Когда рассвело, он не мог даже думать о еде. К вечеру ему уже могут вынести приговор. Желчь обжигала ему нутро, нос невыносимо зудел. Тирион поскреб его острием кинжала. Осталось выдержать последнего свидетеля, а там мой черед. Но как ему быть? Все отрицать? Обвинять Сансу и сира Донтоса? Признать свою вину в надежде провести остаток дней на Стене? Метнуть жребий и молиться, чтобы Красный Змей одолел сира Григора Клигана?

Тирион уныло потыкал ножом жирную серую колбасу, жалея, что это не его сестра. На Стене дьявольски холодно, зато Серсея его там не достанет. Вряд ли из него выйдет хороший разведчик, однако Дозору нужны не только сильные, но и умные люди. Лорд-командующий Мормонт так и сказал, когда Тирион гостил в Черном Замке. Остается еще эта неудобная присяга. Она положит конец его браку и всем его надеждам на Бобровый Утес, но и от того, и от другого ему немного было пользы. И потом в соседнем городишке у них, кажется, есть бордель.

Это, конечно, не та жизнь, о которой он мечтал, но все-таки жизнь. Все, что от него требуется — это довериться отцу, встать на свои короткие ноги и заявить: «Да, я это сделал. Сознаюсь». От этой мысли у него сводило все нутро. Он почти жалел, что не совершил убийства, раз в нем все равно приходится сознаваться.

— Милорд, — сказал Подрик Пейн. — Они пришли. Сир Аддам и золотые плащи.

— Под, скажи правду: ты думаешь, что это сделал я?

Мальчик заколебался и хотел что-то сказать, но так и не смог.

Вот я и осужден. Тирион вздохнул.

— Ладно, не отвечай. Ты был хорошим оруженосцем, лучшим, чем я заслуживал. Что бы ни случилось, я благодарю тебя за верную службу.

Сир Аддам Марбранд ждал за дверью с шестью золотыми плащами. Этим утром, как видно, ему сказать было нечего. Еще один хороший человек, считающий Тириона убийцей племянника. Тирион, призвав на помощь все свое достоинство, заковылял вниз по лестнице. Идя через двор, он чувствовал, что все смотрят на него: часовые на стенах, конюхи у конюшни, прачки, судомойки и служанки. Рыцари и лорды в тронном зале расступались перед ним, шепча что-то своим дамам.

Как только Тирион занял свое место перед судьями, другая шестерка золотых плащей ввела в зал Шаю.

Холодная рука стиснула его сердце. Это Варис ее выдал. Нет, не Варис. Он сам. Надо было оставить ее у Лоллис. Разумеется, они допросили горничных Сансы — он на их месте сделал бы то же самое. Тирион потер скользкий шрам на месте носа. Зачем Серсее было беспокоиться? Шая не знает ничего, что могло бы причинить ему вред.

— Они вместе это задумали, — сказала девушка, которую он любил. — Бес и леди Санса задумали это после смерти Молодого Волка. Санса хотела отомстить за брата, а Тирион — стать королем. Следом он собирался убить свою сестру и своего лорда-отца, чтобы стать десницей у принца Томмена. А через год-другой он и Томмена убил бы, пока тот не успел подрасти, и возложил бы корону на себя.

— Откуда ты можешь знать все это? — спросил принц Оберин. — С чего было Бесу делиться подобными планами с горничной своей жены?

— Кое-что я подслушала, милорд, кое о чем миледи сама проговорилась. Но почти все остальное я слышала от него самого. Я была не только горничной леди Сансы — я была его женщиной все время, пока он жил в Королевской Гавани. Утром в день свадьбы он затащил меня вниз, где лежат черепа драконов, и овладел мной среди всех этих чудовищ. А когда я заплакала, он сказал, что я должна быть благодарна — не каждой женщине доводится спать с королем. Тогда-то он и сказал мне, что собирается сесть на трон. Сказал, что бедному Джоффри никогда не удастся сделать со своей женой то, что он, Бес, делает со мной. — На этом месте Шая расплакалась. — Я не хотела становиться шлюхой, милорды. Но Бес, увидев меня на Зеленом Зубце, поставил моего нареченного в первый ряд авангарда. Когда его убили, Бес послал своих дикарей привести меня к нему в шатре. Шаггу, здоровенного такого, и Тиметта с выжженным глазом. Он сказал, что если я не буду ему угождать, он отдаст меня им, вот я и угождала. Потом он привез меня в город, чтобы всегда иметь под рукой, и заставлял меня делать разные постыдные вещи.

— Какие же, например? — полюбопытствовал принц Оберин.

— Такие, что и сказать нельзя. — Слезы градом катились по ее хорошенькому личику — можно не сомневаться, что каждому мужчине в зале хочется обнять Шаю и утешить. — И ртом и… другими частями, милорды. Он пользовался мной, как только возможно, а еще я должна была говорить, какой он большой. Мой гигант, полагалось говорить мне, мой гигант Ланнистер.

Осмунд Кеттлблэк прыснул первым. К нему присоединились Борос с Меррином, а потом и Серсея, и сир Лорас, и бессчетное количество других лордов и леди. Смех заколебал стропила и сотряс Железный Трон.

— Это правда, — гнула свое Шая. — Мой гигант Ланнистер. — Смех стал вдвое громче. Рты раскрывались шире некуда, животы тряслись, а кое у кого даже из носу потекло.

«А ведь я спас вас всех, — думал Тирион, — спас этот гнусный город и ваши никчемные жизни». В зале было несколько сот человек, и все они смеялись, кроме отца. Даже Красный Змей ухмылялся, а Мейс Тирелл, казалось, вот-вот лопнет со смеху, но лорд Тайвин сидел между ними словно каменный, опершись подбородком на сложенные домиком пальцы.

— МИЛОРДЫ! — крикнул Тирион, подавшись вперед. Ему пришлось орать во всю глотку, чтобы быть услышанным.

Его отец поднял руку, и зал понемногу стал утихать.

— Уберите эту лживую шлюху с глаз моих долой, — сказал Тирион, — и вы получите свое признание.

Лорд Тайвин, кивнув, сделал знак, и золотые плащи вывели вон Шаю, порядком напуганную. На миг она встретилась глазами с Тирионом. Что было в ее взгляде — стыд или страх? Что наобещала ей Серсея? Ты получишь все, чего бы ни попросила, будь то золото или драгоценности, думал он, глядя ей в спину, но не пройдет и месяца, как она отправит тебя в казармы к золотым плащам.

— Я виновен, — сказал Тирион, глядя прямо в твердые зеленые глаза отца с холодными золотыми блестками, — виновен, как никто другой. Вы это хотели услышать?

Лорд Тайвин промолчал, Мейс Тирелл кивнул, лицо принца Оберина выразило легкое разочарование.

— Вы признаетесь в отравлении короля?

— Ничего подобного. К смерти Джоффри я непричастен, но виновен в куда более чудовищном преступлении. — Он сделал шаг в сторону отца. — Я виновен в том, что родился карликом и выжил. И сколько бы мой лорд-отец ни прощал меня, я упорствовал в своем злодействе.

— Что за чепуха, Тирион, — сказал лорд Тайвин. — Говори о деле. Тебя судят не за то, что ты карлик.

— Ошибаетесь, милорд. Меня всю жизнь судят за то, что я карлик.

— Больше тебе нечего сказать в свою защиту?

— Могу сказать лишь одно: я этого не делал. Но теперь жалею об этом. — Он повернулся к морю бледных лиц в зале. — Хотелось бы мне иметь столько яда, чтобы достало на всех вас. Вы заставили меня пожалеть о том, что я не то чудовище, каким вы меня выставляете, но дело обстоит именно так. Я невиновен, однако здесь мне правосудия не дождаться. Вы не оставили мне иного выбора, как только обратиться к правосудию богов. Я требую испытания поединком.

— Ты что, рассудка лишился? — осведомился отец.

— Напротив — обрел его. Я требую испытания поединком!

Ничто не могло бы доставить его дражайшей сестре большего удовольствия.

— Он в своем праве, милорды, — напомнила она судьям. — Пусть боги рассудят нас. За Джоффри выступит сир Григор Клиган. Прошлой ночью он вернулся в город, чтобы предложить мне свой меч.

Лорд Тайвин стал темнее тучи — уж не хлебнул ли он отравленного винца? Не в силах ничего сказать от гнева, он грохнул кулаком по столу. Вместо него вопрос Тириона задал Мейс Тирелл:

— Есть ли у вас боец, готовый выступить в вашу защиту?

— Да, милорды, есть. — Принц Оберин поднялся на ноги. — Я убежден, что карлик невиновен.

Зал ответил ему оглушительным гулом. Особенно отраду Тириону доставило мимолетное сомнение, подмеченное им в глазах Серсеи. Сто золотых плащей долго стучали древками копий по полу, прежде чем в зале опять восстановился порядок. К этому времени лорд Тайвин успел оправиться.

— Поединок состоится завтра, — возвестил он железным голосом. — Пусть боги решают дело, я же умываю руки. — Он метнул на сына взгляд, полный холодного гнева, и вышел в королевскую дверь за троном вместе со своим братом Киваном.

Тирион, вернувшись в башню, налил себе вина и послал Подрика за хлебом, сыром и оливками. Ничего более плотного он, пожалуй, не удержит. Ты думал, я покорюсь без борьбы, отец? — вопрошал он тень, падающую от свечей на стену. Для этого во мне чересчур много от тебя. Он чувствовал странное спокойствие, отняв право судить и решать у отца и отдав это право в руки богов. Если боги, конечно, существуют и им есть хоть какое-то дело до него. Если их нет, жизнь его в руках дорнийца. Но чем бы дело ни кончилось, отрадно сознавать, что планы лорда Тайвина потерпели полный крах. В случае победы принца Оберина Хайгарден еще больше ожесточится против Дорна. Еще бы: ведь человек, в свое время искалечивший сына Мейса Тирелла, теперь поможет карлику, едва не отравившему его дочь, избежать заслуженного наказания. Если же восторжествует Гора, Доран Мартелл определенно захочет узнать, почему его брата, приехавшего искать справедливого возмездия, постигла смерть. И Дорн, возможно, коронует-таки Мирцеллу.

Прямо-таки сладко умирать, зная, какую кашу ты заварил. Придет ли Шая поглядеть на его казнь? Будет ли стоять вместе с другими, чтобы увидеть, как сир Илин отрубит его безобразную голову? Будет ли скучать по своему гиганту Ланнистеру, когда его не станет? Тирион допил вино, отшвырнул чашу и пропел с чувством:

Сир Киван этой ночью не пришел к нему. Сейчас они с лордом Тайвином, должно быть, пытаются умиротворить Тиреллов. Очень может быть, что с дядюшкой Тирион больше не увидится. Он налил себе еще вина. Жаль, что он обрек на смерть Саймона Серебряный Язык до того, как узнал все слова песни. Особенно если принять во внимание то, что сочинят о нем после. «Золотые руки всегда холодны, а женские горячи», — пропел Тирион. Быть может, остальное он допишет сам, если будет жив.

Ночью, как ни странно, он спал долго и крепко. Встав на заре, отдохнувший и с чувством здорового голода, он позавтракал поджаренным хлебом, кровяной колбасой, яблочным пирожком и двойной порцией яичницы с луком и огненным дорнийским перцем. Затем он обратился к страже за разрешением повидать своего бойца, и сир Аддам дал свое согласие.

Принц Оберин попивал красное вино, между тем как четверо молодых дорнийских лордов облачали его в доспехи.

— Доброе утро, милорд, — сказал он Тириону. — Не хотите ли вина?

— Благоразумно ли это, что вы пьете перед боем?

— Я всегда пью перед боем.

— Это может стоить вам жизни. Хуже того: это может стоить жизни мне.

— Боги защитят невинного, — засмеялся принц. — Ведь вы невинны, я полагаю?

— Разве что в убийстве Джоффри. Надеюсь, вы понимаете, с чем вам предстоит столкнуться. Григор Клиган…

— Очень велик? Я слышал.

— Он почти восьми футов ростом, а весит стоунов тридцать — и все это мускулы, а не жир. Его оружие — двуручный меч, который он держит одной рукой. Он разрубает человека пополам одним ударом, и обыкновенный воин не смог бы выдержать вес его доспехов, не говоря уж о том, чтобы драться в них.

Принц Оберин сохранил полную невозмутимость.

— Мне и раньше доводилось убивать крупных мужчин. Вся штука в том, чтобы свалить их с ног. Как только он падает, ему конец. — Уверенность дорнийца почти что передалась Тириону, но тут Оберин сказал: — Дейемон, мое копье! — Сир Дейемон бросил его принцу, и тот поймал копье на лету.

— Вы хотите выйти против Горы с копьем?! — Тириона вновь обуяло беспокойство. В битве сомкнутые ряды копейщиков представляют грозную силу, но поединок с прославленным фехтовальщиком — совсем другое дело.

— У нас в Дорне любят копья. Притом это единственный способ удержать его на расстоянии. Взгляните, лорд Бес, только руками не трогайте. — Толстое, гладкое, тяжелое копье насчитывало в длину восемь футов. Шесть из них занимало ясеневое древко, а последние два — сталь, от листовидного черенка сужающаяся в пику, столь острую, что ею можно было бриться. Принц Оберин повернул копье в руках, и Тирион обратил внимание на черный блеск наконечника. Масло? Или яд? Лучше, пожалуй, не знать.

— Надеюсь, вы хорошо им владеете, — с сомнением молвил он.

— Жаловаться вам не придется, а вот сиру Клигану — кто знает. Какими бы прочными ни были его доспехи, в них имеются сочленения, а стало быть, и щели. На локтевых и коленных сгибах, под мышками… уж я найду, где его пощекотать. — Принц отложил копье. — Говорят, что Ланнистеры всегда платят свои долги. Быть может, после нынешней драки вы не откажете проехаться со мной в Солнечное Копье. Мой брат Доран будет рад знакомству с законным наследником Бобрового Утеса… особенно если тот привезет с собой свою прелестную жену, леди Винтерфелла.

Не думает ли Змей, что он припрятал где-то Сансу, словно орех на зиму? Если так, незачем его разочаровывать.

— Поездка в Дорн представляется мне весьма приятной.

— Рассчитывайте на длительное пребывание. — Оберин глотнул вина. — Вам с Дораном есть о чем поговорить. Музыка, торговое дело, история, вина, карликов грош… законы наследования и престолонаследия. Не сомневаюсь, что королеве Мирцелле очень пригодится совет ее дяди в предстоящие нелегкие времена.

Если маленькие пташки Вариса сейчас слушают их, Оберин дает им богатую пищу для слуха.

— Пожалуй, я все-таки выпью, — сказал Тирион. Королева Мирцелла! Недурно — жаль, что он действительно не прячет Сансу за пазухой. Если бы она приняла сторону Мирцеллы против Томмена, поддержала бы ее Север или нет? То, на что намекает Красный Змей, — измена. Смог бы Тирион не на словах, а на деле поднять оружие против Томмена и собственного отца? Серсея взбесилась бы — ради одного этого стоит попытаться.

— Помните, о чем я вам рассказывал в нашу первую встречу? — начал Оберин, пока Бастард из Дара Богов застегивал на нем поножи. — Мы с сестрой приехали в Бобровый Утес не только ради вашего хвоста. Мы совершали своего рода поход через Звездопад, Бор, Старомест, Щитовые острова, Кракехолл и Бобровый Утес — истинной же его целью был брак. Дорана, уже помолвленного с леди Мелларио из Норвоса, оставили в Солнечном Копье кастеляном, но у нас с сестрой еще не было нареченных.

Элию это волновало, как всякую девушку ее возраста; хрупкое здоровье до сих пор не позволяло ей много путешествовать. Я же развлекался тем, что высмеивал ее поклонников. Я давал им прозвища: Лупоглазый Лордик, Сир Губошлеп, Двуногий Кит и так далее. Единственным, кто хоть чего-нибудь стоил, был молодой Бейелор Хайтауэр. Сестра почти уже влюбилась в этого красавчика, но тут он имел несчастье пукнуть при ней. Я тут же прозвал его Ветродуем, и с тех пор Элия смотреть на него не могла без смеха. Я был тогда скверным мальчишкой — не знаю, почему никто не позаботился подрезать мой злой язык.

Тирион про себя согласился с ним. Бейелор Хайтауэр уже не молод, но по-прежнему остается наследником лорда Лейтона; он богат, красив и пользуется заслуженной рыцарской славой. Теперь его называют Бейелор Белозубый. Если бы Элия вышла за него, а не за Рейегара Таргариена, она и посейчас жила бы в Староместе и растила своих детей. Сколько жизней погасило одно злополучное «пук».

— Свое путешествие мы должны были завершить в Ланниспорте, — продолжал принц. Сир Эррон Кворгил тем временем надел на него стеганый нижний камзол и стал зашнуровывать его на спине. — Вы знаете, что наши матери были старыми приятельницами?

— Кажется, девушками они вместе служили во фрейлинах у принцессы Рейеллы?

— Точно так. Полагаю, они и состряпали весь этот заговор. Сиры Губошлепы и те прыщавые юные девы, которых представляли мне, были всего лишь закуской перед пиром, призванной разжечь наш аппетит. Главное блюдо нам должны были подать в Бобровом Утесе.

— Серсею и Джейме.

— Умница, карлик. Мы с Элией, конечно, были старше — вашему брату и сестре не могло тогда быть больше восьми-девяти лет. Но разница в пять или шесть лет не так уж много значит. И у нас на корабле имелась пустая каюта, очень красивая каюта, вполне пригодная для особы знатного рода. Походило на то, что мы собираемся взять кого-то с собой в Солнечное Копье — юного пажа, возможно, или компаньонку для Элии. Ваша леди-мать намеревалась обручить Джейме с моей сестрой или Серсею со мной — а может быть, и обоих.

— Да, возможно, — но мой отец…

— Семью Королевствами правил он, но дома им правила его леди-жена — так по крайней мере говорила моя мать. — Принц Оберин поднял руки, чтобы лорд Дагос Манвуди и Бастард из Дара Богов могли надеть ему через голову кольчужную рубаху. — В Староместе мы узнали о смерти вашей матери и о чудовище, которое она произвела на свет. Мы могли бы тогда повернуть домой, но наша мать решила плыть дальше. О приеме, который оказали нам в Бобровом Утесе, я вам уже рассказывал.

Хочу добавить к этому, что мать, выждав, сколько требовали приличия, посвятила вашего отца в свой замысел. Много позже, на своем смертном одре, она сказала мне, что лорд Тайвин наотрез отказал ей. Дочь его предназначена принцу Рейегару, заявил он. А когда она завела речь о Джейме, он предложил взамен него вас.

— И она отнеслась к этому как к оскорблению.

— Само собой. Думаю, даже вам это понятно.

— Еще бы. — Все тянется издавна — от наших отцов и матерей и еще дальше, от дедов и прадедов. Мы марионетки в руках тех, кто жил до нас, а когда-нибудь наши дети запляшут на нитках, натянутых нами. — Но в итоге принц Рейегар женился на Элии Дорнийской, а не на Серсее Ланнистер, так что турнир выиграла ваша мать.

— Она тоже так думала — но ваш отец не из тех, кто способен забыть такую обиду. Лорд и леди Тарбек и Рейны из Кастамере узнали это на себе, а потом настал черед моей сестры. Шлем, Дагос. — Манвуди подал ему высокий золоченый шлем с медным диском — солнцем Дорна — на лбу. Тирион заметил, что забрало убрано. — Элия и ее дети долго ждали, когда за них отомстят. — Принц натянул перчатки из мягкой красной кожи и взял копье. — Но сегодня возмездие осуществится.

Для поединка выбрали внешний двор. Тириону приходилось бежать вприпрыжку, чтобы поспеть за длинными шагами принца Оберина. Змею не терпится. Будем надеяться, что яда у него хватит. День был серый и ветреный. Солнце упорно боролось с тучами, но исход этого поединка Тирион мог предсказать не более, чем исход того, от которого зависела его жизнь.

На это зрелище собралось посмотреть около тысячи человек. Они стояли на крепостных стенах, теснились на ступенях домов и башен. Они смотрели из дверей конюшни, из окон, с мостов, балконов и крыш. Сам двор был так набит зрителями, что золотые плащи и рыцари Королевской Гвардии оттесняли их назад, чтобы очистить место для боя. Одни принесли с собой стулья, чтобы смотреть с удобством, другие взгромоздились на бочки. Надо было устроить бой в Драконьем Логове, кисло подумал Тирион, и брать по грошу с каждого — так мы оплатили бы и свадьбу Джоффри, и похороны. Кое у кого в толпе на плечах сидели дети — они кричали и показывали пальцами на Тириона.

Серсея рядом с сиром Григором сама казалась ребенком. В доспехах Гора был прямо-таки нечеловечески громаден. Под длинным желтым верхним камзолом с тремя черными псами Клиганов у него, помимо кольчуги, был надет тяжелый панцирь из тусклой серой стали, помятый и поцарапанный в боях. Еще ниже, должно быть, поддета вареная кожа и стеганая подкладка. Шлем с узкими щелями для рта, носа и глаз соединялся с латным воротом. На плоской макушке торчал каменный кулак.

Если сир Григор как-то страдал от полученных им ран, Тирион через двор этого не видел. С тем же успехом Клигана могли вытесать из камня. Шестифутовый, весь в щербинах меч был воткнут в землю перед ним, и ручищи Клигана в стальных перчатках сжимали перекладину эфеса с обеих сторон. Даже любовница принца Оберина побледнела, увидев его, и воскликнула вполголоса:

— Ты собираешься драться вот с этим?!

— Я собираюсь это убить, — беззаботно ответил принц.

У Тириона были свои сомнения на этот счет. В этот последний миг, глядя на принца Оберина, он желал бы, чтобы его защитником выступил Бронн… а еще лучше Джейме. Слишком уж легкие доспехи на Красном Змее. Поножи, нараменники, ворот, паховый щиток — вот и все, остальное покрыто гибкой кожей и шелком. На кольчуге у него блестящая медная чешуя, но чешуя вместе с кольчугой не дает ему и четверти той защиты, что тяжелый панцирь Клигана. А шлем без забрала, в сущности, всего лишь полушлем — на нем даже носовой стрелки нет. Круглый стальной щит ярко отполирован, и пронзенное копьем солнце на нем выполнено из красного золота, желтого золота, белого золота и меди.

«Я бы плясал вокруг него, пока он не устанет махать мечом, а потом повалил бы его на спину», — сказал Бронн. Красный Змей, как видно, замышляет то же самое. Но наемник откровенно высказался и о риске, который влечет за собой такая тактика. «Очень надеюсь, что ты знаешь, что делаешь, Змей».

Под башней Десницы, как раз посередине между двумя бойцами поставили помост, где сидел лорд Тайвин со своим братом сиром Киваном. Хорошо, что хотя бы короля Томмена здесь нет.

Лорд Тайвин, мельком взглянув на сына, поднял руку, и голос дюжины труб заставил толпу притихнуть. Верховный септон, выйдя вперед в своей высокой кристальной короне, призвал Отца Небесного рассудить их спор, а Воина — вложить свою силу в десницу правого. Это я, чуть было не крикнул Тирион, но над ним только посмеялись бы, а смеха он не мог больше слышать.

Сир Осмунд Кеттлблэк подал Клигану тяжелый дубовый щит с черным железным ободом. Гора продел левую руку в лямки, и Тирион увидел, что собаки Клиганов замазаны и поверх них нарисована семиконечная звезда, под которой андалы, переплыв Узкое море, победили Первых Людей и их богов. Очень благочестиво, Серсея, но сомневаюсь, что боги обратят на это внимание.

Расстояние между противниками составляло пятьдесят ярдов. Принц Оберин преодолевал его быстро, сир Григор медленно и зловеще. Это не земля дрожит под его шагами, говорил себе Тирион. Это стучит мое сердце. Когда между ними осталось всего десять ярдов, Красный Змей остановился и громко спросил:

— Тебе сказали, кто я?

— Мертвец, — проворчал сквозь зубы Клиган, продолжая надвигаться на него.

Дорниец отступил вбок.

— Я Оберин Мартелл, принц Дорна. — Гора повернулся, чтобы не терять его из виду. — Принцесса Элия была моей сестрой.

— Кто-кто?

Оберин сделал выпад копьем, но Григор принял удар на щит и сам ринулся на принца. Дорниец отскочил, невредимый, и копье его снова метнулось вперед. Клиган рубанул по нему, но Мартелл отдернул копье и опять нанес удар. Металл скрежетнул по металлу — это наконечник копья проехался по панцирю Горы, порвав камзол и оставив яркую царапину на стали.

— Элия Мартелл, принцесса Дорнийская, — прошипел Красный Змей. — Ты изнасиловал ее. Ты убил ее. Ты убил ее детей.

Сир Григор с рычанием взмахнул мечом, целя принцу в затылок, но тот без труда увернулся.

— Ты изнасиловал ее. Ты убил ее. Ты убил ее детей.

— Ты болтать пришел или драться?

— Я пришел, чтобы услышать твое признание. — Копье скользнуло к животу Горы. Григор рубанул мечом, но промахнулся. Копье плясало вокруг меча, как змеиный язык, шмыгая то вверх, то вниз, метя в пах, в щит, в глаза. Гора по крайней мере — очень большая мишень. Принц не промахнулся ни разу, хотя ни один из его ударов не мог пробить панцирь Григора. Дорниец продолжал описывать круги, то делая выпады, то отскакивая назад, вынуждая громадного рыцаря все время поворачиваться в его сторону. Клиган постоянно терял его из виду — узкая глазная прорезь сильно ограничивала поле его зрения. Оберин хорошо пользовался и этим, и длиной своего копья, и собственным проворством.

Казалось, что все это продолжается очень долго. Они кружили по двору, и меч Клигана со свистом рассекал воздух, а копье Оберина тыкало его то в руку, то в ногу, то в висок. Щит Клигана тоже получал свою долю ударов. В одном месте из-под звезды показалась собачья голова, в другом — голый дуб. Клиган время от времени издавал рычание или ругался, но большей частью дрался в угрюмом молчании.

В отличие от Оберина Мартелла.

— Ты изнасиловал ее, — твердил принц в промежутках между ударами. — Ты изнасиловал ее, — говорил он, уворачиваясь от убийственного взмаха меча. — Ты убил ее детей, — выкрикивал он, и его копье тыкалось в горло гиганта, со скрежетом царапая латный ворот.

— Оберин играет с ним, — сказала Эллария Сэнд.

Дурацкая игра.

— Гора немного великоват для игрушки, — ответил ей Тирион.

Зрители дюйм за дюймом придвигались к бойцам, чтобы лучше видеть. Королевские гвардейцы пытались оттеснить зевак назад своими большими белыми щитами, но тех было несколько сотен, а рыцарей в белой броне — только шестеро.

— Ты изнасиловал ее. — Оберин отразил копьем свирепый удар врага. — Ты убил ее. — Он ткнул в глаза Клигану, заставив того отшатнуться назад. — Ты убил ее детей. — Копье скользнуло вниз, оцарапав панцирь Горы. — Ты изнасиловал ее. Ты убил ее. Ты убил ее детей. — Копье на два фута превышало длиной меч Клигана — более чем достаточно, чтобы не подпускать Гору близко. Клиган каждый раз норовил рубануть по древку, но с тем же успехом он мог бы пытаться отсечь крылья у мухи. — Ты изнасиловал ее. Ты убил ее. Ты убил ее детей. — Григор кидался в атаку, как бык, но Оберин отскакивал вбок и заходил ему за спину. — Ты изнасиловал ее. Ты убил ее. Ты убил ее детей.

— Замолчи. — Сир Григор как будто стал двигаться немного медленнее, и меч его взлетал уже не так высоко. — Закрой свой поганый рот.

— Ты изнасиловал ее. — Принц отступил вправо.

— Хватит! — Григор, сделав два огромных шага, опустил меч на голову Оберина, но дорниец отскочил назад.

— Ты убил ее.

— ЗАТКНИСЬ! — Клиган ринулся вперед — прямо на копье, которое с мерзким скрежетом проехалось по правой стороне его груди. Внезапно он оказался достаточно близко для удара, и его меч описал сверкающую дугу. Толпа издала дружный вопль. Оберин увернулся от первого удара и бросил бесполезное сейчас копье. Второй удар он принял на щит. Раздался режущий уши грохот металла о металл, и Красный Змей пошатнулся. Григор с ревом напирал на него. Этот слов зря не тратит — просто ревет, как бык. Оберин уже не отступал — он бежал от огромного меча, свистящего совсем рядом с его грудью, его руками, его головой.

Позади у него была конюшня, и зеваки, вопя и толкаясь, спешили убраться с его дороги. Один оказался у принца за спиной. Гора нанес очередной удар, вложив в него всю свою силищу. Красный Змей отшатнулся вбок и упал. Злосчастный конюх вскинул руки, защищая лицо, и меч пришелся ему между плечом и локтем.

— Заткнись! — взревел Гора, услышав крик несчастного. Он рубанул еще раз, и верхняя часть головы конюха пролетела через двор, разбрызгивая кровь и мозги. Зрители внезапно утратили всякий интерес к вине или невиновности Тириона Ланнистера, судя по тому, как резво устремились они со двора.

Красный Змей между тем уже вскочил на ноги и подобрал копье.

— Элия, — крикнул он Клигану. — Ты изнасиловал ее. Ты убил ее. Ты убил ее детей. А теперь назови ее имя.

Гора повернулся к нему, забрызганный кровью с головы до пят.

— Ты слишком много болтаешь. У меня от тебя голова болит.

— Я хочу, чтобы ты произнес ее имя. Ее звали Элия Дорнийская.

Гора, презрительно фыркнув, двинулся к нему… и в тот миг солнце пробилось из-за низких облаков, застилавших небо с самого рассвета.

Солнце Дорна, подумал Тирион, однако Клиган первым успел стать так, чтобы оно светило ему в спину. При всей своей тупости он был наделен безошибочным воинским чутьем.

Красный Змей присел, щуря глаза, и снова сделал выпад копьем. Клиган рубанул по нему, но это был только финт, и он, потеряв на миг равновесие, качнулся вперед.

Оберин наклонил свой щит, и солнце, отразившись от полированного золота и меди, ударило в глазную прорезь врага. Клиган, защищая глаза, поднял собственный щит, и копье молниеносно устремилось в щель между панцирем и ручными латами — под мышку. Острие пробило кольчугу и вареную кожу, и Оберин тут же выдернул его назад.

— Скажи это! Элия Дорнийская. — Принц описал круг, наставив копье для нового удара. — Скажи!

Тирион про себя произносил другое заклинание. «Упади и умри», — звучало оно. Упади и умри, проклятый! Из подмышки Горы теперь текла его собственная кровь, а под панцирем кровотечение, должно быть, еще сильнее. Когда он попытался шагнуть, одно колено у него подогнулось, и Тириону показалось, что он падает.

Принц Оберин обошел его сзади и крикнул:

— ЭЛИЯ ДОРНИЙСКАЯ! — Клиган стал поворачиваться, но сделал это слишком медленно и слишком поздно. На этот раз копье кольнуло его под колено, между латами на бедре и голени. Гора закачался и ничком рухнул наземь, выпустив из пальцев огромный меч. Медленно и величественно он перевернулся на спину.

Дорниец отшвырнул свой щит, перехватил копье двумя руками и отбежал назад. Гора застонал и приподнялся на локте. Оберин по-кошачьи быстро проделал поворот и ринулся на поверженного врага. С криком «ЭЛИЯАААААААА!» он всей своей тяжестью вогнал копье в тело Горы. Треск переломившегося ясеневого древка был почти столь же сладок, как полный ярости вопль Серсеи. На миг у принца словно отросли крылья, и змей перелетел через гору. Встав на ноги, Оберин стряхнул с себя пыль. Из живота Клигана торчали четыре фута сломанного копья. Принц бросил обломок древка и подобрал меч противника.

— Если ты умрешь, так и не назвав ее имени, сир, я найду тебя даже в седьмом пекле, — пообещал он.

Сир Григор попытался встать. Копье пригвоздило его к земле, и он с рычанием потянул за древко обеими руками, но освободиться так и не смог. Под ним расплывалась лужа крови.

— С каждым мгновением я чувствую себя все более невинным, — сказал Тирион Элларии Сэнд.

— Назови ее имя!! — Принц Оберин поставил ногу на грудь Горы и обеими руками поднял меч. Что он намеревался сделать — отрубить Клигану голову или вогнать острие в глазную щель его шлема, — для Тириона так и осталось тайной.

Гора вскинул руку и ухватил дорнийца за колено. Оберин с размаху опустил меч, но он уже потерял равновесие, и клинок только оставил еще одну вмятину на стали, защищавшей руку Горы. Еще миг — и Клиган повалил дорнийца на себя. Они схватились в пыли и крови, вихляя сломанным копьем туда-сюда. На глазах у объятого ужасом Тириона Гора обхватил принца своей ручищей и прижал к груди, как влюбленный.

— Элия Дорнийская, — прогудел из-под шлема Григор. — Я убил ее скулящего щенка. — Он взялся свободной рукой за незащищенное лицо Оберина, вогнав стальные пальцы ему в глаза. — А уж потом изнасиловал ее. — Его кулак вошел в рот дорнийца, ломая зубы. — А после разбил ей башку. Вот так. — Он вытащил кулак обратно. Казалось, что кровь на перчатке дымится в холодном утреннем воздухе. Раздался тошнотворный хруст. Эллария Сэнд закричала, охваченная ужасом, и завтрак Тириона не улежал на месте. Упав на колени, он извергал из себя ветчину, колбасу, пирожки с яблоками и двойную порцию яичницы с луком и огненным дорнийским перцем.

Он так и не услышал, как его отец произнес приговор. Да и нужны ли здесь были какие-то слова? Он вложил свою жизнь в руки Красного Змея, а тот ее выронил. Тут Тирион вспомнил с запозданием, что у змеев рук не бывает, и на него напал истерический смех.

Он проделал уже половину пути вниз по наружной лестнице, когда понял, что золотые плащи ведут его не в башню.

— Значит, теперь меня заключат в темницу, — сказал он. Они не позаботились ответить. Что толку разговаривать с мертвецами?