– Ты любишь Марата?

– Это уже не он. К сожалению.

– Но любила?

– Ты заигрываешь со мной, доктор? Кстати, спасибо за розы.

– Какие розы?

– Бедный Айболит. Ты совсем не умеешь врать.

– Так что Марат?

– Мы не любили друг друга. Нет. Хотя по-своему он волновал мою кровь. И иногда мы были очень близки. Так сближаются, пожалуй, сокамерники в тюрьме. Но, как я уже говорила, в основном это была сделка. И я всегда была честной в сделках. Миллион раз я хотела рассказать Марату про вещи, спрятанные в сейфе, и каждый раз останавливалась на полуслове. Что-то внутри подсказывало мне, что ему нельзя их показывать, и я решила следовать своей интуиции, несмотря на мрачную картину взаимоотношений с двумя мирами, которую мне нарисовал Марат. Да, мне было страшно двигаться в одиночку. Марат был хорошим наставником. Но теперь меня не покидало странное ощущение, что мне необходимо выполнить некую миссию и что я иду правильным путем. И еще одно. Я знала точно, что, несмотря на мою странную привязанность к Марату, наши дороги скоро разойдутся. Я понимала, что у него, так же как и у меня, была собственная тайна. Он не хотел давать мне ответы на все вопросы, а я боялась, что однажды, не в силах больше разумно объяснить все происходящее вокруг меня, просто сойду с ума. С одной стороны, Марат был для меня самым близким на данный момент человеком, с другой – я слишком остро чувствовала исходящую от него угрозу. Я была слишком зависима от нашего договора, который обязывал меня отчитываться перед ним за каждый свой шаг. Его высказывания о том, что его не волнуют мои отношения с другими людьми, в том числе и с мужчинами, – были просто дешевой отмазкой. Всех людей, так или иначе, окружали вещи, и я никак не могла попасть в один мир, не соприкасаясь с другим. А значит, Марат имел полное право следовать за мной по пятам и шантажировать каждый раз, как только я пыталась вырваться из его слишком крепких объятий. Моя язва-гриб умерла, и я с каждым днем чувствовала, как силы вновь возвращаются в мое тело. Постепенно я снова становилась той самой Несси, которая железной силой воли могла в свое время наводить ужас на окружающих. Мой переломанный Корецким хребет медленно зарастал и приходил в норму. Но я не могла окончательно распрямиться до тех пор, пока надо мной довлел договор-молот, не ограниченный ни сроком действия, ни обстоятельствами. Единственным условием было «пока этого хочет Марат». По неосторожности я добровольно поступила к нему в бессрочное рабство, не понимая тогда, что наша сделка была отнюдь не шуткой в рамках флирта. Сейчас я знаю, что в тот злополучный вечер в кафе он уже знал, кто я и как меня можно заполучить. Иногда я смотрела на то, как в моменты ссор, связанных с моими требованиями дать мне хоть немного свободы, стекленеют его обычно такие подвижные и эмоциональные глаза, и мне казалось, что помимо человека в нем уже живет НЕЧТО. Нечто, о существовании чего сам Марат пока не догадывается. Марат был охотником, профессионалом. Он многое знал о мире вещей, но все равно двигался в нем большей частью неосознанно. И кто знает, что могло произойти, окажись он один в кромешной тьме. Какие существа караулили его там и жаждали завладеть его оболочкой? Что за сущность уже жила в нем и вылезала время от времени, пытаясь причинить мне боль? После вспышек ярости, добившись своего, он мигом возвращался в нормальное человеческое состояние. Тормошил меня, тащил в модный клуб пить коньяк, дарил бесполезные безделушки. Но я боялась даже думать о том, что может случиться, если однажды я перестану подчиняться Марату и объявлю ему войну. Поэтому я решила на время замереть и просто плыть по течению. Тем более, что течение это с каждым днем становилось все интенсивнее.

– Марат помогал тебе в бизнесе? У вас были общие проекты?

– Зачем? Мы хлебали из разных мисок, что не мешало нам пожинать неплохие плоды. С тех пор как я начала, по словам Марата, питаться вещами, мои дела резко пошли, можно даже сказать, взлетели, в гору. Толстый чиновник, который распределял госзаказы и регулярно требовал от меня за это сексуальные услуги, неожиданно при моем очередном посещении стал молить о прощении. Пока я пыталась обернуть все в нелепую шутку, он дрожащими руками протянул мне бессрочный контракт на установку окон и дверей во всех строящихся домах города и области. В одно мгновение я стала королевой всех окон и дверей этого сраного царства. И вот теперь мой офис располагался на 12-м этаже огромного, похожего на стеклянную прямую кишку, здания. Вверх-вниз по нему, словно медицинский зонд по утробе, скользил прозрачный лифт, с утра до ночи распределяя по этажам самых успешных людей города. Отныне среди них была и я. Мы, суперлюди, сидели в кабинетах, поплевывая сверху на расстилающийся под нашими ногами город. Отныне мои сотрудники по-японски почтительно изгибались, как будто у них у всех разом сводило живот, как только я появлялась в дверях офиса, и находились в таком неестественном состоянии до тех пор, пока я не исчезала в своем кабинете. Они не любили меня, а я – их. В этом здании, которое, как шофер соляркой, насквозь пропиталось денежным смогом, никто не мог испытывать нормальные чувства к ближнему своему. Мы могли только использовать друг друга в корыстных целях. В отличие от тех времен, когда моя фирма была совсем крошечная, и мы все так или иначе были вовлечены в жизнь друг друга, в этой стеклянной кишке я предпочитала контактировать только с двумя своими заместителями, которые в точности следовали моим указаниям. Стекло очень точно отражало суть происходящего в здании – как гигантские рыбы в аквариуме, мы каждый день проплывали мимо таких же хладнокровных и скользких сородичей, спеша поскорее полакомиться из большой, регулярно пополняющейся кормушки. И я не была исключением. В какой-то момент мне показалось, что я добилась в жизни всего, о чем мечтала. Вещи и деньги приходили ко мне по первому зову, и я, как тот самый французский гусь, которого откармливают, чтобы вырезать деликатесную печень для Pate de frois, находилась в постоянном состоянии сытости и тупой удовлетворенности. Я понимала, что во мне происходят какие-то изменения, суть которых объяснить невозможно. Несомненно, вещи делали меня счастливой, но это счастье было слишком повышенной жирности. Мое прошлое, с его болью и незабываемыми на первый взгляд обидами, как остывающий на плите суп, медленно затягивалось жирной мутной пленкой. Часто мне казалось, что я смотрю бесконечный сериал про успешную женщину, которая купается в роскоши и наслаждается всеми радостями жизни. Мыльная опера про ТО САМОЕ НАСТОЯЩЕЕ счастье. Но самое ужасное, что я не могу выключить или переключить телевизор и вынуждена изо дня в день проживать чужую и совершенно бессмысленную жизнь.

– Все это время вы с Маратом продолжали охоту за чужими вещами. И ваша любовная связь, соответственно, тоже продолжалась?

– Да, мы практически без остановки охотились за вещами, но наши взаимоотношения, наоборот, ухудшились.

– Почему?

– По сути, Марат мне больше был не нужен. Отныне контактировать с миром вещей я хотела в одиночку. Это было опасно, но необходимо. Марат выполнил свою функцию, и я уже знала, что теперь меня ждет свой собственный путь. Бедняга Марат до сих пор отказывается в это верить. Но, увы, как он ни цеплялся за меня своими паучьими лапками – нам было больше не по пути.

– Хорошо. Давай опять по порядку. С чего у вас с Маратом начался разлад? Ты можешь вспомнить? Очень важно сейчас это понять.

– Уфф… У нас было множество ссор. Некоторые весьма кровопролитные. Как-то раз мы зашли в огромный магазин игрушек, чтобы купить подарок на день рождения его сыну. Этот день был тем редким праздником, когда жена Марата разрешала дарить ребенку какой-нибудь не очень большой и не сильно дорогой подарок, который он сможет взять с собой, а не оставить навсегда в Могильнике (так Марат называл коттедж, где хранились игрушки). Поэтому при выборе подарка Марат был особенно щепетилен и зануден, как никогда. Он ковырялся во всех колесиках и механизмах машинок, допрашивал продавцов с таким пристрастием о том, какого цвета фары обычно предпочитают мальчики десяти лет, что те готовы были зарыться от стыда за свою неосведомленность в стопку упаковочных пакетов. Одну продавщицу он таки довел до истерики, упрекнув, что она «протирает жопой стул» и «жирная гусыня, дура набитая, работает в детском магазине и понятия не имеет, что такое игрушки для детей». Продавщица не вынесла оскорбления и позвала заведующую. Через некоторое время та подобрала то, что нужно. Во время этой перепалки я как ни в чем не бывало бродила по залу и любовалась красивыми куклами, выставленными длинными рядами на стеллажах. И вдруг одна из них позвала меня. Это была кукла из детских грез: в длинном голубом платье, вышитом перламутровыми бисеринками, с прекрасными волосами, в прозрачных туфельках на тоненьком каблучке. На пальце у нее было колечко, а в руке крошечная сумочка из крокодиловой кожи. В детстве мы с мамой жили очень бедно, и даже в лучших своих мечтах я и представить себе не могла такого великолепия. Позже, когда мы из глухой деревни переехали в поселок «городского типа», я дружила с одной девочкой из нашего подъезда. Сама по себе она была ужасная зануда и жадина, но мы общались с ней потому, что у нее была похожая кукла. Папа-военный привез ей ее из ГДР. Как мы, девчонки, ей завидовали! Я помню свои мечты о том, что она случайно забудет куклу на скамейке и тогда я смогу вдоволь с ней наиграться. Но она всегда носила это сокровище с собой, и мы могли только охать, глядя на то, как она причесывает ее, любуясь на тонкое кукольное личико в белокурых кудряшках. Я не ощущала привычного покалывания в ногтях, как это всегда со мной бывало перед белонгированием, но, тем не менее, пока Марат планомерно доводил своими претензиями обслуживающий персонал до инфаркта, быстро засунула куклу в большой полиэтиленовый пакет и пошла к кассе. Вскоре ко мне присоединился Марат. Мы благополучно оплатили огромную игрушечную машину, которая занимала весь проем между кассами, и пошли было на улицу, как вдруг заорала сигнализация. Нас любезно попросили вернуться и еще раз снять с автомобиля штрих-код, на который, как подумали охранники, отреагировала система охраны. Когда же мерзкий писк раздался опять, мне пришлось разыграть целую комедию, громко ругаясь и упрекая Марата в том, что своему сыну он машину оплатил, а про куклу для моей дочери совершенно забыл. Похлопав глазами, он, наконец, допер, в чем дело, и кинулся мне на выручку. Для того чтобы избежать общения с ментами, мы заплатили бешеные деньги за эту теперь уже бесполезную игрушку и под подозрительно-презрительными взглядами и ухмылками продавцов двинулись к машине.

«Агнесса – ты полная идиотка, несчастная психопатка, – с ходу начал он орать на меня в машине, зная, как я ненавижу это имя. – Я раз в году могу себе позволить порадовать любимого сына, и именно в этот день ты решаешь засадить нас за решетку, стерва ты проклятая. Ты ведь специально это подстроила, да? На хрена тебе сдалась эта чертова кукла, я не вижу в ней ни грамма энергии. Ты решила мне отомстить за то, что я до сих пор люблю свою семью? За то, что я не женюсь на тебе? Неужели ты до сих пор не поняла по своему опыту, что ты не из тех, на ком женятся! Ты думаешь, Корецкий просто так от тебя сбежал? Да у тебя на лбу написано – ни в коем случае не связывайте с больной идиоткой свою жизнь!»

Это было уже слишком. Такое количество плевков за один раз не укладывалось ни в какой носовой платок.

«Какое самомнение! Я лучше застрелюсь, чем выйду за тебя замуж. Жалкий прохиндей, который ворует последние гроши у старух, ты – вонючий маньяк…»

Но он меня не слушал, просто открыл дверь и выпихнул из машины, как ненужный хлам. Вслед за мной вылетела кукла. Марат сдал назад, затем круто вывернул руль и проехал одним колесом по голове куклы. Я сидела на мокром люке и гладила куклу по шелковому платью, перебирая грязные бусинки на голубом подоле. Мимо пролетали блестящие хромовые машины, водители крутили пальцем у виска. Чудесная фарфоровая мордочка превратилась в грязное месиво, и мне казалось, что моя голова тоже раздавлена всмятку под тяжестью мыслей, которые все накатывали и накатывали. Он вытолкнул меня так же грубо и жестоко, как когда-то я Корецкого. Все, так или иначе, возвращалось на круги своя. Глупо, но я так и не поняла, любила ли я Марата хоть немного или же он был всего лишь моим отражением в грязной луже на проезжей части. Единственное, что я четко ощущала, – это нарастающее как снежный ком желание избавиться от своей вещевой болезни, забыть ее как страшный сон. Мне хотелось, чтобы я проснулась дома, передернула плечами и сбросила с себя остатки ночного кошмара в виде Марата, ворованного барахла в бабушкином комоде, меня самой, сидящей на грязном бордюре у вонючей дороги. Но проснуться не удавалось, поэтому, подхватив под мышку то, что осталось от моей принцессы, я стала ловить такси.

На следующее утро после нашей ссоры в магазине я впервые за всю жизнь проспала важную деловую встречу. Но я ничего не могла поделать, мне не хотелось вставать, двигаться, есть и даже моргать. Я лежала и гипнотизировала потолок, который то приближался, нависая над самыми бровями, то улетал ввысь, превращаясь в соборный купол. Телефон разрывался на части, и я, думая, что это Марат, только поглубже зарылась в подушки, стараясь не реагировать на трель звонка. Я чувствовала, как звук заполоняет все пространство, заползает ко мне под одеяло и норовит попасть через уши в мой воспаленный мозг. Продолжая лежать, я проклинала Марата, который даже умереть спокойно не даст и будет до последнего вздоха терроризировать меня. Однако сил, чтобы взять трубку и прекратить это безобразие, у меня не было. Помимо жуткой слабости начался лихорадочный озноб. У меня была высокая температура, и всю следующую ночь я металась в бреду. Наверное, мне не надо было в таком состоянии вставать и выбираться из дома, но он меня заставил. Телефон все звонил и звонил, разрывая барабанные перепонки. В конце концов я выскочила из постели.

«Кто дал тебе право отключать телефон? – просвистел из трубки ледяной голос, замораживающий до самого сердца. – Я, как мальчишка, звоню тебе второй день, и никто не отвечает».

«Извини, – стала почему-то оправдываться я, – я заболела и хотела выспаться».

«Двадцать четыре часа, не смеши меня. У тебя, наверное, любовник», – насмешливо сказал Марат.

«Какие могут быть претензии? Ты мне доходчиво объяснил суть наших отношений, когда выкинул из машины».

«Совершенно никаких. Кроме того, что сегодня вечеринка у Михайловых, и мы приглашены».

«Я же сказала, что больна».

«Вот это меня волнует меньше всего. Ты должна выполнять часть своей сделки до тех пор, пока я этого пожелаю. Надеюсь, милая девочка, ты понимаешь, что, если сделка будет расторгнута, твоя чахлая конторка превратится в труху в течение нескольких дней. Я разорю тебя до нитки, заставлю голой бомжевать на вокзалах, где тебя будут трахать все отбросы и уроды города. А может, я просто тебя уничтожу. Знаешь, что я сделаю? Сожгу тебя вместе с ненужными вещами. Они еще не рассказали тебе, что чувствуют, когда горят? Нет? Ну, так приготовься к этому. Хочу тебе сказать, что большинство проигравших охотников (таких, как ты, моя прелесть) закончили свою жизнь весьма страшно. Они сгорели. И горели эти мужчины и женщины долго и мучительно. Чувствуя, как облезает кожа, как плавятся и вытекают глаза. Начинают умирать они с волос, потом исчезают кончики пальцев, ноги превращаются в два горелых чурбанчика».

«Хватит, ради бога. У меня высокая температура. Мне плохо, все болит».

«Моя ненаглядная, ты – давно поизносившаяся и надоевшая кукла. Так что тебе давно пора отправиться, куда и всем. В огонь!»

«Угрожаешь?»

«Милая, ты сама вынуждаешь меня говорить о неприятных вещах. Давай, быстро одевайся, и я обещаю тебе очередной незабываемый вечер».

Я обгрызла большой палец до крови, но так и не придумала способ избавиться от Марата. Больной и разбитой, мне пришлось тащиться на чертову вечеринку. Предстоял тяжелый вечер и, собрав всю силу духа, я решила, что пойду с Маратом на сейшен, но брать ничего не буду. Нельзя этого допускать. Нельзя брать вещи, когда рядом Марат. Теперь они автоматически становились моими врагами. Даже если мне весь вечер придется смотреть исключительно под ноги, чтобы ни один предмет не привлек мое внимание, я это сделаю. И, конечно, отныне никакого секса, потому что от одной этой мысли мне хотелось бежать в ванну и тереться мочалкой до дыр. Этот человек до того мне опротивел, что часть наваждения ушла. Я вдруг увидела в нем мерзкого карлика с туго набитой мошной, который хочет извести меня, превратить в золу. «Ничего, – думала я, влезая в узкое платье, – мы еще поборемся».