Люсиль возобновила свою игру, а Эдит вернулась в спальню, чтобы увидеть, что Томас уже оделся и исчез. Через окно она увидела, как он и Финлэй, в компании двух мужчин из деревни, копаются возле его комбайна. Эдит знала, на что смотрит. Она выросла среди подобных механизмов. В действительности на улице располагалось несколько машин довольно внушительных размеров, а над всеми ими возвышалась вертикальная опора, напоминающая подъемную стрелу. Она также рассмотрела бур, сам комбайн, несколько конвейерных лент, одна из которых находилась прямо рядом с печью, предназначенной для спекания красной глины в идеальные бруски, похожие на тот, что Томас демонстрировал в конторе ее отца. Хаос, царивший на площадке, совсем не соответствовал образу двора старого Дома. Но первое впечатление было обманчивым. Настоящий хаос царил как раз в Доме. А вот расположение оборудования было вполне логичным и эффективным и принесет отличные результаты, как только начнут разрабатываться новые залежи красной глины.

Томас был визионером – человеком, который умел видеть то, что было недоступно другим. Эдит напомнила себе о том, что он ее любит, и о том, что он ее муж и что теперь его долг защищать ее. Сейчас она пойдет к нему. Может быть, она сможет разобраться в своих собственных видениях, если спросит его об истории Дома – кто, когда и почему в нем умер?

Она оделась в одно из своих любимых платьев – темно-зеленое, бархатное, с отделкой цвета тыквы. Ей, мягко говоря, было сложно одеваться без помощи горничной. Эдит вспомнила Буффало. Анни уже работает в другой семье – все слуги Кушингов нашли себе новую работу. Ее фамильное гнездо скоро продадут, вместе со всем, что в нем находится.

Надо было сохранить книжки с картинками, подумала она. Может быть, мистер Фергюсон сумеет перехватить их до продажи?

Эдит прошла на кухню и увидела, что Люсиль приготовила овсянку. Девушка попробовала ее, но потом предпочла съесть кусок хлеба с джемом, пока готовила сэндвичи из немного черствого ржаного хлеба, холодной ветчины и сыра. Кроме того, она заварила этот невероятно горький чай из ягод пироканты. С желудком у нее легче не стало, а кроме того, появилась головная боль. Твердой рукой наполнив корзинку, она вышла на улицу.

Снежинки мягко опускались с серо-стального неба. Воздух был бодряще-свеж, и Эдит поняла, что горячий чай придется как раз кстати. Собака бежала рядом, появляясь и исчезая в вихре снежинок, а девушка наблюдала за тем, как Томас трудится возле полномасштабной машины, копию которой он демонстрировал в Буффало. Если бы отец не боялся так за нее, он бы точно профинансировал это изобретение.

– Эдит, милая, – поприветствовал ее Томас. Он пытался соединить одну часть механизма с другой. Судя по разочарованию на лице мужчины, это ему не очень удавалось. – Что ты здесь делаешь?

– Захотелось тебя увидеть, – ответила она. – Нам надо поговорить.

Он оторвал взгляд от механизма и перевел его на Эдит. Финлэй тем временем заправлял механизм углем. Оба они выглядели очень занятыми.

– Конечно, конечно, – ответил Томас.

– Я не знаю с чего начать, – глубоко вздохнула Эдит. – Томас, в этом Доме кто-нибудь умер?

Свой ответ он сопроводил поддразнивающей улыбкой.

– Ну, конечно, милая, – сказал Томас. – Что за странный вопрос. Дому много сотен лет. Думаю, что здесь родилось и умерло множество людей.

– Это понятно, – терпеливо произнесла Эдит. – Тогда уточню вопрос. Насильственной смертью?

Мужчина сморгнул.

– Сейчас не время для таких разговоров, Эдит. Вот эта чертова штука не хочет заводиться, а это означает полное фиаско. Мы мучаемся с этим с полудня.

Он вернулся к своей работе, но Эдит не собиралась отступать.

– Но может быть, все-таки уделишь мне несколько минут, – сказала она более настойчиво. – Я принесла тебе сэндвичи и чай.

– Чай? Ты приготовила чай? – он сделал гримасу и вернулся к работе. Она вспомнила, как однажды в Буффало он сказал, что американцы не представляют, как правильно готовить чай. Это как-то было связано с кипячением воды и погружением в нее листьев.

– Ты какую жестянку использовала?

– Прости?

– Из какой жестянки ты брала чай? Из синей или из красной?

– Не помню. А разве это не одно и то же? Чай есть чай. – Если только речь не идет об англичанах, подумала она про себя.

– Попробуй еще раз, Финлэй, – распорядился Томас.

Финлэй разжег огонь под паровым котлом и повернул ручку. Машина затряслась. Некоторые шестерни слегка провернулись, но потом отчаянно завибрировали. Эдит вспомнила о том, как наливала воду в ванну, и, хотя очень хотела переговорить с мужем, скрестила пальцы с мольбой, чтобы эта гигантская штука заработала. Томас крепко схватился за один из клапанов, стараясь удержать его на месте.

Работай, работай же, умоляла Эдит механизм.

Вибрация десятикратно усилилась, а ее муж все не разжимал рук. Горячая вода и пар стали вырываться через уплотнители между трубами. Потом из самого клапана, который держал Томас. Он мужественно пытался удержать его голыми руками. Эдит видела, что ему больно. И, тем не менее, он не сдавался. От напряжения его лицо покраснело. А потом из клапана вырвался целый гейзер пара, который попал на руки Томаса. Мужчина, закричав, отскочил назад, и его бледное лицо исказилось гримасой боли.

#

С помощью Финлэя Эдит довела Томаса до кухни. Он был весь покрыт красной глиной, похожей на кровь, и ей пришлось держать себя в руках, потому что перед глазами у нее сразу же встало залитое кровью тело отца. Даже когда она очистила его правую руку от глины, кожа все равно была багровой от ожога.

Как это бывает во многих английских домах, у Шарпов была целая куча различных целебных мазей и других средств, поэтому Эдит старательно нанесла то, что ей принесли, на руку своего мужа. Она вспомнила, как кухарка однажды говорила, что в Ирландии для лечения ожогов употребляют мед. Перед ее внутренним взором неожиданно возникла сцена, во время которой полчища муравьев разделывались с лежащей на тропинке бабочкой. Она видела это во время прогулки в парке Делавер и теперь постаралась прогнать кошмарное воспоминание.

– Ну, наверное, хватит, – сказала Эдит своему обожаемому пациенту, закончив бинтовать его руку.

– Мои руки становятся все грубее. Твоему бы отцу понравилось, – жалобно произнес Томас. Эдит молча кивнула. Понимает ли он, как она страдает, когда он ранит себя? И как теперь она будет каждый день волноваться, когда он будет заниматься со своим изобретением? Сейчас он был настолько занят всем этим, что перевести разговор на тему, которая интересовала ее – Видения, Смерть, Призраки, – было очень трудно.

– Эта машина никогда не заработает, – продолжал ворчать Томас. – Никогда. Для чего я себя обманываю?

– Ты не должен отказываться от надежды, – ей приходилось поддерживать его, независимо от того, насколько она за него боялась. Эдит верила в мужа и считала, что когда его вера в себя ослабевает, то ее долг поддержать его.

– Надежда? – переспросил он. – Эдит, надежда – это одно из самых жестоких чувств. Обычно я стараюсь держаться от нее подальше.

И закрываешь глаза на то, что тебе не нравится, добавила она про себя.

Он сидел рядом с ней, и, как и всегда, его близость отвлекала ее, как будто жила своей собственной жизнью.

– Но сейчас что-то во мне изменилось, – взглянул на нее Томас. – Для чего только я привез тебя сюда? – Он не отрывал взгляда от ее лица. – За кого ты вышла замуж, дорогая? За неудачника.

– Кроме тебя, у меня никого нет, – охваченная порывом любви, она поцеловала мужа и почувствовала, как он напрягся. Он всегда так делал – помня о ее трауре, – но сейчас он явно немного смягчился. Сдался. Она растопила его сдержанность.

Томас отодвинулся от нее, готовый вернуться к работе.

– Эти люди уйдут вечером, а мы пытаемся успеть до того, как начнутся снегопады, – они встали и направились назад, к комбайну, а Эдит пообещала себе, что вечером обязательно его разговорит.

Выйдя из кухни, они оказались в фойе.

– Скоро нам придется остановить все работы, – продолжил он. – Вот тогда-то ты и поймешь, почему они называют это место Багровым пиком.

Эдит замерла.

– Что ты сказал? – спросила она напряженным голосом.

– Багровый пик, – повторил Томас. – Так люди называют это место. Руда и красная глина выходят на поверхность и окрашивают снег. Он становится ярко-красным. Отсюда и… Багровый пик.

Эдит стояла столбом, пока Томас проходил мимо нее. Ее желудок опять свела судорога.

Меня предупреждали, потрясенно подумала она. Дважды.

Оно наблюдало, как брат покинул свою молодую жену. Услышав непонятные звуки, он остановился в фойе и обернулся.

Какая-то тень… Какой-то шум… Но Томас никого не увидел. Развернувшись, он вышел из дома.

Не увидев никого из тех, кого он был в состоянии увидеть.