Книга: Отморозки: Новый эталон
Назад: 7
Дальше: 9

8

Первый день карточной системы
КАРТОЧКИ
Вчера в Москве первый день продавали сахар по карточкам. С раннего утра можно было наблюдать у колониальных магазинов длинные очереди, которые напоминали то время, когда сахар отпускался без карточек по 1–2 ф. Было видно, что все торопились использовать имеющиеся карточки, чтобы успокоиться до сентября.
«Трудовая копейка»
ПАРИЖ, 19 августа. За исключением довольно сильного артиллерийского боя на фронте Соммы и в участке Флери, на правом берегу реки Маас, не произошло ничего выдающегося.
Хроника спекуляции
О своего рода рекорде спекулянтской прибыли сообщает «Н.К.»:
Кокандский купец Мукимдвон Камильджанов выписал на имя кокандского биржевого комитета три вагона соды. Обошлась она ему не дороже 4 руб. 30 коп. за пуд. Из этих вагонов один он продал мыловару Жукову по 19 руб. 30 коп. за пуд. Таким образом, один вагон дал ему чистой прибыли 15 000 руб. на капитал в 4300 руб.
«Новое время»
На линии Моск. – Винд. – Рыб. ж. д. все лето работают военнопленные австрийцы. Встречаясь с партиями таких paбочих, иногда видишь, что у некоторых австрийцев на лице повязка, идущая от носа поверх ушей через голову. Оказывается, это – бинт для усов; многие из пленных носят другие, более усовершенствованные бинты, надеваемые только на ночь, но эти носят весь день простые бинты и не находят неудобным даже работать с ними.
«Раннее утро»
Львов не ошибся: ровно через две недели в Петроград прибыл поезд, задрапированный черными траурными полотнищами. Георгиевские кавалеры, удачно оказавшиеся в Тифлисе, встали в почетный караул у гроба с телом великого полководца и любимца всей русской армии и лишь в Александро-Невской лавре сдали свои посты солдатам конно-похоронного полка.
А в Тосно их уже ждали. С радостью и с торжественным банкетом, разве что – без фейерверка. И на этом-то банкете произошла странная и удивительная беседа.
– …Я все понимаю, ребята, но мне, и правда, очень нужны эти пятьдесят тысяч!
– Да ладно, ладно, Сань, ты успокойся. Ну, надо – так надо, выдадим. Верно, Борь? – и Львов вопросительно посмотрел на Анненкова.
– Я же не отказываю, – развел руками тот. – Но, граждане хорошие, нельзя же так разбазаривать бабло. Ты хоть объясни, Шур, на кой они тебе сдались? Чего ты прикупить хочешь?
– А какая тебе разница?! – вдруг обиделась Сашенька. – А вот просто так дать нельзя? Жмешь? Жидишь?
– Слушай, малыш, но вообще-то… – начал, было, Глеб, но Борис перебил его:
– Сашка, ты – классная подруга и все такое, и деньги я тебе хоть прямо сейчас дам. Да прямо сейчас и дам… – Он крепко взял ее за руку. – Пошли.
В своем кабинете он открыл сейф и вытащил несколько пачек:
– Вот. Забирай. Тут даже больше. Но, – сверкнул он глазами и жестко произнес: – с этого момента конец моему тебе полному доверию. Ты мне… – Тут он взглянул на Глеба и поправился: – нам не доверяешь, так что и мы тебе больше не можем.
Хаке тоже посмотрела на Львова. Тот смущенно молчал, но ей стало ясно: Глеб согласен с Борисом. И поддерживает его решение. Она снова посмотрела на Анненкова, который хранил суровое молчание и… расплакалась.
Женские слезы – оружие, от которого нет защиты. Оба современника кинулись к девушке и принялись ее утешать. А она все ревела и ревела, заливая слезами их парадные мундиры. А потом вдруг выпалила:
– Гименопластика мне нужна, ясно вам?!
– Что?!! – охнули оба в унисон. – Чего тебе нужно?!!
Из дальнейшего разговора выяснилось, что по пути из Тифлиса Сталин сделал Сашеньке предложение.
– А он же – с Кавказа! – хлюпала носом боевая подруга. – Там если не девочка – из дому на другой день выгоняют.
– Гм-м, – хмыкнул Борис. – Саня, а ты палку не перегибаешь? Он все-таки коммунист, большевик…
– Наверное, нет, – хмуро сказал Глеб. – Знаешь, коммунизм – коммунизмом, а вот традиции просто так из сердца не вытравишь. Он ведь оба раза женился на девственницах… – Подумал и добавил: – И еще: на каждый роток не накинешь платок, так что раньше или позже ему про наш любовный треугольник станет известно. Одно дело, если он сам будет знать, что нашу Сашку девочкой взял, и совсем другое, если…
Глеб не договорил, но Борис понял: друг прав. Он снова приобнял Сашеньку:
– Слушай, а разве это уже делают? Я, понятное дело, не специалист, но мне казалось, что это все позже началось. И значительно позже, нет?..
– Ну, да, конечно, – кивнула Александра и снова шмыгнула носом. – Только я знаю, как это делается. В ординатуре я и ассистировала при таких операциях и даже сама оперировала… два раза.
Из дальнейшего рассказа Анненков и Львов узнали, что ординатуру девушка проходила в элитной клинике пластической хирургии и только потом, люто возненавидев порядки в этой самой клинике, ушла в «скорую». Но теперь эти знания могут ей здорово помочь, чем она и собирается воспользоваться…
– А деньги мне нужны, чтобы самой толкового хирурга нанять, причем выбрать такого, чтобы и сделал все «на отлично», и не болтал потом…
– Ну, знаешь, – усмехнулся Глеб. – Ты выбери такого, чтобы сделал все «на ять», а уж о том, чтобы он потом не болтал, я позабочусь. Проведу, так сказать, разъяснительную работу…
Сашенька посмотрела на страшное, изборожденное шрамами лицо Львова и кивнула. Если тебя просит молчать ТАКОЙ человек – лучше вообще разучиться говорить…

 

– … Ты совсем охренел?! Это по-твоему – «разъяснительная работа»?! Ты чего творишь?!
– Ну чего ты выступаешь? – Львов удивленно посмотрел на свирепого Анненкова. – И газетой с некрологом мне не тычь. Что я ее – не читал? Читал… и считаю, что все написано верно. Вот только после слов «…закатилось солнце русской хирургии» я бы еще добавил: «и все – из-за очень длинного языка».
– Нет, ну ты точно – псих! – устало произнёс Борис.
– Сказали мне в военкомате и послали служить в спецназ! – огрызнулся Глеб привычно.
– Ты хоть можешь объяснить: на кой черт ты его грохнул?
– Так я ж этому Введенскому по-хорошему сказал: такие операции надо держать в тайне. А он: «Я статью напишу! Это новое слово в хирургии!» А потом еще и ноги об меня вытирать принялся: «Вы своим солдафонским умом просто не можете понять все значение подобных операций!» И заявляет, что завтра же отправит материалы в какой-то научный журнал. Приоритет, видите ли, застолбить хочет…
– И?!
– А чего «и»? Больше не хочет…
С минуту Борис мерил друга мрачным взглядом, а потом махнул рукой:
– Иди отсюда, киборг-убийца. Изведёшь нам всю медицину – кто штопать будет?
А еще через неделю оба друга поздравляли новобрачных: Иосифа и Александру Джугашвили…

 

Первыми в конце сентября в Одессе появились квартирьеры Георгиевской дивизии. Следом – интенданты из тех же штурмовиков. Местные жучки – сводчики, маклеры и прочие гешефтмахеры испытали судорогу восторга, но почти сразу же – жестокое разочарование. Выяснилось, что ни квартирьеры, ни интенданты с белыми эмалевыми крестиками на груди совершенно не понимают такой простой вещи, что гешефтмахер тоже хочет сладко пить и вкусно есть. А для этого надо всего-то взять что-то не по установленной, казенной цене, а чуть-чуть изменить счета. И ведь не задаром! Не задаром! Каждый из маклеров готов честно поделиться с интендантом, а сводчик – с квартирьером. Даже больше половины готов вернуть, в звонкой монете или настоящих кредитных билетах! Если, конечно, сумма в счете изменилась соответственно…
Вот только интенданты и квартирьеры с орденами святого Георгия упрямо долбили свое: цена честная, установленная казной. Другой не будет. Квартирьеры и интенданты хмыкали, прекращали торг и шли искать других поставщиков. У большинства других цены оказывались такими же, если не выше, но иногда удавалось найти прямые контакты с крестьянами, мелкими производителями, даже кустарями. С ними заключались контракты на поставку, а интенданты снова отправлялись на свои поиски.
Квартирьеры же подбирали места для расквартирования войск. Попытались договориться с управляющим Лузановых, но тот уперся и отказался предоставить поселок и часть поместья под временный лагерь. В казармах мест явно не хватало, так что, в конце концов, офицеры Георгиевской дивизии приняли решение: квартироваться на территории поселения Чабанка и в его окрестностях.
А потом прибыли первый батальон саперного штурмового полка и штаб дивизии, и все маклеры, жучки и сводчики взвыли дурным голосом: оказалось, что интенданты не просто искали поставщиков, а еще и собирали разведданные по наличию требуемых запасов. И вот теперь по указанным адресам амбаров, складов и пакгаузов ринулись, точно черные вороны, бойцы в черных мундирах, которые срывали пломбы, сбивали замки и ломали запоры. Все конфисковалось по строгому учету, а в конце ошалевшему хозяину выдавалась расписка со сроком оплаты в течение трех месяцев ПОСЛЕ окончания боевых действий на ВСЕХ фронтах. На расписках красовались подписи Анненкова и Львова, и, разумеется, они были обязательны к оплате. Но… НО!!!
Хозяева проклинали маклеров, и в ту октябрьскую ночь дюжие приказчики отделали не одного из гешефтмахеров. Те же, очухавшись, охая и почесывая намятые бока, отправились жаловаться…

 

– …Атаман? – Легкий стук в дверь, и на пороге возник дежурный офицер, подпоручик Пореш. – К вам штатские, посетители.
В кабинет Анненкова вошел крупный человек с лобастой головой и седыми пейсами.
– Здравствуйте, господин генерал, – произнес лобастый. – Это таки большое счастье иметь вас в Одессе. Мине очень хочется сделать для вас что-то приятное. Так хочется, что боже ж мой… – С этими словами он положил на стол сверток из голубоватой оберточной бумаги. – Это – наше вам, – сообщил посетитель, предваряя вопрос Бориса.
Анненков развернул сверток, и на стол высыпались деньги. Причем, к удивлению Анненкова, не рубли, а фунты стерлингов.
– Пять тысяч, и таки можете не пересчитывать.
– Спасибо, – кивнул головой Борис. – Как мне к вам обращаться, мой неизвестный даритель?
– Ой, да не надо себе утруждать! – замахал руками лобастый, но, перехватив строгий взгляд Анненкова, тут же добавил: – Ой, ну, если вам таки так хочется, то зовите меня Эфраим. Эфраим Нахамсон.
– Прекрасно, господин Нахамсон, – снова кивнул Борис. – Прекрасно, что вы решили сделать такой значительный взнос на нужды обороны. Чаю?
– Да для чего же вам утруждаться? – опять замахал руками Эфраим. – Для чего такие хлопоты?
А про себя подумал: «Взнос на нужды обороны? Конечно-конечно, если вам угодно называть это так, то кто я такой, чтобы вам мешать?..»
Анненков тем временем уже нажал кнопку электрического звонка и приказал Порешу:
– Петр Людвигович, распорядитесь, чтобы нам подали чаю и всего, что к нему нужно. Да и еще, – добавил он, когда дежурный офицер уже повернулся на выход. – Вызовите к нам кого-нибудь свободного из финчасти и из ОСО.
«Финчасть» – это Нахамсону было понятно, а вот, что такое загадочное «ОСО», он не знал. Но не успел всерьез задуматься над этим вопросом: два унтер-офицера внесли в кабинет самовар, поднос с графинчиком коньяка и лимоном по-романовски и серебряную плетеную корзиночку с конфетами и небольшими сухариками. И почти сразу вслед за ними вошли два офицера: суровый седоватый подполковник с рассеченной сабельным ударом щекой и невысокий плотненький капитан в очках без оправы.
– Телепнев, – отрекомендовался подполковник.
– Гершельман, – представился капитан.
Нахамсон вскочил, поклонился, назвался и сразу же решил, что капитан – и есть финансовая часть. Ну а где же еще служить в армии человеку с такой родной фамилией? Не из пушки же стрелять?
Анненков тем временем уже налил чай, жестом предложил всем присоединиться и пододвинул к подполковнику ворох бумажек:
– Владимир Владимирович, перечтите и расписочку будьте любезны.
Эфраим принялся, было, отказываться, но тут выяснилось, что расписка вовсе не ему, а генералу. Это несколько удивило его, но у генералов свои причуды… К тому же он понял, что такое «осо». «Отряд сопровождения» – и никак иначе! Сейчас этот звериного облика Телепнев заберет деньги и отвезет их в банк с вооруженной охраной. И правильно, и очень верно решил этот генерал-лейтенант: нечего такие деньги держать при себе! В банке они будут намного целее…
«И почему эти поцы не смогли договориться сами, а послали его? – размышлял Нахамсон, наблюдая за тем, как подполковник аккуратно собирает деньги в саквояж, как просит офицера из приемной вызвать конвой и как внимательно смотрит на него, посверкивая очками, Гершельман. – Хотя это, конечно, очень хорошо, что наши идиёты так напугались, что им потребовались услуги самого Ицковича, а тот послал его. Эта несложная работа принесла неплохой гешефт…»
Телепнев ушел, и Анненков повернулся к Эфраиму:
– Ну-с, любезный… И что же дальше?
Эфраим, не стесняясь, пояснил, что прислали его очень уважаемые люди, которые просят его укротить бесчинства георгиевских интендантов и давать за товары и поставки настоящую цену, а не те слезы, которые платит казна.
– …Можете мне поверить: как я вас уважаю! Нахамсон сразу сказал: вы хотите иметь гешефт с интендантами – капитанами и подполковниками? Пожалуйста! Но лучше всего иметь гешефт с генералом. Генерал – умный человек, и он таки не захочет тратить свое драгоценное время на каждого по отдельности – пусть говорит один. За всех. И платят пусть сразу все…
– Как интересно, – протянул Анненков и посмотрел на капитана, который кивнул головой. – И за что же нам такое счастье привалило, да еще и в английской валюте?
– А заодно уж перечислите, пожалуйста, поименно тех, кто к вам обратился, – добавил Гершельман. – И лучше сами, добровольно, пока нам не пришлось вас, так сказать, убеждать.
Нахамсон вздрогнул.
– Знаете, – произнес он испуганно, – я не могу занимать ваше драгоценное внимание более. Я, наверное, пойду…
– Ну, раз вы так хотите… – Капитан встал. – Пойдемте, провожу…
И с этими словами он почти ласково взял Эфраима за руку. От этого действия лицо одесского дельца сразу стало похожим на печеное яблоко, рот раскрылся в безуспешной попытке вдохнуть, а сам он приподнялся на носочки, стараясь не потревожить руку, на которой Гершельман привычным движением защемил нерв…

 

Быть в Одессе и не посетить бани Исаковича – сродни святотатству. Именно сюда посылали одесситы: «А пошел ты в баню… Исаковича» – в смысле, и вы послали и посылаемому не в обиду. Большой, как бы сказали в двадцать первом веке «Оздоровительный комплекс», располагавшийся на месте природных минеральных источников, имел массу лечебных и всяких прочих кабинетов, но славился своими номерами, где состоятельные господа могли с пользой и смыслом провести время, поправляя или, наоборот, усугубляя здоровье.
Большая компания военных сразу же абонировала два самых дорогих номера, по два рубля за персону, и сначала все дружно попарились в бане, на ароматном можжевеловом пару, а потом, вдоволь нанырявшись в бассейне, уделила должное мастерству поваров одного из одесских ресторанов.

 

Наум Ицкович был стильным мужчиной, вызывавшим интерес не только у модисток и швей, но и у многих дам, приезжавших на лето в Одессу для отдыха, полезного и душе, и телу. В этот день он был одет в «деловой прикид». Светло-коричневые брюки в крупную клетку, с розовыми гамашами на светлые туфли мастера Восканяна, белоснежный пиджак, под которым была видна жемчужно-серая жилетка с отворотами, и такой же серый котелок, на вполне благообразном, широком лице, украшенном длинными густо нафабренными усами.
Бороду Ицкович не носил, считая, что она старит его, зато имел выдающийся, во всех смыслах нос, с благородной горбинкой, доставшейся ему от одного из предков – понтийского грека.
Дело, заставившее весьма уважаемого человека, гулять под палящим полуденным солнцем, вместо приятного времяпровождения на террасе кафе Фанкони, было настолько важным, что он сейчас не сидел, решая многочисленные дела и попивая прохладное новосветское шампанское, в окружении приятных дам, а шёл, размышляя на ходу, как построить непростой разговор.
Серьёзные деловые люди попросили его замолвить словечко за канувшего где-то в Георгиевской дивизии нужного человека, вспомнив, что он знал лично одного из приближенных к командиру – Лейбу Доинзона.
Наум был человеком опытным и время для разговора выбрал такое, когда посетитель бани мягок, кроток и готов к общению на приятные темы.
Просочившись через служебный ход, он сначала растерялся от того, что никак не мог найти нужного человека, но через пару минут увидел Доинзона, сидящего в компании двух мужчин, словно патриции, завёрнутых в простыни и ведущих о чём-то неторопливую беседу.
– Лейба! – Одесский делец расплылся в самой широкой из своих улыбок. – Как чудно, что я встретил вас в этот замечательный день. Я таки знал, что ты с друзьями не пройдёшь мимо заведения Самойло Исааковича.
– Здравствуйте, Нюма. – Доинзон с улыбкой кивнул, сделав пальцами короткий знак: «Всё под контролем». – И что, вот так, шёл себе, шёл по Преображенской, и вдруг повстречался? Не делайте мине майсы, Нюма. Я ваши манёвры вижу вдаль как Дюк Ришелье со своего постамента в ясную погоду. Такой занятой человек, как Нюма Ицкович, не может просто гулять. Он может гулять только со смыслом. И я спрашиваю сибе, а какой смысл есть у самого Ицковича до бедного еврея?
– Ах, Лейба, – Ицкович присел на подставленный ему стул и с благодарностью кивнул слуге, принявшему у него канотье, трость и перчатки. – Я таки уважаю вас как старого друга. Наши отцы вместе водили биндюги в порту, а мы с вами знакомы с детства, и эти воспоминания ласкают мине душу. Но я хочу спросить, Лейба, что происходит? Почему уважаемый человек, решивший поклониться доблестным защитникам отечества скромной суммой в пять тысяч фунтов, взят будто шлемазл на краже булки? Мы знаем правила, Лейба. Мы их соблюдаем. Я даже скажу больше. Мы их чтим больше Уголовного кодекса. Но то, что случилось, вне правил, Лейба. Или правила изменились, и каждый гражданин, желающий оторвать от своих детей кусок хлеба и отдать его на благо защиты родины, будет обижен как последний марамой с Молдаванки? Это же полный бардак, Лейба. Или вы решили-таки гилить цены?
– Эфраим Нахамсон, чтобы ты знал, пришёл, чтобы договориться о поставках фуража и продовольствия для нашей дивизии. При этом у Нахамсона не было ни складов, ни договоров о поставке, зато в достатке гнилого товара, залежавшегося у его брата Изи Нахамсона. И вот скажите мине, Нюма: зачем командиру или атаману делать гешефт на гнилой товар, когда они питается из одного с нами котла? Это называется взятка, Нюма. А за такой гешефт во время войны полагается маленькая свинцовая пилюля, которую Эфраиму и прописал наш главный доктор.
– Ну что такое ты говоришь, честное благородное! Какая взятка? Просто человек захотел сделать приятное… – С лица Нюмы в этот момент можно было писать картину «Оскорблённая невинность». Он чуть покраснел, ноздри его героического носа гневно раздувались, а манишка под жилеткой топорщилась, словно честное сердце хотело выскочить из груди, чтобы доказать чистоту намерений.
Но Доинзон ко всему этому спектаклю был равнодушен.
– С этим приятным мы бы в лучшем случае просидели бы у уборных до второго пришествия Дюка Ришелье, а не воевали, как нам и положено. Но вот что мине интересно, Нюма. Откуда у скромного поставщика новенькие британские фунты? Такие новенькие, что их хруст был слышен по всему Лонжерону. Ты не знаешь? А я скажу тебе. Деньги эти были переданы Эфраиму тихим и скромным инженером Джонсоном, который уже рассказал, как и где получил их от британского шпиона. И это не придуманная история, Нюма. В комнате этого шлимазла Джонсона мы нашли много бумажек с портретом короля Георга.
– Ну, и кому от этого плохо, Лейба? Он сделал гешефт, я сделал гешефт, ты сделал гешефт, и все в ажуре. Простые земные радости сейчас так дорого стоят!
– Нам не нужны простые радости, господин Ицкович, – произнёс молчавший до сих пор красивый высокий мужчина со смоляным чубом. – И отравленная гнильём дивизия тоже не нужна. Вы, наверное, считаете себя умным человеком, да? Но ваш ум никак не в состоянии понять, что не всё в этом мире решается деньгами и не всё можно перевести в деньги. Деньги – это лишь инструмент, причём один из многих, для достижения определённых целей. Хочу заметить, что ни Ротшильды, ни Рокфеллеры не гадят в золотые унитазы и не топят печку ассигнациями, хотя вполне могут себе это позволить. А для чего вам деньги, господин Ицкович? Ну, уложите в кровать ещё сотню-другую красивых дам, ну, будете кушать на серебре, ну, будете носить костюмы от Брук Бразерс или Маркс и Спенсер и что? – Не видя понимания на лице собеседника, Анненков покачал головой. – Хорошо, объясню на понятных примерах. Вы собираетесь в дальнюю поездку на автомобиле. И вам предлагают взятку за то, чтобы вы заправили свой автомобиль негодным, но дешёвым бензином. Так понятно?
– Простите, не был представлен… – Ицкович просто физически чувствовал властность, которая исходит от этого мужчины, и поэтому решил быть предельно вежливым.
– Наш атаман, генерал-лейтенант Анненков… – Доинзон улыбнулся и кивнул на второго, не проронившего ещё ни слова мужчину, чье лицо бороздили жуткого вида шрамы. – А это – мой командир, генерал-майор Львов.
– Ваши превосходительства… – Нюма вскочил, будто подброшенный пружиной. – Спешу заверить вас в совершеннейшем уважении…
– Сядьте, Ицкович. – Анненков улыбнулся, но почему-то от этой улыбки стало ещё страшнее. – Мы всё-таки в бане, а не на приёме. Так вот, хочу вам дать один, но очень ценный совет. У вас же есть капитал? Выкапывайте его скорее, продавайте всё и покупайте билет на ближайший пароход. Я рекомендую Североамериканские Соединённые Штаты. Уезжайте, потому что через пару лет здесь и во всей России будет мало места для таких, как вы.
– Нюма, спроси-таки, що было в Красноярске летом этого года. – Лейба усмехнулся. – Такой Красноярск будет везде, по всей стране. Не будет никаких тюрем или судов. И уж тем более не будет адвокатов. Будет обрыв у моря и два пулемета…
– Почему два? – задал вопрос обалдевший от такой перспективы Ицкович.
– Потому что один перегреется, – сообщил молчавший до этого Львов. – Слушай, Ицкович, и очень внимательно. Лично мне ты крайне несимпатичен, и если бы моя воля – ты уже сейчас валялся бы здесь со свернутой шеей.
Нахам посмотрел на громадные руки шрамолицего, и ему стало холодно. Даже в бане. Это не было пустой угрозой, это вообще не было угрозой – Львов просто констатировал факт. А тем временем генерал-майор продолжал:
– Но с тобой вежливо разговаривает Доинзон, и это – в твою пользу. Так что не будь дураком и чеши отсюда. В Нью-Йорке, например, тебе будет тепло и спокойно. Скатертью дорога. Но если я встречу тебя здесь в следующем году – не обижайся. Даже заступничество Лейбы тебе не поможет. Доступно?
Ицкович смог лишь кивнуть. От этого «командира» веяло той жуткой силой, которая не щадит ни старого, ни малого, а просто катит вперед, весело похрустывая черепами и костями не успевших увернуться. Он перевел взгляд на «атамана», и ему стало еще страшнее. Если «командир» будет убивать, пожалуй, даже с удовольствием, то этот – холодно, со скукой во взгляде, просто потому, что так надо. Ничего личного, простая необходимость…
Он встал и, позабыв про канотье и трость, пошел к выходу. И тут его догнал вопрос:
– Ицкович, нам нужны специалисты по вскрытию сейфов.
– Что?!
– Ну, люди, которые умеют открывать такие специальные металлические ящички, с хитрыми замками и ключами. У вас такие найдутся? Если «да», не сочтите за труд: дайте нам знать… – Короткий смешок и вдогонку. – Не пожалеете…
Назад: 7
Дальше: 9