45: На Лимонной улице

В этот раз голос Марка пробуждает меня.

– Я достал его тебе, Саймон. Вот он.

Первая моя мысль – о Лэйне; обрывки его заметок все еще гомонят в голове. Все ритуалы суть игрища… и боги, и дьяволы, обращаясь к нам, прикрываются масками, и кто с уверенностью сможет отличить их друг от друга?.. разве сам Космос – не самодельная маска?.. клоун берет свой образ от дьявола из рождественских пантомим… Эта последняя сентенция окончательно пробуждает меня, и, пока я борюсь с одеялом, Марк вкладывает мне в руку мобильник.

– Кто это? – адресую я вопрос и ему, и телефону.

– Это Саймон? Тебя плоховато слышно.

– Да, это я, а вы?..

– Я твой издатель.

– Кирк? Прошу простить меня, я только что проснулся. Я пытался связаться с вами или с Колином несколько дней назад.

– Твоя секретарша так и сказала. Уже живешь на широкую ногу, я смотрю?

– Это Марк. Ему всего семь, а что касается…

– О, а я-то думал – куда больше. Не по годам осмысленный голос.

– Ну как-то так. А что до житья на широкую ногу – если банк не разберется с моей проблемой, я буду вскоре просить милостыню на улице, – память услужливо подсунула мне свинью – вспомнились мои уличные кривляния в Амстердаме.

– Ну вот. Что случилось? – сокрушается Кирк.

– Банк вернул деньги, полагающиеся мне, на счет университета. Даже с лихвой, так что я теперь в минусе, – говорю я и добавляю после непродолжительных попыток овладеть голосом: – Вы прочитали мои сообщения?

– Может, Колин прочитал. Финансовый отдел весь в отпуске до Нового года. Думаю, тебе лучше потолковать с ними.

– А вы не можете? Вы же мой редактор.

– Формально – Колин, не я. В любом случае, как только мы вернемся в офис – поглядим, что можно будет сделать.

Лампочка-идея загорается у меня над головой.

– Вы сейчас в офисе?

– Вообще, официально нет. В этом году наша работа вроде как закончена.

– Я успею занести вам новые главы? Я хотел бы, чтобы хоть у кого-то, кроме меня, они были, и вы знаете причину, по которой я не могу послать их вам письмом. Я написал про все фильмы Табби, кроме последнего.

– Зависит от того, как долго ты тут пробудешь.

– Не дольше, чем того требует дело. Я уже в пути, хорошо? Уже бегу, – обещаю я, ковыляя в ванную. – Спасибо, Марк, – говорю я и передаю ему мобильник, и тут прямо в коридоре меня останавливает мысль: – Как тебе удалось позвонить им? Они же сбросили вызов.

– Просто заглянул в журнал твоих входящих-исходящих и выбрал последний номер.

– Можешь еще кое-что сделать для меня? Найди в Интернете, как проехать к Лемон-стрит.

– Там сидят твои издатели? Могу я пойти с тобой?

– Думаю, тебе придется, – говорю я. Натали на работе – несмотря на дату в календаре.

В ванной я ухмыляюсь своему отражению сквозь пену для бритья, чищу зубы, наскоро ввинчиваюсь в одежду. Мне думалось, что я буду чувствовать себя уставшим, полностью посвятив несколько дней книге, но сознание, кажется, отчасти примирилось с иррациональностью Табби, разместив информацию о нем где-то на более глубоком уровне мозга. Марк уже ждет меня, полностью одетый, с распечаткой маршрута в руке. Я подхватываю со стола текст, и рука об руку мы скачем вниз по лестнице.

Небо похоже на огромную подушку. Все снаружи выглядит бесцветным – Тауэр, мост, даже воды реки. Дело не то в тумане, не то в полуденном полумраке, но у меня мало-помалу создается впечатление, что между мной и адекватным восприятием красок мира встает нечто куда более серьезное, чем клубы пара, вырывающиеся изо рта. Если бы мне удалось четко обозначить эту преграду, я бы без труда избавился от нее.

Мы спускаемся в подземку. Очереди к кассам даже длиннее, чем к билетным машинам, и я присоединяюсь к одной из последних – осознав вскоре, что несмотря на немногочисленность, движутся они очень медленно. Удержавшись от порыва переметнуться в очередь к кассе, я терпеливо выжидаю и, получив доступ к автомату, пихаю в него кредитку. Машина думает несколько секунд, прежде чем вывести на экран: ОПЛАТА НЕВОЗМОЖНА.

Не знаю, что рвется у меня с языка – вроде бы какие-то слова, но озвучивать их явно себе дороже. Машина еще и издевается – показывает мне язык в виде моей злосчастной карты. Я хватаю ее и собираюсь засунуть обратно в слот, как только меня покидает желание сломать ее пополам, но тут Марк говорит:

– Я могу взять нам билеты. У меня полно мелочевки.

– Тогда давай. Я все тебе возмещу.

Накормленная монетками, машина выплевывает билеты и сдачу. Мы проходим за барьеры и спускаемся по эскалатору вниз, навстречу прохладным ветрам метро. Почему так много людей вокруг прячется за мобильными телефонами – в игры, что ли, играют? Наверное так, раз у всех на лицах цветут довольные улыбки. Всю дорогу до Истона нас с Марком сопровождает электронное чириканье – мне уже начинает казаться, что я попал в птичник, а не в вагон метро, или в недра гигантского подземного компьютера.

Выйдя из метро, я вижу, что небеса сгустились и побледнели еще сильнее. Интересно, мог ли плакат, висящий на фонарном столбе у Истон-роуд, остаться после Кружка Комедии? Что-то даже вспоминать о них не хочется. Мы поворачиваем вниз по Гауэр-стрит, мимо нависающего над нами крестообразного университетского здания, похожего на лабиринт из красного кирпича, и Марк бежит впереди в поисках развилки.

– Осторожней! – кричу я ему и стараюсь не отставать. Марк уже у самого Британского музея и поворачивает в сторону Сохо. Когда я, теряя дыхание, добегаю до перекрестка, с которого, если верить вывеске, и начинается Лемон-стрит, он выглядывает из-за угла шестиэтажного здания – широко улыбается и машет мне:

– Быстрее! Нам сюда! – голос его полон такого нетерпения, что можно подумать, будто пункт нашего назначения вот-вот исчезнет.

Следуя за ним по улице Блумсбери, я так и не могу понять, куда же он меня ведет. Его глаза, наверное, поострей моих будут. Подъезды, у которых он останавливается, кажутся неотличимыми от таких же кварталом ниже. Да и сами дома похожи – пять этажей, чердак, крыша с крутыми скатами. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что Марк ориентируется по табличкам – и что на одной из них есть заветная аббревиатура ИЛУ, специально выделенная необычным шрифтом. Несмотря на обилие других организаций, набившихся в здание, звонок всего лишь один. Зажимая конверт с рукописью под мышкой, я жму на мраморную кнопочку в центре медного диска. Видимо, тут нужно вызывать вахтера. Звук напоминает далекий колокольчик, но сколько я ни давлю на кнопку, ответом служит лишь слабый отзвук внутри здания. Неужели Кирк меня не слышит?

Марк хватается за зубчатую латунную ручку, раза в два больше его руки. Стоит ему только начать поворачивать ее, как дверь тихонько подается. Лобби за ней – раза в два меньше того, что я ожидал. Простые белые коридоры тянутся по обе стороны от него, стул с кожаной седушкой караулит внушительную стойку регистрации. На ней – журнал, заполненный паукообразными каракулями, и чернильница – видимо, отсюда прошлый век выветрился еще не до конца. Помпезные буковки из рельефного пластика на доске возле лифта презентуют насельников сего места: докторов психиатрии, сетевых маркетологов и моих издателей, засевших в офисе 6–120. Тишина тут стоит такая, что впору проверять уши на наличие пробок. Лифт замер на верхнем этаже.

– Здесь кто-нибудь есть? – кричу я.

– Мы тут есть, – хихикает Марк.

Я жму кнопку вызова лифта. Индикатор отсчитывает этажи так медленно, что, кажется, им никогда не будет конца. Серые двери разъезжаются в стороны, демонстрируя нам два отражения – понурое моё и довольное Марка. На боковых стенках лифта тоже есть зеркала. Пока кабина ползет вверх, я стараюсь не сводить глаз с двери, но все равно не могу не думать о наших лицах. Мы еще и наполовину не поднялись, когда движение слева привлекает мое внимание. Марк усмехается моему отражению, и я не могу не ответить тем же. Поворачиваюсь к ближайшей стене, и вижу, как зеркальный двойник за спиной расплылся в улыбке. Марка, похоже, это веселит, так как он скалится еще шире, вынуждая меня ответить. И сколько мы тут будем торчать, в этой клетке? После таких болезненно безмолвных ухмылок я, боюсь, выйдя в коридор, и слова не смогу сказать. Странно, чем дальше по зеркальному коридору, тем мы кажемся все веселее. Там не может быть других лиц, никто не прячется за нами, не проступает из-под нас, но в глазах рябит, когда я пытаюсь всмотреться, а двери меж тем расползаются. Слабый, едва различимый смешок, надо полагать, издает Марк, так как в коридоре на этаже пусто.

Марк смотрит по сторонам, пригибается, словно перед ним дорожка кегельбана, и резво спринтует вперед, забирая влево по проходу у двери 6–140. Номера по правую руку растут – как далеко вообще простирается это здание? Когда я только ступаю в низкий и узкий коридор, освещенный лишь редкими пыльными лампочками, Марк уже достигает его конца – и вот его уже нигде не видно. Поспевая за ним по этому тесному проходу, я чувствую себя неуклюжим и страдающим ожирением. Вынырнув из-за угла, он награждает меня очередной ухмылкой и подносит руки воронкой ко рту:

– Они здесь!

Сообщив это, он ныряет обратно – лишь тень скользит по стене.

Когда я добираюсь до угла, он стоит перед дверью – такой же белой, как и ее товарки. Никаких меток – только жестяные циферки и металлическая блямба почтового ящика. Учитывая, насколько Марк сегодня резв, я даже удивлен тем, что он не попробовал вломиться сразу, без спроса.

– Тук-тук, вам письмо! – громко говорю я и налегаю на ручку, но дверь оказывается запертой. – Кирк! – кричу я и стучусь изо всех сил. Звуки кажутся приглушенными из-за тусклого света ламп, слишком слабого, чтобы простираться далеко. Когда я стучу сильнее, цифры начинают дрожать, но это все. Могли мы с Марком ошибиться номером на доске внизу?

– Ну-ка погоди, – говорю я и достаю мобильник, чтобы ткнуть кнопку повторного набора. Звон телефона отчетливо доносится из-за двери. Вскоре гудки сменяются сообщением автоответчика:

– С Новым годом вас поздравляют Кирк Питчек и Колин Вернон из издательства Лондонского университета, – извещает голос Кирка. – Оставьте нам свои данные, и мы свяжемся с вами, как только выйдем из запоя.

– Кирк? Колин? Вы там? – говорю я не задумываясь: совершенно очевидно, что за дверью никого нет. И насмешливый тоненький голосок, копирующий каждое мое слово, – опять же эхо, потому как губы Марка плотно сжаты, а больше тут говорить некому: – Я оставлю вам свои новые главы! – говорю я в трубку, хотя совершенно очевидно и то, что они найдут конверт с рукописью раньше, чем просмотрят сообщения на автоответчике. Свободной рукой я приоткрываю заглушку над щелью почтового ящика и пытаюсь втиснуть туда свое подношение. Идет конверт туго… но только поначалу – потом он резко исчезает, словно его кто-то выдернул из моей руки.

Кто-то, притаившийся по ту сторону двери.

Мне померещилось, или что-то белесое мелькнуло там, за щелью? Конечно, заглянуть в комнату через нее надо было сразу же, но сегодня я почему-то только то и делаю, что торможу. Присев на корточки, я удостаиваюсь прекрасного вида на парочку дежурных офисных столов и статичный фрагмент неба за стеклом слухового окошка. Кипа каких-то неряшливых DVD-дисков высится на ближайшем столе, но ни одно название я не могу разобрать.

Когда я разогнулся, створка захлопнулась.

– Ты это слышал? – выдохнул я.

– Это же был ты, – озадаченно смотрит на меня Марк.

– Не ящик. Прислушайся.

Теперь уже сомнений нет – в коридоре кто-то смеется. Но здесь никого нет, не считая нас, и двери все как одна заперты. Я уже склонен приписать все своему умопомешательству, когда понимаю, что одна дверь – самая дальняя от лифта – хитренько приоткрыта. Хрюкающие смешки будто кто-то глушит рукой… но все равно, звук какой-то до одури знакомый.

– Кто здесь? – спрашиваю я не очень громко.

– Я посмотрю! – объявляет Марк и решительно шагает к двери.

– Может, лучше подожда…

Я просто теряю время и дыхание – а он уже толкает дверь и заглядывает внутрь.

– Ну, и что смешного? Мы с Саймоном хотим знать!

Его внезапно отбрасывает от проема. Дверь распахивается настежь, и какая-то молния смазанного тусклого цвета проносится по коридору в сторону лестницы. До моих ушей доносится топот, шлепки, как от клоунской обуви.

– Врешь, не уйдешь! – кричит Марк и стартует следом.

Судя по звукам, он сразу выскакивает на лестницу. Та буквально за углом. Но когда я сворачиваю, там еще больше дверей и тусклых лампочек, отмечающих столь же длинный коридор, лишь автоматически закрывается ближайшая дверь.

– Марк, подожди меня! – Я локтем открываю ее. – Марк!

На единственном видимом пролете лестницы его нет. Белые стены не дают рассмотреть, что там, внизу. Но, судя по топоту Марка, останавливаться он не собирается. Да и второй человек, более тяжелый, явно только набирает скорость.

– Не беги за ним, Марк! – кричу я и кидаюсь следом.

Я перестаю звать его, когда звуки погони внезапно стихают. Неужто они побежали в подвал? Хотя нет, есть же ковер на первом этаже. Точно, сейчас они там. Хотя вестибюль все такой же широкий, а потолки явно выше, чем на последнем, загнанном под самую крышу, этаже, я чувствую себя здесь таким же зажатым. Мое сердце оглушительно колотится в ушах, а легкие кажутся двумя воздушными шариками, готовыми лопнуть. Марка здесь нет, но я отчетливо слышал, как грохнула створка входной двери – значит, погоня продолжилась на улице. Я беру небольшую передышку – и слишком поздно распознаю средь тотального грохота, коим устлана изнутри моя черепушка, гудение лифта в шахте. Стальные створки почти беззвучно раздвигаются за моей спиной.

– Ну, и куда ты забрел, а? – спрашивает меня грузный верзила в просторной черной форме охранника. – И куда так спешишь сейчас?

Я тычу пальцем в сторону выхода и пытаюсь восстановить дыхание.

– Я… за ними… туда, в общем.

Но прежде чем я добираюсь до двери, он с совершенно неподобающей его комплекции грацией шмыгает вперед – и всей тушей заслоняет дверь.

– Нет, никуда ты теперь отсюда не выйдешь, – сообщает он мне с холодным триумфом.