12. Видимость не есть очевидность

– Это настоящее несчастье, – сказал Анхель Луис Поведа.

Шеф фалангистской контрразведки был в голубой рубашке, коричневом костюме и с кобурой на поясе. Недоверчивые глазки за круглыми очками уже двадцать минут буравили Лоренсо Фалько – в Саламанку тот прибыл прошлой ночью, – ловя каждое движение и слушая отчет о произошедшем, а вернее, о провале задания.

– Несчастье… – скорбно повторил Поведа.

Разговор шел в кабинете адмирала. Хозяин с дымящейся трубкой во рту сидел, откинувшись на спинку кресла, за столом, заваленным бумагами, и хранил молчание с видом беспристрастного судии. Он был, как всегда, в штатском – в своем обычном вязаном кардигане. В окне у него за спиной ветер раскачивал голые ветви деревьев перед куполом собора.

– Как, по-вашему, была утечка? – спросил Поведа.

Фалько выдержал его взгляд. И будто услышал предостерегающий голос адмирала: «Ухо востро, мой мальчик. Ухо востро».

– Не знаю, – ответил он. – Не исключено, что красные раскрыли наш план по чистой случайности. Наши могли наткнуться на патруль возле аэропорта, они как раз проезжали рядом… Не исключено, что это просто злосчастное стечение обстоятельств.

– Однако их ждали, не так ли?

– Меня там не было. Я этого знать не могу.

– Прошло уже пять дней.

– Стало быть, я знаю меньше, чем вы.

– Вам, согласитесь, очень повезло, – Поведа метнул неприязненный взгляд. – Что не пошли с ними.

– С этим не поспоришь. Да, повезло.

– Беда… – Фалангист горестно провел ладонью по лицу. – Вчера вечером мне сообщили, что красные опубликовали в «Диарио де Аликанте» сведения: двенадцать человек убито в ходе столкновения, еще девять расстреляно на следующий день.

– И женщина?

– Да. Каридад Монтеро. Казнена вместе с братом. Товарищ Фабиан Эстевес пал в бою. Живым в руки красным не дался.

Фалько ощутил печаль. Печаль особого, беспокоящего свойства. Может быть, так давало себя знать раскаяние? Он положил ногу на ногу и уставился в окно.

– Этого следовало ожидать, – сказал он.

– У нас в «Фаланге» уверены, что имело место предательство. И наши люди попали в засаду.

Фалько перевел на него взгляд:

– Вы уже намекали. Что я могу на это сказать?

– Вам и второй женщине удалось выжить.

– Посчастливилось. Ей и мне. И далось нам это счастье непросто.

Адмирал выпустил густой клуб дыма. Правым глазом сквозь синевато-серое, медленно рассеивающееся облако мрачно взглянул на Поведу:

– Вы, надеюсь, не подвергаете сомнению лояльность моего сотрудника?

– И в мыслях такого нет. Но посудите сами, каковы факты – мои товарищи перебиты, ваш человек уцелел.

– Эта девушка, Ева Ренхель, – она тоже из ваших, – возразил адмирал. – Однако сумела выбраться. Надо будет послушать ее версию.

– Послушали уже, – сказал Поведа. – Полностью совпадает с вашей.

– А где она сейчас?

– Мы пока поселили ее в Женской секции «Фаланги».

– Пока не решится ее судьба, вероятно?

– Именно так.

– Ага…

Что-то странное, непривычное, подумал Фалько, было в том, как сегодня говорил адмирал. Чего-то он явно недоговаривал. Создавалось впечатление, что, глядя на Поведу, он видел то, чего не видел Фалько.

– От этой неудачи мы оказались в очень скверной ситуации, – сказал фалангист. – И опасаемся за жизнь Хосе Антонио. Сейчас его уже, вероятно, судят в Аликанте. Разыгрывают фарс, верней сказать.

– Справедливого приговора не ждете? – сказал адмирал. – Не те времена?

– Нет, конечно, не жду. Но наше вмешательство еще больше усугубит его положение. – Поведа взглянул на Фалько с плохо скрываемой злобой: – Вся эта история сильно ему напортит.

Адмирал подбородком показал на Фалько:

– Он сделал, что мог.

Поведа, не отвечая, поднялся с места. Ему было явно не по себе. Он пожал плечами, сунув руки в карманы пиджака, и разошедшиеся от этого движения полы открыли кобуру на поясе.

– Все это ужасно… Сильнейший удар… Мне передали, что каудильо просто потрясен случившимся.

Адмирал сделал преувеличенно соболезнующую мину.

– Еще бы… – сказал он.

Поведа, не протянув им руки и не сказав ни слова на прощанье, вышел из кабинета. Адмирал и Фалько не шевельнулись. Оба хранили молчание, глядя друг на друга.

– Потрясен, понимаешь ты? – с издевательской ухмылкой сказал адмирал.

Фалько взглянул на портрет Франко.

– Как до красных дошла информация?

Адмирал утомленно опустил веки:

– Ну, как-то, значит, дошла. Как именно – несущественно.

– Пакито-Паук доставил? Или прямо отсюда, без посредников?

Ответа не последовало. Адмирал, казалось, был всецело занят тем, что проверял, равномерно ли сгорает табак у него в трубке.

– Не понимаю, зачем туда отправили меня, – настойчиво проговорил Фалько. – В конце концов я и сделать-то ничего не успел. Могли бы обойтись…

– Планы изменились посреди операции.

– Как именно?

– Это неважно. Но ты внезапно стал не нужен. И я послал к тебе Пакито. Мы обнаружили кое-что очень интересное. Такое, что заставило поменять план.

– Что именно?

– Тебя не касается. В генштабе остались довольны тем, как все прошло, и это главное.

– Все довольны, а больше всех, полагаю, ваш друг Николас Франко. Не так ли, сеньор?

Эта дерзость вызвала вспышку гнева.

– Рот закрой, чушь не мели! И не лезь не в свое дело.

– Слушаюсь, господин адмирал.

– Вот и слушайся. Здоровей будешь.

Последовало довольно тягостное молчание. Адмирал чиркнул спичкой и поднес ее к чашечке трубки. Мрачность его мало-помалу рассеялась.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он наконец совсем другим тоном.

– Устал.

Несколько колечек дыма. Новая пауза.

– И, наверно, опечален, – добавил Фалько.

Правый глаз и глаз искусственный, теперь безупречно выровненные по одной оси, пристально изучали его. Лицо адмирала смягчилось. Появилось нечто вроде участия. Может быть, даже тепло, подумал Фалько.

– Уезжай на несколько дней. В Саламанке уныло, как на кладбище. Съезди в Биарриц. Понадобишься – я тебя найду там.

– Очень на это надеюсь, – Фалько улыбнулся с жесткой насмешкой. – Вы хотите, чтобы я на некоторое время исчез?

Это будет нелишним, ответил адмирал. Хосе Антонио расстреляли бы при любой погоде. После случившегося тем более. А в Саламанке примутся искать виноватых. В верхах «Фаланги» начнется свирепая борьба за власть: одна фракция тяготеет к радикализму, другая не прочь перейти под эгиду Франко. Все, конечно, товарищи, но закопают друг друга с удовольствием. Близятся смутные времена, скоро начнется сведение давних счетов. Нужны консолидация власти и устранение тех, кто будет противиться единоначалию. Самому Поведе, который придерживается крайних взглядов, уже щекочет ноздри запах пороха. Совершенно неожиданно может прийти день, когда фалангисты сцепятся всерьез.

– Генералиссимус и его брат Николас дергают за ниточки, – завершил адмирал. – И в детали не вникают. Так что, сгинь-пропади. Не хочу, чтобы ты попал под горячую руку.

– А что там с Евой Ренхель?

Тройное попыхиванье трубкой – и долгое молчание.

– Теперь этой барышней занимаются другие, – наконец ответил адмирал, не глядя на Фалько. – И ты держись подальше.

– Что вы хотите этим сказать?

Здоровым глазом адмирал мрачно уставился на него:

– Хочу сказать, что теперь она не имеет к тебе отношения… Если вообще когда-нибудь имела.

Фалько стукнул костяшками по краю стола.

– Ну, разумеется, имела! Мы пережили вместе много опасностей, спаслись чудом… Эта женщина надежна в высшей степени, ей можно доверять… На моих глазах она казнила предателя и там, на берегу, вела себя очень достойно. Вместо того чтобы нестись сломя голову в шлюпку, она отстреливалась, прикрывая наш отход.

– Ты с ней спал?

Взгляд адмирала был лишен всякого выражения. Фалько откинулся на спинку стула.

– При всем моем уважении, господин адмирал, это вас не касается.

– Как сказать…

– То есть?

Адмирал продолжал рассматривать его с каким-то странным любопытством.

– Забудь ее, – сказал он чуть погодя. – Я ведь тебе сказал – теперь это дело других людей… Ее товарищей и совсем даже не товарищей.

Фалько замер с открытым ртом. Что-то стряслось, сообразил он. Что-то такое, о чем этот хитровывернутый старик не хочет говорить мне. Что-то такое, о чем ему известно, а мне – нет.

– Не понимаю.

– И нечего тебе понимать. Проваливай.

Фалько, преодолевая головную боль, пытался осмыслить сказанное. Сделать какие-то ясные выводы.

– Господин адмирал…

Но тот властно указал на дверь черенком трубки:

– Сказано ведь – убирайся. Сгинь.

Дом, где размещалась Женская секция «Фаланги», стоял в проезде Энкарнасьон. Балконы с железными перилами – с одного свисал желто-красный флаг, – облезлый каменный фасад, широкий темный подъезд, откуда навстречу Фалько вышел однорукий вахтер.

– Могу я видеть сеньориту Ренхель? – сказал Фалько, показав свои документы.

Однорукий, подозрительно поглядев на него, взял удостоверение и принялся тщательно изучать. Потом молча скрылся в застекленной будочке. Через минуту вернулся и сказал:

– Сейчас к вам спустятся.

Фалько в ожидании стоял у подножия лестницы с выщербленными ступенями. Откуда-то доносился густой запах казенной кухни – вареной картошки, невымоченной соленой трески. Аппетита не вызывает, подумал Фалько.

– Сеньорита Ренхель ушла, – прозвучал женский голос.

Она медленно спускалась по лестнице, сверху разглядывая посетителя. Средних лет, с обильной проседью в коротких вьющихся волосах, нуждавшихся, по мнению Фалько, в энергичном мытье. Очень тонкие губы, колючие глаза на преждевременно увядшем лице без следов косметики. Длинная серая юбка, туфли на плоской подошве. Сошла бы за монахиню в мирском платье, если бы не голубая рубашка с вышитой над левым карманом эмблемой – ярмо со стрелами на красном фоне.

– А когда вернется?

Тонкие губы поджались еще сильней.

– Скорее всего, никогда.

Фалько немного растерялся от такого ответа. Тем более что сказано было очень неприязненно.

– Но ведь она только что приехала. И поселилась здесь.

– Больше не живет.

– И куда же она направилась?

– Не знаю.

Сбоку, враждебно наблюдая за беседой, стоял однорукий вахтер.

– Ничего не понимаю, – сказал Фалько. – Что у вас тут происходит?

Он заметил, как женщина молча переглянулась с одноруким.

– А то происходит, – сказала она, помолчав, – что поискать ее вам лучше в другом месте.

В голосе звучало некое странное торжество, словно растерянность визитера доставляла ей удовольствие. По ухмылке вахтера видно было, что и он наслаждается не меньше.

– Пожалуйста, объясните мне, что произошло, – сказал Фалько.

Женщина недоверчиво рассматривала его с верхних ступеней. И увиденное ей явно не нравилось.

– Она вам кто – подруга?

Фалько кивнул и в тот же миг увидел, как ее губы раздвинулись в довольной улыбке. Подозрения подтверждались.

– Вам бы следовало внимательней смотреть, с кем водите дружбу. Вашу знакомую увела полиция.

– Ее что, арестовали?

– Разумеется.

Фалько был ошеломлен.

– Что за чушь… – еле выговорил он наконец.

– Чушь? Не знаю, не знаю… Ей объяснят, что за чушь. Да и вам тоже.

– Кто ее арестовал?

– Пришли два агента, – встрял однорукий, давно искавший повода поучаствовать в разговоре. – А еще один остался ждать в машине…

Он осекся, перехватив злобный и властный взгляд, которым одарила его женщина. Фалько допытывался, что же это были за полицейские, но подробностей не получил. Полицейские как полицейские, отрезала женщина, обрывая разговор. Показали значок.

– А куда они ее увезли?

– Вот это, по счастью, не наше дело.

Мозг у Фалько пылал в поисках объяснения. Здесь, в Саламанке, и в эти времена эти люди могли быть кем угодно – фалангистами, монархистами, агентами госбезопасности, из военной контрразведки и даже из его родной национальной службы. Ему вдруг припомнились недомолвки адмирала во время их последнего разговора. И странный тон, каким он говорил про Еву Ренхель. Как он сказал? «Это дело ее товарищей и совсем даже не товарищей».

– И все же за что ее арестовали? – продолжал допытываться он.

Женщина рассмеялась резко и злорадно:

– За что… Если забрали, значит, за дело!

Адмирал жил на втором этаже дома на улице Компаньи, окна которого сейчас отражали лиловатый сумеречный свет. Дверь Фалько открыл адмиральский вестовой Сентено – маленький, рыжий и веснушчатый мичман. Рукава сорочки подвернуты, галстук распущен. Насколько Фалько было известно, этот неразговорчивый и исполнительный человек сопровождал адмирала еще со времен событий на Балканах. А может быть, и того раньше.

– Дома? – спросил Фалько.

– Да. Входите.

Где-то в глубине длинного коридора играл граммофон. Адмиралу нравились танго и испанский фольклор. Я люблю, когда мне рассказывают истории под музыку, говорил он. И порой напевал речитативом целые строфы. Сейчас звучали «Зеленые глаза» в исполнении Мигеля де Молины. Фалько прошел в гостиную – картины по стенам, книжные полки, диван с подлокотниками и обитые бархатом кресла. Добротное буржуазное жилище, реквизированное после того, как расстреляли прежнего хозяина – бывшего депутата-социалиста. Перед камином, где горело толстое дубовое полено, сидел в качалке адмирал. Вязаный шерстяной джемпер, очень мятые фланелевые брюки, плюшевые домашние туфли. На столике рядом горела лампа, книга лежала на коленях. Жена сидела и вязала в кресле напротив, с котом у ног.

– А-а, это ты.

Его вроде бы не удивил приход Фалько. Гость поздоровался с адмиральшей – дамой средних лет, с приветливой улыбкой на поблекшем, но все еще привлекательном лице, – которая поднялась и вышла вместе с Сентено, оставив их наедине. Кот принялся тереться о ноги Фалько. Адмирал с погашенной трубкой в зубах молча разглядывал гостя. Потом наконец вынул трубку и черенком указал на пустое кресло:

– Садись, не маячь. Выпьешь чего-нибудь?

– Нет, спасибо.

Адмирал заложил страницу, закрыл книгу, определив ее на столик под лампу. Держа трубку в зубах, окинул Фалько долгим взглядом.

– Не вполне урочный час для визитов, – сказал адмирал наконец.

Стеклянный глаз словно блуждал где-то, зато правый просто впивался в Фалько, усевшегося поближе к камину. Адмирал задумчиво провел мундштуком трубки по седым, пожелтевшим от никотина усам.

– Что с ней? – без предисловий, в упор спросил Фалько.

Адмирал словно не слышал вопроса. Поглаживал вспрыгнувшего к нему на колени кота. И при этом с интересом рассматривал Фалько. После долгой паузы слегка откинулся в качалке, спустил кота на пол и уставился на огонь в камине.

– Сколько лет мы с тобой знаем друг друга? Пять?

– Шесть.

– Ну да, верно. Шесть. – Он перевел глаза на Фалько. – А познакомились в Стамбуле. После скандала в доме венгерского посла, с женой которого ты, конечно, завел шашни… В ту пору ты сбывал разного рода военные излишки мексиканским и ирландским революционерам, и сразу несколько контрразведок мечтали спустить с тебя шкуру… Не забыл, надеюсь?

– Как такое забыть.

– Вскоре после этого я оказался перед выбором – ликвидировать тебя или взять на службу. Я выбрал второе и ни разу не пожалел.

Он замолчал, рассматривая чашечку трубки. Потом, подавшись вперед, осторожно выбил ее о каминную решетку.

– Сейчас мы имеем дело не с восстанием и не с государственным переворотом, как бы он ни ширился и ни разрастался. Это война. Затянется она надолго. И будет очень жестокой. Да не будет, а есть. Может быть, это лишь преддверие другой, более грандиозной войны. Не исключено, что и мировой. Вроде той, что была двадцать лет назад.

Адмирал, положив трубку на столик, поднялся. Музыка смолкла, и, подойдя к граммофону, он снял пластинку и поставил другую. Раздались первые такты «Кумпарситы», а потом по гостиной поплыл томный голос Карлоса Гарделя.

– И она затронет всех, – продолжал адмирал. – По счастью, европейские демократии пока еще выжидают, не вмешиваются. В глубине души они желают победы нам, но изображают равноудаленность и невмешательство. Другие – Гитлер, Муссолини – таким чистоплюйством не занимаются. Оттого здесь сейчас и полно немцев с итальянцами, а будет еще больше. А красных, в свою очередь, подпирает Коминтерн. Читай Россия.

– Может, расскажете наконец, чего я не знаю? – не выдержал Фалько.

Адмирал взглянул на него с видом крайнего недовольства:

– Что хочу, то и рассказываю! И что считаю нужным! Уразумел? И вообще ты у меня в доме, наглец! Если очень спешишь – вот бог, а вот порог. Ясно?

Они какое-то время смотрели друг на друга. Фалько не выдержал и моргнул первым.

– Так точно.

– Еще бы не так и еще бы не точно.

Он снова уселся в качалку, уставился в огонь, а потом взглянул на Фалько:

– Ева Ренхель – русская шпионка.

Довольно долго в гостиной слышались только голос Гарделя и потрескиванье полена в камине. Ошеломленному Фалько показалось, будто его пробило электрическим разрядом.

– Я правильно понял? Вы хотите сказать, что Ева работает на красных?

Адмирал нетерпеливо дернул плечом:

– Я хочу сказать именно то, что сказал. Настоящее имя – Ева Неретва: отец русский, мать испанка… А работает она не просто на красных, а на НКВД, на советскую спецслужбу. И информирует не Мадрид или Валенсию, а Москву.

– Но как же… Она ведь вступила в «Фалангу»…

– Не вступила, а хладнокровно внедрилась. И все это время поставляла сведения на ту сторону. Ее непосредственный начальник – Павел Коваленко, или «товарищ Пабло», военный советник и глава здешнего Управления специальных операций… Сволочь первостатейная.

Ноги у Фалько стали ватные, и он подумал: «Хорошо, что сижу, а не стою». Под ложечкой возникла сосущая пустота. Его трудно было удивить, но только что услышанное выходило за рамки его воображения. И столь присущее ему умение соображать отчетливо и ясно сгинуло к неведомой матери.

– Так что случилось в Аликанте?

Да ничего не случилось, все прошло по намеченному плану, ответил адмирал. И Фалько, сам того не зная, находился там, чтобы провалить операцию, потому что никому, кроме нескольких наивных идеалистов, Хосе Антонио на свободе не нужен. Каудильо и его брат Николас запустили этот воздушный змей, крепко держа в руках конец бечевки. Ибо знали с самого начала, что высоко он не взлетит. Но на полдороге внесли важные изменения. Благодаря республиканскому агенту, во Франции перешедшему на сторону франкистов, им стало известно, что и НКВД заинтересован в том же. Никто – ни красные, ни русские, ни франкисты – не хотел, чтобы Хосе Антонио Примо де Ривера, живой и здоровый, портил им кровь в Саламанке. Они вошли в контакт и достигли согласия. Заключили равноправный договор. Он, Фалько, лучше других должен знать, что это такое.

– Ты нам был уже не нужен, но ведь находился там… Поначалу решили тобой пожертвовать – пусть, дескать, и его накроет, – но я воспротивился. И послал Пакито-Паука предупредить тебя.

Фалько пытался выстроить разбредающиеся мысли. Сопоставить одни действия с другими. Голова трещала так, словно туда запустили сотню обезумевших сверчков. Адмирал смотрел на него понимающе.

– Сам знаешь, как это бывает, – повторил он. – Как игра идет. Все вроде выглядит так, а на поверку выходит совсем иначе. Видимость не есть очевидность.

– Почему меня задержали в Аликанте?

– Потому что красные уже знали, кто ты. Их пришлось оповестить – другого выхода не было.

– Ну, хорошо. А почему тогда отпустили после допроса?

– Потому что ты в сорочке родился, – адмирал позволил себе легкую улыбку. – Барышня твоя расстаралась.

– Ева?

– Она самая.

Карлос Гардель уже давно замолчал. Фалько – то ли от того, что сидел так близко к камину, то ли по иной причине – вдруг стало нестерпимо душно. Он чувствовал, что весь взмок. Встал, сделал несколько шагов по комнате. Дремавший на подушке кот поднял голову и с интересом на него уставился. Город за окном медленно погружался в темноту.

– Эта самая Ренхель или Неретва – зови как хочешь – связалась со своим Коваленко и добилась, чтобы тебя выпустили. Уж не знаю, какие доводы привела. Если бы не она, ты бы оттуда не вышел.

Фалько прижался лбом к стеклу. От холодного прикосновения стало чуть легче. Теперь он припомнил, как в Аликанте, когда его перестали бить, он слышал невнятные голоса за спиной. Он не видел, кто говорил, потому что голова его была проволокой прикручена к спинке стула. Быть может, как раз для того, чтобы он не мог обернуться. Не исключено, что Ева все это время стояла позади.

– А зачем она это сделала?

– Понятия не имею. Ясно одно – пользы от тебя не было больше ни ей, ни кому другому, однако же она тебя вытащила. Добилась освобождения. – Адмирал взглянул на него задумчиво и насмешливо. – Может, ты ей понравился, может, оказал услуги, о которых не рассказал мне. Одно сомнению не подлежит – она спасла тебе жизнь.

– Не только это. На берегу, когда мы отступали к шлюпке, остановилась и прикрывала меня огнем. Захотела бы – хлопнула прямо там.

– Значит, имела свои причины не хлопнуть. Чужая душа – потемки, а женская – в особенности. – Адмирал посмотрел в сторону коридора. – Представь, я не поручусь, что и собственную-то жену знаю-понимаю… А уж если женщина вдобавок еще и шпионка…

Фалько по-прежнему стоял у окна. В сгущавшихся сумерках проехал по улице автомобиль. Процокали, постепенно замирая, подковы мула по мостовой.

– А зачем она пошла со мной в нашу зону? – громко спросил он. – Зачем села на «Ильтис», понимая, чем рискует? Распрекрасно могла бы исчезнуть раньше, отдав нас в руки красным.

Адмирал покивал, соглашаясь:

– Темное дело, темное. Никакой определенности, одни предположения. Может быть, она получила приказ попасть сюда. Учитывая, как глубоко она внедрилась, этот Коваленко мог отправить ее в Саламанку, в генштаб.

– А как вообще узнали, что она работает на красных?

– Тот малый, что во Франции перешел к нам, о ней сначала даже не упомянул. Просто сказал, что в вашу группу внедрили агента, и мы подумали, что речь о бедолаге, которого вы ликвидировали…

– Хуан Портела.

– Да-да, он. А оказалось, ничего подобного. Француз в конце концов рассказал нам все кино, тут мы и узнали, что вы казнили невинного человека. Этот самый Портела был убежденный фалангист. Ева, отводя от себя подозрения, повесила их на него и подсунула вам поддельную бумагу.

Фалько горестно скривил губы. Нахлынуло воспоминание, вспышка высветила затылок Портелы. Грохнуло, потянуло запахом пороха, быстро рассеявшимся в воздухе. А перед этим был допрос с пристрастием.

– Это она его застрелила, – сказал он почти шепотом.

Адмирал безразлично кивнул:

– Да. Она из тех, кто яйца носит, а не несет.

– А как узнали, что она из НКВД?

– Вчера вечером. Перебежчик дал показания, и всплыло ее имя. Мы ее к этому времени уже взяли, но так пока и не решили, что с ней делать.

– «Мы» – это кто?

– Военный совет в узком составе – полковник Лисардо Керальт, шеф полиции и службы безопасности, и твой покорный… Это Керальт, кстати, вытянул из нее всю правду.

– Почему же вы мне утром ничего не сказали?

– А почему я должен был тебе что-то говорить? Эта барышня больше к тебе отношения не имеет. А по правде сказать, и никогда не имела.

Фалько отошел от окна.

– Какое же все это неимоверное дерьмо…

– Меня удивляет твое удивление.

– Где она сейчас?

– Тебя не касается.

– Где она, господин адмирал? Я имею право знать.

Он подошел к креслу, но остался на ногах.

– Ничего ты не имеешь! – раздраженно отмахнулся адмирал. – Имел ты эту Еву в разных позах – и все на том! Радуйся, что выбрался из Аликанте целым и невредимым – в отличие от прочих. Помалкивай и волну не гони.

– Что с ней сделали?

– Я же тебе сказал – она числится за ведомством Керальта. А их методы тебе известны. Не знаю, во что ее превратят… Этот паскудный полковник сказал, что его люди вытянут из нее все жилы и все, что она знает. Но она, судя по всему, крутого замеса девка, так что им с ней придется повозиться. А? Как по-твоему?

Адмирал снова закачался в кресле. Потом взял книгу со столика, как бы давая понять, что беседу считает оконченной и желает вернуться к прерванному чтению. Но ограничился лишь тем, что с задумчивым видом подержал ее в руках. И положил на прежнее место.

– Поэтому тебе надо исчезнуть отсюда. Затаиться где-нибудь за границей, пока страсти не улягутся. С Керальта станется и тебя прихватить – хотя бы за тем, чтобы насолить мне. Так что не испытывай судьбу, бери отпуск, который я тебе даю, и не утомляй меня.

Фалько покивал. Сунув руки в карманы, он созерцал пламя в камине.

– Может быть, может быть… – сказал он. – Но там, в Аликанте, она спасла мне жизнь. Вытащила меня из пыточного подвала, а ведь могла бы оставить. И на берегу прикрывала отход, отстреливалась…

– Я вижу, ты совсем разнюнился, – заметил адмирал не без удивления. – Не узнаю тебя. На твоей совести двадцать с лишним смертей… Эстевес и остальные фалангисты… А ты тут страдаешь из-за этой большевистской сучки.

– Она полтора раза спасла мне жизнь.

– И что с того? Зачем-то ей это было нужно, что-то она выиграла. Забудь ее и спи спокойно. Тем более что тебе не привыкать… Раньше после подобных дел угрызения совести тебя не мучили. Если, конечно, ты вообще знаешь, что такое «угрызения совести».