– Несси, что случилось? Мы почти не спали с тобой прошлой ночью, а ты звонишь в девять утра и будишь меня.

– Прости, Ваня, но сегодня нам надо закончить запись, иначе весь мой рассказ потеряет смысл. Я прошу тебя, давай продолжим.

– Хорошо. Если ты так настаиваешь. Я только кофе принесу. Пару бидонов.

Доктор:

– Итак, если я ничего не путаю, из истории Алисы и мусорного человека вытекает, что именно ты должна спасти нас всех от эйдосов?

– Да, все возлагали на меня большие надежды. Но после рассказа Алисы я вдруг почувствовала, что безумно устала и хочу побыть одна. Заселение эйдосами вытянуло из меня все жилы. Алиса предложила мне пожить у них с Никой, но я отказалась. Мне было необходимо какое-то время побыть одной, чтобы все как следует обдумать. И я отправилась туда, где эйдосам и в голову бы не пришло меня искать, – в Веркину квартиру. Еще недавно она принадлежала Корецкому, но так как мы не были официально разведены, квартира по закону перешла мне. Это была небольшая «однушка» в старом доме на Васильевском острове. Верка купила ее в кредит на заре нашего бизнеса. Денег было мало, и мы подобрали самый дешевый вариант – разделенную перегородками бывшую коммуналку. При входе в квартиру вы сразу попадали на кухню, которая по совместительству являлась также ванной. Таких квартир полно в центре Петербурга до сих пор. Первым делом я прошла в комнату и открыла все окна. Чувствовалось, что там давно никого не было, и воздух был затхлым и сырым. Ближе к полуночи я страшно захотела спать, хотя до этого мне казалось, что я глаз не смогу сомкнуть в доме, где предавали меня днем и ночью. Я не рискнула лечь на кровать, где моя любимая подруга с обожаемым мужем предавались утехам любви. Я легла на раздвижное кресло и уснула мертвым сном. Ночью, как я и ожидала, ко мне пришла Верка. Это было очевидно, ведь тут все было до краев наполнено ею. У тебя бывает такое странное ощущение, когда во сне понимаешь, что все происходящее – сон? Я понимала, что Верка мне снится, и поэтому ни капельки не испугалась, мне было даже любопытно. Верка села на край кресла и, приподняв упавшее на пол одеяло, укрыла меня. У нее всегда был этот странный материнский жест, который казался мне очень трогательным. Я хотела что-то сказать ей, но, как и бывает во сне, не смогла. Губы не слушались меня. А Верка сидела и смотрела на меня из темноты душераздирающим взглядом, в котором было все – боль, что она пережила; мольба о прощении; одиночество, тоска и что-то еще. Она о чем-то молила меня. Ее губы шептали что-то похожее на имя, но с каждым разом она становилась все прозрачнее, уходя прочь из моего сна. На прощание она протянула мне мой любимый кулон с единорогом. И, представляешь, утром, собирая кресло-кровать, я обнаружила завалившийся в щель этот самый кулон. Я смотрела на него и глазам своим не верила. Ведь Корецкий наверняка перерыл тут все вверх дном, пытаясь отыскать драгоценность, а она, оказывается, все это время ждала меня здесь! Я привычным жестом застегнула кулон, но на секунду он показался мне тяжелее обычного. Я снова сняла украшение и попробовала вскрыть его. На обратной стороне из гладкого белого золота не было ни кнопки, ни рычажка, но, присмотревшись, я увидела крохотную дырочку, похожую на те, что делают в планшетах для изъятия сим-карты. Я взяла булавку и, не рассчитывая особенно на успех, ткнула. Внутри был засохший сухарик, кусочек хлеба, что за годы превратился в камень. Все так же думая о Верке, я чисто машинально положила его в рот. Бог мой, ничего вкуснее в жизни я не ела. Никакие французские деликатесы не шли в сравнение с этим старым, каменным сухариком. Где-то за окном грохотали взрывы. Стекла в окне дребезжали и ходили ходуном. Война хозяйничала на улице, а я была счастлива от того, что у меня во рту все вкусы вселенной. Прогремел взрыв, и я повалилась на пол. В соседний дом попал снаряд. Через минуту, когда я проглотила сухарик, наваждение спало.

Кулон лег мне на грудь, придав мне необыкновенное чувство защищенности. Я пила кофе на Веркиной кухне и очень скучала по ней. Я больше не злилась на нее, ревность еще слегка покалывала тонкими иголочками, но это была уже далеко не та удушливая волна горечи, обиды и растерзанной любви. Привычным движением я погладила лапку единорога и поняла, что мне надо немедленно брать билет и лететь к ней. Я уже знала, что нахожусь в конце своего пути, и мне хотелось поскорее завершить все дела. Алиса взялась отвезти меня в аэропорт.

«Остерегайся Марата, – предупредила она. – Он будет бежать по твоим следам на край света. Он лучше всех тебя знает, а значит, понимает логику поступков. Каким бы прекрасным любовником он ни был для тебя в прошлом, сейчас у него лишь одно имя – смерть. Пожалуйста, будь осторожна».

Мы сидели в уютном кафе в аэропорту и пили кофе. Она, как и я, жить не могла без черного душистого напитка. Алиса с интересом рассматривала мой кулон с единорогом.

«Кажется, очень старый. А ты не знаешь, откуда он взялся у той бабушки?»

«Она рассказывала, что сняла его с мертвой девушки в церкви во время блокады».

«Удивительно сильная вещь, аж мурашки по коже».

«Я тебе его на время оставлю. Ника говорит, что твоя кровь могла попасть в ожерелье и открыть дорогу тварям».

«Даже не думай, это теперь твоя защита. У меня свой конек-горбунок на руке».

Смеясь, Алиса похлопала себя по плечу.

«А куда вы дели мой ошейник?»

«Твоему мусорному человеку отправили. Он сказал, что это нелегальное оружие и потому подлежит конфискации. Ругался на них страшно. Говорит, что эйдосы измельчали и скурвились, а раньше были честными. А когда их стало слишком много, начались вырождение и мутации. Все, как и у людей, что и говорить. Им есть с кого брать пример».

Я летела в самолете Петербург – Новосибирск и думала о нас с Веркой. Как так получилось, что моя месть закинула ее в бескрайние просторы Сибири? Из-за меня, моей ревности, моя подруга ютилась на нарах уже второй год. До меня вдруг дошел весь ужас ее состояния. Крыло аэробуса рассекало кудлатое облако, похожее на демона, а я думала о том, как ужасающе долго там тянется время. Ощущается ли оно как в замедленной киносъемке? Или это как сон, в котором ты бежишь вроде бы изо всех сил, а на самом деле еле-еле перебираешь ногами на одном месте? Я вдруг почувствовала ее боль. Не зря подруга всегда была моим альтер-эго. Я знала наверняка, что Верка уже тысячу, миллион раз прокрутила в голове все события, пытаясь вычислить из них уравнение с тремя неизвестными. Но что-то все время шло не так. Сама с собой Верка ежесекундно играла в игру под названием «Что было бы, если бы…», пытаясь проанализировать события, отмотать их назад. И что-то у нее все время не складывалось, потому что она не знала, что в нашем с ней уравнении есть еще один Икс, мой Марат. Его появление в раскладе ее математический ум никак не мог предусмотреть. Я представляла себе нашу встречу и пыталась продумать, как лучше себя вести. Нужно ли мне выглядеть обиженной или же честно признаться, как я скучала без нее. Рассказать, как сильно не хватало мне в этом безумии двух миров ее дружбы и любви. Но ведь она предала меня, зачем же я еду к ней?

Выйдя из здания аэропорта, я сразу погрузилась в нависший над городом смог. Пыль медленно скапливалась в носоглотке, и я, закинув в рот мятную конфету, стала ловить такси. Никто не хотел везти меня в женскую колонию, словно это было заведомо проклятое место. Наконец один мужик после долгих увещеваний все же согласился. Он был высохший, как соленая вобла, с синими от татуировок руками. Черные узкие глаза – в роду явно проскакали на оленях малые народы Севера. Похож на бывшего зэка, но выбирать не приходится, и я угрюмо плюхнулась на заднее сиденье. Авось не убьет по дороге.

«К сестре едете?» – спросил он, крутя одной рукой обмотанную изолентой баранку старых «Жигулей». Вторая болталась за окном с папиросой «Беломор».

«Почему к сестре?»

«А к кому еще в такую Тмутаракань можно притащиться из Москвы?»

«Из Питера».

«Один хрен. Мать – не может быть. Там молодые в основном сидят. От восемнадцати и до сорока».

«Не знаете, почему никто не захотел меня везти? У нас за две тысячи отвезут хоть на Луну».

«Так это у вас в Москве за деньги сделают что угодно, хоть жопу вылижут, а у нас тут народ северный, конкретный. Коли не хочется им что-то делать, значит, есть на то причины. И можете, девушка, трясти у них перед носом хоть деньгами, хоть сиськами своими – не поедут, и все».

«Ну вы же поехали».

«Жена у меня больная, уже полгода с постели не встает. Деньги нужны. А просто так я бы ни за что туда не сунулся».

«Что ж там за место такое, что взрослые мужики в штаны кладут сразу, как только название слышат? Сибиряки еще называются».

Мой водитель угрюмо нахохлился и замолчал.

«Ладно, извините, если что, – сказала я, закуривая сигарету. – Знаете, я в жизни уже столько страха натерпелась, что мне одним больше, одним меньше. Разницы никакой. Все равно каждую вторую среду ходить к парикмахеру – закрашивать седину».

Он искоса глянул на меня и попросил угостить вкусной сигареткой. Мы дружно задымили.

«Как тебя только муж одну пустил».

«Нет у меня мужа. Вдова».

«Вот оно как значит. Убили?»

«Говорят, несчастный случай».

«Они всегда так говорят, когда убийцу найти не могут. Сильно страдала?»

«Нет. Он к тому времени уже с другой был».

«От такой бабы уйти!» – дядька аж присвистнул.

«Спасибо».

«Так, а едешь к кому?»

«Не поверите. К той самой другой. К второй его жене…»

«А что мне не верить? Тут иногда такой сериал расскажут клиенты, никакого телика не надо. Вот только зря ты прошлое ворошишь. Я по себе знаю, иногда лучше на прошлое амбарный замок повесить, а ключ в озеро выкинуть, чтобы даже искушения не было туда залезть. Заперто, и все!»

«Подождите. Ведь бывают вопросы, которые не дают спокойно жить».

«Говорю тебе – ключ в воду!»

Наколки на руках говорили о том, что мужик прошел немало испытаний. С ним стоило подружиться. Тем более что у нас намечалась долгая совместная прогулка.

«Сильно бесилась, когда она мужа увела?»

«Бесилась. Она мне была как сестра. Такое сложно выбросить из головы».

«В голове у нас ничего нет. Голову обмануть легко. Это сердце у тебя болит. Поэтому и приехала сюда. Поспи пока, еще долго ехать».

Я проснулась, когда мы подъехали к территории, окруженной колючей проволокой. Что-то больно кольнуло в сердце. Вокруг было очень тихо, только слышно, как тоскливо завывает ветер. Иногда его равномерный гул стихал, а потом снова назойливо забивался в уши, постепенно переходя с низких тонов на более высокие и тонкие, будто крик ребенка, придавленного подушкой. Я вышла из машины, и через минуту опять в нее села. Водитель ни капельки не удивился.

«Едем назад?»

«Еще одна сигарета, и я решу».

Мужик заботливо дал мне прикурить.

Детский плач ветра разрывал мое сердце. Стоя около КПП, я представляла, как она посмотрит на меня страшным взглядом «без слез». Я умру на месте, если снова вспомню, как умирала ежедневно, ежесекундно от того, что те, кого ты так любил, выкинули тебя из жизни, будто использованный презерватив с балкона. Я задумчиво мяла в руках коробку с эклерами. Верка обожала эклеры. Она могла за них жизнь отдать, и каждый раз, получив стипендию, я покупала для нее большую коробку в «Севере». Когда мы учились в институте, я жила в отдельной квартире, а она ютилась в совершенно жутком общежитии, из которого я стремилась ее вытащить. Но она не хотела уезжать. Ей было хорошо там, в замызганной комнатенке, которую она делила с какой-то шлюхой с соседнего факультета. Один раз я по традиции пришла к ней вечером и принесла эклеры и банку чая. При входе я обнаружила подругу сидящей под дверью комнаты с синяком под глазом. Ее соседка привела какого-то очередного кабальеро, а когда Верка отказалась уходить из комнаты, эта сволочь выкинула ее в коридор. Я ринулась было в комнату, но Верка с затравленным взглядом умоляла меня не рисковать. Этот взгляд всегда убивал меня. Сухой, воспаленный взгляд покрасневших глаз, которые хотят заплакать, но не могут. Иногда я думала, что она рассказала мне далеко не все о том, как издевались над ней в детстве родители и одноклассники. Я позвонила своим друзьям из института Лесгафта, и они мигом выставили уродов из окна. Это был всего лишь первый этаж, но думаю, это надолго отучило его и ту шлюшку от хамства. Нельзя расслабляться, Верка получила то, что заслужила. Я не могу позволить этому взгляду-без-слез снова воскресить мой внутренний гриб. Второй раз я с ним уже не справлюсь.

Водитель глянул на меня искоса и сказал:

«Я расскажу тебе одну историю. А потом поедем».

Его черные глаза хитро посматривали на меня в водительское зеркальце.

«Вы, бабы, – странные существа. Правды между вами никогда нет, но есть что-то такое, что нам, мужикам, никогда не понять. Моя жена, когда заболела, много по больницам належалась. И вот в одной из них она услышала такую историю. Две женщины, лежачие больные, совершенно обреченные так и пролежать до конца жизни на спине, попали в одну палату. Все у них было одинаковое – грязные казенные полотенца, ржавые утки, ободранные спинки кроватей. Короче, все как обычно бывает на закате жизни бедных и одиноких людей. Разница между ними была только в том, что кровать одной из женщин стояла у стенки, а другой – у окна. Та, чья кровать стояла у окна, назовем ее Светланой, рассказывала своей соседке каждый день, что происходит там, за окном. О том, как желтеют листья и как порывы ветра постепенно растаскивают их по больничном двору. Или о том, как первые снежинки покрывают мрачное здание лечебницы, медленно превращая ее в волшебный дворец. Летом она подробно описывала ей закаты и восходы. А по ночам перечисляла созвездия, которые сверкали и переливались в черной вышине. Они делились друг с другом всем, были лучшими друзьями. Проблемы начались в тот момент, когда соседку Светланы стала пожирать зависть из-за того, что она не может видеть красоты той жизни, что доступна ее подруге. И вот однажды ночью Светлане стало плохо, случился сердечный приступ. Ее можно было спасти, лекарства сняли бы спазм, и сердце снова заработало. Для этого надо было всего лишь позвать медсестру. Конечно, ни о каких «тревожных кнопках» в наших убогих больницах и речи быть не могло. Для экстренных случаев между кроватями женщин стояла палка – надо было взять ее в руки и постучать по двери. Вцепившись в палку, женщина с ужасом смотрела, как ее подруга покидает этот мир. Но в дверь она так и не постучала. Утром тело вынесли и соседку Светланы наконец передвинули к окну. Но из него не было видно ни зеленого сквера, ни реки, ни неба, ни облаков, ни звезд. Окно палаты упиралось прямо в серую кирпичную стену высокого здания».

Я сидела, до боли стиснув костяшки пальцев. Потом рывком встала и вышла из машины. Улыбаясь, он протянул мне через приоткрытое водительское окно коробку с пирожными, которые остались лежать на сиденье. Глубоко втянув в легкие северный колючий воздух, я вошла в ворота чистилища. Меньше всего это ветхое кирпичное здание было пригодно для жизни человека. Сгорбленные существа, похожие на гномов, сновали мимо меня с затравленными глазами. Зато охранницы были все как одна толсты и румяны, будто матрешки.