Кваркозверь и Зенобия

Я держала свой «Фольксваген-жук» в подземных гаражах Башен Замбини. Там он делил пыльное помещение с несколькими ветхими «Роллс-Ройсами» и одним или двумя «Бугатти» – скорбным напоминанием о блистательных временах, когда даже отставным колдунам сопутствовала аура могущества и благополучия. Если не считать стоявшего здесь же рыцарского броневика, доставшегося мне как Охотнице на драконов, «Жук» был единственной работающей машиной во всем гараже. А поскольку в королевстве Снодда было принято выдавать водительские права в зависимости не от паспортного возраста, а от личной зрелости индивида, автомобилистом не мог стать ни один мужчина моложе двадцати шести лет – и ни один колдун. Так и получилось, что к моим многочисленным служебным обязанностям ненавязчиво добавились еще и шоферские.

Подрулив ко входу в Башни, я припарковала машину и выключила двигатель. Несчастное происшествие с леди Моугон по-прежнему не шло у меня из головы. Неужели нам придется отложить восстановление моста? Этого я всеми силами постаралась бы избежать. Мы всячески пытались создать «Казаму» репутацию сильной и надежной компании, тогда как отсрочка выставила бы нас безответственной и отсталой «шарашкой». Даже если Перкинс благополучно получит лицензию, чародеев у моста окажется пятеро. А для надежности требовалось шестеро, я уже рассказывала почему.

Я вздохнула, рассеянно глядя через улицу… Там, за проезжей частью, высилось изваяние Кваркозверя. «Казам» воздвиг его в память о моем верном друге, защитившем меня ценой собственной жизни. Если бы не он, никакой Большой Магии нам было бы не видать. Я часто возвращалась мыслями к своему питомцу. Ну и что, что он пугал детей и, по слухам, временами пожирал пушистых беленьких кроликов. Он был мне настоящим другом. Неистово преданным – до самого конца…

Потом я вдруг нахмурилась. Мне показалось, что у постамента, сработанного из зернистого известняка, был отбит уголок. Я покинула автомобиль, перешла улицу и присмотрелась. В камне, как выяснилось, торчал кусок сломанного зуба. Я тянула и раскачивала его, пока не вытащила. Это был острый конец клыка, сланцево-серый, как и полагается карбиду вольфрама.

– Что нашла? – спросил подошедший Тайгер. Он совсем недолго знал Кваркозверя, но тоже успел к нему привязаться. На утренних прогулках мой питомец частенько таскал его по всему парку, в том числе и волоком. Делалось это, впрочем, беззлобно и дружески, без причинения травм.

– Вот, посмотри, – сказала я, опуская зуб ему на ладонь. – В городе, похоже, завелся еще один кваркозверь.

– Ага, – сказал Тайгер. – То-то попотеют городские чиновники! Теперешний Отловщик Тварей, как я слышал, большой поклонник кваркозверей. Вряд ли он пожелает его отправить на смерть!

Тайгер был прав. Отловщик Тварей, он же Укротитель, почитался городским советом как главное орудие в борьбе против несносных бродячих животных. Предыдущий Отловщик пользовался куда большей любовью, чем нынешний, но, к сожалению, в какой-то момент дал себя слопать тральфамозавру. Тому, видите ли, не понравилось, что в него начали тыкать палкой.

– Может, этот кваркозверь тут вовсе и не живет, – разглядывая зуб, предположил Тайгер. – Вдруг он просто мимо бежал и просто решил, типа, респект и уважуху засвидетельствовать?

Кваркозверь – не очень большое животное, несколько напоминающее гиену. У него кожистые чешуи, и обычно его описывают так: «десять процентов – собака лабрадор, шестьдесят – динозавр велоцераптор и тридцать – кухонный блендер». У меня было к этим существам свое особое отношение. И не только оттого, что один из них спас мне жизнь. Они входили в число восьми видов искусственных созданий, обитавших в Несоединенных Королевствах. Их произвели на свет маги шестнадцатого века, когда волшебные твари были писком моды. В частности, кваркозверя создал лично Могучий Шандар, создал на спор в 1783 году. Думаю, он выиграл, поскольку ничего более странного с тех пор так и не создали. Кваркозвери успели приобрести славу невероятно опасных, и власти относились к ним с немалым подозрением – особенно после того случая с Ловцом Тварей. У них имелось немало своеобычных привычек, в частности, они обожали металл, особенно все оцинкованное. Если хотите в точности знать, не завелся ли в округе кваркозверь, обратите внимание на мусорные бачки. Те, что оцинкованы, будут пролизаны буквально до дыр. Для них это что-то вроде слизывания глазури с пирожных.

Я даже огляделась, наполовину надеясь где-нибудь заметить дорогого моему сердцу зверька… Нет, конечно, его нигде не было. Я вернулась к машине.

– Думаешь, – пристегивая ремень безопасности, спросил меня Тайгер, – этот кваркозверь – парный твоему, добравшийся сюда из Австралии?

– А что, кваркозвери рождаются двойнями? – спросил Перкинс. Он многое знал о растениях и их семенах, но вот в магозоологии разбирался куда хуже.

– Они не рождаются, – объяснила я. – У них не размножение, а репликация. Всегда появляется пара идентичных, но противоположных кваркозверей. Они должны быть сразу разделены и помещены как можно дальше один от другого, желательно в диаметрально противоположные точки планеты. Так обычно и поступают. Потому что если положительный с отрицательным встретятся, будет аннигиляция. Бабахнет так, что никому мало не покажется. Говорят, что половина Кембрианополиса взлетела на воздух именно потому, что там сошлись парные кваркозвери – и взорвались, как десять килотонн «марзекса-четыре».Хорошо хоть Кембрианополис и без того был жутким курятником, так что разрушений никто особо и не заметил…

– А я слышал, – сказал Перкинс, – это было землетрясение.

– Дымовая завеса. Еще не хватало, чтобы люди при виде кваркозверя начинали в панике разбегаться! Магия у гражданских и так вечно на подозрении…

– Да уж.

– А почему кваркозвери так упорно ищут своих близнецов? – спросил Тайгер.

– Не знаю, – сказала я. – Может, им просто скучно поодиночке?

– Если этот кваркозверь в самом деле близнец твоего, – неуверенно произнес Перкинс, – это значит, что взрыв ему уже не грозит?

– Вот именно. Его появление уже ничем нам не грозит.

Мы молча проехали мимо собора, потом выбрались за городские стены и направились на юг, в Золотую Долину. Дорога вела мимо замка короля Снодда, за которым простирались Драконьи Земли, и спускалась по склону к маленькому городку под названием Клиффорд. Там, в излучине реки, под сенью дубов и каштанов раскинулось место, которое и Тайгер, и я называли домом первые двенадцать лет жизни.

Насколько мы оба помнили, там было несколько мрачновато. Таким все и осталось. Я остановила автомобиль, и мы переглянулись… Что до Перкинса, он бросил на здания Лобстеровского Сестринства один-единственный взгляд – и объявил, что подождет нас в машине.

– Ладно, не все так плохо, – словно сам себе что-то доказывая, проговорил Тайгер. – Говорят, делиться одеялами найденышам теперь не приходится. И кашу жиже воды вроде как больше не подают.

– Для меня всегда было загадкой, как только они ухитрялись, – задумчиво проговорила я. Действительно, попробуйте-ка сварить кашу на воде – и чтобы оказалась жиже исходного компонента. – Всю дорогу выяснить хотела…

– Одной водой поди пропитайся, – согласился Тайгер. – Но ведь удавалось же!

– Давайте, счастливый путь по дороге отроческих воспоминаний, а я уж тут посижу, – сказал Перкинс, непоколебимо расположившись на заднем сиденье «Жука». И закрутил в воздухе пару бильярдных шаров, разогреваясь и настраиваясь на экзамен. – Увидимся, когда завершите свои дела.

Мы с Тайгером пересекли парковку, мимо специального окошка в воротах – сюда просовывали подкидышей, приносимых в неприемные часы, – и вступили на территорию монастыря. Тайгер судорожно стиснул мою руку в своей.

– Все в порядке, – сказала я ему. – Никто не собирается тебя тут оставлять. Мы теперь собственность «Казама», так что все хорошо!

Мы миновали площадку, где в летнее время проходили уроки на свежем воздухе; помнится, отсюда мы любили наблюдать за дальнобойными снарядами, летевшими через границу: артиллерийская батарея короля Снодда, расположенная в огородах монастыря, посылала их через реку, на территорию маленького герцогства Бреконского. С недавних пор между Бреконом и Сноддом снова установился шаткий мир и пушки умолкли, тем не менее по дороге сюда мы миновали эскадру сухопутных кораблей. Чудовищные гусеничные машины, каждая – с шестиэтажный дом высотой, не пробуждали у меня никаких личных эмоций, но вот для Тайгера они значили очень много, хотя сам он этого и не знал. Матушка Зенобия как-то рассказала мне, что родители Тайгера были супружеской бригадой инженеров на одном из таких кораблей, пропавшем во время Четвертой Войны Троллей. С ними неминуемо погиб бы и Тайгер, но в преддверии боевых действий на кораблях ликвидировали все детские – каждый уголок использовался для размещения боеприпасов. Так и вышло, что Тайгер, когда его родители не вернулись из боя, оказался на ступенях приюта.

Матери и отцы были для найденышей животрепещущей темой, любые сведения могли очень больно ранить. Вот почему Тайгеру ничего не сказали. Размышления на тему «что же случилось, почему меня бросили» вообще были очень разрушительны для души. Поэтому мы инстинктивно предпочитали не углубляться в эти материи, предпочитая сперва как следует повзрослеть и духовно окрепнуть. К примеру, я давно могла бы отследить своих настоящих родителей. Для этого стоило лишь пристально покопаться в истории моего «Фольксвагена», на переднем сиденье которого меня когда-то нашли. Вроде как я уже была достаточно взрослой, чтобы во всем разобраться, но я намеренно этим не занималась. В жизни и без того было полным-полно сложностей, к чему новые наживать?

– Никак Дженнифер пожаловала? – сказала Матушка Зенобия, когда нас проводили к ней в кабинет. – Чую, чую, старым «Фольксвагеном» пахнет! О, этот запах горелого масла, высохшей грязи и шестивольтовой электрики…

– Так точно, мэм, это я.

– А кто это крадется у тебя за спиной? Слышу шаги, опасливые и одновременно нахальные, полные внутренней энергии, которую мудрено спрятать… Это ты, мастер Проунс?

– К вашим услугам, мэм, – отозвался Тайгер.

Матушка Зенобия была не только очень стара, но и совершенно слепа. И пребывала в таком состоянии, пожалуй, подольше, чем большинство населения планеты вообще жило на свете. В данный момент она сидела в кресле возле камина, сложив узловатые руки на набалдашнике тросточки. Лицо у нее было до того морщинистое, что за ней часто следовали потерявшиеся черепашки, – им казалось, что она из их племени. Она хлопнула в ладоши, и тотчас появилась послушница. Выслушала указания насчет какао и чая, вежливо поклонилась и ушла.

– Итак, – предложив нам сесть, сказала Матушка Зенобия, – вы ко мне заглянули просто из вежливости или по делу?

– И то, и другое, – ответила я. – Так что простите за дерзость, Матушка, но… не мог бы наш разговор быть строго конфиденциальным?

– Да заведутся у меня в ушах флунские жучки, Дженнифер, если я хоть полсловечка кому-нибудь сболтну. Что случилось?

– У нас леди Моугон в каменную статую обратилась…

Морщины Матушки Зенобии сложились в неторопливую улыбку.

– Глупенькая Дафне… На чем хоть она обломилась?

Я рассказала про магический аккумулятор Витков Диббла и вообще обо всем, что произошло.

– Непохоже это на Моугон, вот так глупо попасться привратнику, – выслушав мой рассказ, пробормотала Матушка Зенобия. – Хорошо, я-то тут при чем? Мои дни колдовства давно миновали…

И, словно в доказательство, показала нам руки. Они были скрючены старческим артритом, так что стратегические указательные пальцы, согнутые болезнью, успели стать почти бесполезными.

Я заговорила, как никогда тщательно подбирая слова. Мубин когда-то упоминал, что временное превращение в камень являлось как бы отсрочкой жизни, причем весьма эффективной.

– Я просто подумала, – начала я, – что баснословное долголетие колдунов не связано с тем, что они заклинаниями отодвигают прочь старость. Может, они просто кнопку «пауза» время от времени нажимают?

– А ты очень догадливая юная леди, – после некоторого молчания ответила Матушка Зенобия. – Да, я в самом деле по ночам превращаюсь в статую, ибо не хочу слишком скоро оказаться в холодных объятиях смерти… Как-то обидно отдавать сну целую треть жизни, – продолжала она. – Лично мне недостает лишь сновидений. Что ж, такую потерю вполне можно пережить… Кроме того, последние семьдесят шесть лет я ухожу в камень и на зимние месяцы. Когда мне останется жить последние две недели – а я это пойму, – я буду с вами всего по часу каждый календарный год. Глядишь, еще столетие протяну…

Она слегка поразмыслила и сказала:

– Правда, самообращение в камень имеет и отрицательные последствия. Становиться на ночь статуей из известняка – еще куда ни шло, но утром, после пробуждения, в тонких капиллярах сетчатки глаз оседает толика кальцита…

Мы с Тайгером переглянулись. Удивительное долголетие Матушки Зенобии перестало быть тайной.

– Надеюсь, вы никому не скажете? – добавила она. – Это, знаете ли, строго запрещено. «Кодекс Магикалис» объявляет такие действия «надругательством над ремеслом мага»…

– Мы надежно сохраним ваш секрет, – заверила я ее. – Значит, вот почему Великий Замбини выглядит всего на семьдесят, хотя на деле ему уже сто двенадцать?

– Именно так, – ответила Матушка Зенобия. Послушница принесла нам какао и чай, вежливо поклонилась и опять вышла, и старая монахиня продолжала: – Он, правда, умел делать это лучше меня. Он превращается в песчаник и не имеет тех проблем, которые доставляет мне известняк. А высший пилотаж – превращаться в гранит. Тут побочных эффектов нет вообще никаких.

– Могучий Шандар!.. – вырвалось у меня. Я вдруг сообразила, что он тоже, вероятно, периодически самообращается в камень. – Так вот, значит, как он почти пять веков прожил…

– Угадала, – сказала Матушка Зенобия. – Поговаривают, что династия его потомственных агентов имеет указания будить его только для особо важной работы. Еще ходят слухи, что Могучий Шандар расстается с обликом черного гранитного изваяния не менее чем за восемь телег золота в день. И я слышала, что после тысяча семьсот восемьдесят третьего года, когда Шандар закончил туннель под Каналом, он прожил в общей сложности не более минуты…

– Так и до бессмертия недалеко, – заметила я.

– Теоретически, – кивнула Матушка Зенобия. – Использование окаменения для замедления естественных жизненных процессов в течение неопределенного времени зависит не столько от заклинания, сколько от сохранения статуи в целости. Как жаль колдунов Древней Греции, которые в последующие эпохи утратили каменные руки, ноги и головы! Только подумай, – проснуться от двухтысячелетнего сна и истечь кровью в какие-то минуты! И все-таки, – продолжала она, – большинство этих заклятий базируется на РУНИКСе, так что бедняг все равно вытащить невоможно…

– Кстати, о РУНИКСе, – встрепенулась я. – Заклятие-привратник, на котором проехалась леди Моугон, было как раз на РУНИКСе. Вот мы и хотели привлечь вас в качестве опытного эксперта. Не подскажете, как обратить его вспять?

Она покачала головой.

– Мое заклятие написано на АРАМАИК-128, – сказала она. – Этот язык позволяет задать конкретное время оживления. Вам необходим кто-то сведущий именно в РУНИКСе. Как насчет Великого Замбини?

Что ж, это давало хоть призрачную, но возможность. Я поведала Матушке Зенобии о предполагаемом появлении мистера Замбини, и она согласно кивнула:

– Это может сработать… Что-то притомилась я, детки. Ступайте себе, только какао допейте.

Мы послушно проглотили содержимое чашек и сделали это даже быстрей, чем следовало бы, – у обоих на глазах выступили слезы. Потом мы откланялись и, посасывая ошпаренные языки, вернулись к автомобилю. Теперь я знала, в чем была причина долголетия Зенобии, Шандара и Замбини. А толку?

– В этот раз мы просто обязаны перехватить Великого Замбини, – сказала я вслух.

– А шанс есть? – спросил Тайгер. Он успел побывать на нескольких перехватах и знал, какие бывают подвохи.

– Если судить по прежним попыткам, – сказала я, – шансов два: толстый и тонкий…

Мы обнаружили Перкинса мирно спавшим на заднем сиденье «Жука». При этом цвет автомобиля медленно изменялся с синего на черный через зеленый. Судя по всему, к экзамену Перкинс был готов…