9

Дивизия прибывала постепенно. Сначала – саперы, которые умели не только штурмовать, но и строить, поэтому в Чабанке споро появились несколько дощатых бараков: столовая, лазарет, конюшни, артиллерийский склад. Затем – первый штурмовой полк. Их удалось разместить в городских казармах, довольно бесцеремонно потеснив местный гарнизон.

Это обстоятельство едва-едва не привело к мятежу солдат Одесского гарнизона. И вовсе не потому, что им пришлось, как выразился Львов, «уплотниться». Отнюдь! Просто шустрые солдатики углядели, чем кормят штурмовиков, а нескольким счастливчикам даже удалось попробовать «георгиевских харчей». Оценив качество еды и осознав, как их обворовывает начальство, гарнизон только что за винтовки не похватался. Но бузили солдатики серьезно: здорово отделали своих артельщиков, требовали к ответу офицеров и даже самого военного губернатора города Эбелова. Последний обратился непосредственно к Анненкову, приказав Георгиевской дивизии немедленно арестовать зачинщиков и прекратить беспорядки.

Борис спокойно ответил, что: «а» – его дивизия не входит в состав Одесского военного округа и, следовательно, генералу Эбелову не подчиняется; «б» – его дивизия является штурмовой, а не карательной, и «в» – чем подавлять бунт, может, стоит прекратить воровать и начать нормально кормить нижних чинов?

Взбешенный Эбелов явился с сотней казаков и попытался арестовать штаб Георгиевской штурмовой. Результатом этого необдуманного действия стали сломанные нос и челюсть генерала, а казаки обзавелись доброй сотней качественных синяков и вывихов.

На следующий день гарнизону выдали куда более удовлетворительную пищу, и бунт сам собой сошел на нет. Эбелов отправил жалобу на поведение Анненкова в Ставку, но получил короткий ответ: «Георгиевская дивизия подчиняется только Нам лично, и использовать ее для чего бы то ни было без согласования с Нами недопустимо. Николай», так что Эбелову оставалось только печально вздыхать, так как теперь он даже не мог скрипеть зубами…

Второй и третий штурмовые полки, казачий полудивизион, который уже превысил по числу сабель обычный кавалерийский полк, также размещались в городе, а вот вторая бригада уже встала в Чабанке. К ней присоединились драгунский полудивизион, артиллерийская бригада и дивизионный автобронеотряд. Наконец прибыла третья бригада без одного полка, оставленного в Тосно, для охраны основной базы. Кроме того, командиру полка Одынцу неофициально было приказано осуществлять охрану царской семьи и быть готовыми принять монаршию фамилию в Тосно.

Дивизия активно принялась отрабатывать высадку на побережье, постоянно меняя тип берегов и десантных средств. С утра до вечера штурмовики гоняли плашкоуты, прибывшие в Одессу свеженькие «Эльпидифоры» и две канонерские лодки.

Над местами высадки все время ревели гидропланы с авиаматки «Николай I», отрабатывавшие действия по разведке и связи. Густой мат, воинственные крики и усиленные рупорами команды весьма беспокоили одесситов, которые начали даже жаловаться. Но генерал Эбелов мог только огорченно разводить руками, а до Колчака, пребывавшего в Севастополе, добраться – ой! – как нелегко.

В это время Анненков и Львов коротко сошлись с флотскими офицерами. Мореманы оказались вполне вменяемыми ребятами, с которыми генералы постоянно общались, обсуждая и обсасывая все детали и подробности грядущей операции. Но кроме этого, часто поднимались и другие вопросы. Как дела в Трапезунде? Как прошли последние набеги на турецкое побережье? Сильно ли турки беспокоили при выставлении минных заграждений в устье Босфора? Как поживает Сушон и давно ли видели «Гебен»… тьфу ты! Мы хотели сказать «Султан Явуз Селим»!

Иногда такие беседы переходили в дружные посиделки, которые оканчивались глубоко за полночь. После одной такой милой встречи, едва-едва не закончившейся в знаменитом борделе на Ришельевской, рано поутру Львов заявился к Анненкову.

Борис оглядел друга, оценил набрякшие мешки под еще мутноватыми глазами на бледном лице, хмыкнул и поинтересовался:

– Сон алкоголика крепок, но краток? Чего тебе, порочное дитя запоя?

Но, к его удивлению, Глеб никак не отреагировал на подначку, а просто прошел к столу и, громыхнув стулом, сел. Налил себе стакан содовой воды из сифона, выпил и вдруг произнес:

– Вот что, друг дорогой, похоже, что мы влипли. Причем конкретно. И, кажется, – тут он стиснул могучие кулаки так, что побелели костяшки, – единственный выход – немедленно пускать в расход Колчака.

Анненков помолчал, еще раз внимательно оглядел Львова с ног до головы и вынес вердикт:

– На белочку не похоже… Излагай!

Оказалось, что уже не в первый раз флотские офицеры жаловались на нового адмирала и очень сожалели о прежнем – адмирале Эбергарде…

– Борь, они говорят: «Классный старик! Двужильный! Все знал, все грамотно запланировал. А этот пришел – половину планов похерил, а вторую половину – переделал в сторону ухудшения!» Нельзя нам в этот кошмар впрягаться: Колчак нас, похоже, на заклание готовит. Без шуток. – Глеб тяжело вздохнул. – Я со многими говорил: с Борсуком, который скоро «Александра» примет, с Лебедевым – командиром «Гневного», с Трубецким с «Катьки» – да я всех и перечислять не хочу. Так вот: все в один голос утверждают: ребята, вы – классные пацаны, но – без пяти минут покойнички. Вас либо высадят не там, либо не поддержат артиллерией, либо наоборот – накроют корабельными пушками «по ошибке».

Львов замолчал, снова налил себе стакан воды и опростал его одним длинным гулким глотком.

– Вот так вот, – закончил он, после долгой паузы. – И пресечь всю эту хрень можно только одним способом: шлепнуть будущего «Омского правителя». Что я, в общем, и собираюсь проделать в самое ближайшее время…

Он опустил голову, но тут выстрелом ударила команда «Отставить!», и он резко выпрямился. Анненков смотрел на него холодно, сурово и крайне неодобрительно.

– Вот смотрю я на тебя и тихо охреневаю: как по тылам шариться, в атаки ходить, людей пачками актировать – легко, а тут вдруг: «Шеф! Все пропало! Гипс снимают, клиент уезжает!» Ты чего сопли распустил?! – Борис подошел к столу и сел напротив друга. – Ты как собираешься Колчака списывать? Пристрелишь? Снайпера турецкого откопаешь? Или, может, травить собрался? Нет? Еще не придумал? Слава Аллаху, что не послал сразу Чапая с ребятами…

– Ну, я хоть и пьяный, но ведь не идиот… – протянул Глеб.

– И это – слава богу! Так вот, а теперь я хочу задать тебе один вопросик: нам Константинополь нужен?

Львов потряс головой:

– Не… Если нам с тобой двоим – на хрен не нужен. А если вообще, особенно – для ускорения революции, то – да… наверное…

– Наверное? Мы с тобой, по-моему, сто раз уже все обсудили. Обсудили и пришли к выводу: кресту над Святой Софией быть! И что теперь? Ты реально считаешь, что какой-то наркоша может нас с тобой остановить? Ну, пусть попробует… Вот тогда-то мы его и… – Он на мгновение задумался, – покритикуем. А пока – пусть все идет, как идет. Только ты связь со своими мореманами – с командирами кораблей, со старшими офицерами поплотнее налаживай: в случае чего они нас поддержат. А мы им пока помогаем, чем сможем, и покрепче к себе привязываем… – Тут он снова внимательно оглядел своего друга и добавил: – Только ты в процессе не спейся…

Анненков стоял, расслабленно опустив руки, и как-то лениво пояснял Колчаку:

– Меня предупредили, что после высадки нужно будет обеспечивать огневое прикрытие вашими кораблями. Но мне кажется, что наличие всего двух офицеров связи в вашем штабе, Александр Васильевич, явно недостаточно.

– Так в чем же дело? – весело удивился адмирал. – Пусть их будет трое, четверо, да хоть два десятка!

– Нет, вы меня не поняли, – все так же лениво ответил Анненков. – Лучше поставить по офицеру связи и офицеру артиллерийской разведки на каждый ваш корабль. И в первую очередь – на линкоры, а то подлететь под разрыв двенадцатидюймового «чемодана» как-то не того… А вот таким образом будет легче исключить опасность накрытия десанта огнём собственной артиллерии.

– Да, но… – озадачился Колчак. – Это потребует большого количества ваших офицеров, подготовленных для работы на кораблях…

– У меня это уже стоит в плане, – Анненков усмехнулся. – Даже передача с флота двадцати связистов, для работы на ключе…

– У вас всё по плану? – Александр Васильевич вымученно улыбнулся.

– Стараюсь по мере возможности, – в ответ улыбнулся одними губами генерал и сделал приглашающий жест. – Не желаете ли отобедать? Сегодня повара должны были особенно расстараться…

– С удовольствием, генерал. Кстати, вы в курсе, что наша контрразведка нашла на «Императрице Марии»?

Анненков кивнул и все так же лениво проговорил:

– Ну, вот сделали же. Видите, чего можно добиться, если только заставить людей работать.

– А наши контрразведывательные отделы до этого не работали? – риторически вопросил адмирал.

– Это вам, Александр Васильевич, у них нужно спросить. Но хочу отметить, что в такие места нужно назначать максимально неудобных офицеров, не склонных к чинопочитанию и легко идущих на конфликт. Там согласных на всё не надобно.

Перед тем как убыть обратно в Севастополь по своим военно-морским делам, адмирал долго и подробно, хотя и не очень складно, окончательно размякнув от разливанного моря алкоголя, объяснял Анненкову тот простенький факт, что его императорское величество как-то не очень успешно справляется с управлением Россией. Борис слушал внимательно, кивал, соглашался, правда, не всегда и не со всем. Один раз даже поспорил, но, выслушав аргументы Колчака, подумал и согласился.

Расстались, к всеобщему удовлетворению, в самых теплых отношениях. И если бы кто-то спросил Александра Васильевича, как нему относится Анненков, тот без сомнения назвал бы Бориса Владимировича своим другом и человеком, приятным во всех отношениях. Если бы таинственный кто-то задал бы тот же вопрос Анненкову, то атаман, подумав, ответил бы: «Пыжится, пыжится, а толку никакого. Вероятно, считает меня таким же дураком, как и он сам…»

На следующий день к берегу из Николаева подогнали два десятка плоскодонных самоходных барж, на которых тоже собирались десантировать войска. В силу малой осадки они могли выйти прямо на берег, что было очень важно прежде всего для бронеавтомобилей и полевой артиллерии, которые пока категорически не хотели плавать.

Опять ржали лошади, которых драгуны и казаки заставляли прыгать в глубокую еще воду и плыть к песчаному пляжу. Опять орали фельдфебели, взводные и ротные, сдабривая команды густым матом. Опять бранились унтера, ефрейторы и приказные, снова нахлебавшиеся соленой воды. Опять бухали орудия «Эльпидифоров» и пары эсминцев, поднимая столбы разрывов на берегу. И опять трубным голосом грохотал Львов, взявший на себя руководство первой волной десанта.

Анненков стоял на мостике «Иоанна Златоуста» и наблюдал в бинокль за высадкой первой волны. Рядом с ним стоял капитан линкора Винтер, с таким же цейсовским биноклем в руках. Не отрывая окуляров от глаз, он обратился к атаману:

– Вот смотрю на ваших орлов, Борис Владимирович, и в который раз сожалею: отчего же такие лихачи – прямо прирожденные марсофлоты и абордажники! – и в пехоте прозябают?

– Ну, не всем же по морю ходить, – ответил Анненков. – Надо же кому-то и по грешной земле ползать… ЕПРСТ!!!

Последнее относилось ко Львову, который прямо на глазах своего друга поскользнулся и ухнул в воду. В кирасе, тяжелой каске, навьюченный тюком со взрывчаткой. Честно говоря, Борис уже готовился подать сигнал тревоги и приступить к спасению своего друга, но его остановило восхищенное восклицание Винтера:

– Ах, мошенник! Выплыл! Накажи меня господь, выплыл! Даже ружье не упустил – над головой держит!

Действительно, Львов выплыл и теперь мощно загребал свободной рукой. Вот он добрался до мелкого места, встал, судя по жестикуляции, выругался и поспешил на берег. Только теперь старый полковник спецназа вдруг понял, что все это время стоял, затаив дыхание…

Шесть командно-штабных игр, каждый раз – с новыми вводными; три недели непрестанного десантирования, включая восемь ночных высадок; бесконечная отработка взаимодействия между морскими и сухопутными командирами и – вот он, долгожданный результат. Теперь можно было с уверенностью сказать: Босфорская операция подготовлена тщательно и практически безупречно. Все учтено: скорость марша пеших и конных частей, огневая мощь сухопутных и морских орудий, возможности авиации и бронеавтомобилей… Первоначальный план претерпел существенные изменения, но теперь – все! Штурмовики получили увольнения в город, в роты прибыли сухие пайки, лазарет завалили медикаментами. Осталось только назначить окончательную дату высадки.

Вызов из Ливадийского дворца был достаточно ожидаемым, а поскольку вызывали не одного Анненкова, а вместе с адмиралом Колчаком, добирались с комфортом на быстроходном миноносце. Корабль шустро резал черноморскую волну, гудя паровой турбиной и оставляя за кормой вспененную воду кильватерного следа и чёрный угольный дым, а Александр Васильевич Колчак с интересом рассматривал Анненкова, который с удобством устроился возле носового орудия и с явным удовольствием смотрел на морскую гладь.

– Вам бы моряком нужно было стать, Борис Владимирович, – адмирал с улыбкой посмотрел на генерала.

– Э-эх… – Борис с удовольствием потянулся. – Не вы первый это говорите. Хорошо, но, пожалуй, нет. Море для меня место сакральное и почти живое. А ведь придётся баламутить его снарядами да минами, придётся. А я существо нежное, ранимое и где-то даже слабое, так что оставим военно-морскую тематику для людей специальных.

От такого пассажа Колчак чуть не выронил изо рта сигарету. Слухов про Анненкова ходило огромное количество – и один страшнее другого. Да чего стоила только последняя операция по прорыву Варшавского фронта. Может, и врут про него, да вот только между приездом Георгиевской дивизии на фронт и отъездом с оного прошло всего десять дней, а сам фронт фактически был разорван в клочья и сейчас по слухам германское командование и сам кайзер активно искали возможность для переговоров, для вывода России из войны.

– Хотя от морской яхты я бы точно не отказался. Но… попозже… – Анненков усмехнулся. – Вот закончим этот этап войны, и займусь.

– Этот этап? – переспросил Колчак.

– А вы думаете, нас оставят в покое? Да никогда. Будут договариваться с германцем, с Америкой, да хоть с чёртом, лишь бы нас под себя нагнуть. А когда Проливы возьмём, вот тут-то и начнётся. Всей сворой кинутся.

– Так договор же есть? – адмирал нахмурился.

– Любой договор живёт, пока есть сила, гарантирующая его выполнение, – спокойно ответил Борис. – И если бритты и французы посчитают соглашение о Проливах невыгодным, то сразу забудут о его существовании. Впрочем – добавил он, вспомнив разговоры о недостатках императора, – я полагаю, что это, возможно, связано с не самой удачной политикой государя.

Колчак, будучи в душе англоманом – он искренне считал англичан величайшими мореплавателями! – было горячо заспорил, осуждая пренебрежение к союзникам, но вдруг осекся и замолчал, поняв в глубине души правоту Анненкова.

Дальнейший путь прошел в ничего не значащих разговорах. По приезде Колчака куда-то увели свитские генералы, а Анненков, немного послонявшись по парку и до одури надышавшись терпким кипарисовым духом, уже хотел идти искать царя, как из-за поворота выскочила Ольга в пышном голубом платье с легкими кружевами, обрамлявшими плечи и вырез на груди.

– Атаман! – произнесла она сердито и топнула ножкой, одетой в туфельку. – Я ищу вас везде, а вы!!!

– Ваше высочество, – Борис учтиво поклонился. – Мне никто ничего не сказал, и я решил, что обо мне забыли. Ну и вот, не мог отказать себе в удовольствии погулять по этому кусочку рая.

– Я прощаю, но только с условием, что ты расскажешь мне о Ковенском деле.

Анненков хмыкнул про себя: Ольга уже несколько месяцев настойчиво требовала «подробностей» этой операции. И он подозревал, что Ольга желает либо романтики, либо каких-то деталей пикантного характера. Борис вздохнул: ни романтики, ни «клубнички» в войне не существует, но стоит ли рассказывать об этом хорошей и доброй девчонке?

– А надо ли? – Борис пошёл по дорожке, увлекая за собой Ольгу. – Поверь на слово, нет там ничего особо интересного. Кровь, грязь, пот и ещё вот ненависть и страх. Такой маленький ад. Да и вся война такая.

– А вы боялись… там? – Девушка подняла взгляд, и Анненков поразился тому, насколько лучистыми были у неё глаза.

– Конечно… – Он кивнул. – Страх – это естественная реакция организма. Страх мобилизует, подстёгивает, заставляет работать на износ. Только нужно уметь держать свой страх в узде и не позволять ему командовать собой.

Ольга уже открыла рот, чтобы что-то спросить, но помедлила и совсем тихо произнесла:

– А что страшнее страха?

– Бессилие, – Анненков улыбнулся. – Невозможность переломить ход событий, ведущих в пропасть.

– И тогда что? – Девушка остановилась и оказалась совсем близко от Бориса, глядя на него снизу вверх, из-под обреза маленькой шляпки.

– И тогда остаётся уповать лишь на Творца… – Анненков развел руками, сдержав порыв обнять её, такую хрупкую и беззащитную. – На Творца и еще на то, что тебя ждут… – Он помолчал и вдруг начал негромко читать:

Ольга слушала, прикрыв рот перчаткой. Когда Борис дошел до слов «Пусть поверят сын и мать в то, что нет меня», цесаревна вздрогнула, а из глаз покатились слезинки. А он все продолжал и продолжал тихим, проникновенным голосом:

Она вскрикнула и прижалась к нему, вцепившись руками в плечи с такой силой, что чуть не сорвала с них погоны.

– Я тебя буду ждать! Ждать, всегда ждать! Я ни за кого не выйду замуж! Я только с тобой! – исступлённо шептала она. – Только ты вернись! Ты возвращайся, родной!..