Мой класс сегодня что-то притих. Аллен-Джонс по-прежнему не допущен к занятиям из-за нелепого инцидента с лаком для ногтей, а без него вся «химия» класса становится иной. Его влияние – хоть я и не назвал бы его «разрушительным», – безусловно, ощутимо, и сегодня, поскольку его нет, остальные «Brodie Boys» необычно молчаливы. Впрочем, Сатклифф и Макнайр тоже взяты на заметку, а значит, перед каждым уроком они обязаны предъявлять преподавателю некую карту, которую тот обязан подписать, внеся в особую графу свои замечания относительно внешнего вида ученика, его поведения и пунктуальности. Разумеется, никому из мальчишек не нравится, когда его берут на заметку, но сегодня, как мне показалось, я прочел в глазах своих «Brodie Boys» молчаливое презрение: похоже, они считают, что я их предал.

Необходимо что-то срочно предпринять. Но Харрингтон недоступен – прячется за спинами своих заместителей. Очевидных слабостей у него нет, а свои предрассудки он умело скрывает под различными красивыми обертками. Вот только тот приступ гнева скрыть не сумел. Но какая мне от этого польза? Как я мог бы использовать это против него?

Познай врага своего. Но как? Я вдруг подумал о современных компьютерных умельцах, хакерах, которым, наверное, ничего бы не стоило влезть к Харрингтону в компьютер и отыскать там некие компрометирующие его материалы – любовные письма секретарше, сфальсифицированные отчеты, тексты листовок, проповедующих ненависть, да мало ли что еще. Это могло бы привести к скандалу и даже к позорному отстранению от работы в школе. Но я, увы, с компьютерами совсем не дружу. После уроков я двадцать минут проторчал перед своим новым компьютером и едва сумел его включить. Нет, тут нужен кто-то помоложе. Кто-то, владеющий компьютерной грамотностью.

А потому после школы я отправился искать Уинтера, своего недавнего сообщника по преступлению. Я нашел его возле мусорных баков и сразу принялся объяснять, с чем связаны мои теперешние затруднения, и не успел я закончить, как он разразился таким хохотом, что едва мог говорить.

– Компьютер сам по себе ни о чем «думать» не способен, – наконец с трудом вымолвил он. – И «умен» он ровно настолько, насколько умны вы. Но если вы не знаете, куда смотреть и на что нажимать, то и ведете себя как попугай перед зеркалом, о которое он вполне способен и голову себе разбить.

Не слишком комплиментарная, хотя и довольно точная характеристика моих технических познаний и навыков. Меня все сильней удивляет, как вообще этот молодой человек, сын Глории, ухитрился стать уборщиком.

– Я полагаю, вы-то в компьютерах разбираетесь? – сказал я.

Он улыбнулся.

– А что вы хотите узнать?

Я объяснил и прибавил:

– Разумеется, я все оплачу. Считайте, что это часть некоего важного расследования.

– Расследования? – переспросил Уинтер. – Раз так, я все сделаю бесплатно. Считайте это моей вам услугой.

Господи, подумал я, что же это я затеваю? Рой Стрейтли – ниспровергатель школьного начальства? Скорее уж горгульи на нашей часовне поднимут восстание, чем я сделаю хоть что-то во вред «Сент-Освальдз». Хотя новый директор – это, безусловно, паразит. Наши доски почета; наши старые правила и порядки; наши отношения с учениками – он все сметает волной своих нововведений, к которым вскоре прибавятся еще и смешанные классы. Появятся толпы Дельцов в офисных костюмах, всевозможные «гуру по проблемам насилия», компьютеры, электронная почта… Возможно, на бумаге подобные новшества и кажутся вполне приемлемыми, однако душу нашей школы они никогда затронуть не смогут, потому что «Сент-Освальдз» всегда существовал не на бумаге и не в компьютере, а благодаря труду, крови и поту учителей, вечно покрытых меловой пылью, и более всего, их незыблемой верности – верности своим ученикам, своей школе и друг другу.

Я, возможно, играю роль Канута, тщетно пытаясь удержать приливную волну, однако я должен верить: я смогу спасти «Сент-Освальдз», и в этой борьбе годится любое оружие – и садовый гном, и компьютер. Долгие годы я сопротивлялся переменам в надежде, что они обойдут меня стороной. Теперь же мне самому придется стать проводником перемен, что для меня, возможно, будет не слишком приятно. Я вдруг заметил, что все время вспоминаю старую шутку Харрингтона: «Сколько преподавателей «Сент-Освальдз» требуется, чтобы сменить электрическую лампочку?» А по-моему, вопрос должен звучать иначе: «Сколько электрических лампочек потребуется, чтобы все смогли наконец разглядеть такого подлеца, как Джонни Харрингтон?»

В каждой школе есть свой скелет в шкафу. «Сент-Освальдз» – не исключение. И мы все немало времени и сил тратим на то, чтобы наши скелеты там, в шкафу, и оставались. Однако на сей раз единственная возможность спасения заключается для нас в том, чтобы распахнуть настежь все шкафы, зажечь как можно больше ламп и поймать паразита, как только он выберется на свет.

Уинтер согласился зайти ко мне попозже вечером, после работы. Он, кстати, сказал, что видел, как Харрингтон копался в моем компьютере. Я не особенно уверен, что интернет – подходящее средство, чтобы поймать Харрингтона в ловушку, но Уинтер вроде бы неплохо в таких вещах разбирается, и мне явно не стоит пренебрегать возможностью использовать его умения в своих интересах. А интересно все-таки, с кем Харрингтон разговаривал вчера вечером по своему пижонскому мобильнику и куда направился после того разговора? Мысли об этом тревожат меня, не дают мне покоя.

Уинтер пришел в семь часов, когда уже совсем стемнело – я и забыл, как быстро темнеет в это время года. Да и сама осень теперь отчего-то стала наступать раньше, чем всегда. Под мышкой у моего соучастника по краже торчала голубая папка, из которой он извлек несколько страниц печатного текста.

– Вы что, прямо сегодня все это в компьютере разыскали? – искренне удивился я.

Уинтер только плечами пожал.

– Но это же совсем мало! У нашего нового директора абсолютно незаполненный онлайн-профиль, и социальными сетями и сайтами он не пользуется – во всяком случае, под собственным именем. У него нет своего блога, и в международную сеть «mySpace» он не заходит, и во «Friends Reunited» тоже, хотя там я раза два встретил упоминания о нем. Он иногда покупает книги на «Amazon», но никогда никаких комментариев не оставляет. Что же касается гугл…

Тут я его остановил, объяснив, что перестал понимать его уже при упоминании понятия «онлайн-профиль».

Он улыбнулся.

– Извините. Я начну сначала.

Через полчаса я если и не свободно, то хоть как-то, по крайней мере, был способен изъясняться на языке интернета. Уинтер, разумеется, владеет этим языком как родным. Он сказал мне, что каждую ночь по нескольку часов проводит в интернете, делая посты в блогах и т. п.

– И что вам это дает? – спросил я, искренне заинтригованный.

Он пожал плечами.

– Видите ли, там ведь тоже существует некое общество. В интернете люди взаимодействуют друг с другом почти так же, как и в любом реальном обществе, но при этом каждый волен сам выбирать, с кем он хочет (или не хочет) общаться, встречаться и так далее. В реальной жизни ведь можно ни разу за всю жизнь так и не встретиться даже с горсткой людей, полностью с вами совместимых, разделяющих именно ваши интересы, а в Сети вы сможете отыскать их в течение нескольких секунд. Вы там можете, например, к кому-то присоединиться. Или превратиться в совсем другого человека. Или часа два притворяться, что не навек застряли здесь, в Молбри…

Как интересно! Я и понятия обо всем этом не имел. Хотел бы я знать, а есть ли у Уинтера друзья за пределами виртуального сообщества? Подозреваю, что в реальной жизни ему как раз не хватает умения общаться с людьми; или – и это тоже вполне возможно – он предпочитает «превращаться в совсем другого человека», как он сам только что сформулировал.

– А где бы вам хотелось сейчас оказаться? – спросил я.

Уинтер криво усмехнулся.

– Я иногда подумываю о Гавайях, – сказал он. – Вот вам, например, известно, что Гавайский архипелаг – это самая длинная цепь островов в мире?

Я покачал головой. Я пару раз в качестве сопровождающего преподавателя ездил с учениками во Францию (в основном по настоянию Эрика), но главным приключением всей моей жизни оставался «Сент-Освальдз»; мне он и сейчас кажется не менее загадочным и экзотичным, чем в мой самый первый школьный день.

– Планируете поехать туда в отпуск? – спросил я.

Уинтер задумался и, по-моему, погрустнел.

– Возможно, когда-нибудь и поеду. Но не прямо сейчас. Билеты на самолет уж больно дорогие.

– А вдруг вы в лотерею выиграете?

– Возможно. Если когда-нибудь и впрямь в нее сыграю.

Я просмотрел содержимое принесенной им папки. Там было собрано все, что Уинтеру удалось узнать о детстве Джонни Харрингтона; а также информация о его нечастых, хотя и безупречного вкуса, покупках в интернете (покупал он главным образом книги), о членстве в гольф-клубе и о взносах в различные благотворительные фонды (в том числе в фонд двух обществ: «Выжившие» и «Спасите детей»); кое-что сообщалось также о его жене Элизабет, домохозяйке, активно занимающейся благотворительностью: например, о том, что она любит покупать кашемировые свитеры и выкладывать в интернет свои записи о приобретенных и потраченных калориях. Отец и мать Харрингтона были живы и проживали в Котсуолдсе. Братьев и сестер у него не имелось, и с Молбри, насколько сумел выяснить Уинтер, никаких связей не осталось.

– Это все, что вы нашли? – спросил я, закрывая папку.

Но Уинтер снова ее раскрыл и сказал:

– Нет, сэр. Я нашел еще вот это. – И он сунул мне листок с перепечатанной из газеты «Молбри Икземинер» статьей.

Ну, эта статья, полагаю, всем известна. Как и та самая фотография в полстраницы. Фотография, кстати, так себе и Гарри уж точно не льстит. Она сделана в сентябре 1981 года в День спорта; на ней Гарри в шортах и спортивной майке обнимает за плечи двух мальчиков. Один из них Харрингтон, который даже в соревнованиях в беге выглядит безупречно, и пробор у него в волосах абсолютно прямой, словно построенный древними римлянами. (Я, хотя прошло уже столько лет, в очередной раз испытал острое раздражение и даже гнев, глядя на него; этот мальчишка всегда вызывал мое раздражение своей чрезмерной приглаженностью и вкрадчивостью.) Второй мальчик из того класса, где наставником был Гарри; его фамилия была то ли Тенсел, то ли Тесел – точно не помню, он у меня никогда не учился. Чуть в стороне от этой маленькой группы стоит Чарли Наттер и смотрит куда-то вдаль, словно за рамкой фотографии увидел что-то интересное. А на заднем плане виднеется Дэвид Спайкли, которому астма вообще не позволяла спортом заниматься, и улыбается прямо в камеру. Интересно, подумал я, а этот-то как ухитрился в кадр попасть? Уж он-то в соревнованиях по бегу точно участия не принимал. Наверное, за товарищей поболеть пришел. А фотограф просто его не заметил.

Уинтер с любопытством смотрел на меня.

– Вы же наверняка все это знали, – сказал он с укором. – Почему же вы мне-то не сказали?

Я вздохнул.

– Я собирался вам рассказать, – промямлил я, чувствуя, какими опасными толчками бьется мое сердце, а невидимый палец больно в нем ковыряется, словно хочет пробраться как можно глубже. – Но, если не возражаете, лучше не сегодня. Мне тяжело все это вспоминать. И, по-моему, нам обоим нужно время, чтобы как следует к такому рассказу подготовиться.

Он кивнул.

– Хорошо, сэр. Значит, в другой раз.

– Да. И спасибо вам, мистер Уинтер.

Когда Уинтер ушел, я налил себе стакан вина и приготовил «гренок по-валлийски» с расплавленным сыром, а потом вытащил один из старых дневников Гарри и стал читать, но ничего особенно интересного там не обнаружил. Забавным мне показалось разве что упоминание о том, как Эрик Скунс, отвечавший у нас за «французский киноклуб», осмелился показать «La Cage aux Folles»; ну и еще там был довольно смешной скетч: доктор Дивайн, изображенный в виде сержанта, муштрующего на школьном дворе учеников; ученики послушно бегают по кругу, а Дивайн за ними наблюдает, беспокойно подергивая своим острым носом, и изо рта у него, вылетают какие-то невнятные команды, в которых можно разобрать слова «быстро!» или «марш!»; под рисунком красовалась подпись: «Метро-гном».

К этому времени глаза у меня уже страшно устали. А может, на них так подействовал дым от наспех растопленного камина. Я отложил в сторону дневник и стал думать о своем молодом соратнике-соучастнике. Я представлял себе, как Уинтер сидит сейчас один в доме покойной матери, лицо его освещено голубоватым светом, льющимся с экрана компьютера, и он ведет неслышную беседу со своими невидимыми виртуальными друзьями. По-моему, это слишком одинокая жизнь для человека его возраста. Однако сам он, похоже, вполне своей жизнью доволен. Впрочем, и ему, возможно, моя жизнь представляется чрезвычайно скучной и одинокой. Но ведь у меня-то есть «Сент-Освальдз»! Во всяком случае, пока. И – я надеюсь – до конца жизни…

Великие боги! Как все-таки хорошо, что у меня есть «Сент-Освальдз»!