Глава 17

Нам придется воспользоваться Гримуаром. Теперь, когда момент настал, я не знаю, чего больше боюсь – той силы, которую даст мне книга, или того, что у меня ничего не получится. Использовав мимику и нацарапав на листе еще несколько слов, я смогла рассказать миссис Джонс о встрече с Изольдой и проклятии, что она наложила на Кая. Теперь я неустанно наблюдаю за мужем, ища признаки болезни. Прошло два дня, и я не заметила ничего, кроме быстрой утомляемости и потери аппетита. Сколько времени пройдет, прежде чем Каю станет совсем плохо? Может, его нельзя спасти? Мне слишком страшно думать об этом дольше, чем на короткое мгновение. Я собиралась было бежать за книгой и поискать в ней защитное заклинание, которое должно помочь снять проклятие. Уверена, такое заклинание есть, ибо Изольда имеет обыкновение приводить свои угрозы в жизнь. Но миссис Джонс охладила мой пыл. Мы должны работать втайне, и я понимаю это. Она объяснила мне, что силы, которые мы можем разбудить с помощью Гримуара, не так просто спрятать или удержать. Но, кроме этих расплывчатых утверждений, я не смогла от нее добиться ничего. Совершенно ясно, что Кая нужно отправить из дома, и только тогда мы с кухаркой сможем заняться работой с Гримуаром. Миссис Джонс считает, что ничего хорошего не будет, если сказать ему, что на него наложено проклятие. Она полагает, знание о проклятии может даже усилить его эффект. Знать наверняка мы не можем, но пока Кай себя нормально чувствует, лучше не говорить ему ничего.

Сегодня возможность поучиться представилась. В последние несколько дней погода испортилась, стало холодно, и Кай решил увести овец с холма на верхнее пастбище – там им будет легче кормиться. По возвращении из поездки Кай приобрел небольшое стадо. Ему не очень нравится идея с ним возиться, но он подсчитал, что, если к следующему году стадо увеличится, то принесет неплохую прибыль. Сразу после завтрака он сел верхом на Ханни и поехал на холм, и Брэйкен поплелся за ними. Он еще собирался проверить забор между двумя пастбищами, поэтому мы с миссис Джонс можем быть спокойны – Кай вернется не раньше чем после полудня.

Я достаю книгу и сажусь за столом рядом с кухаркой. Мы обе молчим, а книга перед нами освобождена от обертки, но закрыта. Она словно ждет, чтобы мы обрели смелость открыть ее. В гостиной тикают старинные часы. Я слышу хриплое дыхание миссис Джонс. Ее щеки покраснели, и она облизывает губы, положив руку на Гримуар. Ее очевидное волнение усиливает и мое беспокойство. Но не нужно бояться. Мое будущее здесь, в Финнон-Лас, ибо сама жизнь Кая как всего того, что у меня осталось в этом мире, зависит лишь от меня самой. От того, как я поступлю. Я чувствую, что вот-вот превращусь в какую-то другую женщину. Я знаю, что, как только я перейду эту грань, назад пути не будет. Один раз познанное забыть невозможно. Как нельзя забыть пережитое.

– Мне лишь раз за всю мою жизнь было позволено взглянуть на страницы этой книги, – тихо произносит миссис Джонс. – Мне тогда было восемнадцать, и моя мать сочла, что я гожусь на то, чтобы пользоваться Гримуаром, или, по крайней мере, имею право кое-что знать. Она сама не прибегала к нему никогда. Она объяснила мне, что сильная магия Гримуара не предназначена для обычных ведьм. Колдовские ритуалы, которые в ней описаны, далеко не самые простые. А в неправильных руках…

Она поворачивается ко мне.

– Должна сказать тебе, дорогая, тот, кто стремится использовать силу книги, представляет угрозу не только для других, но и для себя самого. Опасно становиться на этот путь, ибо назад дороги не будет. Ты понимаешь это?

Да. И она понимает, что, как бы это ни было опасно, мне придется рискнуть. И я рискну! Ради Кая.

Миссис Джонс кивает.

– Что ж, очень хорошо. Очень хорошо.

Осторожно, медленно и с трепетом она поднимает обложку книги и открывает ее. На странице написано предостережение, которое миссис Джонс читает вслух.

– Пусть все, кто желает ознакомиться с Гримуаром Синего Источника, внемлют этому предупреждению. Только те, кто был увиден, только те, кто был услышан, только те, кто был судим, и те, кого мы сочли достойным, могут воспользоваться книгой.

Миссис Джонс откидывается назад и просит меня открыть следующую страницу.

– Это можешь сделать только ты, Моргана. Я не могу.

Я могу, но должна ли я? Достойна ли я? Как же мне это понять? Никаких признаков, что Ведьмы Источника сочли меня непригодной, не было обнаружено. Интересно, какое наказание ждет тех, кто не годится?

Я наклоняюсь вперед и дотрагиваюсь до позолоченного края страницы. Она холодная, и в ту секунду, как я дотрагиваюсь до нее, я снова слышу сладкий звон далеких колоколов, высокий и чистый. Это самый красивый звук, что я слышала в жизни. Я пытаюсь перевернуть страницу, но ах! Она такая тяжелая, что я не могу ее поднять. Как может такая легкая страничка оказаться неподъемной? Чтобы перевернуть страницу и открыть следующую, мне приходится призвать на помощь все свои силы и использовать обе руки. На этой странице есть лишь одно слово: Оглавление, но названий глав нет. Нет ничего, кроме пустого пространства под заголовком. Я нахмуриваюсь, смутившись. Миссис Джонс легонько дотрагивается до моей руки.

– Тебе нужно сказать книге, зачем ты к ней обратилась. И она откроется там, где нужно, – замечает она.

Я перевожу дыхание. Мне нужно говорить кратко и понятно. Я закрыла глаза, чтобы лучше сосредоточиться на своей просьбе.

Я открываю глаза и вижу, как страницы начинают перелистываться сами собой… Книга превращается в сплошную смесь позолоты и пергамента, и вдруг листы замирают. Передо мной еще несколько чистых листов, но они начинают наполняться цветом прямо у меня на глазах. Сначала я не вижу ничего, однако листы становятся все темнее и темнее. Насыщеннее. Колокольный звон преображается – теперь он звучит в более низком регистре. Это колокольчик? Нет, что-то более крупное. Это, должно быть, из церкви звук доносится? Я не разберу. Миссис Джонс тоже слышит это и полагает, что она узнала источник.

– Похоже на маяк в море, – вскрикивает она. – В бурном море, которое плещется и неистовствует.

Мне трудно представить себе, что наше спасение связано с кораблем, но сравнение с водой кажется интересным. И действительно, пятна голубой краски на странице вдруг превращаются в карту рек, и эти реки внизу страницы дружно впадают в море. Нет, не море, в озеро. Да, широкое голубое озеро, окруженное горными вершинами. Вскоре голубая вода заполняет половину страницы, а затем, к моему удивлению, начинает литься со страницы. Миссис Джонс вскрикивает, когда вода выливается ей на колени. Мы вспрыгиваем на ноги, и стулья скрипят по каменному полу, который быстро покрывается водой. Вода льется с огромной скоростью и сокрушительной силой. Не может столь маленький источник, открытая книга, испускать столько воды, чтобы можно было затопить всю гостиную. Вода поднимается. И поднимается.

Миссис Джонс охает, и я успеваю схватить ее за руку, прежде чем она падает в становящийся все глубже и глубже омут рядом с нашими ногами. Мы вскарабкиваемся на стул, а потом и на стол. Но уровень пенящейся воды все поднимается и поднимается. Она не сочится под дверью, как должна, не проникает через щели в окнах, а беспощадно поднимается откуда-то снизу. Исход кажется нам ужасным, но неизбежным. Меньше чем за минуту все пространство заполнится водой, весь воздух уйдет, и мы утонем. Мы стоим на столе, а вода уже так высоко, что достает мне до колен.

Я сомневаюсь, что смогу удержать миссис Джонс. Она начинает плакать и кричать.

– Моргана, сделай что-нибудь. Пусть все кончится!

Но как? О чем мне просить? Почему это происходит? Этот потоп, в котором мы обе можем умереть, – разве это ответ на мою просьбу? Что я могу спросить? Неужели Ведьмы Синего Источника отказались мне помочь и вот их ответ? Должно быть, я не прошла их испытание, оказалась недостойна использовать магию Гримуара. А теперь уже слишком поздно. Как страшна их немилость! Книга плавает на поверхности воды, по-прежнему распахнутая на странице с картой рек и озер, и из нее все льется и льется вода. Я пытаюсь схватить книгу, но она слишком далеко, так что я вынуждена сойти со стола и плыть. Но я никогда не плавала на такой глубине. Горные реки и пруды, в которых мне довелось плавать, были совсем мелкими, да и течение там было куда слабее. Я пытаюсь добраться до книги, однако двигаюсь я прямо-таки с черепашьей скоростью. Я слышу позади крик и вижу, как миссис Джонс падает со стола и исчезает под водой.

Я вдыхаю так глубоко, как только могу, и ныряю за ней. Помещение превращается в подводный кошмар – везде плавают стулья, ложки, тряпки, прочие вещи. Платье миссис Джонс намокло, и вес его слишком большой, чтобы она могла выплыть на поверхность. Я хватаюсь за нее, просунув свои руки ей под руки. Она отчаянно хватается за меня, но мы не можем продвигаться наверх.

Я чувствую, что у меня вот-вот кончится воздух. Я не могу помочь дорогой подруге выплыть и сделать глоток воздуха, которого в комнате осталось совсем чуть-чуть. Я могу лишь попытаться выбить дверь или окно, но у меня совсем мало дыхания, а течение оказывается сильнее. На мгновение все замирает, и мне хочется принять спокойно свою смерть. Просто перестать бороться и позволить чистой водице унести себя в Лету.

Но так не пойдет. Так не пойдет.

Я прекращаю свои бессмысленные, хаотичные движения. У миссис Джонс на лице выражение такого ужаса, что я чуть в обморок не падаю. Ей представляется, что я сдалась, покорилась воде, что мы обе умрем здесь сегодня, просто захлебнемся, прямо на кухне. Но я не позволю нам сгинуть так нелепо. Я взываю к той силе, что спрятана глубоко внутри меня, и чувствую, как она копится во мне, поднимается, желая вырваться наружу. Ведьмы Источника могут делать что хотят, у меня есть своя магия. Магия крови. Я им не кусок сплавного леса, чтобы быть раздавленной и унесенной потоком. Я держусь до тех пор, пока хватает смелости и воздуха в легких, давая собственной магии набрать силу. Глаза миссис Джонс закрываются, и она отпускает меня. И тут я начинаю действовать. Я качаю головой, и течения расступаются в разные стороны, и я несусь, все еще держа миссис Джонс, наверх, разорвав поверхность воды с такой скоростью, что с глухим стуком врезаюсь в потолок. Я задыхаюсь, судорожно глотая воздух, и трясу миссис Джонс, которая делает то же самое. Мы на плаву, но вода все равно прибывает. А время уходит.

Гримуар находится на противоположной стороне комнаты, возле окна. Я смотрю на него, желая, чтобы книга оказалась у меня, и она подлетает ко мне. Как только Гримуар оказывается в пределах досягаемости, я хватаюсь за него, выдергиваю из водоворота и поднимаю высоко у себя над головой.

И вода исчезает.

Не тихо отступает, а просто испаряется. В мгновение ока комната остается совершенно сухой. Даже огонь жизнерадостно горит в очаге.

И мы с кухаркой падаем вниз так резко, что мне страшно за миссис Джонс. Оглушенная, она лежит на полу. Я становлюсь на колени рядом с ней, поднимаю ее голову и кладу себе на колени. Кухарка ужасно бледна, и я боюсь, что она не пережила этого испытания. Что же я натворила? Мне пришлось использовать Гримуар в своих целях. Ради Кая. Вполне самоотверженное желание, но вдруг бедная женщина заплатила за это своей жизнью?

Наконец, она шевелится. Ее глаза распахиваются, и с минуту миссис Джонс силится вспомнить, где она и что с ней стряслось. Она пытается сесть, и с моей помощью ей это удается.

Затем, к моему удивлению, она улыбается мне. Помимо облегчения и радости, что с ней все хорошо, я лично поводов для улыбки не вижу. Сила Гримуара чуть было не уничтожила нас обеих.

– О, дорогая, какая невероятная магия! – говорит кухарка, как будто не обратив внимания на опасность, которая нам угрожала. Она что, выбросила из головы тот ужас, что мы только что пережили? Она, кажется, читает мои мысли, потому произносит:

– Нет, я не теряла сознания. Я знаю обо всем, что случилось, милая. Ты позвала Ведьм Источника, а они ответили тебе. Они испытывали тебя, Моргана, и это испытание ты прошла. В следующий раз они будут готовы тебе помочь.

В следующий раз! Не могу себе представить, что когда-нибудь что-то вынудит меня заглянуть в Гримуар. Слишком опасно. Слишком мощная магия. Что бы там ни думала миссис Джонс, я не уверена, что Ведьмы Источника приняли меня, а их сила настолько велика, так разрушительна, что разве я смогу когда-либо подвергнуть себя или кого-либо еще подобной опасности?

С тех пор как Кай с Морганой вернулись из поездки, не прошло и трех недель. На дворе лишь середина октября, но погода уже по-зимнему холодная. Деревья с неприличной поспешностью избавляются от листьев. Зеленая трава быстро превращается в жухлую желтую. Северные ветры приносят с собой ледяной дождь, который одолевает фермеров и их скот, пробирая до костей. Кай видит, что его новые животные быстро теряют пригодный вид с каждой неделей. У трех кобыл, купленных им на ярмарке в Ллэнибиддере, очень быстро отросла зимняя шкура, а у двух оставшихся она отрасти не успела, и они сильно обморозили спину. Вместо того чтобы пасти скот на пастбищах, Кай решил загнать их на лужайки на территории поместья. Дюжина молодых пони, которых он купил, чтобы восстановить табун, кажется, потрясены, что оказались в таких враждебных условиях, и очень быстро теряют вес. Даже выносливые валлийские овцематки, выведенные в течение многих столетий для сильного холода и бурь, заметно похудели с тех пор, как Уотсон отдал их Каю месяцем раньше – Кай тогда подумал, что с меньшим количеством быков и без пони он мог бы выгодно продать небольшое стадо овец. Только он забыл, что его заборы не рассчитаны на животных столь мелких и тупых. В результате несколько овец все же сбежали, и ему стоило немалых трудов вернуть их. Брэйкена эти существа раздражают, и он не очень усердно их пасет.

И вот уже в третий раз за несколько дней Кай стоит с секатором в руке, делая заплатку на изгороди, бессильный против безжалостного ветра, закрывая очередную дыру, проделанную овцами, чтобы сбежать куда-нибудь потеплее. Как правило, Кая подобные неудобства не сильно раздражают. Но сейчас не тот случай. И беспокойство вызывает у него не только странная погода. С Каем произошло нечто настолько непривычное, что он даже растерялся, не зная, как с этим быть. Каю нездоровится. Но его симптомы не схожи ни с одной из болезней, которыми он уже болел. Это не простуда и не лихорадка. Его не тошнит и не рвет. Болезнь необычным образом не имеет никаких особых внешних проявлений, но действует на организм изнуряюще. Вскоре после приезда домой из Лондона Кай заметил необычную усталость. Сначала он думал, что это из-за смены климата, но сколько бы он ни спал, ничего не помогало. Затем началось общее недомогание – тяжесть в конечностях, а потом и вовсе тупая боль в суставах. Миссис Джонс дала ему лекарства от ревматита и артрита. Ни то, ни другое никакого облегчения не принесло. Вскоре ко всем бедам добавились и страшные головные боли – иногда Каю казалось, что его череп давит на мозг столь немилосердно, как будто превращается в средневековое орудие пыток. К счастью, эти приступы все увеличивающейся боли случались лишь изредка. Не желая тревожить Моргану, он попытался скрыть от нее свои проблемы со здоровьем. Кай пробовал проследить общий характер симптомов, но они почему-то каждый раз возникали и проявлялись в разных обстоятельствах. С течением времени он привык к приступам артрита и головным болям, решив, что с его образом жизни это должно было рано или поздно произойти, а еще списывая все на суровую зиму. Но из-за болезни Кай намного быстрее утомлялся, и подъем на холм за домом, и транспортировка к дальнему пастбищу сена вскоре стали для него непосильной ношей. К концу каждого дня Кай обнаруживал себя в кресле у очага на кухне совершенно выбившимся из сил.

Пока Кай рубит ветки орешника, хрупкие от невероятного холода, у него есть время подумать о многом. Интересно, он так и будет слабеть, пока не угаснет? Ему страшно видеть себя таким истощенным, словно на него порчу наслали. Может ли человек умереть от чего-то подобного? Ведь с ним все в порядке – или все же что-то не так? Как будто с каждым мгновением у Кая забирают его молодость, его силу, и дней становится все меньше и меньше. Он чувствует это с каждым взмахом секатора. Каждый раз, когда он вытягивает или сгибает ветви орешника в изгороди, Каю становится ясно, что ему все хуже и хуже. С каждым шагом, который он делает по направлению к дому, против жуткого ветра, опустив голову, пытаясь найти дорогу в гаснущем свете дня. К тому времени, когда он приходит на двор, ему становится совсем плохо. Ноги еле держат. Он упорно идет к задней двери, когда вдруг слышит тревожный звук из конюшни, где разместились кобылы.

Кай чувствует, как его тело пронизывает лютый холод, и это не из-за температуры. Он провел всю свою жизнь с лошадьми и слишком хорошо знает этот звук. Венна лежит на боку, тяжело дыша. Ее шерсть, которая еще недавно так красиво сверкала на солнце, словно полированная бронза, теперь покрыта капельками пота. Кай падает на колени рядом с ней и кладет ладонь на ее прекрасную голову. Ее глаза двигаются, она моргает, заметив его присутствие, но Кай понимает, что лошадь уже на смертном одре. Венна не смогла пережить лютые морозы. Эта зима стала для нее последней. Будто лошадь только и ждала Кая – Венна дышит все реже, а потом и вовсе перестает вдыхать и замирает. Для Кая потерять такую лошадь равносильно потере члена семьи. Он помнит ее еще жеребенком, ловкой и ветреной, потом одной из самых красивых лошадей, что его отец когда-либо разводил, и, наконец, как лучшую кобылу, у которой всегда были лучшие жеребята и которая обращалась с ними как идеальная мать. Кай знает, что Венна прожила хорошую, длинную жизнь, но потерять ее сейчас, когда все и так совсем безнадежно, – настоящий удар.

Еле-еле поднявшись на ноги, Кай тащится в дом и, войдя через заднюю дверь, почти что падает на пол. Услышав его шаги, из кухни вылетают Моргана и миссис Джонс.

– Господи помилуй, мистер Дженкинс! – кричит кухарка.

Моргана приседает рядом с ним, положив его руку себе на плечо, и помогает ему встать.

– Моргана, – выдыхает Кай, – Венна…

Она пытается понять, что именно он хочет сказать ей.

– Ни слова, юноша, – говорит миссис Джонс, помогая Моргане поставить мужа на ноги. – Отведи его к камину, милая. Быстрее. Нужно снять с него мокрую одежду. И о чем вы только думали, столько проторчать на этом холоде, когда вам и так нездоровится?

Миссис Джонс щелкает полотенцем рядом с Брэйкеном, который устроился уже поближе к очагу.

– Кыш, глупая собака. Вот, садитесь. Ох, что же нам с вами делать?

Кай пытается произнести слова, но язык его не слушается.

– Венна умерла, – выпаливает наконец он, тут же пожалев, что не сказал об этом более мягко. – Она была старой, дорогая. Не перенесла этой жуткой погоды.

На мгновение миссис Джонс застывает на месте.

– Умерла, вы говорите? Кошмар, – произносит она, казалось бы, задумавшись над полученной информацией. Кай удивляется, ведь миссис Джонс никогда не интересовалась судьбой лошадей и относилась к ним настолько прагматично, насколько только могла относиться к животным дочь фермера. А кухарка тем временем по-прежнему продолжает суетиться.

Она подкидывает дров в очаг и ставит чайник кипятиться.

– Не суетитесь так, миссис Джонс. Мне всего лишь нужно немного подремать.

– Вы больны, мистер Дженкинс. И в том, что вы не хотите в этом признаваться, ничего хорошего, знаете ли, нет!

Моргана помогает Каю снять пальто и шляпу, встряхнув их над камином – холодная вода с шипением исчезает в облачке пара среди раскаленных углей. Каю больно видеть беспокойство на лице жены. Он знает, что она переживает из-за него. Знает, что Моргана не считает его болезнь чем-то самим собой разумеющимся. Время от времени, так или иначе, ему кажется, будто Моргана осведомлена о его болезни куда больше, чем он сам. Кай срывает шарф со своей мокрой шеи. Безжалостный дождь промочил все, вплоть до пиджака, так что его Каю тоже приходится снять. Вырвав у него из рук пиджак, миссис Джонс качает головой.

– Сделаю вам ванну с горчицей для ног, – говорит она.

Моргана садится на корточки перед Каем и начинает расшнуровывать его сапоги. Он смотрит, как ее ловкие пальцы скользят по влажной телячьей коже. Каю кажется, что его болезнь – своего рода предательство по отношению к Моргане. Приближается суровая зима. Ему придется приложить все возможные усилия, чтобы не допустить гибели стада и пережить грядущие сложные времена. А для этого Каю потребуется все его здоровье. И в голове его вопрос: что будет с Морганой, если он умрет?

Как будто почувствовав его страдания, та поднимает на него взгляд, нахмурившись. Кай пытается изобразить на лице жалкое подобие обнадеживающей улыбки.

– Не переживай, дорогая, – говорит он. – Просто уж слишком внезапно похолодало. Мне уже лучше. Да и как тут можно разболеться, когда у меня две лучшие сиделки во всей долине!

Схватившись за пятку его левого сапога, Моргана что есть силы тянет на себя и стягивает сапог со ступни Кая. Она действует четко и со сноровкой, но выражение ее лица по-прежнему печально. Моргана снимает с Кая второй сапог, а затем и шерстяные чулки. Ступни мужа промерзли насквозь и посинели от холода. Моргана начинает растирать его ноги, чтобы обеспечить приток крови к замерзшим конечностям. Приходит миссис Джонс с тазом воды в руках, который она ставит перед камином, полив из чайника горячей воды на размоченные в нем семена горчицы.

– Сядьте прямо и опустите ноги в таз, – приказывает она.

Кай делает, как она велит.

– Ох, миссис Джонс! Хотите сжечь меня заживо? – вскрикивает он.

– Вы ведете себя как дитя. Нет, не убирайте ноги! Воистину, миссис Дженкинс, мужчины совершенно не умеют болеть.

Моргана задумчиво кивает, подобрав с пола сапоги и прижав их к груди. Ее пораженный муж замечает, что она чуть не плачет.

Кай протягивает ей руку, и Моргана берет его ладонь в свою. Он усаживает супругу к себе на колени, берет у нее свои сапоги и бросает их на пол.

– Все будет хорошо, дорогая. Ты же знаешь, местные жители не лыком шиты и не такую погоду выдерживали. Мне надо передохнуть и отведать фирменного стейка и пудинга миссис Джонс, и скоро я буду как огурчик. Не волнуйся, – добавляет он на местном наречии.

Но его жена безутешна. Она кладет голову Каю на плечо, и он чувствует, как на его грудь сквозь вырез рубашки капают горячие слезы. Он потрясен тем, как сильно она за него переживает. При всей кажущейся хрупкости Моргана представлялась Каю девушкой бесстрашной, сильной, готовой бороться, той, кто скорее умрет, чем признает свое поражение. Однако теперь ему кажется, что она сдалась. Потерпела поражение. Каю непонятна столь разительная перемена. Он прижимается к Моргане крепко, и теплу ее тела удается согреть его. Кай чувствует, что ее жизненная энергия дает ему новые силы. Ему так хочется, чтобы Моргана не сомневалась в нем, ведь иначе он скоро сам в себе усомнится.

После смерти своей любимой лошади мой бедный супруг совсем обессилел. Он очень замерз, и нам с миссис Джонс требуется несколько часов, чтобы растереть его ноги и руки и унять дрожь в его окоченевшем теле. Наконец нам кажется, что Кай согрелся достаточно, чтобы можно было уложить его в теплую постель. Перед тем как отвести его наверх, миссис Джонс вручает ему кружку чего-то горячего и ароматного.

– Вот, мистер Дженкинс. Выпейте это, пожалуйста.

– Что это? – Кай подозрительно нюхает странный напиток, запах которого, впрочем, достаточно неплох.

– Средство от простуды. И снотворное, ибо никакое лечение не даст плодов, если вы не пойдете наверх и не ляжете в теплую постель. А теперь, юноша, пейте!

Кай с неохотой выполняет ее просьбу. Средство, безусловно, сильное, ибо едва он ложится в кровать, как его глаза закрываются. Он мгновение борется со сном, бормоча слова, которые получаются слишком нечеткими, чтобы я могла разобрать их смысл. Я глажу его лоб и нежно целую. Кай затихает, и его ровное, ритмичное дыхание говорит мне, что он провалился в сон.

Вернувшись на кухню, я с удивлением обнаруживаю там миссис Джонс. В руках она держит две лампы.

– Поспеши, дорогая, нам еще предстоит много работы, – говорит она, протягивая мне пальто и пастушью шляпу.

Я в растерянности – зачем кухарке понадобилось на улицу в столь жуткую погоду? А уж когда миссис Джонс вынимает из ящика стола разделочный нож, мое удивление и вовсе перерастает в тревогу. Заметив мой страх, кухарка решает все объяснить.

– Дорогая, ты выросла в Уэльсе. И тебе должна быть известна традиция закапывать под очагом лошадиную голову.

Я испускаю вздох ужаса, и она в нетерпении поднимает руку.

– Не время быть брезгливой, милая. Наши предки давно поняли, что дух лошади обладает большой силой. Это охранная магия. Легенда об этом тебе известна, не так ли? Все о ней знают, хотя никто не признается, что сам так поступал. Обычно говорят о своих соседях или дальних родственниках… Но мы-то знаем.

Я качаю головой, внезапно поняв, что именно требуется от меня, и ужаснувшись. Миссис Джонс хочет, чтобы я отрезала бедной Венне голову, принесла ее сюда и закопала под камином! Но я не могу! Отстранившись, я перевожу взгляд на одну из ламп в ее руке.

– Но ты должна, Моргана. Послушай.

Кухарка делает шаг вперед и дотрагивается до моего плеча так же, как делала мама, когда хотела объяснить, зачем что-то нужно делать. Но мне кажется, что это какое-то безумие.

– Слушай же! – настаивает миссис Джонс. – Кто-то проклял эти края. Зима пришла слишком рано и слишком неистово на нас набросилась. Каю нездоровится. Мы знаем, кто стоит за этими ужасными вещами. И Изольда не остановится ни перед чем. Эта женщина – прямая угроза твоему мужу, дому, твоей собственной жизни, дорогая. Мы должны сделать все возможное, чтобы защитить то, чем дорожим. Смерть этой старой кобылы – подарок судьбы. Она ведь так хорошо успела послужить Каю, и было бы неправильно, чтобы эта жертва оказалась напрасной. Ты ведь знаешь легенду, да?

Я киваю, смахивая слезы, которые жгут мне глаза.

– Легенда эта хорошо известна в здешних местах, – говорит миссис Джонс. – И не зря. Многие поколения местных жителей защищались от злых духов именно таким образом. Защищались от ведьм.

Я в замешательстве поднимаю руки.

– Злых ведьм, – продолжает кухарка. – Тебе бояться нечего, а вот Изольде, ох несладко же ей придется с таким оберегом, так ведь?

И все равно я не могу заставить себя взять нож. Покалечить несчастную Венну, изуродовать ее тело… Это так ужасно.

Миссис Джонс осторожно берет мою руку и вкладывает в нее нож, обернув мои пальцы вокруг рукоятки.

– Сделай это ради своей любви, милая. Сделай это ради Кая. Ты должна.

Она права. Я знаю. Знаю, что столь щедрым подарком пренебрегать не стоит. И я знаю, что сразиться с Изольдой будет для нас задачей не из простых. Смогу ли я в самом деле в нужной мере распорядиться силой Гримуара или же это окажется слишком рискованным? Мы должны себя обезопасить.

Я беру одну из ламп, и мы с миссис Джонс выходим на улицу. Брэйкен скулит – мы заперли его в доме, в предстоящем деле песик мне не помощник. Ледяной дождь прекратился, но землю уже сковал лютый мороз. Воздух такой обжигающе холодный, что я не могу рта раскрыть. Мы спешим к стойлу Венны. Остальные кобылы переместились подальше, инстинктивно отшатнувшись от ее трупа.

– Займись Ханни, – говорит миссис Джонс. – Нужно ее увести.

Ханни перспектива работать в ночное время не нравится категорически, и мне приходится буквально тащить ее из стойла за уздечку. Я надеваю на ее широкую шею хомут и прицепляю цепи. Миссис Джонс помогает мне обмотать их вокруг несчастной Венны. Из-за холода движения мои скованны и медлительны. И как только миссис Джонс так хорошо справляется? Я знаю, ее артрит доставляет ей немало хлопот. Я натягиваю поводья Ханни, а миссис Джонс хлопает ее по крупу, и в конце концов лошадка неохотно идет вперед, волоча за собой непомерную ношу по замерзшему булыжнику двора. Мы идем на луг, за сарай, где сохранился участок не промерзшей еще земли.

– Подойдет, – заверяет миссис Джонс. – Спрячем труп Венны за хворостом. Кай слишком слаб, чтобы дойти сюда. Похороним ее тело как следует в другой день.

Я хочу возразить, но слишком хорошо знаю, что не время устраивать сцены. Я падаю на колени. Я глажу прекрасную мордочку Венны в последний раз.

И начинаю резать. Сначала меня удивляет, что крови гораздо меньше, чем я думала. Это кажется мне следствием сильного холода. Из-за него же труп лошади не успел начать разлагаться. Под руководством миссис Джонс я разрезаю ее шкуру и мясо, пока нож не врезается в позвоночник.

– Ищи сустав, прямо там, в верхней части шеи. Аккуратно, дорогая. Ты не должна повредить кость.

Я нахмуриваюсь, выражая нежелание обращать внимание на такие пустяки.

– Голова должна быть целой, – поясняет кухарка. – Если бы ее состояние не имело значения, мы бы могли отрубить ее топором.

Глядя на кухарку теперь, я замечаю напряжение на ее лице. Я понимаю, что ошибалась на ее счет. Нам обеим нелегко. С моей стороны несправедливо утомлять ее своими сомнениями. Я снова пытаюсь сосредоточиться на работе своих рук. Через пару мгновений я нащупываю то самое подходящее место и вонзаю в него лезвие ножа.

– Помнишь, как ты разделывала кролика? – спрашивает миссис Джонс. – Точно так же, только теперь размер побольше. Найди разрыв между костями.

Нашла! Нож погружается глубоко в сустав, и я чувствую, как череп отделяется от туловища. Под неровным светом лампы мне плохо видно, что именно происходит, и мои глаза начинают болеть от усилия. Двадцать минут спустя голова Венны полностью отделена от ее тела. Лежащая на земле, она выглядит такой несчастной. Где-то далеко лает лисица, и ее жалобный крик мешает мне сосредоточиться.

Миссис Джонс ловко оборачивает голову старой простыней, которую принесла для этой цели. Я достаю из поленницы дрова, чтобы прикрыть ими изуродованный труп, и от холода и напряжения мои мышцы сводит судорога. Маленькая голова весит совсем чуть-чуть, и, взяв ее в руки, я удивлена. Мы медленно возвращаемся к дому. Огонь на кухне уже догорел, и, кажется, холод преследует нас и в доме, цепляясь за нашу одежду. Однако работа еще не завершена. Брэйкен приходит полюбопытствовать, обнюхивая меня и камни, а я тем временем с помощью рычага поднимаю самый тяжелый камень из кладки перед очагом. Собака присоединяется ко мне, и мы вместе копаемся в земле. Брэйкен думает, что это какая-то интересная игра. Скоро его черный нос и белая морда становятся шоколадно-коричневыми, и он выглядит довольно нелепо. Настолько, что миссис Джонс при виде его издает смешок. Учитывая, чем мы с ней заняты, звук этот кажется совсем неуместным и ужасно громким. Я инстинктивно замираю, бросив взгляд на потолок и прислушиваясь к звукам, испуганная, что мы могли разбудить Кая от его наркотического сна. Что бы он сказал, если бы застал нас сейчас за тем, чем мы занимаемся? Как кто-то вообще может отреагировать на то, что мы делаем, не с отвращением?

– Все хорошо, дорогая, – говорит миссис Джонс. – Тот отвар, который я для него сварила, продержит его во сне до рассвета.

Скоро драгоценный сверток отправляется на новое место, а плита пола возвращается на свое старое место. Миссис Джонс неподвижно застывает на полу рядом со мной, протянув вперед руки ладонями вверх. Ее глаза закрыты, и хотя я не могу услышать ни слова, ее губы шевелятся, и я знаю, что она молится духу лошади. Снова открыв глаза, кухарка смотрит прямо перед собой невидящим взглядом и произносит ясно и твердо:

– Мы, Ведьмы Источника, призываем тебя защитить нас от тех, кто может причинить нам вред. Удержи их подальше от нашего дома. Помоги нам обезопасить своих близких, мы умоляем тебя.

Брэйкен садится совсем рядом со мной, откинув голову назад, вскинув к потолку свою грязную мордочку, и начинает долго и страшно выть.

В воскресенье Кай решительно настроен присутствовать на службе в часовне. Ему хочется убедить и себя, и Моргану в том, что его болезнь неопасна. И миссис Джонс заодно. И всех остальных, которые «из надежного источника» прослышали о том, что Кай плохо себя чувствует. Они поедут в Сор-и-Минидд. И Кай сядет на свое место рядом с Морганой, которая наденет шерстяное платье, и он поздоровается с прихожанами. И станет петь псалмы даже немного громче, чем обычно. В общем, Кай станет выглядеть прекрасно, и все забудут о его «болезни», ведь он по-прежнему будет успешным главным погонщиком, приехавшим в часовню со своей новой прекрасной женой. Хотя Кай хорошо знает, что Моргану местные жители не любят. Есть те, кто до сих пор считает, что в том, что случилось с Даем, есть ее вина. Есть даже те, кто, как бы нелепо это ни звучало, поверил в чепуху, сказанную Эдвином Нэйлзом о проклятии, преследующем новую миссис Дженкинс. Кай твердо решил, что они поедут в часовню, – нужно показать, что им не страшны ни сплетни, ни даже болезнь.

Подъем на холм оказывается труднее, чем они думали. Дождь прекратился, но только потому, что слишком холодно. При такой температуре возможен лишь снег. Накануне вечером начался лютый мороз, и все вокруг повозки теперь покрыто сияющей корочкой льда. A тяжелые серые облака закрывают и без того слабые лучи солнца. Дорога оказывается чрезвычайно скользкой, поэтому Кай начинает жалеть, что поехал на повозке.

– В следующий раз, – говорит он Моргане, когда Принц в очередной раз соскальзывает в сторону, почти рухнув в канаву, – поедем верхом. Не та погода, чтобы ехать в повозке, – добавляет он. Хотя и так понятно: Каю и Моргане приходится отчаянно вцепиться в стенки повозки, пока бедняга Принц пытается восстановить равновесие и идти дальше.

Даже несмотря на дорогу, они добираются довольно быстро. В часовне на удивление много прихожан. Привязав Принца, Кай протягивает Моргане руку, и они вместе пересекают каменный пешеходный мост. Для зрителей они выглядят как респектабельная пара, направляющаяся на утреннюю службу. На самом же деле Кай настолько слаб, что ему приходится опираться на Моргану всем своим весом, и даже небольшой путь до двери кажется ему непреодолимым. Его руки и ноги не слушаются его, так что к тому времени, как они с Морганой пересекают кладбище, Кай понимает, что подтаскивает ногу слишком явно. Взглянув со стороны, Кай понимает, что его состояние не осталось незамеченным. Хорошие и верные прихожане, невзирая на погоду, явились в большом количестве. К счастью, желания общаться между собой на улице никто из них не испытывает. Все присутствующие как можно скорее стремятся попасть в пространство между толстыми, промерзшими стенами часовни. Ни огня, ни источника тепла тут нет, но толпа сама по себе является его источником, хоть это тепло и отравлено злом. Только оказавшись в часовне, Кай замечает, как много людей не дошли на службу. Многие семьи присутствуют не целиком. Мужья приехали без жен. Отсутствуют знакомые лица. Он наклоняется ближе к миссис Кадуаладр.

– Почему так много людей не пришли? – спрашивает он. – Большинство нашли в себе силы противостоять погоде, но где миссис Дэвис? Или Тум-мельник? По какой причине Дилис Эванс не привела своих малюток?

Миссис Кадуаладр смотрит на него, пораженная, а затем выхватывает носовой платок и начинает рыдать.

– О, мистер Дженкинс, – причитает она, – разве вы не слышали? В Трегароне эпидемия. Многие жители больны. А некоторые…

Голос супруги преподобного срывается:

– …Умерли!

Кай поражен. Да, в последнее время он не был в городе, но подобная информация застала его врасплох. Когда миссис Джонс в последний раз приезжала, то есть всего лишь три дня назад, она упомянула лишь, что двое или трое стариков умерли от простуды. Но теперь Кай вспомнил, как она сказала, что несколько детей заболели. Он тогда подумал – пустяки. Но теперь, оглядываясь вокруг и видя страдания на лице миссис Кадуаладр и ее дочерей, Кай понимает – что-то здесь не так. И ему ясно, почему так много людей отважились поехать в церковь в столь жуткую погоду. Он смотрит в глаза присутствующих и видит в них страх.

Изольда Боуэн приезжает с опозданием. Со своего места в первом ряду Кай отвешивает ей небольшой поклон вместо приветствия, но она не отвечает, взглянув на Моргану. Он видит изменения в поведении его жены при появлении Изольды. Кажется, прямо сейчас их ненависть взаимна. Интересно, уж не ревнует ли Изольда? Неужели его любовь к Моргане теперь настолько очевидна, что она вызывает у его подруги осуждение? Его голова начинает болеть, а зрение нарушается. Каю не нравится, насколько быстро наступил приступ и какой он сильный. Он прикладывает руку к голове. Обеспокоенная Моргана наклоняется вперед. Кай гладит ее руку, улыбаясь, решив не позволить ей понять, как ему плохо. Неужели он тоже пал жертвой болезни, которая подкосила Трегарон? Это эпидемия? Она поразила всех жителей этой местности? А не заразил ли он Моргану?

Преподобный Кадуаладр занимает свое место на трибуне. Он окидывает паству взглядом и торжественно кивает.

– Я вижу, как вы замерзли, мои братья и сестры. Я вижу, что вы страдаете от этой ужасной погоды, этого внезапного и смертельного холода, что держит нас своей железной хваткой уже несколько недель. Я видел тощих голодных овец, роющихся в замерзшей земле. Я видел на каменистых тропах маленькие тельца замерзших пташек. Я слышал, как суровый ветер стонет в трубе моего дома по ночам. Я видел тех бедняков, которые почти израсходовали свои запасы на зиму, у которых закончился корм для скота, тех, кто боится, что не переживет эту угрожающую изнурительную зиму. Я закрывал глаза тех, кто пал жертвой коварной болезни, что пришла в город.

На скамьях шепчутся. Паства обеспокоенно кивает. Кто-то из женщин тихо плачет.

– И я знаю, что вам страшно. Да, страх ясно виден на ваших лицах. И мне больно!

Преподобный бьет кулаком в грудь.

– Мне больно видеть такие страдания. И я спрашиваю себя, за что? Зачем Господь счел нужным наслать на нас эти невзгоды? Почему Он, в Своей бесконечной мудрости, постановил, что Его дети должны познать голод и болезнь, должны видеть, как их стада, их средства к существованию истощаются и исчезают, почему Он решил испытать нас, забрав наших близких – пожилых, ни в чем не повинных людей?

С задней части часовни раздается отчаянный вопль.

– Я молился, братья и сестры. Я встал на колени и молился, ожидая от Господа ответа и указания, как нам быть. И Бог говорил со мной!

Его лицо стало красным от волнения и задора.

– Да, Бог говорил со мной!

По залу прокатывается волна вздохов и возгласов «Аминь».

Преподобный Кадуаладр наклоняется вперед, придерживая Библию, лежащую перед ним.

– Он сказал мне, что среди нас есть зло!

Прихожане охают и ахают, кто-то произносит молитву.

– Да, я здесь, чтобы передать вам то, что Господь сказал мне. Как я сейчас стою перед вами и вижу вас, так же ясно я слышал это! Среди нас есть зло! Порок! Среди нас есть некто нечестивый, слуга Дьявола!

Люди начинают хватать друг друга за руки, качая головами, не желая слышать слова преподобного.

– Господь подверг нас этим испытаниям, дабы исцелить от зла. Если для этого нужна смерть каждого мужчины, женщины и ребенка в этом приходе, то так тому и быть! Слушайте меня, братья и сестры. Не все потеряно. Я говорю вам, в наших силах спасти себя и сохранить наше сообщество.

Раздаются крики:

– Как мы можем себя спасти?

– Скажите нам! О, скажите нам!

– Готовы ли вы сделать то, что нужно? Готовы ли вы совершить работу Божью, не тронув невинную душу? – кричит преподобный.

– Да! – слышится ответ. – Мы готовы!

– Тогда взгляните на соседа своего. Посмотрите на тех, кого знаете. Да, смотрите даже на ваши собственные семьи и ищите это зло. Найдите его и изгоните!

– Аминь!

– Гоните его прочь! Очистите город от гнили, скрывающейся в его чреве, чтобы не пало на нас это проклятье, чтобы Господь мог продолжить зачистку. Отыщите гнойник, сокрытый среди нас, братья и сестры мои. Справитесь ли вы с этой задачей? Я спрашиваю вас?

Люди начинают кричать и размахивать кулаками. Кай чувствует, что его голова вот-вот разорвется от боли внутри ее и от какофонии из голосов снаружи. Он никогда не встречал людей в таком жутком состоянии, и это самое страшное, что он когда-либо видел.

Мы больше не поедем в часовню. Какую бы болезнь Изольда ни наслала на Кая, в ее присутствии ему становится лишь хуже, а она ездит туда каждое воскресенье. А теперь еще преподобный Кадуаладр взбудоражил паству, настроив искать зло среди себе подобных. Мне ясно, что он все еще пляшет под дудку Изольды, как беспомощная марионетка. Должно быть, она потребовала, чтобы он и впредь настраивал прихожан против меня. Какие же они все глупые! Какие слепые. Как можно не видеть зла, сокрытого в этой твари, готовой раздавить любого из них, как букашку, будь то угодно ее целям. Они не чувствуют ее змеиный запах, как я. Не замечают, как она распространяет вокруг себя яд. А я чувствую. Они не слышат ее издевательский смех. А я слышу.

Страшно смотреть, как с каждым днем мужу все хуже и хуже. Что же мне сделать, чтобы разрушить проклятие? Что же я могу сделать? Да я бы собственными руками оторвала ей руки и выцарапала бы глаза, если бы это что-то могло изменить. Если бы я верила, что Изольда подпустит меня достаточно близко. Мне нужно найти какой-то способ. Нужно придумать план, как подобраться к ней, как найти ее слабое место. Я не верю, что ее можно хоть как-то убедить снять проклятие. Единственное, что я могу, – избавиться от нее. О, подумать только! Но это правда. В конце концов, на весах жизни Кая и Изольды, не иначе. И я не стану стоять и молча смотреть, как мой любимый медленно умирает. Я буду оттачивать то мастерство, которое мне дано. Я приготовлюсь сразиться с ней. Я придумаю, когда и где перейти в наступление. И совершу то, что должно быть сделано.

А пока все, что я могу, – присматривать за Каем. Облегчить его страдания. С тех пор как мы вернулись домой из часовни сегодня утром, Кай не сдвинулся с кресла. Я развела в камине огонь. Предложила ему одеяло, но он не захотел. Словно муж боится признать, насколько ему плохо. Словно, если бы он принял одеяло, его болезнь стала бы реальностью. Теперь он спит. Я принесла одну из папиных книг – «Остров сокровищ» – и села к окну, а Брэйкен устроился рядом со мной. Я держу книгу в руках, думая о папе, и это меня успокаивает. Как я хочу, чтобы отец оказался здесь, чтобы он сейчас мог мне помочь. Я отчего-то совершенно точно уверена, что он знает, как лучше всего победить Изольду. Мы с Брэйкеном молча смотрим, как на улице серость дня постепенно сменяется темнотой ночи. Холод такой сильный, что оконное стекло словно бы и не защищает от него вовсе. Я провожу рукой по мягкому, теплому меху корги, и он вяло взмахивает хвостом. Там, за границами сада, пейзаж совсем неприветлив, и солнца не видно, поэтому закат не смягчает однообразного металлического мерцания льда. Трудно различить горизонт. Мир будто сузился до нескольких промерзших насквозь ярдов за пределами дома. И вот, когда мое лицо начинает покалывать от холода, я вижу их. Первые хлопья снега.

– Моргана? Моргана, где ты? – голос Кая хриплый ото сна.

Я слезаю с подоконника и иду к нему.

– Ты там совсем замерзнешь. Закрой ставни и иди ко мне в гостиную, – тихо произносит муж.

Я выполняю его просьбу, на мгновение застыв перед окном, наблюдая, как к стеклу прилипает снежинка, совсем свежая и удивительно сложной формы, с острыми краями, как будто сделанная из сахара. Она зависает на нем на пару мгновений, такая прекрасная и совершенная. А потом начинает расплываться, теряя четкость контуров, после чего поверх нее ложится еще одна снежинка. И еще одна. И еще. Я опускаю ставни и тяжелую металлическую защелку, которая закрепляет их. И сажусь на стул напротив кресла Кая. Брэйкен ложится так близко к камину, как только может. Кай видит, что я до сих пор сжимаю в руке книгу.

– Что у тебя там? О, «Остров сокровищ», прекрасная книга, – заметив мою реакцию, он продолжает: – Когда я был ребенком, то часто ее читал. Но мне она казалась очень страшной.

Он слабо улыбается. Смотрит, как я глажу постаревшую обложку.

– Эти книги принадлежали твоему отцу, не так ли?

Я киваю.

– Они, должно быть, тебе очень дороги. Наверное, тебе нравится их читать.

Я смотрю в сторону, отвернувшись от яркого огня в камине, не в силах глядеть на Кая. Я пытаюсь сохранить безразличное, непроницаемое выражение лица, но он знает меня слишком хорошо.

– Моргана, что случилось? – спрашивает Кай, наклонившись вперед в своем кресле, отчего ему приходится сделать вдох. Я не могу не смотреть на него, и так я выдаю смертельную печаль.

– Дорогая, прости, я не хотел причинить тебе боль, говоря о твоем отце, – произносит Кай.

Я отмахиваюсь, но это его не убеждает.

– Нет, я тебя расстроил. Я был легкомысленным, – говорит он. – Ты ведь просто не хочешь читать эту книгу, потому что она напоминает о папе? Правильно?

Я качаю головой. И понимаю, что я хочу, чтобы Кай понял. Я хочу, чтобы он понял, что роман чувствуешь лишь наполовину, если не с кем его читать. О, как бы я хотела, чтобы Кай почитал мне! Как бы хотела вместе с ним отправиться в эти удивительные, неизведанные края, за сотни миль отсюда, прочь от опасностей и тягот этого мира. Я открываю книгу на случайной странице и показываю Каю на строчку. Я обращаю внимание на слова, проведя по ним пальцем, смотрю на мужа, а затем подношу руку к своему сердцу. Кай внимательно рассматривает книгу, и я вижу, что он хочет понять меня. Я беру свою руку и кладу ему на грудь, а затем, улыбаясь, отдаю книгу.

– Ну да, как я уже говорил, дорогая, я действительно обожаю книги. Всегда любил читать. Но что?..

Кай на мгновение замолкает, раскрыв рот, словно внезапно смог пробиться сквозь туман в своей голове. Он удивленно произносит:

– Ты хочешь, чтобы мы почитали вместе? Чтобы я читал вслух?

Его лицо тут же озаряется светом. Кай протягивает руку и гладит меня по щеке, а потом убирает с моего лба непослушную прядь.

– С превеликим удовольствием. Ты правда этого хочешь, Моргана?

Чтобы в моем ответе для него не осталось никаких сомнений, я покрываю его лицо поцелуями, каждый из них означает искреннее «да».

Он смеется.

– Спокойно! Лучше не отвлекай меня слишком сильно, иначе я не буду в состоянии сконцентрироваться на том, что написано.

Я киваю и слезаю с его колен. Устраиваюсь у его ног на коврике, заставив Брэйкена освободить место для меня. Протянув руку вверх, я распахиваю заветную книгу на первой странице. Кай улыбается мне.

– Ты так прекрасна, моя дикарка, – говорит он.

И начинает читать. И когда он читает, я испытываю огромное количество различных чувств. Это и радость от того, что я его слышу, что могу разделить с ним эту волшебную историю, но и горе, потому что я боюсь – такой момент больше никогда не повторится. Если Изольду никто не остановит, как долго мы еще сможем наслаждаться волшебством нашей близости сколько еще нам с Каем осталось драгоценных минут вместе? Неужели придет тот день, когда все, что у меня останется, – лишь заветные воспоминания об этом единственном моменте, когда мы вместе совершили воображаемое путешествие в чужие земли и миры? Неужели у нас отнимут такое простое удовольствие? Неужели Кай не сможет больше читать? Неужели не сможет больше дышать?!

Мои глаза щиплет от подступивших слез, когда я слышу, как Кай тихим голосом перечитывает историю, что так мне знакома, но я не подаю вида, что испугана. Я кладу голову на колени и даю магии слов себя успокоить, отсекая Изольду, – все, что я могу сейчас, это не дать ей отнять у себя хотя бы такую малость. Через час мы оба чувствуем усталость. Я помогаю Каю подняться по лестнице и укладываю его в постель. Он засыпает неспокойным сном, а я лежу рядом с ним, глядя на него внимательно, не смея оторвать глаз – вдруг ему станет хуже, пока я сплю.

С тех пор, как упали первые снежинки, прошло два дня, и снегопад не прекратился до сих пор. Кай взялся за совместное чтение с рвением, одновременно очень трогательным и в то же время душераздирающим. Я чувствую, что он, как и я, старается не спрашивать себя, как долго нам еще осталось наслаждаться этими нежными минутами в обществе друг друга. Поэтому он даже обещал научить меня писать. Я обрадовалась этому, но ненадолго. На мгновение я задумалась, каково это; представила себе, как я могла бы облечь свои мысли в слова на бумаге. Но даже за эти несколько коротких дней мужу стало совсем худо. Каждый раз, когда он тяжело дышал, когда морщился от боли, это напоминало мне, что наше будущее, все, на что мы надеялись и чего желали, перечеркнуто безжалостной магией Изольды.

Вчера бесстрашная миссис Джонс добралась сюда пешком и теперь вряд ли уйдет, разве что если погода переменится. По крайней мере, в самом доме все в порядке. Угля хватит еще надолго, и хотя пруд покрылся льдом, сам источник не замерз, так что у нас есть и вода. Благодаря миссис Джонс съестного в кладовой тоже достаточно. И все же есть кое-что, что нам бы совсем не помешало, – например, бренди, чтобы облегчить страдания Кая. У него сильно болят суставы, и только хуже от того, что он мерзнет. Миссис Джонс считает, что было бы лучше, если бы мы взяли у доктора Уильямса настойку опия. Наверняка Каю не помешало бы спать больше пары часов за ночь, и остальным от этого тоже было бы легче, потому что как можно выжить, если не спишь? К тому же Кай еще больше ослабел. Увы, фирменная снотворная настойка миссис Джонс кончилась. После долгих споров и некоторого сопротивления со стороны Кая решено, что я отправлюсь в Трегарон за лекарствами и припасами. Запрягу Принца и Ханни, на которую можно навьючить все необходимое. Куплю лекарства, а еще немного сахара, овсянки, сухофруктов и ветчины, если смогу это все найти. Кто знает, как долго еще будет идти снег? Уж лучше я попытаюсь купить как можно больше всякой всячины.

Я знаю, что миссис Джонс планирует снова обратиться к магии Гримуара. Я боюсь этого, но она убедила меня, что другого выхода нет, кроме как призвать силу, необходимую, чтобы снять с Кая проклятие и избавить всех нас от Изольды, раз и навсегда. Но сначала нужно удовлетворить его насущные потребности. Нужно поддерживать его так долго, как это возможно, пока мы все не будем готовы сразиться с противником.

Я готовлюсь к капризам погоды, надев тяжелую юбку и длинное зимнее пальто, которые носила в наших с Каем перегонах. Они достаточно просторны, чтобы вместить под себя еще несколько слоев шерстяных изделий. Мне пришлось снова заглянуть в сундук с одеждой, оставшейся от Кэтрин, где я нашла подбитые мехом кожаные перчатки, которые мне хорошо подходят. Поверх сапог и штанов я натянула пару старых гамашей Кая, чтобы противостоять холоду. Перед зеркалом в спальне я смотрю на свое отражение. Одежда старая, но, по крайней мере, защитит меня от снега. Для того чтобы широкополая шляпа хорошо сидела и не упала с моей головы, волосы я распустила. Знаю, мой странный внешний вид городские вряд ли оценят, но на самом деле их мнение меня мало волнует. Никто из них не предложил свою помощь, хотя они знают, что Каю нездоровится. Значит, их устраивает, что скотом управляю я. Уже не в первый раз я благодарю Всевышнего, что послал мне миссис Джонс, потому что мне не хотелось бы оставлять Кая одного на столь длительное время. Заметив меня на кухне, Кай не может сдержать улыбку. Он садится прямее в кресле, и покрывало, которое он наконец-то согласился набросить на колени, падает с них. Я поднимаю его и снова плотно оборачиваю вокруг ног мужа.

– Не обращай на меня внимания, – говорит Кай. – А лучше поспеши. Пока не стемнело. Ты же не хочешь оказаться посреди этой бури, когда зайдет солнце.

Он нежно улыбается.

– Не думал снова увидеть мою маленькую погонщицу в этом сезоне.

Но попытка пошутить не удалась. Кай замечает свой подарок – ложку – у меня на шее.

– Береги себя, моя дикарка. Будь благосклонна к природе, даже если она того не заслуживает.

Я улыбаюсь ему и целую в горячую щеку, а потом спешу к дверям.

В коридоре меня встречает миссис Джонс и обвязывает мою шею шарфом из тонкой овечьей шерсти.

– Что ж, доченька, – говорит она, – береги себя. Ох, не та погодка нынче, чтобы такая красавица на улицу выходила. Знаю, знаю.

Она поднимает вверх руку, как будто я собираюсь что-то сказать, и она пытается меня остановить.

– Твоему мужу сейчас пригодится все, что доктор Уильямс сможет дать.

Она заканчивает узел на шарфе, недовольно приговаривая, когда я достаю из-под него свои волосы, чтобы они спадали на плечи. Миссис Джонс смотрит на меня серьезно, и теперь я вижу в ее добрых карих глазах неподдельное беспокойство.

– Смотри в оба, Моргана. Не сомневаюсь, что ты и никогда не спотыкающийся Принц с погодой справитесь, но этой зимой в Трегароне есть кое-что и поопаснее.

Она делает паузу, ища правильные слова.

– Люди напуганы, милая. А кому как не тебе знать, что нет ничего опаснее существа напуганного.

Я обнимаю ее, на короткое время закрыв глаза, и вдыхаю успокаивающий аромат лаванды и выпечки, дома и очага, все то, чем пахло от моей матери. Выхожу через заднюю дверь. Передняя дверь разбухла из-за непогоды и почти перестала открываться. А заднюю дверь защищает узкое каменное крыльцо. И все же она отворяется с усилием, с нестройным звуком скребущего по каменным плитам дерева.

Конечно, снег идти не перестал, скорее снегопад немного притих. Как будто набирается сил, чтобы пойти сильнее. Какой бы короткой эта передышка ни оказалась, мне нужно обязательно ею воспользоваться. Я шагаю к конюшне, и с каждым шагом снег, которого нападало уже достаточно, чтобы полностью покрыть мои сапоги, скрипит все отчетливее. Я слышу, как где-то в доме лает Брэйкен, но с собой его брать не решаюсь. У него такие короткие лапки и толстый мех, что в такую погоду он быстро превратится в снежный ком и не сможет быстро передвигаться. Нет уж, пусть охраняет хозяина и вместе с ним дожидается моего возвращения. Принц, как всегда, готов на подвиги и более возбужден, чем обычно. А вот Ханни упорно не желает покидать стойло. Я потуже затягиваю упряжь на ней и на Принце. Я нахожусь на улице всего пару минут, но холод уже начинает проникать мне под перчатки, из-за чего мои пальцы деревенеют и двигаются медленно. Наконец я запрыгиваю на Принца и привязываю к седлу повод Ханни. Мы с Принцем почти насильно выволакиваем лошадь со двора. Похоже, она против даже самой мысли куда-то идти в такую погоду, и настроение Принца портится вмиг, как только он понимает, что ему и дальше придется ее тащить. Мы проходим несколько ярдов, и я решаю, что лучше отцепить Ханни и ехать перед ней, с помощью Принца и упругой плети из орешника направляя ее, словно старую клячу, в которую она вдруг захотела поиграть. Я не оборачиваюсь, но чувствую на себе чьи-то взгляды. И ясно вижу перед глазами Кая и Брэйкена, сидящих у окна и наблюдающих за моими потугами, так сильно мечтающих быть здесь, со мной.

На улице ни ветра, ни солнца. От холода воздух кажется толстым стеклом, а небо явно вот-вот разродится еще большим количеством снега. Из-за всего этого окружающая природа окрасилась в грязный белый цвет. Белый с оттенком серого. Не в тот очаровательный ярко-белый оттенок, не в блестящий белый. А в тот болезненный белый, что свидетельствует лишь об отсутствии жизни. В такой мрачной обстановке не может уцелеть ничто живое. Птицам и млекопитающим, обреченным на существование здесь, в этом обжигающем холоде, остается лишь, из последних сил, попытаться выжить. Трудиться, чтобы растопить лед, замораживающий сердца и кровь в жилах. Наша троица продолжает движение по дороге – Принц и Ханни, спотыкаясь, бредут в снегу. На нас опускается туман, такой плотный и влажный, что скоро насквозь пропитывает и конские гривы, и мои волосы и тут же замерзает. За какие-то мгновения каждая веточка, каждый камень и забор покрываются тонкой корочкой льда. И лошади. И я! Мои волосы окрашиваются в белый цвет и странно позвякивают с каждым моим движением. Что это за зима такая странная? Так не бывает. Все это настолько дико, что я даже начинаю подозревать вмешательство Изольды. Думать, что она способна накликать такие смертельные условия, разрушив не только объект своей ярости, но и всех слабых, уязвимых, невиновных – просто так, без всякой причины, потому что они подвернулись под руку, – очень горько.

К тому времени, как мы подъезжаем к Трегарону, Ханни уже устала и пыхтит, обе лошади взмылены, и от них подымается пар. Городок совсем опустел, лишь несколько прохожих на улицах. Но даже они на меня смотрят. Подозрительно. С опаской. Испуганными глазами. С моими покрытыми льдом волосами и диковинной одеждой я, должно быть, выгляжу весьма странно. Приглушенный топот конских копыт отскакивает от каменных стен домов на центральной площади. Я спешиваюсь, привязываю поводья и канат к коновязи и стучусь в дверь доктора Уильямса. Мне бросается в глаза красивый дом Изольды, находящийся в другом конце улицы. Я знаю, что она осведомлена о моем приезде. Я отворачиваюсь и пытаюсь выбросить мысли о ней из головы.

Дверь открывает горничная доктора Уильямса. Она смотрит на меня искоса.

– Доктор занят, – сообщает она, не очень убедительно притворившись, что торопится.

Я достаю немного монет и записку Кая с просьбой дать настойку опия, протягиваю все это горничной. Та берет деньги и записку осторожно, как будто они могут ее укусить, и исчезает внутри дома, плотно закрыв передо мной дверь, словно чтобы предотвратить мои попытки вломиться в дом. Не очень-то и хотелось!

В нескольких шагах от меня, рядом с каменной скульптурой, стоят несколько маленьких детей. Они внимательно следят за мной, перешептываясь. Вскоре к ним присоединяются пожилой мужчина и две женщины, которых я видела однажды в часовне. Они тихо смотрят на меня, как на заморскую диковинку. И взгляды их далеки от дружелюбных. Скорее, эти люди открыто враждебны ко мне. Старик громко плюет в мою сторону, и плевок на пару мгновений отчетливо виден, а потом его заносит свежим снегом. Потом из гостиницы выходят еще трое мужчин, их лиц я не вижу. Миссис Джонс права – эти люди напуганы. Их близкие умирают, и они убеждены, не в последнюю очередь увещеваниями преподобного Кадуаладра, что в этом виноват кто-то, живущий среди них. Кто-то иной. Кто-то, на кого подозрение уже упало. Кто-то, с кем связана несвоевременная смерть. И тут я слышу сначала тихо, потом все громче и громче: ведьма.

Дверь передо мной снова открывается, и на пороге появляется горничная. Она просовывает в мою руку бутылку с темно-коричневой жидкостью и отступает. Дверь захлопывается, и снег с крыши падает на землю рядом со мной. Я слышу, как в доме опустился тяжелый запор. Тщательно уложив бутылку во внутренний карман пальто, я устремляюсь так быстро, как могу, к лавке бакалейщика дальше по улице. И чувствую, что толпа идет за мной вслед. Преследует меня. Я делаю покупки как можно скорее, уже собираясь добраться до лавки мясника и сбежать отсюда. Набив наружный карман сухофруктами, засунув рядом с ними бутылочку коньяка и набросив на плечо ремень от сумки с овсянкой, я опять выхожу на площадь. Чтобы попасть к мяснику, мне нужно свернуть направо, но путь перегораживают трое дюжих молодцов. Стоят и молча смотрят на меня недобро. А вот толпа не сдерживается.

– Убирайся! – слышу я крик. – Ты здесь лишняя.

– Держись отсюда подальше! – добавляет другой голос.

– Ведьма! – кричит кто-то посмелее. – Ведьма!

Через несколько секунд уже вся толпа скандирует:

– Ведьма! Ведьма! Ведьма!

Я проталкиваюсь сквозь кордон, и хотя тяжелый мешок с крупой тормозит меня, я все же иду вперед, не желая поддаваться на провокации. Я не должна идти у них на поводу, не должна! Если сейчас я потеряю самообладание, то они лишь еще больше утвердятся в своих опасениях и возненавидят меня окончательно. Почуявший опасность Принц пытается подать знак своим отчаянным ржанием. Мне бы только добраться до него, и тогда я смогу уехать отсюда.

Мимо моего лица со свистом проносится камень. А потом еще один. И еще. Я уже совсем близко к лошадям, как вдруг огромный булыжник ударяет меня по щеке с такой силой, что я теряю равновесие, рухнув в снег, и мешок с овсяной крупой, ударившись о стену, разрывается, а его содержимое тут же высыпается наружу. Местные жители замирают, словно пораженные этим зрелищем, и я решаю воспользоваться моментом. Бросив мешок, я отвязываю Ханни, хватаю упряжь Принца и моментально оказываюсь в седле. Из раны на щеке сочится кровь, падая малиновыми каплями на белую гриву Принца. Мне требуется вся сосредоточенность, вся моя воля, чтобы подавить силу, которая бушует внутри меня; мой инстинкт самосохранения – если бы я его не сдерживала, этим мерзким людишкам бы не поздоровилось. Я уже собираюсь уехать, как вдруг вижу, как из своего дома выходит Изольда. На ней изящная шуба, и она выглядит на удивление элегантно. Как все-таки обманчива внешность. Разве можно представить себе, что кто-то из местных поддержал бы такую дикарку, как я, когда есть сама респектабельность и чинность по имени миссис Боуэн?

На мгновение мне интересно, как Изольда собирается поступить. Встанет ли она на их сторону и обрушит ли на меня силу своего гнева? В такой момент, несомненно, что бы она ни придумала насчет моего дара, люди поддержат ее, потому что в их душах полно неуместных страхов.

– О, Моргана, – снова слышу я в своей голове ее голос! – Неужели ты думаешь, что я так глупа, так неуклюжа?

Изольда бежит вперед.

– Как вы, миссис Дженкинс! – кричит она, заливаясь слезами, поднеся руки ко рту, и лицо ее являет картину подлинной заботы. – Вы ранены!

Она устремляется сквозь толпу, которая с почтением расступается, хотя все явно растерянны.

– Ну же, дорогая, – говорит Изольда, положив руку на уздечку Принца и встав прямо передо мной, так что, чтобы сбежать, мне пришлось бы проехать прямо по ней. – Пойдем в дом, дай мне осмотреть твою рану. Ты не в состоянии сидеть на лошади.

Я качаю головой, пришпорив Принца, толкая его вперед. Но власть Изольды над ним больше, чем просто физическая, и конь лишь поднимает копыто, замерев на месте. Какие страшные картины она показывает перед его светлыми глазами, что мой конь так себя ведет?

Одна из женщин в толпе выступает вперед.

– Берегитесь, миссис Боуэн, – говорит она. – Эта девушка ведьма! Вам лучше держаться от нее подальше!

– Конечно, нет, – с притворным ужасом восклицает Изольда. Да она просто идеальная актриса!

– Да, да, благоверная, – добавляет беззубый мужчина. – Она прокляла стадо. Она прокляла этот город. Ох, да она даже собственного мужа прокляла!

И тут Принц вдруг приходит в себя, но теперь его одолевают такой испуг и такая боль, что он встает на дыбы, так что мне приходится наклониться вперед и уцепиться за его гриву, чтобы не упасть. Принц подается вперед, как будто это я его пришпорила, и сбивает Изольду на землю. Она падает с таким жалостливым криком, что, кажется, даже у каменной статуи сердце бы от него сжалось. Принц мчится дальше. Оглянувшись, я вижу, как толпа спешит на помощь этой жуткой женщине. Мне угрожают кулаками, в мой адрес сыплются проклятия и летят камни. Я подстегиваю Принца, и он скачет что есть мочи подальше от города. Даже Ханни, испугавшись, вскоре догоняет нас на пути к дому.

Кай почти никогда в своей жизни не был разъярен так, как сейчас. Когда Моргана вернулась вся в крови и рассказала, что случилось, он прямо-таки взбесился. В ее рассказе есть пустота, которую даже самые тщательные расспросы миссис Джонс заполнить не в силах, но они с Каем поняли достаточно, и картинка вырисовалась не самая привлекательная. Когда Моргана поднимается наверх, чтобы переодеться в сухую одежду, Кай начинает хаотично расхаживать по кухне, перекошенный бессильным гневом.

– Как они могли? Как они могли так с ней поступить? Они что, из ума, что ли, выжили? – восклицает он.

Миссис Джонс медленно качает головой.

– Они боятся, мальчик мой. Они в отчаянии.

– Это не дает им права обижать беззащитную девушку.

– Моргана не кажется им беззащитной. Они думают, она опасна.

– Что? Что за чушь?

– Многие из них больны, милый. В городе эпидемия, и от нее уже умерло много народу. Они считают, что лихорадка пришла отсюда. Из Финнон-Лас.

– Но у меня нет лихорадки. Почему они так думают?

– Потому что верят слухам, будто всему виной Моргана.

– Моргана? Наслала на город эпидемию? Это безумие!

Кай смотрит на домоправительницу.

– А вы, миссис Джонс? Вы тоже в это верите?

Миссис Джонс расправляет фартук и снова качает головой:

– Конечно, нет! Это несправедливые обвинения, дружок. Твоя жена куда более благочестива, чем половина из тех, кто ходит на проповеди в часовню. Но Эдвин Нэйлз уже успел отравить паству. И это существо, Изольда Боуэн…

– Изольда? А она-то тут причем?

– По-моему, если местные жители хотят очистить свой город от зла, им следовало бы в первую очередь убрать оттуда Изольду.

Кай проводит рукой по волосам. Он совсем запутался.

– У миссис Боуэн хорошая репутация. Ее тут уважают. О ней заботятся.

– Но известно ли местным хоть что-то о ней? Что вы действительно знаете о ней, мистер Дженкинс? Вы видите в ней лишь вдову богатого человека, опрятную и верующую. Но знал ли кто-нибудь когда-нибудь ее мужа? И не придумала ли она его? Как она нажила свое состояние? Почему у нее нет семьи – ведь она никогда ее не упоминала, и к ней никогда никто не приходит? – спрашивает миссис Джонс.

– Но за что она так ненавидит Моргану? Какая ей выгода от того, что все ополчатся против моей жены?

– Моргана знает, кто эта женщина на самом деле.

– Да, они не любят друг друга, я заметил.

Кай делает паузу, а потом продолжает:

– Женщины часто соперничают. Мы с Изольдой… дружили.

– О да, у Морганы есть что-то, чего Изольда хочет. Но это не ты, дорогой мой.

– Что тогда? – Кай вскидывает руки. – Нет. Не говорите мне больше об этом. У меня нет ни времени, ни сил, чтобы разгребать женские дрязги.

– Дрязги! – Миссис Джонс цыкает на него. – Ох, дорогой мой, речь не просто о двух влюбленных дурочках, которые борются за сердце понравившегося им мужчины. Да избавит нас Господь от людской мелочности!

– Я только имел в виду…

– Послушай меня: если что-нибудь и может спасти тебя, так это любовь Морганы.

– Спасти меня?

– Открой глаза, мистер Дженкинс, и взгляни на развратницу, которую ты отчего-то так сильно уважаешь. Изольда не та, кем кажется. Она не то, чем ты и все другие близорукие жители деревни ее считают. Все, кроме твоей жены.

Видя замешательство Кая, миссис Джонс делает паузу.

Мужчина чувствует – есть еще что-то, что она хотела бы сказать, но он слишком устал и выбился из сил, слишком зол, чтобы пытаться понять больше.

– Может быть, я совершенно не знаю эту женщину. Я верю, что вы подозреваете ее не просто так, миссис Джонс, но, честно говоря, мне не хочется думать о ней. Не сейчас. Что действительно беспокоит меня, так это заговоры против Морганы. Кто-то убедил людей в ее причастности к эпидемии и всем этим смертям… немыслимо. Как они могли подумать, что Моргана на такое способна?

Миссис Джонс делает глубокий вдох и спокойно встречает его взгляд.

– Они считают, она ведьма. Думают, будто Моргана наслала на них болезнь. Они даже уверены, что непогоду призвала Моргана.

– Погоду!

– Да, они убедили себя в этом, милый мой. Настолько, что наградили ее звучным прозвищем. Я слышала, как они перешептывались, хотя большинство из них стараются не говорить о ней в моем присутствии.

Она делает паузу, но заставляет себя продолжить:

– Они называют ее Зимней Ведьмой.