватил за волосы и вытащил из-за стола. Старик был слаб, но Шиаде не без труда удалось вырваться, отскочив в сторону. Две пары глаз – одни гневные, другие глубокие, цвета ночи – горели взаимной ненавистью.

– Говорил я тебе, Берад, не женись на язычнице, говорил ведь! Нет, засваталася на свою голову, дурень! Взгляни на отца, Кэй, увидь, что с людьми делает дьявол, посылая им демонов с ангельским лицом!

Жрица, не сопротивляясь, вскинула голову, отчего Грей замер. Глаза женщины блеснули огнем колдовского зелья на потемневшем, как древний котел, лице.

– Меньше года, – прошелестел, казалось, двойной змеиный язык.

Старый герцог отшатнулся и, вскипая от гнева, тряся кулаками и головой, ушел.

– Кэй, успокой деда, – натянуто произнес Берад.

Кэй кивнул и исчез.

– Сядь, – сухо сказал герцог жене.

Шиада села так манерно, что даже Берад понял, что она села по доброй воле.

– Неужели так сложно держать язык за зубами?

– Еще как сложно, если у тебя голова не пустая, а тебя пытаются убедить в обратном. И с какой стати я должна замаливать грех своей женской природы? Что это еще за глупость?!

– Да замолчи ты!

– Если ты решил покричать на меня вместо отца, не трудись. Мне все равно.

– Еще слово – и я сам тебя изобью. С этого дня каждое воскресенье будешь ходить на службу и стоять как на коленях, как положено.

– Даже не проси.

– А я и не прошу, черт тебя дери! Я требую! И ты, как моя жена, обязана мне подчиняться!

Шиада выдохнула столь устало, будто прожила уже три четверти века и теперь была вынуждена объяснять несмышленому ребенку, как садиться на лошадь:

– Сколько раз говорить, что ни родительское право, ни супружеское не дает никакой власти? Единственное, что обладает подлинной царственностью, – священная кровь ангоратских династий, а все остальное, как вы говорите, от Лукавого. Не заставляй меня доказывать это тебе, лорд.

Муж стиснул жене руку, заставив выронить столовый прибор, наклонился, развернув к себе, и яростно прошипел:

– Я не требую тебя на ложе, хотя имею полное право! Я терплю, что о тебе и о нас шепчутся на всех углах, но дай себе труд, создавай хоть какую-то видимость почтения!

– С какой стати? – искренне спросила женщина, захлопав поразительной красоты глазами.

– Шиада! – прорычал он, сдавив запястье жрицы сильнее. – Не заставляй повторять: ты не на своем мифическом острове, ты в Иландаре, и ты обязана подчиняться мне!

В воздухе дохнуло вечером; он будто отяжелел и весь изменился. Всепоглощающий огонь исчез из бездонных черных глаз, оставив легкое снисхождение.

– Я обязана подчиняться только Праматери богов и людей, Берад. Я обязана служить только Всеединой. Все остальное – временные неудобства. Нравится тебе или нет, церемониться с теми, кто ничего не смыслит в служении и культах, я не буду. – Поднялась, спокойно отнимая руку из ладони мужа. К собственному удивлению, Берад свободно отпустил. – Как и с твоим отцом. Когда мы говорили о нашей свадьбе, уговор был прост: ты не мешаешь мне, а я не навязываю своего, как ты сказал, «учения» никому из здешних и не демонстрирую старому герцогу. О том, чтобы я ходила в церковь или делала еще какую-то подобную дребедень, речи не шло. Признайся, тогда ты готов был хоть горы мне обещать, только бы стать счастливым и выиграть там, где проиграли все остальные, так? Но тебе и в голову не пришло, что я тоже стремлюсь в жизни к счастью и что мое видение счастья в корне не совпадает с твоим. – Жрица говорила спокойно, но Берад почувствовал безмерность сквозившего в словах отчаяния.

– Я… я… – Подходящих слов не находилось. Он что, и правда не думал об ее счастье? Да думал, конечно, отмахнулся мужчина. Для каждой ведь женщины счастье – хозяйство да дом… Должно быть, он все испортил, женившись на ней. Зря перешел грань, разделявшую их прежде. И была бы она интересной дочерью друга, не более. И было бы с ней так же легко, как раньше. Быстренько девица вернулась бы на Священный остров, и Берад никогда не вспомнил бы о ней больше. Но, уходя, время всегда перечеркивает любое «бы».

Когда стражник открыл двери перед госпожой, Берад приметил во взгляде охранника неприкрытое вожделение. «Вот ублюдок», – в сердцах подумал герцог и сел обедать.

День был жарким. Солнечный свет врывался в комнату сквозь отворенное окно. Шиада сидела без дела у окна в комнате, полной женщин, каждая из которых вращала веретено или мотовило и не особенно вслушивалась в вялую беседу. Ни одна из дам замка за прошедшие месяцы не стала ей близка, несмотря на повсеместное желание женщин приблизиться к молодой госпоже. Вот же лицемерие, думала жрица, так заискивать вслух и так беззастенчиво шептаться за спиной. И ведь свои «грехи» Шиада уже выучила, как утренние ангоратские молитвы: во-первых, язычница, во-вторых, уж очень молода, что не по нраву гордиливым матронам, – где же ей, семнадцатилетней выскочке, ума набраться? В-третьих, необычайная красота герцогини располагала почти всех незамужних девиц, но не льстила их мамашам. Наконец, в-четвертых, ни от кого не укрылось своеволие жрицы: об ее распрях с Берадом говорили на всех углах.

Шиада пожимала плечами – это пройдет. Скоро, когда-нибудь. Когда-нибудь храмовница сменит гнев на милость и допустит в обитель Вторую среди жриц. А до возвращения на Священный остров Шиада может и потерпеть.

Тогда герцогиня наблюдала за молодой незамужней девушкой. Ее звали Нелара. Из всех прочих – Шиада давно заметила – девица отличалась проницательным умом, правда, имела весьма существенный недостаток – отсутствие сноровки в хозяйстве. Ей толком не удавалось ткать, прясть, шить, готовить лекарства. Шиада не раз слышала в людской, как служанки между собой называли Нелару не иначе как «Деревяные руки».

Вот и сейчас, когда Нелара пряла, нитка получалась неровной, толстой, скатанной.

– Давай помогу, – улыбнувшись, предлжила Шиада и, обхватив своими руками пальцы Нелары, принялась прясть.

Но мало-помалу женщина не заметила, как приученные и прилежные пальцы сами стали вращать веретено, вытеснив руки девицы. Перед глазами возник конь, везущий окровавленное тело мужчины – слабого, но живого. На тыльной стороне левой ладони вайдой выведено два скрещенных меча. Рядом еще двое всадников – тоже раненых. За их спинами ветер развевал облака густого дыма.

Картина развеялась, как туман. Шиада выбросила руку вперед и остановила колесо прялки. Донесся голос дам, что звали ее уже несколько минут. Обронив Неларе: «Дальше продолжай сама», – молодая женщина направилась к выходу, вложив в ладонь девицы безупречного качества нить.

– Доложите герцогу, быстро. Пусть отложит дела и уделит мне время, это важно.

Не слушая вопросов, жрица бегло перессказала увиденное. Берад выслал сопровождающих, и через час с небольшим Арден, еле живой крестник герцога Лигара, прибыл в замок на берегу Бирюзового озера.

Шиада распорядилась приготовить для Ардена комнату. Разожженный камин прогревал и без того теплый воздух замкнутого пространства. Служанки осторожно омыли тело герцогского крестника от грязи и крови. Двух других прибывших Берад поручил заботам местных лекарей. Но стоило Лигару заикнуться о том, чтобы врачи занялись и Арденом, Шиада воспротивилась:

– Зная ваших неучей-лекарей, могу с точностью сказать, что, едва взглянув на Ардена, они отправят за священником.

– Шиада, – устало проговорил герцог, – сейчас не время пререкаться. Его будут лечить люди, которые знают, как это делать.

– А я, стало быть, не знаю, – усмехнулась женщина. – Берад, не держи меня за дуру, ты просто боишься гнева старика Грея, который будет орать на каждом шагу, что еретичка и ведьма сводит твоего крестника в ад.

Берад вскипел, но высказать своенравной жене все, что думает, не успел: жрица махнула рукой, отворачиваясь:

– Не трать сил зря, я же вижу, что права. Ладно, твое дело. Так в чем-то даже лучше: когда Ардена похоронят, тебе не в чем будет меня упрекнуть, – и ушла прочь.

Предсказания Шиады оправдались: не успели лекари взглянуть на Ардена, как, натянув притворно скорбные маски, посоветовали герцогу припасть к распятью, молиться за крестника денно и нощно, но быть готовым к панихиде.

Герцогская чета спала порознь, в сущности, всю недолгую совместную жизнь. Поэтому о том, что в ту ночь Шиада не ложилась вовсе, знала только Гвинет. Убедившись, что замок спит, жрица направилась в комнату Ардена. Едва подошла к изголовью кровати, увидела на прикроватной тумбе массивное распятие, оставленное кем-то из церковников. Надо же, уже отпевать приготовились.

Крестник Берада пребывал в беспамятстве, время от времени возбужденно мечась по кровати. Шиада потратила полночи, чтобы приготовить необходимые лекарства и, молясь, обработать все раны. А с рассветом пришлось снять тугие повязки, чтобы священники не обнаружили стороннего вмешательства. Четверо суток Шиада повторяла ночное бдение у кровати Ардена. Готовясь к жреческой службе днем, ночью позволяла себе пару часов сна.

В эти дни Шиада испытывала непреодолимое желание опорожнить желудок, исторгнув все съеденное накануне, когда в ее присутствии местные монахи начинали в голос петь, что их молитвами Ардену даровано чудесное исцеление. Пуще того, воздевали ладони к небу, закатывая глаза, или с каким-то неясным остервенением сжимали крупные деревянные кресты на груди. Как правило, в таких случаях жрица, ссылаясь на головную боль, уходила к себе.

– Гвинет, это дурость какая-то! – вспылила герцогиня в последний из четырех дней неустанных трудов. Женщина вошла в комнату и рухнула на резной стул у туалетного стола. – Неужели до этих святош не доходит, что ни Бог, ни Богиня не спасают от одних молитв всякого, кого хочется спасти людям?! Боги милостивы, когда даешь себе труд хоть пальцем о палец ударить!

Служанка не ответила.

Наступившую ночь, как и все предыдущие, Шиада провела у постели Ардена. В домашнем платье коричневого цвета и темном фартуке, смоченной тканью протирала швы, которые наложила несколько дней назад. Арден сквозь дрему бормотал что-то невнятное. Время от времени он открывал глаза и более членораздельно выговаривал что-то вроде «Ты ангел?». Шиада в ответ улыбалась и советовала спать дальше.

Рядом, на стуле, стоял таз с водой, в котором Шиада, закончив, омыла руки. Стряхнула от капель. И только потянувшись за полотенцем, жрица поняла, что все время их было трое. Она замерла, затем обернулась и увидела в дверях мужа. Не найдя слов, отвернулась и не торопясь довытерла руки. После Берад проводил жену до спальни и вошел следом.

Женщина встала у окна, мужчина устроился в кресле. Женщина смотрела на темное небо, мужчина на женщину. Женщина видела месяц и звезды, мужчина – одну звезду. Женщина думала, что они гораздо ближе, чем кажется, мужчина – что его звезда дальше, чем ему того хотелось бы. Женщина понимала, что может просить их, но не властна над ними, мужчина – что может просить ее, но не властен над ней.

Берад поднялся, остановившись от супруги на расстоянии.

– Так вот как работают молитвы священников, – проговорил, глядя в то же окно. – Так вот как называются мои молитвы. Ангел, жрица-ангел.

Шиада облизнула губы, не оборачиваясь.

– Берад, он ведь не виноват в наших ссорах. И потом, если Праматерь посылает видение, у жрецов нет выбора поступить иначе, чем следовать его воле. Я не могла дать ему умереть, а поверь – он бы умер, как и говорили здешние исцелители.

Берад украдкой бросил на жену короткий взгляд, но тоже не обернулся.

– А что, если бы ты не видела его в видениях? Что, если бы он прибыл просто так? Ты помогла бы ему?

– Само собой. Жизнь слишком ценна, чтобы ставить ее под удар настроения. Арден всего лишь человек, и он ни в чем не виноват. – Женщина тихо усмехнулась. – Вы, христиане, упорно верите, что мы зло, но это не мы учим своих детей убивать иноверцев.

Берад вздрогнул, как от пощечины, и, подойдя ближе, проговорил:

– Никогда не говорил, что ты зло. И не верил в это. Я хорошо помню, как ты помогла многим из нас.

– А если бы не помогла – верил бы, Берад, и Кэя приучил бы верить.

– И не подумал бы! – Берад поравнялся с супругой у окна.

– Врешь, – обернулась на мгновение.

– Не решай за меня. – Герцог уставился на профиль жены.

Сделав паузу, Шиада проговорила:

– Посмотри на нас, Берад. Разве этого ты хотел от брака со мной? Я помню: подругу, с которой можно беседовать у камина в дни мира. Но мы не понимаем друг друга, и нам не о чем говорить. Так зачем был нужен этот шаг, который не дал счастья никому из нас?

Берад понимал, что Шиада не поверит его настоящему ответу. Поэтому просто выдохнул:

– Ты просто понравилась мне.

Женщина улыбнулась:

– Правильнее сказать: «Я просто поддался эгоизму, а ты – слабости».

Берад поежился:

– Ты жестокая женщина, Шиада.

– Следовало понять это раньше.

Мужчина глубоко вздохнул и взял жену за руку:

– Шиада, нам надо попро…

На мгновение сжав пальцы мужа, она перебила:

– Мне нужен можжевельник.

– Чего? – Берад вздрогнул.

– В окрестностях замка есть можжевельник?

– Н-не знаю… – «Господи, не женщина, а чума!»

– Я буду признательна, если ты пошлешь пару человек за ним. Надеюсь, они знают, как выглядит можжевельник. – В голосе женщины проскользнуло жреческое высокомерие.

Берад как-то странно зарычал.

– Впрочем, если они не найдут, отправлюсь сама.

– Достанут тебе можжевельник, – устало проговорил герцог и стальными обручами обнял жену со спины.

– Мне пора. – Жрица тут же с трудом высвободилась. – Надо прибраться у Ардена, пока замок не проснулся. Надеюсь, когда вернусь, тебя здесь не будет, лорд.

Берад скрипнул зубами и сжал кулаки. Можжевельник, который, по мнению Берада, был необходим для исцеления крестника, доставили к вечеру второго дня.

Когда Шиада уходила от Ардена, тот тихо спросил:

– Ты вернешься завтра ночью, ангел?

Шиада остановилась в дверях, ответив:

– Я не ангел. Я жрица Праматери богов и людей и всего лишь человек, нуждающийся в отдыхе. Твоя жизнь теперь вне опасности, мне здесь больше не место.

Следующее утро, когда Шиада улеглась спать после встречи рассвета, Берад провел у постели поправляющегося крестника, расспрашивая о случившемся – столкновении с отрядами лазутчиков из Западного Орса.

За обедом старик Грей впервые за прошедшие недели сделал над собой усилие и сел с невесткой за один стол, прекратив всякое общение. «Думается мне, – размышляла Шиада, – не обошлось без нравоучительной ссоры, затеянной Берадом. Поди, рассказал отцу, какая я замечательная целительница. Тошно».

В те дни Арден присоединился к семье крестного, окончательно встав на ноги (Шиада предписала на кухнях для гостя особую диету), а жрица дни напролет уединялась в комнате, которую Берад выделил ей для молений. Старый Грей стал действительно сдержанней, что наводило герцогиню на мысль, что либо свекор получил нотацию от сына, либо просто болен. В любом случае жизнь будто наладилась.

Однажды вечером Шиада зашла в кабинет мужа и вольготно уселась в мягком кресле. В этой комнате – обширной и хорошо освещенной – она бывала редко. Муж сидел за столом напротив. Женщина, не затягивая, прямо спросила, имеет ли Берад отношение к возникшему «великодушию» старого герцога. Тот подтвердил. Женщина понаблюдала за мужем, потом пожелала доброй ночи, но Лигар попросил задержаться.

– Сегодня прибыл гонец из столицы: король Нирох собирает знать через месяц – принцесса родила первенца. Надо давать присягу и ждать затяжного пира. Будь готова и вели заранее собрать необходимые вещи. Прошу, не забудь о моих, я все-таки твой муж, – он улыбнулся, – будет подозрительно, если ты вспомнишь об этом в последнюю минуту.

Шиада мимолетно улыбнулась в ответ.

– Теперь скажи, ты поедешь в крытой карете или верхом? Сразу скажу, что разъезды в экипажах для меня неприемлемы, но если надо, я выделю тебе отдельную охрану, а сам поеду вперед.

– Верхом.

– Рад, что согласна. – Лигар сглотнул. – Д-доброй ночи, Шиада.

– И тебе, лорд.

«У меня есть имя», – подумал Берад.

Арден быстро шел на поправку. Епископ Ваул говорил о милосердии Христовом, ибо только чудом можно было назвать столь скорое исцеление. Шиада в подобные моменты отводила глаза в сторону, чтобы ненароком не высказаться на сей счет. Берад всякий раз раздражался, но молчал – за исцеление крестника Лигар перестал гонять жену в церковь и нравоучать на темы религии.

В последний вечер перед отъездом Арден настиг жрицу на берегу озера, под лунным светом, кутающейся в шаль. Шиада была неразговорчива, неотрывно глядела вдаль и даже не обернулась на звук шагов. Арден приблизился и поблагодарил:

– Спасибо.

– Всегда пожалуйста, – тихо ответствовала жрица.

– Я был действительно плох? – спросил он легко и с улыбкой.

– Даже хуже. Но я знала, что ты выживешь.

– Пути Господни неисповедимы, – отринул мужчина. – Поэтому наверняка знать такие вещи не под силу даже тебе, госпожа.

Шиада пожала плечами.

– Столь незначительное – не таинство. – Поежилась.

– Тебе неприятен разговор со мной? – Арден чутко отреагировал на настроение собеседницы.

«Это не неприязнь – ты помешал мне».

– Не в этом дело. – Шиада не сводила глаз с темного неба вдалеке. – Но тебе лучше уйти отсюда: Берад ревнует.

– Но… но ведь мы разговаривали наедине всего трижды!

– Для него – это много.

– Он сам сказал об этом? – нахмурился Арден.

Шиада едва заметно улыбнулась:

– Что ты, мы с Берадом даже о погоде поговорить боимся – все равно разругаемся.

– Это точно, – усмехнулся Арден, почесав затылок.

«Но как тогда?» – не произнес Арден вслух.

– Я слышу мысли.

Арден вздрогнул.

– То есть как? – Он чуть улыбнулся, но было очевидно, что мужчине сделалось неуютно. Шиада молчала, и напускное легкомыслие Ардена быстро развеялось. – Это грех, – выговорил он неопределенно.

– А убийство, столь славное достояние доблестных мужей, безусловно, добродетель.

– Это совсем другое!

– Разве?

– Это необходимость! – сердито возразил Арден. – Если бы мы не убивали их, они бы насиловали и убивали вас и наших детей!

– Так вот в чем причина, – усмехнулась жрица, понимая, насколько бесполезно спорить. – Ну так и у нас есть повод читать в умах людей.

Арден почувствовал предоставленную лазейку, чтобы свернуть от неприятной темы.

– Ты читаешь только мысли мужа и родственников или всех людей?

– Почти всех.

– А можешь сказать, о чем думаю я?

Шиада обернулась лицом к собеседнику – впервые за встречу – и пристально рассматривала его. Потом вновь обратилась к звездам, проговорив:

– Я скажу, к чему в последнее время ты возвращаешься постоянно: тебя изводит непонимание – почему рьяный христианин Берад Лигар женился на язычнице?

Арден отступил на шаг, точно перед ним из ниоткуда до небес взметнулось синее пламя: Шиада сказала верно. Молодой человек впился глазами Шиаде промеж лопаток, потом сделал шаг, намереваясь о чем-то спросить, но жрица перебила:

– Здравствуй, Берад, здравствуй, Кэй, – поздоровалась, не оборачиваясь.

– Тебя обыскались в замке, – недовольно пробурчал Берад.

– Прошу простить. Не буду мешать, – развернулась и, не взглянув ни на одного, ушла.

На следующий день две группы всадников выехали из фамильного замка Лигар в разные стороны. Одна, числом в десять человек во главе с Арденом, обогнув Бирюзовое озеро, двигалась на северо-запад, другая – с герцогской четой и Кэем – мчалась в Кольдерт. Погода, начиная со второго дня пути, стояла прескверная. Ливший и днем и ночью дождь размыл дороги, кони едва волочили ноги по грязи. Шиада и несколько дружинников подхватили простуду.

Лигары прибыли в столицу в числе первых. Их приняли тепло: Шиада была племянницей короля, а Берад – братом королевы. Празднество Нирох планировал из рук вон пышное, не меньше чем на неделю. До его начала оставалось еще несколько дней.

Прибывших накормили, отогрели, выделили сухую одежду (карета с сундуками личных принадлежностей ожидалась не раньше чем через два-три дня) и хорошо отопленную спальню. Когда пришло время первого ночлега, Берад крепко поцеловал жену и тут же отвернулся, всем видом показывая, что намерен спать. Шиаду это более чем устраивало.

Мало-помалу съезжались гости. Граф Гудан со своей женой, оставив дома малолетнего сынишку, прибыли в Кольдерт следом за Берадом. Баронская чета Гатлорн и супруги Хорнтелл с двумя сыновьями приехали парой дней позже. Последние приходились родителями одной из старших жриц Ангората, насколько знала Шиада. К немолодой герцогине она потянулась всей душой, обнаружив в ней мягкую и мудрую женщину.

За четыре дня до главного торжества прибыли старики лорды Эвран и Гриад, дальний родич Берада, и их сыновья с семьями. Тогда же – граф Арасп (сват Рейслоу Стансора), сам Стансор с сыновьями и невесткой и барон Одоар со своей огромной семьей, состоящей из жены, восьми сыновей, трех дочерей, овдовевшей сестры и двух ее мальчишек-близнецов. Последними прибыли лорды и леди семьи Ладомар – четвертого и самого южного герцогства Иландара.

В тот день объявили, что следующим вечером состоится первый общий пир, посвященный собранию всех приглашенных иландарцев в стенах королевского замка. Оставалось дождаться двух иноземных гостей, и Шиада не могла решить, какой из двух встреч она ждет и боится больше.

Первая часть кампании, продиктованная Сабиром Свирепым объединенному войску северян, завершилась с переменным успехом: Хальван еще по дороге на север угодил в засаду Шаутов; вверенное ему войско в подавляющем большинстве перебили, наиболее ценных, включая самого ахтаната, оставили в заложниках. Его отец, ахтанат Ванбир, брат Сабира, скрипел зубами, хмурил брови, негодовал и угрожающе дышал при каждом упоминании о пленении старшего сына, но следовал приказам высокого брата и терпеливо ждал отмщения.

Тахбир, оборонявший родные наделы Яввузов, не тронулся с места – уж больно подозрительным казалось и ему, и Сабиру бездействие «дружественных соседей-северян» Каамалов.

Маатхас, отказавшись от первоначальной идеи подробить собственное воинство, поразмыслив, двинулся во владения оранжевых Ююлов, сдержать которых следовало любой ценой – вместе с танами Желтого дома, Луатарами, они образовывали мощное союзное подспорье ненавистным Шаутам.

Сам Сабир все еще сидел в центральной полосе, окруженный и союзниками, и недругами, с одной только целью – беречь отход к северным рубежам. А заодно закинуть дипломатические сети в Золотой дом Раггаров, которые уже полгода как отказались от бойни, обозначив шаткий нейтралитет; и существенно южнее – к бывшему тестю Идену Ниитасу. Последнее посольство было невозможно из-за вставших лагерем объединенных сил армий бежевых и черных, Вахиифов и Дайхаттов, которые в текущей войне преследовали только им известные цели и которые хвостом притащились сюда, не давая Сабиру двинуться на юг за отступившими с поле боя Ванбиром и Тавваном. Примечательно, что биться с пятью тысячами «меднотелых» Вахиифы и Дайхатты (разумеется, лишь часть объединенных сил домов) не торопились. Не желая бездействовать, Сабир отослал оставшийся резерв в помощь Видарне, оборонявшему рубежи с Золотым танааром. Занятые Руссой позиции между Видарной и отцом позволяли бастарду в считаный срок перекинуть войско на подмогу как одному, так и другому.

Бансабира была с войском отца совсем недолго. Стоило Маатхасу отойти на юго-запад, к Оранжевому танаару, Сабир позвал дочь и велел отправляться следом.

– Только другой дорогой, в обход, – уточнил тан. – На карте полно мелочи, от которой стоит избавиться. Так что ни твоим советникам, ни тем более Сагромаху не нужно знать, что я послал тебя ему помогать.

Бансабира вглядывалась в лицо отца, не понимая его намерений и не собираясь соглашаться.

– Я вернулась не для того, чтобы резать Ююлов. Мою мать убили Шауты! Плевать мне на Оранжевый дом.

– А мне нет, – отрезал Сабир. – Даже Маатхас, который жаждет отомстить Шаутам не меньше нашего, признает, что союзы алых делают их позиции невероятно сильными. Бану, ты умна и должна понимать – по-настоящему раздавить можно только того, у кого нет друзей. Сделай так, чтобы Шауты оказались между враждебными Маатхасами на севере и разбитыми Ююлами на юге, и я обещаю, что никто не усомнится в твоем праве на мое кресло, – проникновенно заверил тан.

– А сейчас, видимо, сомневаешься ты сам, – усмехнулась Бану, вздернув бровь.

Продолжила она только спустя пару минут.

– Хорошо, я сделаю, как ты говоришь. А сам ты, отец, так и будешь стоять здесь?

Сабир облегченно вздохнул и зашагал внутри шатра:

– Позиция у меня выгодная. Держать линию прохода надо – сегодня не совсем ясно, кто с кем воюет, потому что в итоге все воюют со всеми. Поэтому я пока… «покараулю». К тому же здесь у нас тоже есть враги – Вахиифы, убившие моего брата, Дайхатты, которые никогда не обозначают свою сторону, пока не прозвучит победный клич, и Ниитасы, твои кровные родичи.

– Мы и с ними в конфликте? Из-за чего?

– Из-за того, что я вовремя не отомстил Шаутам, убившим твою мать. Поэтому сейчас, чтобы отомстить с наименьшими потерями, нам надо лишить алых силы, а для этого разбить рыжих.

– Я поняла, отец. – Бану поклонилась.

– Надеюсь на тебя, дочка. – Сабир поцеловал маленькую таншу в щеку. – И не забудь, все должно выглядеть твоим собственным решением.

Бану улыбнулась. Через сутки она отвела три тысячи бойцов в заданном направлении.

– Это больно? – спросила женщина, обводя пальчиком контуры черной сабли на мужском плече. Рамир, сладко потянувшись, улыбнулся. Женщина лежала сверху, ее волосы удивительного цвета альмандинов щекотали любовнику грудь. Перевела взгляд на такие же, как собственные, серые глаза. Рамир, держа в ладонях женское лицо, провел большим пальцем по щеке с поперечным рубцом.

– А это? Где ты получила этот шрам, Сцира?

– Так нечестно, – расставив руки по обе стороны от лица мужчины и опершись, она поднялась над ним. – Я спросила первой.

Женщина, елозя, встала с кровати. Покачивая бедрами, нагая и соблазнительная, прошла к столу с вином и блюдами. Рамир на ложе приподнялся на локтях, наблюдая за любовницей:

– Пожалуй, больно было получить клеймо. А знак… да я даже не помню, как его наносили. Кажется, я тогда после состязания валялся с кучей ран в лазарете. В один из дней меня куда-то там отвели, я чего-то там подождал, потом вернулся… Сказать по-честному, я недели полторы плохо соображал после окончания первой части обучения. Если ты был рабом, а потом вдруг стал бойцом с четырнадцатым рангом… словом, этого не передать, – расплылся Рамир в дурацкой улыбке.

Женщина хмыкнула. Но с собственным рассказом не торопилась.

– Теперь твоя очередь, – мягко напомнил мужчина.

Сцира пригубила вина, запахнулась в атласный халат и вольготно уселась на кровать.

– Ну хорошо. Этот шрам, – указала на бледную полоску под скулой, – оставил мне мой брат. Этот, – указала на бедро, – другой брат, а этот… – вытянула ногу, демонстрируя лодыжку. Шрам был совсем свежим.

– Третий? – Рамир поднял брови.

– Нет. Этот достался от Хальвана.

– Мальчишка Яввузов, которого пленила моя красавица?

– Точно, – протянула женщина.

Рамир поглядел на нее с восхищением.

– А ты и впрямь бестия, Сцира.

– Генерал Сцира, – отозвалась женщина, хищно закусив губу.

– И что прикажет мой генерал? – севшим голосом спросил мужчина, потянувшись к любовнице.

Сцира неожиданно отползла от него, став серьезной.

– Приведи мне Яввузова бастарда.

Рамир поднял брови в притворной обиде.

– Тебе мало меня? – обиделся он, надув губы. Не дожидаясь ответа, потянулся к женщине и обхватил хорошенькую голову, запутавшись пальцами в волосах.

– Не смешно, Рамир, – ответила женщина и коротко поцеловала ладонь любовника. Отвела его руку. – Отец ввел меня в число генералов совсем недавно. Я должна утвердиться в должности. В конце концов, если этого не сделать, меня ждет судьба братьев, с той разницей, что они, переженившись на дурочках из Оранжевого и Желтого домов, остались здесь, а мне за мужем-тюфяком придется ехать непонятно куда. Ведь мы этого не хотим? – улыбнулась лукаво.

– Ты единственная земная дочь своего отца. Водных тан Шаут повыдавал за тюфяков, это правда, но он скорее помрет, чем отошлет из Алого танаара любимицу.

– Я, знаешь ли, не горю желанием проверять.

– И чем тебе для выслуги поможет бастард Старого Волка? – Рамир тоже подобрался на постели, отгоняя желание, раз уж речь зашла о делах.

– Бастард или нет, но он старший сын Сабира Свирепого. Ценнейший заложник.

– Я бы так не считал. У Яввуза есть и законные дети.

Сцира опять встала с кровати и пересела в кресло, взяв кубок с вином.

– Адар, – протянула, отмахиваясь, – пятилетний мальчишка. Что он может?

– Я вообще-то имел в виду новоявленную тану Пурпурного дома.

– Эту самозванку? Да кто поверит, что когда-то там на заре войны семилетняя девчонка сумела в одиночку выжить, переплыть Великое море и добраться до Храма Даг?

Рамир хмыкнул. Поднявшись, тоже запахнулся в халат и вновь сел на ложе.

– Я бы не стал так категорично отзываться о ней – всем известна помешанность Старого Волка на фамильной чести.

– К чему ты клонишь? – напрямую спросила Сцира Алая.

– Зачем тебе в пленники какой-то ублюдок? Если ты хочешь пополнить казну отца солидным выкупом, то имеет смысл пленить не Яввузов, а Каамалов. Но если ты хочешь доказать своему папочке, что он не зря сделал тебя генералом, принеси ему голову тану Яввуз. Девица одержала уже несколько побед. Поговаривают, такими темпами она оставит позади даже Бестию Яса.

Сцира вздрогнула, встрепенулась и жадно уставилась на Рамира.

– Продолжай.

– Если Старый Волк потеряет наследницу, которую столь опрометчиво объявил соправительницей, не выяснив толком, каковы ее интересы теперь, как он будет выглядеть в глазах собственных войск и союзников? Когда твой отец устраивал бесконечные браки, чтобы закрепить альянс с рыжими и желтыми, северяне, из-за которых вообще началась эта война, отсиживались, по уши спрятавшись в своих сугробах и выжидая, пока остальные основательно истаскают друг друга. Маатхас и не вспомнил бы, что воевал с вами, если бы Яввуз не надоумил его снова выступить в поход, я уверен.

Сцира усмехнулась:

– Маатхас сам начал воевать, когда по приказу своего отца я убила – его.

– То есть, по-твоему, Сабир так быстро выступил в поход на стороне союзника, потому что у него днем и ночью четыре сезона в год созвано войско в боевой готовности, так, что ли?

– Не знаю, так или нет, но сейчас Маатхас портит кровь не нам, а рыжим.

Рамир сузил глаза:

– По приказу тана Сабира.

– Откуда ты знаешь? – недоверчиво покачала головой Сцира. Рамир молчал. – Меня иногда пугает твоя осведомленность.

– Ну, – отводя глаза, протянул мужчина, – моя обязанность знать. Тану Яввуз должна помочь своему союзнику одолеть вашего по указу Сабира Свирепого. Я рассказал об этом тану Шауту вчера утром. Помешай ей, донеси нужные сведения до Оранжевого дома, и тогда Ююлы раздавят Маатхаса, тан Сабир утратит всякое влияние и доверие на севере, и самый грозный альянс в Бойне Двенадцати Красок перестанет существовать. Вот в этом случае Шауту-старшему никогда не придется пожалеть о своем решении на твой счет.

Сцира пристально изучала лицо Рамира, будто впервые видела.

– Когда все сложится, уговори отца выдать одну из внучек за малолетнего сына Яввуза – и север ваш. Маатхасы не пойдут против Яввузов, а даже если пойдут – тебе-то что? Пусть себе грызутся, как псы Пурпурного тана.

– Каамалы? – едва слышно спросила женщина, глядя на любовника почти благоговейно.

– Каамал Льстивый Язык не упустит своего. Незамужних сестер у тебя не осталось, выходи за его наследника, роди сына, а там – я помогу тебе стать вдовой.

– А как быть с малолетней таншей? Я понятия не имею, где она, и не намерена бегать за врагом по всему Ясу!

Рамир приблизился, протянул любовнице руку, отнял бокал, поставив на стол, и привлек женщину к себе.

– Но вы, мой генерал, делите ложе с командиром разведки. Я найду все, что вам нужно. Чего вы хотите? Скажите мне, – заглянул женщине в лицо. – Встретиться с ней в честном бою или просто получить голову?

– Что посоветовал бы ты?

– Заманить девчонку Яввузов несложно – у вас ее кузен, кто-нибудь из пурпурных точно явится за ним. А захотите поставить Яс перед фактом – что ж, с вами делит ложе не только хороший разведчик, но и весьма неплохой убийца.

– Преданный мне? – Сцира плотнее прижалась к мужчине. Они были одного роста, и ее дыхание обожгло лицо Рамира.

– Только тебе, мой генерал, – прошептал Рамир, погружаясь в ласку.

– Вы же когда-то хорошо друг к другу относились! – поразилась Элайна, слушая ответы Шиады на вопросы об ее семейном счастье. – Мне казалось, как только первая волна отчаяния спадет, вы быстро найдете общий язык. Думала, ты сумеешь относиться к нему теплее.

В свой черед Элайна поведала Шиаде новости Мэинтара: Рейслоу отбросил безумную затею оставить фамильный замок Роланду; Растаг впал в отцовскую немилость оттого, что «стал рассуждать, как его злонравная сестра-ведьма»; Ронелих недавно перенес тяжелую лихорадку, но, слава Богу, сейчас в прекрасной форме и здоров как бык. Сама Элайна? Она вот уже два месяца как носит под сердцем ребенка.

К ним присоединился Ронелих. Завидев сестру, он расплылся в улыбке. Родственники радушно обнялись; Шиада поздравила брата с будущим отцовством. На традиционный вопрос «Ждешь сына?» Ронелих ответил так:

– Разумеется, мне бы хотелось, чтобы первенцем был мальчик. Но если будет девочка, я не обижусь – уверен, моя Элайна следом еще десяток сыновей родит.

Похитив Шиаду, он повел ее в отведенную ей комнату. «Он ждет», – пояснил брат и ретировался, не входя. Женщина переступила порог и замерла, рассматривая младшего из братьев, Растага. За четыре месяца молодой мужчина совсем не изменился. Только стал немного грустнее.

Когда они обнялись, в голове жрицы пронеслась огнеподобная мысль: «Он ближе мне, чем может себе представить: Ангорат плачет по всякому, кто рожден быть друидом».

– От тебя веет Священным островом, – проговорила жрица. – Как такое возможно?

– Полчаса как говорил с Таланаром, может, поэтому?

– Владыка здесь? – удивилась Шиада, почувствовав предательское волнение.

– Да, прибыл совсем недавно. Естественно, священники не рады, – хохотнул Растаг.

– Рады или нет, но пока здешний король ухитряется угождать тем и другим, люди могут спать. Если одна из чаш опустится ниже, и христианам, и староверам придется проснуться. И выпить из кровавых рек так много, как никогда со времен восшествия Страбонов на престол.

– Было видение? – серьезно и совсем не по-христиански спросил мужчина.

Шиада сглотнула, прикрыв на мгновение глаза.

– Я вижу это каждую ночь. С тех самых пор, как впервые ступила на землю Иландара, будучи жрицей.

Растаг промолчал, положив руку сестре на плечо. Минула добрая четверть часа, прежде чем он осмелился заговорить, нарочно переведя разговор в простецкое, незамысловатое русло. Кажется, юноша наконец-то влюбился. Правда, девушка оставалась в неведении, потому что Растаг, точно сопливый мальчишка, не решался открыться. Она была из дам Элайны и принадлежала христианской до мозга костей семье.

– Но я частенько видел, как она собирает травы, поет странные песни про древний народ и спит на обедне, – со смехом добавил мужчина в конце рассказа.

Перевалило далеко за полночь. Молодой человек предложил жрице пойти спать, но та отмахнулась – Бераду в любом случае все равно, есть она под боком или нет. Когда женщина бесшумно покинула комнату брата, было почти два часа, и все мысли Шиады сосредоточились на неминуемой встрече с Таланаром в грядущее утро. Неслышно затворив за собой дверь отведенного Лигарам покоя, Шиада прошла к открытому сундуку с вещами и принялась медленно расстегивать платье. Голос мужа, сдавленный, с плохо скрываемой угрозой, настиг ее из кресла.

– Где ты была?

Шиада даже вздрогнула от неожиданности: в голову не пришло, что Берад может не спать. Молчание женщины заставило Берада повторить глуше:

– Где ты была?

– У Растага, – четко ответила жрица.

Мужчина вскочил так, что кресло сдвинулось. Схватил жену за плечо, резко дернул на себя:

– С Растагом, говоришь? Ты знаешь, который час?!

Тон Шиады похолодел.

– Уверена, брат еще не спит, можешь сам спросить.

– Я не стану выставлять себя посмешищем, шпионя за женой, которой не доверяю! Но послушай внимательно, женщина… – Для пущей убедительности Лигар вновь хорошенько встряхнул ее. – Что бы между нами ни было, я не позволю делать из себя рогоносца!

– Ты с ума сошел, если думаешь…

– ЗАКРОЙ РОТ! Я не дам тебе шататься ночами по дворцу, чтобы потом неугомонные языки перетирали твое и мое, между прочим, имя по всем углам! Будь добра, создавай хоть какую-то видимость почтения! Видимость!

– Берад…

– Еще раз заявишься так поздно – клянусь, я тебя изобью. – Он с силой отбросил ее руку, так что жрица, потеряв равновесие, чуть не упала, вовремя схватившись за крышку сундука.

Берад упал на свою сторону кровати и захрапел. Жрица, дрожа, осела на пол.

С рассветом Шиада, затянув потуже тесемки утепленного халата, отправилась к верховному друиду Таланару. Жрец открыл дверь сам, никого из прислужников в комнате не было.

«Знал», – пронеслось у жрицы в мыслях.

Таланар жестом пригласил Шиаду войти. Кивнув, жрица окинула взглядом старое морщинистое лицо, длинную седую бороду и такие же волосы; платье из оленьей кожи и вайдовый узор из символов кольца, Змея, заглотившего собственный хвост, крыльев орла, падающего дождя, геометрической формы ромба и скрещенных мечей Часовых, украшавших лицо и шею старца.

«Нисколько не изменился».

– Светел твой рассвет, владыка Тайи, – поприветствовала женщина по-жречески.

– Богиня в каждом из нас, в сердце и разуме, на земле и на небе, Шиада.

Таланар завел речь сам, и они проговорили о многом, прежде чем друид за руку вывел Шиаду во двор и предложил прогуляться. Оказавшись на воздухе, женщина спросила, прислала ли кого храмовница на чествование новорожденного принца. Таланар испытал удивление, но не остановился, продолжая идти, будто ощупывая старыми ступнями в тонких сапожках шершавую землю.

– К чему храмовнице посылать сюда посвященных, если здесь будет Вторая среди жриц?

Сердце Шиады пропустило удар. Вторая среди жриц?

– Я не совсем понимаю, – сказала она уклончиво.

– Не лукавь, жречеству это чуждо, – по-отечески проворчал Таланар.

Присели на скамейку, и Таланар заговорил крайне серьезно:

– Говорят, Бирюзовое озеро очень красиво ночью?

– Достаточно, чтобы быть полезным.

Таланар удовлетворенно кивнул. Они говорили, сидя плечом к плечу, и каждый глядел перед собой.

– Давно ты смотрела в небо?

– Каждый вечер, с воцарением Шиады, и каждую ночь в часы Нанданы, пока на рассвете Ее не сожжет Тинар, я смотрю. И в небо, и на воду, что отражает его свет.

– Древние мудрецы учили, что только лунный и звездный свет – истинный, потому что позволяет видеть сущее.

– Разве ты стал сомневаться в их правоте, о почтенный? Солнце не дает увидеть ничего, кроме себя самого. Оно слишком эгоистично.

– Пожалуй. Но если ты знаешь это, ты знаешь и Замыслы.

Теперь кивнула Шиада.

– Грядущее меняется каждый миг по нашим надеждам, желаниям и страхам, – сказала жрица. – Любой, кто бывал за пределами человеческого времени, это знает. Но чтобы сдвинуть звезды, нужна рука и срок, недоступные никому из людей.

Женщина обернулась к друиду:

– Я вижу многое, владыка, но не уверена, все ли правильно понимаю. Это будет, когда солнце сравняется в Чашах, или еще до того, пока Дева полощет косы?

– А может, Шиада, и пока Золотогривый отгоняет хвостом оводов.

– Но его срок истекает послезавтра, – нахмурилась Шиада.

– Или наоборот, – продолжал Таланар, – позже, вплоть до того, когда засияет Голова Заклинателя. – Наконец он сам обернулся к женщине. – У меня нет ответа на твой вопрос, дитя. Мы прочли одно и то же, Шиада, но наше знание никогда не будет одинаковым.

Шиада покачала головой:

– Не станут варвары ждать Владыку Круга – он ведь приходит зимой и уходит, лишь когда настает срок сбросить кожу и обновиться, позволив Великой Змее заново родить себя в дни зимнего солнцестояния.

Таланар помолчал, потом отвернулся от жрицы и, вновь устремив взор перед собой, заговорил:

– Я прожил длинную жизнь, Шиада – подумать только, ты годишься мне во внучки, – и знаешь, чему я рад? Тому, что Праматерь дала нам небо и щедрой рукой рассыпала в нем звезды. Многое гласят небеса, выражая намерения Четырехликой. И горек удел тех, кто умеет читать.

Шиада судорожно сглотнула и прикрыла глаза, не совладав с собой. Друид заметил и участливо, немного живее прежнего произнес, накрыв лежащие на коленях ладони женщины своей – сморщенной, в жилках.

– Ну, не время тебе сейчас думать об этом, верно? – улыбнулся Таланар. – У тебя ведь сегодня важная встреча.

Шиада вздрогнула от слов старца, понятных ей одной.

Прощаться с Таланаром они не стали даже в мыслях – жрица молча поклонилась и, полная решимости, вернулась в покой, изо всех сил взывая к Праматери с просьбой дать столько сил, сколько потребуется.

Берад, уже умытый и одетый, стоял у окна.

– Это был Таланар? – спросил муж жрицу.

– Тебя не провести, – ответила она, ненадолго застыв в дверях. Ступив в комнату, женщина увидела на кровати платье, окрашенное в черное с рыжим.

– Я приказал Гвинет прогладить его, – пояснил Лигар.

Жрица оделась, уложила волосы, надела украшения (хоть и совсем не любила их): длинные тонкие серьги с топазами изящной огранки, широкий золотой браслет поверх черного рукава, заколола прическу дорогой золоченой шпилькой с такими же камнями.

«Я влюбился в красоту лани и мудрость совы, но в итоге получил чертовски большого ежа!» – подумал Берад, оглядывая жену и предлагая руку.

Женщина вздрогнула, коснувшись руки мужа.

Супруги вошли в трапезную, склонились перед королями и сели на отведенные места – ближайшие по правую руку от Нироха. Прислужники подавали свежеиспеченный хлеб и мед к нему, масло и сыр, вареные яйца и каши, свежие овощи и фрукты; изюм и финики, привезенные из далекого Адани; разливали воду, чай и молоко.

«Если мне придется провести с ними хотя бы неделю, я поврежусь умом», – думала Шиада, до сознания которой доносились мысли присутствующих. Напротив четы Лигар Таланар и архиепископ Ликандр, к неудовольствию последнего, сидели бок о бок. В такой ситуации можно было бы вести хорошие дискуссии о вере: шестеро восседающих в начале стола делились поровну – трое язычников и трое христиан (во главе с королевой). Но Шиада, ощущая, как нарастает в груди тревога, в беседе почти не участвовала и только где-то между делом ответила согласием удовлетворить какую-то просьбу короля, суть которой дядя обещал поведать позже.

Воздуха в зале становилось все меньше, грудь теснило. Выдержка, которой, как казалось прежде, Шиада запаслась с лихвой, выгорала, словно пряжа под палящим солнцем югов.

– Прошу простить, – наконец выговорила она, отставив стакан с молоком и поднявшись на ноги. Странное чувство, замешанное с боязнью, застило глаза – женщина потеряла равновесие, ясность видимых очертаний завтрака исчезла. Берад удержал жену за локоть, когда она чуть не упала.

– Тебе нехорошо? – в голос спросили Берад и король. Только на лице Таланара ни дернулась ни бровь, ни седой ус.

– Ничего страшного, – улыбнулась красивейшая из жен. – Я плохо спала ночью, такое иногда случается на новых местах. – И, не дожидаясь разрешения, устремилась к выходу.

Нирох смотрел ей вслед дольше других, размышляя над тем, что жрицы сродни солдатам – могут питаться непонятно чем и спать непонятно как.

Едва жрица скрылась за закрывшимися дверьми, Нирох обратился к Бераду:

– Последнее время Шиаде часто недужится. Она и приехала болезненной. Уж не ждете ли вы пополнения в семействе? – хмуро спросил король.

– Если это и так, сир, я, думается, узнаю об этом, только когда увижу разросшийся живот, – постарался непринужденно ответить Лигар. – Вы же знаете женщин, Бог сотворил их, чтобы морочить мужчинам головы.

– Я не особенно одобряю твой брак, будь ты мне даже сто раз друг, Берад. И не понимаю, как храмовница могла такое допустить. – С этими словами Нирох уставился на Таланара такими глазами, будто храмовницей Ангората был сей несчастный старик. – Но верю, что Нелле известны замыслы Праматери лучше моего. А раз так, раз уж ты женился на Второй среди жриц, тебе следует позаботиться о дочери.

– Говоря откровенно, – вмешалась королева, – довольно странно, что вы уже четыре месяца в браке, а Шиада еще легка.

– Женщины семьи Сирин весьма плодовиты, если ты об этом. – Нирох укоризненно посмотрел на жену.

Королева Гвен проигнорировала его, продолжая настаивать:

– Приставь к ней женщин, Берад, пусть сообщат, не делает ли она чего, чтобы изгнать плод. Подобное страшный грех, и если…

– Ваше величество, – обратился Таланар к Гвендиор, – вы говорите о…

Отворились двери, выводящие во внутренний двор замка. Глашатай громко возгласил:

– Его высочество принц Архонский, Агравейн Тандарион.

Железная Грива Этана поклонился собравшимся, поприветствовав их, и паче других преклонил колени перед Таланаром.

– Светел твой день, владыка Тайи. Благослови именем Всеединой.

– Богиня в каждом из нас, королевич. Да благословит Она тебя, и воздаст, и очистит. – Таланар сделал осеняющий жест вдоль Агравейнова лба. Ликандр, сидевший рядом с происходящим, нахмурился и понимающе переглянулся с королевой Гвен.

– Сестренка! – радостно приветствовал Виллину поднявшийся с пола богатырь. Когда слова радушия и поздравлений иссякли, Железногривый уселся на свободное место рядом с Берадом. Королева велела сменить приборы.

– Здесь не занято, я смотрю. – Поблагодарив хозяев, принц взял кусок свежеиспеченного хлеба, обильно полил его медом и отправил в рот. Вслед в считаные минуты умял четыре яйца, опорожнил огромную кружку молока. – Вот это я понимаю, подкрепился, а то что это за птичьи зерна да сушеные яблоки тут были? Сколько лет живу, в жизни не видел, чтобы воины так ели! – весело проговорил Агравейн.

– Место, которое ты занял, – размеренно объяснил друид, – принадлежит не воину, как принято обычно, а супруге герцога Лигара.

– Даже так? – несколько удивленно переспросил Агравейн. – Мои поздравления, Лигар, помнится, на свадьбе сестры ты значился вдовцом. Или я путаю тебя с кем-то?

– Нет, – скупо отсек Берад.

– Ну и славно. Я всегда говорил, что без женщины в жизни никуда.

– Братец всегда был заядлым юбочником, – шутливо упрекнула Виллина. – Так что говори честно – без женщин тебе в жизни никуда.

Агравейн налил себе еще стакан молока и, принявшись за пшенную кашу, отмахнулся.

– И кто счастливица? – спросил принц.

– Ты, скорее всего, помнишь ее, – объяснил Нирох. – Это Шиада, преемница моей сестры. Возможно, вы даже пересекались на Ангорате, если Удгар отправлял тебя по делам на остров.

Агравейн, чья рука с кружкой молока замерла на полпути, остолбенел. Не слушая короля, с трудом поднес к губам сосуд. Мужчина пил и пил, заставляя гортань сокращаться раз за разом, пока не понял, что самообладание, кажется, возвращается.

Терпения Железногривого хватило ненадолго – односложно ответив на четыре вопроса Нироха, он внезапно поднялся.

– Прошу прощения, пойду разомнусь слегка да отдохну – слишком много времени провел в седле за последнюю пару недель. К тому же надо проверить людей.

– Конечно, конечно, – кивнул Нирох, продолжив что-то говорить.

Агравейн не слышал, в голове крутилась одна мысль: «Я должен поговорить с ней». У самых дверей его настиг мужской голос, раздавшийся в голове:

«Подвеска на твоей шее – что поводок в руке Богини. Позволь Ей отвести тебя».

Если и был на свете человек, возлагавший на празднование рождения Норана Страбона по-настоящему большие планы, то это Агравейн Тандарион.

Первое, что решил король Удгар пару лет назад, когда сын вернулся из Иландара и без умолку вещал о несравненной Шиаде Сирин, – нога его не ступит на Ангорат до тех пор, пока блажь в молодой голове не утихнет. Поэтому, когда пришла весть о беременности Виллины, Агравейн испытал прилив сил – если Праматерь не воспрепятствует, у него в скором времени родится племянник или племянница, а значит, будет шанс встретиться с Шиадой в Кольдерте. Храмовница ведь наверняка отправит Вторую среди жриц для приветствия новорожденного Тандариона…

Замужем?

Что за дурь? Известие не укладывалось в голове. Шиада не может быть замужем, она жрица, а жрицы не созданы для брака. Она ведь сама так говорила.

Внутренний двор под ногами неожиданно стал меньше, понял Агравейн, остановившись. В нескольких шагах от него под темневшей поздней листвой яблонь на скамейке сидела женщина. Сделав еще несколько шагов, замер.

– Здравствуй, Агравейн, – донесся давно знакомый голос.

Шиада опустила голову, разглядывая черное агатовое кольцо на пальце. Только увидев его, жрица поняла, почему так сильно чувствовала приближение архонца.

«И у него тоже есть часть меня».

Агравейн открыл было рот для приветствия, но слова не шли с языка, ноги не слушались.

– Где твои манеры, принц?

Сквозь отяжелевший воздух Агравейн преодолел оставшееся расстояние, уселся рядом с Шиадой и ответил:

– Здравствуй, – протянул по скамье огромную ладонь, которая по сей день помнила все изгибы тела жрицы, и обхватил ее прохладные пальцы.

Шиаду обожгло: когда-то давно здесь, в столице, расстались юноша и девушка, но в это самое утро встретились мужчина и женщина, и одной Праматери было ведомо, чем эта встреча может закончиться.

Мужчина сжал кисть Шиады крепче. Обернулся, свободной рукой притянул голову женщины и прислонился к ней щекой. Жрица в ответ обняла могучее тело, придвинувшись ближе. Принц почувствовал, как через тунику впиваются в спину женские пальцы.

– Я не могу, Агравейн, – безвольно выговорила Шиада, вдыхая его запах.

– Я знаю, – прошептал в висок.

– Я замужем.

– Это я тоже знаю. Но не знаю почему, – выдохнул, и Шиаде показалось, будто с этим выдохом Агравейн скинул с плеч удерживаемый прежде небосвод.

– Так сложилась моя жизнь, – осторожно проговорила она.

– Так сложилась твоя жизнь, – проговорил себе под нос Железногривый и отстранился. – Так сложилась твоя жизнь? – внезапно повысил он голос и встал. – С каких пор жрица Праматери сделалась лицемерной сукой? – в сердцах спросил принц.

Шиада вздрогнула:

– Что ты себе позволяешь, Агравейн?

– Называть вещи своими именами! – пророкотал Железногривый и стал расхаживать взад-вперед.

– Не тебе меня судить, Агравейн, что бы я ни сделала. – Жрица поднялась.

– Серьезно? – усмехнулся мужчина. – Не помню, чтобы лгал тебе. Тем более лгал так подло.

– Агравейн!

– Что, Шиада? Разве я обещал посвятить себя культу, а потом взял и завел себе сорок жен, как это делают ясовцы?

– У меня всего один муж, – заметила жрица.

– У тебя муж! – сорвался Железная Грива и отвернулся, пряча прежде прекрасное лицо, искаженное чертами ярости и обиды.

– Ты тоже в браке, и я не делаю из этого трагедии, Агравейн! Или ты настолько не веришь Ей? – спросила тише и серьезнее, злая на мужчину за неспособность видеть очевидное.

Агравейн обернулся:

– Я хочу знать причину, – потребовал он сурово. – Я имею на это право.

– Это мне решать.

– Ты уже решила! – В один громадный шаг мужчина преодолел разделявшее их расстояние. – В ту самую ночь, в конюшне, решила. – Он схватил ее за руку, на одном из пальцев которой сидел агатовый перстень, и затряс пойманной кистью перед лицом жрицы. – Ты решила это в тот миг, когда позволила надеть его себе на палец! Или, скажешь, не догадывалась, чего от тебя ждали, предлагая такой дар?!

Жрица усмехнулась, высвободив руку характерным взмахом:

– Разумеется, мне следовало знать, что единственной целью этого кольца являлась твоя прихоть вписать меня в ряды побед. Если такое вообще можно считать победами.

С размаху Агравейн вцепился в плечо Шиады так крепко, что у женщины затрещали кости.

– ЧТО ЗА ЕРУНДУ ТЫ НЕСЕШЬ?! – проревел Железногривый.

– Агравейн, не кричи, – попросила жрица, тревожно оглядываясь, но мужчина осатанел.

– ЕСЛИ Я ТАКОЕ ЖИВОТНОЕ, КАК ТЫ ГОВОРИШЬ, ЧТО ЖЕ ТОГДА МЕНЯ ОСТАНОВИЛО В ТУ НОЧЬ В КОНЮШНЕ?! ЧТО, ШИАДА?!

– Умоляю, Агравейн, говори тише!

– Что, боишься, донесут твоему ненаглядному супругу, и он изобьет тебя? Я бы тоже избил, если бы моя жена находилась в обществе мужчины, которого она вожделела задолго до моего появления! Я бы избил! Я бы убил этого мужчину, Шиада! – Стиснув зубы и Шиаду, Агравейн навис над ней. Жрица с горечью почувствовала, как внутри расползается страх.

«Праматерь, это не может быть он», – подумала женщина, неотрывно глядя в глубокие янтарные глаза, горевшие сейчас лютой болью. От такого взгляда Шиада до того сжалась, что Агравейн наконец понял: он перегнул палку. Он не выпустил женщину, но хватку ослабил.

– Сядь, пожалуйста, Агравейн, – мягко попросила Шиада. – У нас совсем немного времени, и даже его нам пришлось ждать два с половиной года.

Агравейн Железногривый дышал, что тот боевой конь, разве хлопьев слюны не ронял с удил. С трудом он заставил себя сесть.

«А ведь я могла бы добиться этого и колдовством», – запоздало поняла Шиада, тут же отринув мысль. Если и был на свете мужчина, с которым ей не хотелось быть жрицей, так это тот, что сидел перед ней.

Шиада обошла скамью, заставив Агравейна больше напрячься, и остановилась за его спиной. Сейчас, когда мужчина сидел, он не так пугал ее своими размерами. Осторожно женщина коснулась его шеи светлокожими руками, и Железногривый почувствовал, как снимается напряжение. Будто после тяжелого сражения ему наконец довелось смыть кровь в прохладной речной воде.

– Тебе может быть только одно оправдание, Шиада, – любовь.

– Любовь никогда ничего не оправдывает. Она просто существует, – ответила жрица.

«Ты сама это сказала», – пронеслось в голове архонца.

– Тогда тебе нет оправданий.

– Я переругалась с храмовницей тогда. Она отказала мне от дома, а отец сбыл с рук, как только я явилась.

– Я же сказал, что тебе нет оправданий.

– А я говорила, что не тебе меня судить.

– Почему ты не попросила приюта у нас с отцом? Даже простолюдинку из числа служивших в храме Воздаяния мы бы пристроили в архонском храме, а Вторая среди жриц и вовсе была бы почетной гостьей в Аэлантисе.

– Откуда я могла знать, что ты еще помнишь обо мне? – спросила тихо и совсем по-женски. – У тебя и до той нашей встречи не было недостатка в женщинах. И – готова присягнуть – все или почти все были красавицами.

– Таких, как ты, в Этане нет, – проговорил Агравейн так же тихо и накрыл громадной загорелой ладонью маленькую ручку на своей шее. – Я отдал тебе кольцо, которое когда-то мне вручил Таланар, когда я проходил состязание на Наина Моргот.

«Наверняка владыка узнал его», – пронеслось в жреческой голове.

– И ты дала мне то, что делало тебя сторонницей Матери Сумерек. Только это, – Железногривый нашарил на груди, под воротом туники, подвеску жрицы и вытянул ее наружу, – только твой дар позволил мне, закрыв глаза, жениться на женщине, которой я знать не знал.

Шиада неожиданно заулыбалась и, разорвав прикосновение, вернулась на скамью. Она завороженно смотрела на давно отданный агат в форме перевернутого факела – символ служителей храма Возмездия, – повисший на цепочке в руке богатыря.

– Что? – спросил Агравейн, испытав странную смесь смущения и раздражения.

Жрица придвинулась ближе, взяла подвеску. Легкое, мгновенное касание женских пальцев резануло Агравейна по коже не хуже клинка.

– Когда я отдала его тебе, я представить не могла, что больше никогда не назовусь Шиадой из храма Шиады, Госпожи Войны. – «И никогда не задумывалась об этом прежде». – Вернувшись на Ангорат без этого талисмана, я стала Второй среди жриц, и многое из того, что я любила в своем прошлом служении, исчезло из моей жизни. Спасибо, – наконец подняла глаза от подвески на ее обладателя, – спасибо, что сохранил.

Мужчина осторожно взял ладонь Шиады, державшую цепочку с факелообразным агатом, прижал к губам. Ручка женщины дрогнула.

– Что не так?

– Ты помнишь, что я сказала тебе тогда в конюшне? Перед прощанием?

– «Верь Ей и молись…»

– «…и Она сведет наши тропы».

– Она свела.

– Не сейчас, Агравейн. Я замужем.

– Твой брак освящали Нелла Сирин или Таланар Тайи?

Шиада молча покачала головой, с легкой улыбкой, обманутая его бархатистым голосом и успокаивающим огнем почти золотистых глаз.

– Тогда это не брак, – заявил мужчина и впился губами в губы Шиады. Женщина, превозмогая всю себя, попыталась его оттолкнуть:

– Агравейн, уходи.

Мужчина не слушал, целуя прекрасную тонкую шею:

– Остановись! Так или иначе, мы оба в браке…

Железногривый отстранился, удерживая женщину за плечи и заставляя смотреть себе в глаза:

– Он никогда не поймет и не примет тебя, Шиада. В отличие от меня.

– В отличие от тебя, он мой муж.

Агравейн принялся вновь целовать шею, лицо, руки жрицы.

– Жрицы сами выбирают отцов своим детям. Ты – жрица, – проговорил он севшим голосом.

– Праматерь, Агравейн! – тихонько взмолилась женщина. – Нас увидят!

– Тем лучше – Берад откажется от тебя, и ты сможешь уехать со мной. Пока Нелла не сменит гнев на милость.

– Я не могу так!

– Можешь.

– Уходи!

Агравейн и не подумал отрываться от занятия.

– Умоляю, Агравейн, уходи!

– Ни за что.

– Тогда уйду я. – Вырвавшись из рук мужчины, не оборачиваясь, она побежала обратно в замок. Агравейн не стал гнаться следом – грубо выругавшись, уронил на ладони лоб, почти сразу встал и пошел в противоположном направлении. Все равно куда, главное – идти, и не в ту сторону, куда убежала Шиада…

«Вот он, мой соперник, – с иронией думал Берад, наблюдая за женой с одной из лоджий замка. – Молод, силен, красив, к тому же язычник и наследник трона. Одна беда – живет в дюжине дней пути по сухому тракту. И рядом – я, старый, весь в шрамах, еще и христианин. Пожалуй, у нас только одно сходство: нам не достичь желаемого – у меня есть женщина, за право обладания которой все мужчины, включая этого ублюдка, готовы продать дьяволу душу, но нет ее любви; у него – есть эта любовь, но нет Шиады».

Вернулся внутрь замка и пошел в отведенный покой, размышляя по дороге, как не открутить Шиаде рук за такую сцену. Пусть даже она отказала выродку – она позволила Агравейну то, чего не позволял себе сам Берад и чего, если уж быть до конца честным, не позволяла ему жена.

Шагнув в спальню, он встретился с супругой глаза в глаза.

«Он все видел», – мгновенно поняла жрица, ничего не сказав.

В тот же вечер посыльный принес госпоже герцогине письмо от верховного друида Таланара. Развернув запечатанный листок, Шиада прочла:

«Темна твоя ночь, благословенная Матерью Сумерек! Передаю тебе его слова: «Те женщины, о которых ты говорила, Шиада, женщины, с которыми я спал, – это был их собственный выбор отдаваться мне. То, что сейчас происходит в твоей жизни, в такой же мере твое собственное решение. Да убережет тебя Праматерь».

Смяв бумагу, женщина бросила ее в огонь камина и вцепилась в пульсирующий висок. Щека под ним до сих пор ныла – рука у Берада тяжелая.

Следующие сутки Гвинет ходила за госпожой, как никогда прежде. Лихорадка Шиады спадала с трудом.

Гвинет вышла за горячей водой, а Берад подвинул стул к кровати жены и устало вздохнул – она доконала его. Он утратил всякие надежды подступиться к Шиаде и, говоря честно, уже не был уверен, что хотел этого.

Этим утром он сорвался – да и кто не сорвался бы, застав жену целующейся с другим?! – и, кажется, впервые по-настоящему ударил ее. Шиада не сказала ни слова, бесстрастно сверкнув глазами. Невозмутимость жрицы заставила герцога остановить занесенную для повторного удара руку – пора признать, Шиада никогда не лгала ему. Еще в первые дни их знакомства она сказала, что принадлежит только Праматери и себе. Освященный церковный алтарь и брачное ложе не приблизили Лигара к жене. Как и нечто неведомое ему, случившееся когда-то в конюшнях Кольдерта, не приблизило к ней Агравейна.

«А жаль», – в сердцах подумал Берад. Одно дело бороться с другим мужчиной. Каким бы он ни был богатырем, красавцем и принцем, он всего лишь человек и в вопросах брака точно не мог состязаться с самим Лигаром. Но как сражаться с Той, в которую он даже не верил?! Что это за Богиня, которой жена отдала себя на заре лет и к которой тянется тем сильнее, чем больше проводит времени у Бирюзового озера? Что это за сила? И сила ли? И – неужели?! – она… она и вправду существует?

«Дерзкая маленькая девчонка, что она могла знать о супружестве?» – рассуждал Берад в первые дни брака. Он-то с высоты прожитых лет точно знал, стоит дать женщине ребенка – и никуда она уже не денется, ибо матери готовы на все ради тех, кого выносили и родили. Но с каждым днем, прожитым под одной крышей с медноволосой жрицей, Берад все больше задавался вопросом: а женщина ли она вообще?

Прошел всего день. Шиада – как и несколько дней назад – положила свою руку на изгиб локтя Лигара и, безжизненно растянув губы в улыбке, прошествовала с ним в тронную залу. Роскошная, в темно-зеленых тонах, убранная смарагдами в золоте, она заставляла мужа гордиться собой. Только некая величавая бледность жрицы подсказывала Лигару, насколько жена еще нездорова.

Супружеская чета рассыпалась в поздравлениях королевской семье. На пиру в честь рожденного Виллиной Норана все Страбоны выглядели по-настоящему счастливыми. Шиада, следуя молчаливому приглашению Нироха, склонилась над колыбелькой, из которой вот-вот должны были унести виновника торжества.

«Праматерь, какой крошечный», – мысленно улыбнулась жрица и, тихонько запев, расцвела:

– Светлоликой Тинар, ты принес на алтарь Первость,

Память, Долг и Любовь, Честь и Верность.

Не однажды восставший из ветви священной Сирин,

Ты явился из рода седого мудрейших в мире,

Ты – отец и сын, судия, палач и мудрец,

Принимай твоих предков счастливых плач и венец.

– Спасибо тебе, жрица, – проговорила принцесса с застывшими в глазах слезами.

«Надо же, – подумала Шиада, – сколь немногое ее трогает».

– Не благодари, госпожа, – обернулась жрица к довольному принцу. – Я рада за тебя, кузен, Норан станет хорошим человеком и выдающимся правителем. – «Если вырастет».

В противоположном конце зала старец Таланар вскинул голову. Но нет, Шиада уже отогнала видение. А может, друиду просто почудилось? Чего не послышится в человеческих головах при таком-то скоплении народу?

– Тебе следует лучше приглядывать за женой, – прогремел Ронелих, обмениваясь с Берадом крепким рукопожатием, когда герцогские семьи встретились. Отцу Шиада не сказала ни слова.

«За такой присмотришь», – недовольно подумал Лигар, промолчав.

– Я слышал о твоем недуге и рад видеть тебя здоровой, – проговорил подошедший Таланар. – Ты позволишь? – спросил он Берада, протягивая Шиаде руку.

– Конечно, – ответил тот, передавая руку жены в ладонь старика. Жрица готова была поклясться – Лигар с бомльшим рвением отдал бы ее в руки самого Агравейна, нежели «этого хитрющего старикашки», который явно не без оснований не пользовался доверием герцога.

Таланар и Шиада держались периметра зала – у стен было меньше народу. Мудрец выпустил ее ладонь и, обеими руками опираясь на посох при каждом шаге, медленно и размеренно говорил.

– По моему настоянию Агравейн уедет завтра утром, хотя и должен был остаться на неделю, – предупредил сразу.

Шиада подавила желание возмутиться и уставиться на друида, как делают девочки-подростки из герцогства Лигар, когда матери сообщают им о необходимости выпрясть пряжи на туники для десятерых братьев. «Зачем?» – отчаянно подумала женщина. Ведь ночь уже помогла им однажды, Шиада, Мать Сумерек помогла им. Жрица искренне надеялась, что в этот раз Богиня позволит ей с Агравейном сблизиться.

– Ты знаешь ответ, – невозмутимо изрек друид. – Это поможет вам держаться выбранного пути.

«Мне следовало уехать с ним», – проглотила она обиду.

– Я понимаю твои чувства, Шиада…

«Ничего ты не понимаешь, старый умник!» – с горя подумала женщина. Таланар проигнорировал услышанное в мыслях жрицы, удовлетворенный тем, что Шиада тут же сама себя одернула.

– Сейчас это лучший выход для вас, дитя, у Агравейна есть жена, а у тебя муж. И то, что ты задумала, не приведет к благу. Ты не имеешь иного выбора, кроме как пройти сей этап так же, как проходила прошлые и как минуешь грядущие. Тебе ли не знать, сколь велика ответственность за сказанное слово и, того больше, за подуманную мысль? Праматерь никогда не говорит «Нет» и всегда говорит «Да». Поэтому не забывай, что желаемое всегда ближе, чем кажется, и оно, увы, имеет скверную особость сбываться. Правда, далеко не всегда в том виде, в котором мы ждем.

Стороннему человеку слова Таланара наверняка показались бы бессмыслицей, несвязным лепетом старика, отягощенного годами и возрастным скудоумием. Но Шиада шла рядом, опустив голову, ибо понимала каждую мысль, которую выговаривал мудрейший среди мужей.

Друид бросил сочувственный взгляд на молодую женщину.

– Я дам тебе совет, Шиада, пока твой муж не просверлил взглядом дырку у меня меж лопаток, – усмехнулся он. – Не думай, как быстрее пройти избранную тобой дорогу, а пройди ее. Единственно верной истины все равно нет ни в нашем мире, ни в других. Я искал. Так долго, как мог, и не я один.

– Я помню, – согласилась жрица.

– И с годами вспомнишь еще больше. Ведь ты оказалась среди сестер общины пятилетним ребенком не потому, что была племянницей храмовницы, – даже Ринну отдали в обучение куда позже, хоть та и приходилась нам с Неллой дочерью. Причина в том, что ты, подобно мне самому, отнюдь не в первый и даже не в пятый раз пришла служить Праматери и питать от Нее знания. И сколь бы ты ни являлась, ты приходила либо под знаком ангела Мудрости, либо под знаком ангела Совести, который славен тем, что воюет с невежеством, несправедливостью и нередко с самой Нанданой.

– Ты говоришь так, потому что прочел это или потому, что помнишь меня?

Таланар неопределенно кивнул.

– И Агравейн помнит, неосознанно. Вот тебе и вся тайна.

Прежде, каким-то полугодом раньше, Шиада бровью не повела бы на такие слова. Но сейчас, прожив четыре месяца в Этане, в семье христианина, жрица подумала, что столь явное для них, ангоратских служителей, и правда тайна для остальных.

– Мы были знакомы?

Таланар верно понял, о ком спрашивала Шиада.

– Агравейн – впрочем, тогда он носил другое имя – сопровождал тебя из Нэлейма в Нэлейм. Давным-давно, когда ты была храмовницей, а он носил титул, который нынче ношу я. – Седобородый Тайи поскреб правую щеку, по краю которой вился выцветший узор верховного друида. – В тот раз я, как и сейчас ребенок Священной Свадьбы, был вашим сыном. Настанет и твой час вспомнить, Шиада. Стремись к нему, ибо он даст силы, столь нужные для той, которую храмовница избрала во Вторые среди жриц.

– Мне казалось, Нелла никогда не простит меня. – Они все еще нарезали круги по залу, ненамеренно привлекая внимание кого-то из присутствовавших.

– Знаешь, иногда я думаю – хотя понимаю, насколько это грешная мысль, – что даже Боги не вечны. Что говорить о человеческой обиде? – Промеж седых усов мелькнула улыбка.

– Если тебя не обременит, передай храмовнице мои слова раскаяния и смирения. Ее воля священна, я признаю, ибо в ней воплощается Голос и Длань Той-Что-Дает-Жизнь.

– Передам, дитя. А сейчас, думаю, стоит отвести тебя обратно к родичам – мне и так обзавидовалась половина этого зала, и твой супруг уже изрядно сердит.

Они молча углублялись в толпу, а через нее – к главным помостам, за которыми сидели король и его приближенные. Подходя ближе, Таланар остановился на миг.

– Шиада, – обратился мудрец, – ты можешь спросить, если хочешь. Один вопрос.

«У меня их тысячи», – признала жрица.

– Тогда, – размеренно выдохнул друид, – можешь задать самые важные.

Шиада помедлила с ответом – пожалуй, это и впрямь было ее собственным решением.

– Не нужно, владыка Тайи. Спасибо за помощь с тем вечерним посланием. Темна твоя ночь, о почтенный.

– Праматерь в каждом из нас, Вторая среди жриц. – Таланар не стал провожать жрицу дальше.

На другой день король попросил Шиаду и Таланара провести священный обряд, согласно которому его племянница стала охранительницей новорожденного Норана. Охранители древней веры в чем-то сродни крестным отцам и матерям, как объяснил Лигару друид, – они с годами приводят вверенных им детей к котлу Праматери и защищают от многих невзгод, пока те не возрастут и не окрепнут.

Через пару дней, когда состоялся ритуал посвящения, Шиада испытала неведомое прежде, жгучее, как архонский красный перец, чувство ненависти, исходившее от королевы. «А ведь мы считаемся родственницами», – мимолетно подумала жрица. Впрочем, именно считаемся. У истинных дочерей Праматери богов и людей может быть только одна родня – их собственные дочери.

Вскоре после празднеств, пока герцоги и графы не разъехались, Нирох собрал военный совет. Большинство женщин устроились с детьми и няньками во дворе, наслаждаясь последними солнечными днями. Некоторых мужья отослали по домам. Шиаде Берад предложил посетить столичную ярмарку, запастись к зиме необходимым для замка и прикупить гостинцев, если хочется. Шиада вздернула надменно бровь, когда муж предложил ей компанию десяти охранников и «других женщин, которые наверняка согласятся пополнить нужды своего хозяйства на здешнем рынке».

– Я возьму с собой Элайну и двух мужчин, чтобы несли корзины. – В ее благородном светлом лице читалось снисходительное и безмерно раздражавшее Берада «так и быть». – В конце концов, коль я не могу проводить время в жречестве или хозяйстве, а Таланар вернулся на Ангорат, мне и впрямь надо чем-то себя занять, пока вы с легкой руки короля строите из себя вершителей судеб.

– Ты могла бы проявлять больше почтения, – огрызнулся мужчина. – Южные племена опять собирают вторжение в приграничные земли! Если мы не предпримем ответных мер, случится…

– То, что угодно Праматери, – пожала Шиада плечами, не дослушав. – И как до вас не дойдет такая простая истина? – с искренним недоумением спросила жрица и, накинув на волосы зеленое покрывало, вышла из спальни.

Приставленные к Шиаде и Элайне стражи высоко несли герцогские знамена, держась немного поодаль от дам. Этого хватало, чтобы молодым женщинам давали дорогу.

За беседой они купили специи для замковых кухонь, по новому серебряному зеркалу, множество пряжек – золотых, бронзовых, серебряных – для туфель и плащей, разноцветных лент для платьев и кос, тканей, ниток и тонких игл для шитья. Элайна убеждала жрицу взять изумительное янтарное ожерелье, которое той удивительно шло. Шиада отказалась: янтарь был слишком бледен и мертв в сравнении с глазами Агравейна, но об этом она умолчала.

Вечером, за трапезой, которую Лигары разделили в спальне, царило молчание. Берад все ждал, когда же жена спросит о решении совета. Когда подобные вопросы задавала его первая супруга – ох, сколько же времени прошло с тех пор? – Бераду доставляло определенное удовольствие с легкой смесью заботы и высокомерия пресекать ее: мол, не женское дело лезть в военные споры. Спроси о таком Шиада – Берад ответил бы не задумываясь, но жрицу все происходящее нисколько не занимало. Покончив с едой, молодая женщина поднялась и стала готовиться ко сну, так ничего и не сказав.

«…Солнце горело.

Горело так, будто Праматерь бросила в священные горнила жбан серы. Нещадно палило, обжигая воздух, делая его едким, как седьмой пот с рабского лба. Проливалось красным дождем на землю Иландара, щедро одаряя черной золой пепелищ. От ясного огня реки кипели, подобно вулканам, изголодавшимся по свободе исторжения…

А высоко-высоко в лазури, освещенная блеском благодатного солнечного диска, Небесная Дева, напевая первую песнь Вселенной, полоскала длинные косы в молочном ручье…»

Шиада открыла глаза, в груди жгло. За окном царила глубокая тьма, свойственная тем ночам, когда луна не показывается вовсе. Перевела взгляд. Лежавший рядом Берад напоминал младенца – такой же невинный и не подозревающий о происходящем, как и все, кому неведома печаль прозрения.

Женщина растолкала супруга.

– Ши… Шиада? – спросил герцог, хмурясь и с трудом ворочая языком.

– Ты должен разбудить короля.

– Что? – Берад приподнялся на локте. Шиада сидела в кровати с прямой спиной с таким видом, будто провела в этой позе полночи, не сомкнув глаз.

– Буди короля, тебя он выслушает.

Круг времени еще не достиг осеннего равноденствия, когда король Нирох вывел войска на юг – воевать с саддарами.

В замке короля Нироха осталось не так много женщин, многих мужья отослали по домам, в глубь страны. Потянулись долгие, бесцветные месяцы ожидания известий. Вести были редки и далеко не всегда радостны: удача на поле брани переменчива.

Шиада и Элайна держались в стороне от прочих обитательниц Кольдерта, исключая наследную принцессу Виллину. В разговорах с невесткой Шиада пыталась прояснить – что связывало Берада Лигара и Тарона Ладомара? Отчего ее муж ненавидел дом Ладомаров так сильно? Элайна искренне разводила руками:

– Я правда толком ничего не знаю, Шиада, это было давно.

Завидев мрачное лицо подруги, Элайна посоветовала Шиаде спросить мужа.

«Спросить Берада?» – вскинулась Шиада. Да в самую последнюю очередь! Спрашивать у кого-то стороннего значило позорить и себя, и его. Кэй наверняка в курсе, правда, он отбыл к рубежам герцогства. Королева Гвендиор должна знать, но уж эта точно рта не раскроет, если ее знания могут хоть чем-то помочь Шиаде. Оставалось либо спросить Богиню, либо умерить свое любопытство. Жрица выбрала второе.

Шиада настаивала, чтобы Элайна много времени проводила на воздухе, и с радостью составляла ей компанию. Нередко к ним присоединялась Виллина с новорожденным сыном Нораном. Первое мнение Шиады о том, что внутренность этой женщины лучше наружности, оказалось верным. Некрасивая, Виллина была одной из немногих дам, которые говорили о чем-то, кроме столь привычных и уже до смерти надоевших тем. Несмотря на то что Виллина была новоиспеченной матерью, а Элайна ждала ребенка, женщины не так уж часто заговаривали об этом в присутствии жрицы.

Оставаясь наедине с Виллиной, без христианской подруги, Шиада частенько переводила разговоры в русло веры. Принцесса всегда с увлечением внимала, чем радовала жрицу: не суть важно, насколько образован человек, главное, чтобы он хотел знать больше. Разумеется, и королева, и епископы во всю прыть пытались оградить Виллину от общения с язычницей-ведьмой, но толком ничего не выходило.

Настал октябрь.

Назад: Глава 7

Дальше: Глава 9