Глава девятнадцатая
Аллердейл Холл, Кумбрия
Оказавшись в одиночестве в своей спальне, с чашкой приготовленного Люсиль чая, Эдит успокоила собаку, которую что-то расстроило, и открыла первое из полученных на почте писем. Оно было от мистера Фергюсона:
Моя дорогая Эдит,
Сообщаю Вам, что перевел Вам первую сумму из наследства Вашего отца. Чтобы перевести остальное, необходима Ваша подпись.
Искренне Ваш,
Уильям Фергюсон, эсквайр.
Отлично, подумала она, но при этом испытала странное чувство, больше всего напомнившее ей панику. Это то, чего она хочет. Это ее пожелания. Но Эдит пришлось признаться себе в том, что это письмо ставило точку в том, что так ее беспокоило: она действительно оставляла свою прошлую жизнь позади ради Томаса. А ведь она скучала по Буффало и своим друзьям. Скучала по красоте своего дома, по слугам и по своим книгам.
Не надо было говорить мистеру Фергюсону, чтобы он продавал мои книги. Эдит нахмурилась. У меня сохранилось так мало памятных вещей из дома. Но мне же так хотелось профинансировать изобретение Томаса!
Она откашлялась в свой платок с монограммой.
И с ужасом уставилась на появившийся на нем кружок крови. Еще один. Боже, неужели это чахотка? Инфекция попадает в легкие человека, потом человек начинает терять в весе и кашлять кровью… А потом умирает. Сырость и миазмы Дома вполне могли спровоцировать болезнь. Может быть, именно из-за этого она так плохо себя чувствует.
Томас должен увезти ее отсюда. Ей нужен солнечный свет и чистый воздух, а не гниение, упадок и сквозняки, пахнущие глиной.
И не призраки.
Эдит подошла к окну, чтобы посмотреть, как ее муж, вместе с Финлэем, работает над своим механизмом, который походил на кучу пирамид в снежном оазисе. Он, такой настойчивый и охваченный одной-единственной идеей, работает не переставая, хотя и без видимых результатов. Отец отказался финансировать его изобретение, так же как и другие бизнесмены, которые быстро потеряли к нему интерес. Если он победит, то им не придется больше жить здесь. Конечно, ему надо будет проследить за монтажом и настройкой оборудования, но если все заработает, то они будут свободны….
#
Оно наблюдало.
Наблюдало за наблюдающей.
Новобрачная настолько погрузилась в свои мысли, что больше не обращала внимания на собаку, которая перебралась на середину кровати и внимательно прислушивалась к звукам, раздающимся из-под нее. Она прижала нос к голубой простыне, свела глаза в одну точку и, сбитая с толку, к чему-то принюхивалась. Щенок никак не мог понять, что источник его беспокойства находится не в матрасе, а под кроватью.
Эдит продолжала смотреть в окно.
А что, если я сейчас выползу из-под кровати и схвачу ее за коленку? подумало Оно.
#
Никогда еще Томас не был так близок к исполнению своей мечты. Он почти ощущал вкус победы на губах. Если он победит, то станет другим человеком. Он наймет десятки работников, чтобы восстановить Аллердейл Холл, и Шарпы вновь станут знамениты своей элегантностью и богатством. Он знал, что когда они с Люсиль выходят в деревню, то жители обсуждают их за их спиной. Многие из них приветствовали падение семьи Шарпов и совсем не обрадуются, если она восстанет из пепла.
В этом нет нашей вины, напомнил Томас сам себе. Отец был настоящим наказанием Северной Англии со всеми своими бабами и азартными играми. Их мать, заточенная в доме…
Их мать…
Он не будет думать ни о ней, ни о том, что, судя по ее рассказам, увидела Эдит.
Неторопливо падал снег, закутывая монотонный пейзаж в белоснежный покров. Финлэй и несколько работников из деревни ползали по комбайну, как муравьи. Первый снегопад закончился, но впереди их еще много. Скоро их отрежет от остального мира, и им придется жить на деньги Эдит безо всякой надежды на возврат инвестиций. Под «инвестициями» он, конечно, имеет в виду деньги, потраченные на сам механизм, а не на поездку в Америку в поисках невесты.
Он планировал охмурить Юнис Макмайкл, но… возникли некоторые сложности.
А когда он встретил Эдит, то был настолько потрясен ею, что превратился в ночную бабочку, привлеченную и околдованную пламенем свечи. Девушка походила на золотое солнце, и он не мог не обратить на нее внимание.
Финлэй, вместо Томаса, рука которого была обожжена, перевел рычаги на старт. Пусть мне повезет, вознес молитву Томас, перекрестив пальцы неповрежденной руки.
Сколько раз он уже произносил эту молитву? Сколько денег он потратил на все это? И все будет не зря только в том случае, если эта штука заработает.
Механизм вздрогнул и плюнул кипятком. Финлэй взглянул на хозяина, и Томас ободряюще кивнул ему, как бы говоря, чтобы тот попробовал еще раз.
Старик еще раз дернул за рычаг. От волнения Томас впился зубами во внутреннюю часть своей щеки. В голове его появилась картина: успешно работающий механизм, приглашение ко двору, патент на изобретение… Его посвящают в рыцари, и они все покидают это страшное, убогое место.
Ничего не произошло. Пар не засвистел в выпускном клапане. Не раздалось клацанье вращающихся шестерен. Томас скривился, почувствовав, как внутри у него все заледенело. Все равно он не сдастся. От этого зависит слишком многое. Он подал Финлэю сигнал попробовать еще раз.
И боги оказались к нему милосердны: с громоподобным звуком машина заработала. Несколько секунд Томас стоял столбом, будто не в силах поверить в то, что она действительно работает. Он уже настолько привык к поражениям, что не мог распознать успех. Снег таял у него на затылке, и на секунду ему показалось, что он сейчас заплачет. Наконец-то все закончилось его Триумфом! После всех этих долгих лет.
Финлэй и работники заулыбались и стали поздравлять Томаса. Он ведь обещал им целый соверен и бутылку джина, если сегодня все пройдет хорошо. Теперь придется выполнять обещание.
Надо рассказать Эдит.
Охваченный восторгом, Томас не заметил, что его следы в снегу окрасились в кроваво-красный цвет и что глина сочится сквозь снег.
Красные пузыри проступали сквозь землю и окрашивали в красный оттенок комбайн и колдовской контур самого Аллердейл Холла. Как будто весь мир сэра Томаса Шарпа был залит кровью.
Как будто Багровый пик покажется очень, очень скоро.
#
Эдит продолжала наблюдать из окна, но мысли о туберкулезе куда-то испарились, как только она увидела триумф своего мужа. Она услышала размеренный ритм работающего механизма, увидела, как поворачивается маховое колесо и как мужчины радуются и хлопают друг друга по спине. Ее муж не неудачник, и она всегда это знала. Все, что ему было необходимо, так это достаточно средств, а еще большее количество денег – теперь уже ее собственных – будет означать возможность улучшить изобретение, так что она прямо сейчас подпишет документы Фергюсона.
Эдит села за стол, положила документы на бювар и приготовилась поставить свою новую подпись: Леди Эдит Шарп. Она передаст документы мужу, когда он придет, чтобы поделиться с ней своими новостями, что, как она ожидала, могло произойти в любой момент.
Эдит церемонно подняла прекрасную ручку, подарок отца, и отвинтила ее колпачок. Ее рука задержалась над официальным бланком, и в этот момент ей на глаза попался краешек письма, адресованного Леди Э. Шарп. Положив ручку, Эдит еще раз осмотрела конверт. Обратный адрес в Италии ничего ей не говорил.
Может быть, письмо от Алана, который отправился в Большое путешествие, подумала она и подавила приступ ностальгии, нахлынувшей на нее. Что плохого в том, что она скучает по старому другу?
Она достала нож для бумаг и надрезала конверт. Потом вытащила из него письмо. Письмо было не от Алана и написано оно было по-итальянски. Значит, она не была его адресатом. Как она и пыталась объяснить это клерку на почте, им был кто-то другой.
– Энола, – прочитала слегка озадаченная Эдит вслух. Никто никогда не упоминал при ней родственницу по имени Энола.
Она еще раз откашлялась в платок и попыталась перевести итальянский текст. Итальянский она учила, но очень поверхностно, так что этот текст сама она перевести не могла. Может быть, в библиотеке есть итальянский словарь?
Эдит сознательно избегала библиотеки после того, как полуистлевший труп леди Беатрис велел ей убираться из Дома. Девушка боялась, что если опять посмотрит на портрет, то этот кровавый монстр сойдет с полотна и набросится на нее. Она хорошо помнила невидимую силу, которая бросила ее почти через всю спальню. И ту ненависть, с которой голос проскрежетал приказ немедленно убираться из Аллердейл Холла.
Она взглянула на своего глупого щенка, который зарылся в простыни, а потом направилась в библиотеку.
Когда она вошла в громадное помещение, ее внимательно осмотрели мертвые головы. Пылинки кружились в голубоватом солнечном свете как живые существа, обладающие сознанием.
Эдит не взглянула на портрет леди Беатрис.
Но у нее было четкое ощущение, что та смотрит на нее очень внимательно. Что дама провожает глазами каждое ее движение, пока она разыскивает полку со словарями и берет с нее итальянский словарь. На форзаце на этот раз не оказалось никакой непристойной картинки – она это проверила, – и Эдит вернулась в спальню, где ее поприветствовал виляющий хвостом щенок.
Она достала пишущую машинку, которую подарил ей Томас, и вытащила ее из футляра. Э. Ш. Ее инициалы. Но и Энолы тоже.
Краем уха она прислушивалась к шагам Томаса. Естественно, что он скоро появится, чтобы объявить ей об успешном испытании комбайна. Она надеялась, что вторая попытка тоже была удачной.
Эдит открыла словарь и стала тщательно выискивать необходимые итальянские слова и их перевод на английский язык.
#
Оно наблюдало.
Новобрачная была настолько погружена в свое занятие, что не заметила, как из-под кровати украдкой появилась фигура, которая, перебирая руками, доползла до полуоткрытой двери. Щенок соскочил с кровати и забрался на стул, как маленький человечек. Женщина улыбнулась ему, и собака в восторге залаяла. Таким образом, Эдит полностью пропустила момент, когда ужасное, бесформенное тело выползло из комнаты.
Совершенно очарованная своим маленьким другом, она вернулась к работе и не заметила, как захлопнулась дверь.
#
Поправив очки, Эдит продолжила свой перевод. У нее начинала болеть голова. Собака, наклонив голову, следила, как женщина листает страницы словаря. Эдит была рада, что у нее есть компания. Она была слегка расстроена тем, что Томас так и не появился, чтобы отпраздновать запуск своего комбайна. Но она вспомнила привычку своего отца: убедившись, что проект на правильном пути, он редко тратил время на празднование своего достижения. Вместо этого он немедленно приступал к его модернизации. Может быть, именно в этом был секрет его успеха, и это вполне может помочь и Томасу.
Собака разразилась лаем, потом лай повторился, и это вывело Эдит из себя, поэтому она несколько раз посмотрела на щенка через плечо. Ей понадобилось некоторое время, чтобы закончить переводить несколько тревожный текст:
Милая Кузина, почему Вы не отвечаете на мои письма? Моя маленькая Софья уже ходит и говорит, а от ее любимой тетушки нет ни одного письма.
С момента Вашей встречи с этим человеком Вы становились от нас все дальше и дальше. Все Ваши письма связаны лишь с банковскими операциями, да и они приходят не часто. Прошу Вас, Энола, напишите нам. У Вас ведь есть семья, которая Вас любит и ждет Вашего возвращения.
Что бы это могло значить? – подумала Эдит. Она твердо решила выяснить это. Девушка не могла отрицать, что повторение ее инициалов на чемодане в шахте сильно ее взволновало. Больше она не будет ждать и проведет свое собственное расследование. Эдит взяла ключ с надписью ЭНОЛА – может быть, сокращенное от Элеоноры? – и вышла из комнаты. В висках у нее стучало, и ладони стали влажными.
Когда она проходила мимо ванной комнаты, ей показалось, что она услышала щелчок. Ее живот свело судорогой, но она прошла мимо, не останавливаясь. Ключ надо будет рано или поздно вернуть, хотя он и принадлежит ей по праву. Люсиль относится ко всему, даже к своему брату, как настоящий собственник. Эдит не могла понять, почему Люсиль так хотела остаться хозяйкой Аллердейл Холла. Ведь наблюдение за таким хозяйством не могло добавить ей ни чувства гордости, ни чувства собственного достоинства.
Пульс Эдит ускорился, когда она подошла к лифту и начала спуск. Вдобавок к этому она вновь почувствовала головокружение. Да что же с ней происходит?
Лифт остановился на пару футов выше пола. Может быть, у него действительно своя голова на плечах? Она с трудом спустилась на пол и осторожно осмотрела все вокруг. Снег попадал даже сюда. Холод и влажность, заполняющие это место, наверняка проберут ее до костей. Густо покрывающая пол глина казалась водонепроницаемой. Нахождение в этой пещере было похоже на нахождение в теле раненого живого существа. Были видны все его капилляры, связки и сырая плоть.
В темноте раздавалось эхо капающей воды, и Эдит пришел на ум мрачный и негостеприимный пейзаж за стенами Дома. Она посмотрела на туннель и рельсы, по которым шахтеры – дети с согнутыми спинами, их измученные матери и отощавшие бледные отцы – толкали раньше свои тележки. Изобретение Томаса положит конец этому издевательству над людьми.
Некоторые части шахты были темны, как гробницы. Эдит подумала о скульптуре, которую нашла в одной из комнат. Она была похожа на памятник. Неужели могилы уничтожали ради новых разработок глины? Тогда, может быть, мертвецы заполняли помещения Аллердейл Холла просто потому, что им – как и ей – некуда было идти?
А не мог ли это быть памятник их матери? Может быть, им удалось спасти его. Несмотря на очевидную нелюбовь Люсиль к леди Беатрис, сама мысль о том, что дети могли сохранить надгробный памятник матери, понравилась Эдит. Это бы значило, что их детство не было таким уж ужасным. Ее собственное было прекрасным… Но слишком коротким.
Из того малого, что ей удалось узнать, Эдит поняла, что их отец умер не в Аллердейл Холле. Она не была уверена в том, что с ним случилось, и она никогда об этом не спрашивала. Теперь ей казалось странным, что она не хотела это выяснить. Как будто изучение истории семьи, в которую она теперь вошла – и к которой принадлежал отец ее будущих детей, – было вмешательством в чью-то частную жизнь.
А вот теперь она здесь, и если это действительно вмешательство… Пусть так и будет. Она собралась с мужеством и подошла к чемодану. По пещере двигались тени, сильно ее нервируя. В этом тревожном здании не было никакого покоя.
Она вставила ключ в замок, и он, открываясь, щелкнул. Звук эхом разнесся по громадному, равнодушному помещению.
Эдит подняла крышку и обнаружила, что чемодан представлял собой передвижную конторку, чистую и заполненную аккуратными пакетами и папками с бумагами. Достав один из конвертов, она просмотрела его содержание. В нем было письмо из банка. Миланского. Адресовано оно было женщине, имя которой она узнала.
– Энола, – пробормотала Эдит. – Энола Шиотти. – Теперь она кое-что поняла. – Энола Шарп. Леди Шарп. Э. Шарп. Э. Ш.
Она еще раз заглянула в чемодан и увидела там три конверта, на которых были указаны годы: 1887, 1893 и 1896-й. Она взяла и их, а потом увидела фонограф. Эдит сразу же вспомнила восковые цилиндры, которые она нашла в шкафу для белья, и в котором ничего, кроме этих цилиндров, не было. Это произошло в ночь первого… явления призрака. Ну вот, теперь она смогла произнести это, пусть даже и мысленно.
Явление призрака.
Который хотел, чтобы она их нашла?
Эдит достала фонограф. Он был не так тяжел, как можно было ожидать, и ее это порадовало. Поставив его, она стала закрывать чемодан, когда…
Шлеп, шлеп, шлеп…
Это были те же звуки, что и раньше, и эффект они произвели тот же самый: по спине у нее побежали мурашки и она приготовилась к еще одному кошмарному посещению. Как и в первый раз, звуки раздавались со стороны емкостей. Поставив фонограф, Эдит на цыпочках прошла к емкостям по влажному полу. Напрягая слух, она старалась определить источник звука, хотя ей мешали громкие удары ее сердца, раздававшиеся у нее в ушах. Звук шел из последней емкости. Как и две другие, она была закрыта на висячий замок
Когда Эдит подошла, звуки прекратились.
Оглянувшись, девушка нашла большой камень. Взяв его поудобнее, она ударила по висячему замку. Раз, второй… Замок развалился. Она сняла его и подняла крышку.
Емкость была полна глиной, свежей и вязкой, по плотности напоминающей заварной крем. Когда Эдит наклонилась над ней, ключ выскользнул у нее из рук и утонул в глине. Расстроенная, она подумала несколько секунд, а потом сняла блузку и опустила руку в вязкую жидкость, которая оказалась не такой плотной, как она ожидала. Глина была холодной и скользкой на ощупь. Испуганная девушка опускала руку все глубже и глубже, пока жижа не дошла ей до плеча, при этом ее запах, напоминающий запах сырой земли, забил Эдит все ноздри и горло. Поиск требовал все больше и больше усилий, и Эдит начала нервничать. Все ее тело дрожало, а лицо было ледяным, но в то же время залитым жарким румянцем. Звуки в емкости прекратились, когда она подошла ближе – а что, если она на что-то… наткнется…
Ее храбрость быстро улетучивалась. И тем не менее ей было необходимо достать этот ключ. Если Люсиль узнает, что она его взяла…
Ну и что? подумала она с вызовом. – Я хозяйка этого дома и все ключи по праву принадлежат мне.
А поиски меж тем требовали все большего и большего мужества. А что, если кто-то схватит ее и затянет в емкость? Или подойдет сзади и подтолкнет ее туда?
Наконец-то…
Ее пальцы сомкнулись на чем-то, что действительно оказалось ключом. Она вытащила руку из глины. Разжав пальцы, она увидела ключ на ладони. Слава богу!
Двинувшись на звук капающей воды, она нашла сломанную трубу и тщательно вымылась. Сложнее всего было удалить глину из бородки ключа, но она сделала и это. Внимательно осмотрев себя, Эдит схватила фонограф и бросилась к лифту. Ручку опять заело, но он все-таки стал подниматься.
#
Новобрачная не увидела бесформенный скелет, который плавал по поверхности емкости. Кроваво-красные кости, распахнутый рот, искривленный в бесшумном крике, пустые, ищущие глаза. Скелет плавал среди ужасов и воспоминаний.
Плавал только по своей собственной воле.
Шлеп, шлеп, шлеп.
Звуки как у пишущей машинки.
#
Томас вызвал Люсиль на улицу, чтобы она смогла разделить его радость. Женщина стояла рядом с братом, такая же взволнованная и счастливая, как и он. Их будущее зависело от успеха этого комбайна, и вот он ритмично пыхтит, после того как Томас что-то в нем подкрутил. Это было последнее, решающее испытание – надо было убедиться, что механизм заведется и будет работать сам по себе, без постоянных настроек и наладок.
Когда Люсиль пришла, Томас велел Финлэю запустить комбайн еще раз. Уголь загорелся, вода закипела, и давление пара заставило все произойти вновь. Различные части механизма двигались с точностью автоматов, и лента комбайна поднимала и опускала корзины в идеальном порядке. Механизм был по-настоящему красив, и его части блестели на слабом зимнем солнце.
Восторгам Томаса не было конца.
– Я знал! Я знал это! – кричал он. – Мы это сделали! Весной мы сможем опять открыть фабрику! Мы сможем все начать сначала, Люсиль. Все начать сначала!
Он видел, что крепко обнимавшая его Люсиль была искренне тронута. После всех усилий, разочарований – и вот теперь победа, подтверждение того, что он… не неудачник.
– Если бы только Эдит увидела это, – пришла ему в голову внезапная мысль. Слова сорвались у него с языка прежде, чем он понял, что он говорит.
Люсиль отстранилась и с недоверием посмотрела на брата.
– Эдит? – ее голос дрожал. – Я сделала это вместе с тобой. Я сделала это для тебя.
Он опять крепко обнял ее и попытался отыграть назад. Упоминание имени Эдит в этот поистине судьбоносный момент в их жизни было глупостью. Он никогда и ни за что не хотел сделать Люсиль больно.
И Эдит тоже, подумал Томас в панике. Никому из них.
– Ну конечно, – Томас стал успокаивать женщину. – Мы сделали это вместе. И никто больше.
– Леди Шарп, – вмешался в их разговор Финлэй. – Нам нужен еще уголь, чтобы проверить паровой котел.
Леди Шарп теперь Эдит, подумал Томас, но эту мысль лучше было тоже не высказывать вслух.
– Ты не будешь возражать? – спросил Томас у сестры, которая, будучи хозяйкой Аллердейл Холла, все эти долгие годы жестко контролировала все их запасы. – Если мы возьмем еще немного угля?
Негнущимися пальцами Люсиль достала связку ключей. Было видно, что она чувствует себя обиженной и не знает, что делать дальше. Интересно, подумал Томас, заметила ли Эдит, что единственным постоянно теплым местом в доме была их спальня? Люсиль стала выбирать ключ от угольного чулана.
Ее рот приоткрылся, и, не говоря ни слова, она бегом бросилась к дому.
#
Оно наблюдало, как глаза сестры расширились от ужаса. Наблюдало, как она бросила брата и побежала к дому. Оно знало, что знает она – ключа не было. Его кто-то взял. В то время, когда сестра бросилась, чтобы лицо к лицу встретиться с грешницей – а кто еще, кроме нее, мог взять этот ключ? – невинная воришка вышла из лифта и сделала несколько шагов по холлу. И тогда, и только тогда, она поняла, что ее высокие ботинки на пуговицах все покрыты красной глиной. И пока сестра кричала: «Эдит! Эдит! Эдит!» – где-то в глубине дома, девушка дрожащими руками сняла ботинки и понесла их вместе с фонографом Э. Ш. по холлу в сторону своей спальни.
Сестра взбиралась по ступенькам. Разозленная и яростная, она была в полной панике.
Новобрачная вплыла в супружескую спальню, запихнула грязные ботинки и фонограф под кресло, а потом уселась на него, прикрывшись наброшенной на одежду шалью. Прикрыв глаза, она притворилась спящей, но Оно видело, как вздымается ее грудь и дрожат руки.
– Я здесь, – произнесла она слабым голосом.
Сестра влетела в комнату, стараясь сдержать дыхание, чтобы Эдит не заметила, как она торопилась. Притворство – результат хитрости – стерло с ее лица выражение жестокости.
– Я хотела бы извиниться за свое поведение сегодня утром, – сказала сестра Томаса, как будто для нее самым важным было жить душа в душу с Эдит. А потом добавила: – Дитя, а с вами все в порядке?
Не менее понаторевшая в притворстве новобрачная застонала и неловко повернулась. Сестра положила на стол кольцо с ключами и пощупала лоб Эдит. Одновременно она бросила взгляд на документ, который Эдит должна была подписать по просьбе стряпчего. Подписи на нем не было.
– Чувствую я себя не очень хорошо, – пробормотала Эдит. – Но это не страшно. Вы не принесете мне холодной воды?
– Конечно, конечно, – ответила Люсиль. Прирожденная актриса.
Специально оставив ключи в спальне, она направилась на кухню за водой. Лицо ее было мрачно.
Пока она была на кухне, новобрачная вернула ключ на кольцо, а потом уселась обратно в кресло.
Сестра вернулась с водой. Протягивая ее новой жене брата, она мягко сказала:
– Я оставлю вас, чтобы вы отдохнули. Вам скоро станет лучше.
После этого она взяла кольцо с ключами. Быстрый взгляд позволил ей определить, что ключ с надписью «ЭНОЛА» был опять на месте.
Новобрачная украдкой вернула его.
На полу в лифте нашлись крохотные комочки глины.
И сестра все поняла.
#
День величайшего триумфа Томаса подошел к концу, и он зашел к сестре, чтобы еще раз обсудить с ней все произошедшее в этот знаменательный день.
Комната Люсиль была настоящим вивариумом, в котором жили целые колонии насекомых. Для некоторых, которых она решала убить и засушить, комната превращалась в могильник. Почти все свободное место в ней занимало альпинистское снаряжение и острые ножи; здесь же стояли витрины с разного рода безделушками – такими, как высушенная человеческая голова с Борнео, кукла вуду из американского Нового Орлеана и бесформенные зародыши животных, плавающие в формальдегиде.
Однако ее кровать ничем не напоминала об этих странных наклонностях своей хозяйки – белье на ней всегда было свежее и душистое. Она захватила лучшее постельное белье во всем Аллердейл Холле и использовала различные травы, чтобы сохранить его белизну.
Люсиль привыкла удовлетворять свои самые необычные желания.
Сейчас она сидела напротив Томаса. Сегодня она была необычайно возбуждена – по-старому, то есть по-плохому, – но когда он спросил, что с ней случилось, она ничего не ответила.
Ее глаза блестели от страха и желания быть необходимой, и Томас вспомнил все, что она для него сделала в жизни. Все, что ей пришлось перенести ради него. И сейчас он должен был быть здесь, рядом с ней. В этом заключалось их соглашение.
– Томас, – произнесла она, – скажи еще раз, что любишь меня.
– Дон-дин, Дон-дин, – начал он, посмотрев на нее, и она в восторге откинулась в кресле.
Дон-дин, Дон-дин,
Кошку в колодец засунул
Малыш Джонни Тин.
А что сделала эта кошка – да ничего,
Просто съела всех мышек в сарае
Отца его.
А кто ее вытащил?
Умница Томми Стаут…
Сейчас они выглядели странно, эти их детские стишки и ритуалы. А тогда, когда они проводили друг с другом почти все время, пока… пока не перестали, они придумали массу своих собственных правил и церемоний – тогда они мечтали о другой жизни: о вечеринках, друзьях и Рождестве. В те тяжелые времена они делали все возможное, чтобы успокоить друг друга и помочь сохранить здравый рассудок.
Сейчас он не был уверен в том, что им это удалось.
Он протянул руки, она упала в его объятия, и Томас закружил ее в вальсе. В его голове звучала мелодия Шопена, и Томас поймал себя на том, что думает о Буффало. Там все было совсем по-другому. Не так холодно, не так темно, не так мертво.
Почему я увез Эдит от всего этого? Зачем я пошел на все это?
Он вел свою темноволосую красавицу сестру по мезонину, двигаясь по кругу в сопровождении мертвых голов. «Моих черных волшебных слуг», как называла их Люсиль. Она проводила их селекцию многие-многие годы, чтобы добиться у них цвета вороньего крыла.
Сестра смотрела ему в глаза, и Томас чувствовал, как ее чары околдовывают его. Сколько ему было лет, когда он впервые поддался им? У нее была железная воля, не то, что у него. Это было для них и благословением, и одновременно проклятием. Люсиль буквально заставила их выжить. А теперь они вообще будут процветать. Это она разработала план, который, за исключением некоторых мелочей, оказался на удивление удачным.
Они продолжали танцевать. Люсиль была его любимым партнером. Когда они вальсировали, то свеча, которую они сжимали в руках, никогда не гасла.
И раз – два – три… И раз – два – три…
В темноте они танцевали свою Danse Macabre.
