Дейенерис
Дени завтракала под айвовым деревом на террасе, глядя, как ее драконы гоняются друг за другом над верхушкой Великой Пирамиды, где прежде стояла бронзовая гарпия. В Миэрине пирамид около двадцати, но ни одна из них даже наполовину не достает до Великой. Отсюда ей виден весь город: узкие извилистые переулки и широкие кирпичные улицы, храмы и житницы, лачуги и дворцы, бани и публичные дома, сады и фонтаны, большие красные круги бойцовых ям. А за стенами — оловянное море, петляющий Скахазадхан, сухие бурые холмы, сожженные поля и рощи. Здесь, в своем садике, Дени порой чувствовала себя богиней, обитающей на вершине самой высокой в мире горы.
Неужели все боги так одиноки? Некоторые, определенно, да. Миссандея рассказывала ей о Владыке Гармонии, которому поклоняется мирный народ Наата. Это единственный истинный бог, сказала девочка, бог, который всегда был и всегда будет, который сотворил луну, звезды, землю и всех тварей, живущих во вселенной. Бедный Владыка Гармонии. Дени жалела его. Это ужасно, все время быть одному, в окружении женщин-мотыльков, которых ты можешь создать или уничтожить одним только словом. В Вестеросе по крайней мере семеро богов, хотя септоны, если верить словам Визериса, говорят, что эти семеро — только лики единого бога, семь граней одного кристалла. Какая путаница. А красные жрецы, она слышала, верят в двух богов, постоянно воюющих между собой. Это Дени устраивало еще меньше — ей бы не хотелось воевать постоянно.
Миссандея подала ей утиные яйца, собачью колбасу и полчаши подслащенного вина с лимонным соком. Мед притягивал мух, но душистая свеча их отгоняла. Мух здесь гораздо меньше, чем повсюду в городе — за это Дени тоже любила свою пирамиду.
— Надо что-то сделать с этими мухами, — сказала она. — На вашем Наате их тоже много, Миссандея?
— Там водятся бабочки, — ответила девочка на общем языке. — Желаете еще вина?
— Нет. Скоро здесь соберется мой двор. — Дени очень привязалась к Миссандее. Эта девочка с большими золотистыми глазами умна не по годам. И смелости ей не занимать — иначе она и до своих лет не дожила бы. Дени надеялась когда-нибудь увидеть ее сказочный остров Наат. Миссандея говорит, что Мирный Народ не знает войн — войну им заменяет музыка. Они никого не убивают, даже животных, и питаются одними плодами. Духи священных бабочек защищают остров от всех, кто хочет причинить ему вред. Многие завоеватели высаживались на берега Наата с оружием в руках, но их постигала болезнь, и они умирали. Но против невольничьих кораблей даже бабочки оказались бессильны.
— Когда-нибудь я отвезу тебя домой, Миссандея, — пообещала Дени. Продал бы ее Джорах или нет, если бы она и ему дала такое же обещание? — Клянусь.
— Ваша слуга рада будет остаться с вашим величеством. Наат никуда не денется. Вы добры к вашей… ко мне.
— А ты ко мне. — Дени взяла девочку за руку. — Пойдем, поможешь мне одеться.
Чхику вместе с Миссандеей искупали ее, Ирри тем временем приготовила одежду. На сегодня Дени выбрала платье из пурпурного плотного шелка с серебряным кушаком и корону в виде трехглавого дракона, которую подарило ей в Кварте Турмалиновое Братство. Туфли тоже были шелковые, с такими высокими каблуками, что Дени боялась упасть. По завершении туалета Миссандея поднесла своей госпоже зеркало из полированного серебра. Дени молча рассматривала себя. Таким ли должно быть лицо завоевательницы? На вид она все та же девчонка.
Пока ее еще не называют Дейенерис Завоевательницей, но, возможно, скоро назовут. Эйегон завоевал Вестерос с тремя драконами, а она взяла Миэрин за один день, не имея ничего, кроме канавных крыс и деревянной палки. Бедный Гролео, он все еще горюет о своем корабле. Если боевая галея способна протаранить другой корабль, почему бы ей не протаранить ворота? Именно так подумала Дени, когда отдала своим капитанам приказ выброситься на берег. Таранами послужили мачты, а сами корабли орды ее вольноотпущенников разобрали на щиты, черепахи, катапульты и лестницы. Наемники присвоили каждому тарану откровенно непристойное имя. Первой восточные ворота проломила грот-мачта «Мираксеса», прежнего «Шалуна Джозо», прозванная Хреном Джозо. Кровавый бой под стенами кипел весь день и половину ночи, но наконец ворота затрещали и железный оголовник мачты в виде головы смеющегося шута пробил их створки.
Дени хотела сама возглавить атаку, но все капитаны в один голос заявили, что это безумие — а ее капитаны никогда и ни в чем не сходились. И Дени держалась позади, сидя в длинной кольчужной рубахе на своей Серебрянке. Но даже за пол-лиги она услышала, как пал город — это произошло, когда воинственные крики его защитников сменились воплями ужаса. Все ее драконы в этот миг взревели хором, наполнив ночь пламенем. Рабы восстали, поняла она. Мои канавные крысы перекусили их цепи.
Когда Безупречные сломили сопротивление миэринцев окончательно, Дени въехала в город. У сломанных ворот громоздилось столько трупов, что ее вольноотпущенники чуть ли не час расчищали ей дорогу. Внутри валялись Хрен Джозо и обтянутая лошадиными шкурами черепаха, служившая ему прикрытием. Дени ехала мимо сожженных домов и выбитых окон, по кирпичным улицам со сточными канавами, забитыми раздутыми телами. Толпы ликующих рабов простирали к ней обагренные кровью руки и называли ее Матерью.
На площади у большой пирамиды сбились в кучу «великие господа», в которых не осталось ничего великого. Голые, без драгоценностей и каемчатых токаров, они превратились в скопище жалких старцев и молодых людей с нелепыми прическами. Женщины, либо жирные и дряблые, либо сухие как палки, рыдали, и краска ручьями стекала с их лиц.
— Мне нужны ваши главари, — сказала им Дени. — Выдайте их, и я пощажу остальных.
— Сколько тебе нужно? — с плачем спросила ее какая-то старуха. — Сколько нужно, чтобы ты пощадила нас?
— Сто шестьдесят три человека, — ответила Дени.
Она велела прибить их к деревянным столбам вокруг площади так, чтобы каждый указывал на следующего. Она кипела гневом, отдавая этот приказ, и чувствовала себя, как мстительный дракон. Но после, проезжая мимо умирающих на этих столбах, слыша их стоны и вдыхая запах их нечистот и крови…
Дени хмуро отложила зеркало. Это было справедливым возмездием. Она сделала это ради убитых детей.
Ее приемная, высокий гулкий зал со стенами пурпурного мрамора, помещалась ярусом ниже. Несмотря на пышность помещения, в нем веяло холодом. Прежде здесь стоял трон в виде свирепой гарпии, причудливо изваянный из резного золоченого дерева. Дени, только взглянув на него, сразу приказала порубить его на дрова.
— Я не стану сидеть на коленях у гарпии, — заявила она. С тех пор сиденьем ей служила простая скамья черного дерева, хотя миэринцы и говорили, что королеве это не подобает.
Кровные всадники уже дожидались ее, с серебряными колокольчиками в намасленных косах, обвешанные золотом и драгоценностями, снятыми с мертвых. Богатство Миэрина превосходило всякое воображение. Даже ее наемники казались удовлетворенными, по крайней мере на время. В другом конце зала стоял Серый Червь в простой одежде Безупречного, с остроконечным бронзовым шлемом на руке. Дени надеялась, что может положиться хотя бы на них… и на Бурого Бена Пламма, кряжистого обветренного Бена с проседью в волосах, которого так полюбили ее драконы. И на Даарио, блещущего золотом с ног до головы. Даарио, Бен Пламм, Серый Червь, Ирри, Чхику, Миссандея… Дени смотрела на них и гадала, кто из них предаст ее в следующий раз.
У дракона три головы. Есть где-то на свете двое мужчин, которым она может довериться, — надо только найти их. Это положит конец ее одиночеству. Их будет трое против всего мира, как Эйегон и его сестры.
— Ночь в самом деле прошла так спокойно, как мне показалось? — спросила она.
— Похоже, что да, ваше величество, — ответил Бен.
Ей это было приятно. Миэрин подвергся буйному разграблению, как всегда бывает с только что взятыми городами, но после Дени решила положить этому конец. Она объявила, что впредь всех убийц будут вешать, грабителям рубить руки, а насильников кастрировать. Восемь убийц уже качались на стенах, а Безупречные наполнили объемистую корзину руками и мужскими членами, после чего Миэрин обрел покой. Вот только надолго ли?
Над головой у нее жужжала муха. Дени раздраженно отмахнулась, но муха тут же вернулась опять.
— В этом городе слишком много мух.
— Они мне в пиво утром нападали, — хохотнул Бурый Бен. — Я проглотил одну.
— Мухи — месть мертвецов. — Даарио с улыбкой погладил средний зубец своей бороды. — Трупы порождают червей, а черви — мух.
— Значит, пора избавиться от трупов. Начнем с тех, что на площади. Займись этим, Серый Червь.
— Слушаю и повинуюсь, моя королева.
— Запасись мешками, Червь, — посоветовал Бурый Бен. — Уж больно они спелые. Валятся со своих столбов по кускам и кишат…
— Он знает. И я тоже. — Дени вспомнился ужас, который она испытала при виде площади Кары в Астапоре. Здесь она создала такой же ужас, но эти люди получили по заслугам. Суровость не делает правосудие менее справедливым.
— Ваше величество, — сказала Миссандея, — гискарцы хоронят мертвых в склепах под своими домами. Если выварить кости и вернуть их родственникам, вы окажете им большую милость.
Вдовы от этого не перестанут ее проклинать.
— Хорошо, так и сделайте. Желает ли кто-нибудь аудиенции этим утром? — спросила она Даарио.
— Их двое, желающих погреться в лучах вашего величия.
Даарио в Миэрине разжился новым гардеробом, в честь чего перекрасил свою троезубую бороду и кудри в густой пурпур. Из-за этого его глаза тоже казались почти пурпурными, как у древних валирийцев.
— Они прибыли ночью на «Индиговой звезде», торговой галее из Кварта.
Торговая — значит невольничья. Дени нахмурилась.
— Кто они такие?
— Хозяин «Звезды» и некто, якобы представляющий Астапор.
— Посла я приму первым.
Посол оказался бледным, похожим на хорька человечком с нитями жемчуга и крученого золота на шее.
— Меня зовут Шаэль, ваше великолепие, — представился он. — Я привез Матери Драконов привет от астапорского короля Клеона Великого.
Дени выпрямилась на своем сиденье.
— Управлять Астапором я поручила совету. Лекарю, ученому и жрецу.
— Эти коварные злодеи оказались недостойны доверия, оказанного им вашим великолепием. Было раскрыто, что они замышляли вернуть власть добрым господам и заковать народ в цепи. Клеон Великий разоблачил их и обезглавил своим тесаком, и благодарный народ Астапора короновал его за этот подвиг.
— Благородный Шаэль, — сказала Миссандея на астапорском наречии, — не тот ли это Клеон, что раньше принадлежал Граздану мо Ульгору?
Этот вопрос, столь невинный как будто, привел посла в явное замешательство.
— Тот самый, — признался он. — Великий человек.
— Он был мясником у Граздана на кухне, — прошептала девочка на ухо Дени. — Про него говорили, что он режет свиней быстрее всех в Астапоре.
Я подарила Астапору короля-мясника. Дени стало дурно, но она понимала, что перед послом этого показывать нельзя.
— Я буду молиться, чтобы правление короля Клеона было долгим и мудрым. Чего желает он от меня?
Шаэль потер щеку.
— Не мог бы я поговорить наедине с вашим великолепием?
— От моих военачальников у меня секретов нет.
— Как вам угодно. Клеон Великий поручил мне заверить Матерь Драконов в его преданности. Ваши враги — его враги, наипаче же всего мудрые господа Юнкая. Он предлагает, чтобы Астапор и Миэрин заключили союз против Юнкая.
— Я поклялась не причинять Юнкаю зла, если он освободит своих рабов.
— Этим юнкайским собакам верить нельзя, ваше великолепие. В это самое время они злоумышляют против вас. За его стенами обучаются новобранцы, там строятся военные корабли, в Новый Гис и Волантис на западе отправлены послы с целью заключения союзов и набора наемников. Они даже в Вейес Дотрак гонцов послали, чтобы двинуть на вас кхаласар. Клеон Великий велел мне передать вам, чтобы вы не боялись. Астапор помнит. Астапор не оставит вас. В доказательство своей верности Клеон предлагает скрепить ваш договор брачным союзом.
— Он хочет вступить в брак? Со мной?
Шаэль улыбнулся, показав гнилые зубы.
— Великий Клеон даст вам много сильных сыновей.
Дени лишилась языка, но маленькая Миссандея пришла ей на помощь.
— Его первая жена тоже родила ему сыновей?
Посол немного сник.
— От первой жены у него три дочери, и две его новые жены теперь беременны. Но ради Матери Драконов он бросит их всех.
— Как благородно с его стороны. Я обдумаю его предложение. — Дени распорядилась, чтобы Шаэлю дали покои на ночь — где-нибудь на нижних ярусах пирамиды.
«Все мои победы рассыпаются пылью у меня в руках, — думала она. — Я сею на своем пути только смерть и ужас». Как только слух о событиях в Астапоре разойдется по городу, что, несомненно, вскоре произойдет, десятки тысяч миэринских вольноотпущенников решат следовать за ней на запад, страшась остаться здесь… а между тем в пути их могут постигнуть еще худшие бедствия. Если она даже опустошит все городские житницы и обречет Миэрин на голод, как сможет она прокормить столько народу? Предстоящий ей путь чреват лишениями, опасностями и кровопролитием. Сир Джорах предупреждал ее об этом, как и о многом другом… он… Нет, нельзя ей пока думать о Джорахе Мормонте. Еще рано.
— Пусть войдет капитан судна, — сказала она. Быть может, он принесет ей более добрые вести.
Но ее надежда не оправдалась. Владелец «Индиговой звезды», квартиец, залился горючими слезами, когда она спросила его об Астапоре.
— Город истекает кровью. Мертвецы гниют, непогребенные, на улицах, каждая пирамида превратилась в военный лагерь, на рынках не продают ни провизии, ни рабов. А эти бедные дети! Приспешники короля Клеона хватают всех мальчиков из благородных семей, чтобы наделать из них новых Безупречных, хотя на их обучение уйдет еще много лет.
Больше всего Дени удивляло то, что она ничуть не удивлена. Она вспоминала Ероих, девушку-лхазарянку, которую когда-то пыталась спасти, и то, что с ней произошло. С Миэрином, когда она уйдет, будет то же самое. Рабы из бойцовых ям, взращенные для драк и резни, уже и теперь выказывают свое буйство и непокорность. Похоже, они думают, что город со всеми своими жителями теперь принадлежит им. Двое из них вошли в число восьми повешенных — больше Дени ничего не в силах сделать.
— О чем вы хотели просить меня, капитан?
— Я хотел бы купить рабов. Мои трюмы ломятся от слоновой кости, амбры, зебровых шкур и других дорогих товаров. Я готов обменять все это на рабов, которых продам потом в Лиссе и Волантисе.
— Мы не торгуем рабами, — сказала Дени.
— Моя королева, — ступил вперед Даарио, — речной берег кишит миэринцами, желающими продаться этому квартийцу. Их там как мух.
— Они хотят продаться в рабство? — ужаснулась Дени.
— Все они люди образованные и хорошего рода, моя королева. Такие рабы ценятся высоко. В Вольных Городах они будут наставниками, писцами, наложниками, а иные даже лекарями и жрецами. Будут спать на мягких постелях, есть вкусно и жить во дворцах. Здесь они лишились всего и живут в страхе и нищете.
— Понимаю. — Возможно, это не так уж и страшно, если квартиец рассказывает об Астапоре правду. Дени подумала немного. — Любой человек, желающий продаться в рабство сам, волен это сделать. Но родителям не разрешается продавать своих детей, а мужьям жен.
— В Астапоре город брал себе десятую долю от продажи каждого раба, — сказала ей Миссандея.
— Мы поступим так же, — решила Дени. Войны выигрываются не только мечами, но и золотом. — Возьмем десятую долю — золотом, серебром или слоновой костью. В шафране, гвоздике и зебровых шкурах Миэрин не нуждается.
— Будет исполнено, светлейшая королева, — сказал Даарио. — Мои Вороны-Буревестники соберут для вас десятину.
Дени знала, что если сбором займутся они, то не меньше половины золота уплывет неведомо куда. Но Младшие Сыновья ничуть не лучше, а Безупречные бескорыстны, но неграмотны.
— Все должно быть записано, — сказала она. — Поищи среди освобожденных рабов людей, обученных грамоте и счету.
Капитан откланялся, и Дени осталась сидеть, беспокойно ерзая на своей скамье. Она боялась того, что ей предстояло, но это и так уже слишком долго откладывалось. Юнкай, Астапор, угроза войны, брачные предложения, и прежде всего — поход на запад… Она нуждается в своих рыцарях, в их мечах, в их совете. Но мысль о том, что она снова увидит Джораха Мормонта, вызывала в ней гнев, волнение и такую дурноту, словно она проглотила целую пригоршню мух. Она прямо-таки чувствовала, как они жужжат у нее в животе. «Я от крови дракона и должна быть сильной. Они должны видеть в моих глазах огонь, а не слезы».
— Вели Бельвасу привести моих рыцарей, — распорядилась она, не дав себе передумать. — Моих верных рыцарей.
Вскоре Силач Бельвас, отдуваясь от долгого подъема, втолкнул их в дверь, крепко держа каждого за локоть. Сир Барристан шел, высоко подняв голову, сир Джорах не отрывал глаз от мраморного пола. Один горд, другой чувствует свою вину. Старик сбрил свою белую бороду и стал на десять лет моложе, зато ее медведь постарел. Силач Бельвас, подведя их к ней, отступил назад и скрестил руки на исполосованной шрамами груди. Сир Джорах прочистил горло.
— Кхалиси…
Дени, хотя и соскучилась по его голосу, решилась держаться сурово.
— Молчи. Будешь говорить, когда я позволю. — Она поднялась с места. — Послав вас в клоаку, я частью души надеялась, что больше вас не увижу. Для лжецов было бы достойной участью утонуть в дерьме рабовладельцев. Я думала, что боги так и распорядятся, однако они вернули вас мне. Моих доблестных вестеросских рыцарей — доносчика и предателя. Мой брат повесил бы вас обоих. — Во всяком случае, Визерис — она не знала, как поступил бы с ними Рейегар. — Я признаю, что вы помогли мне взять этот город…
— Это мы его взяли, — сжал губы сир Джорах. — Мы, канавные крысы.
— Молчать, — повторила она, хотя он, пожалуй, говорил правду. Пока Хрен Джозо и другие тараны долбили в ворота города, а лучники пускали горящие стрелы поверх миэринских стен, Дени послала двести человек на реку, чтобы они под покровом ночи зажгли стоящие в гавани брандеры. Но это было сделано только для отвода глаз. Когда пожар в гавани отвлек внимание защитников на стенах, горстка отчаянных пловцов отыскала устье клоаки и выломала проржавевшую решетку. Сир Барристан, сир Джорах, Силач Бельвас и еще двадцать смельчаков проплыли в кирпичный туннель. Среди них были и наемники, и Безупречные, и освобожденные рабы. Дени велела брать только бессемейных… и предпочтительно с плохим обонянием.
Смелым сопутствовала удача. С тех пор как прошел последний дождь, минуло около месяца, и вода в каналах доходила им только до пояса, а факелы они обернули промасленной кожей, так что свет у них был. Тамошние громадные крысы поначалу пугали вольноотпущенников, но потом Силач Бельвас поймал одну и перекусил ее пополам. Одного человека утащила под воду большая белесая ящерица, но когда эта тварь снова попыталась всплыть, сир Джорах убил ее мечом. Они не сразу нашли дорогу, но все-таки выбрались наверх, и Бельвас привел их к ближайшей бойцовой яме. Там они захватили врасплох малочисленную стражу и сбили цепи с рабов. Не прошло и часа, как половина бойцовых рабов Миэрина вырвалась на волю.
— Вы помогли взять этот город, — упрямо повторила Дени. — И хорошо послужили мне в прошлом. Сир Барристан спас меня от Титанова Бастарда и от убийцы-Жалостливого в Кварте. Сир Джорах спас меня от отравителя в Вейес Дотрак и от кровных всадников Дрого после смерти моего солнца и звезд. — Ее смерти желало столько людей, что она уже теряла им счет. — И все же вы лгали мне, обманывали меня, предавали меня. Ты много лет охранял моего отца, — сказала она сиру Барристану, — и сражался рядом с моим братом на Трезубце, но покинул Визериса в его изгнании и склонил колено перед узурпатором. Почему ты так поступил? Говори правду.
— Есть правда, которую выслушать нелегко. Роберт был настоящий рыцарь… благородный и смелый… он пощадил мою жизнь и жизнь многих других, а принц Визерис всего лишь мальчик, из которого неизвестно что могло получиться. К тому же… простите, моя королева, но вы приказали мне говорить правду… ваш брат Визерис даже ребенком выказывал те черты своего отца, которые никогда не проявлялись в Рейегаре.
— Какие черты? Я не понимаю.
— Известно ли вам, что вашего отца в Вестеросе прозвали Безумным Королем? — напрямик спросил старый рыцарь.
— Визерис говорил мне. — Безумный Король… — Это узурпатор со своими псами прозвал его так. Это ложь.
— Зачем требовать правды, если вы не желаете слышать ее? — Сир Барристан поколебался немного и стал продолжать. — Я говорил прежде, что воспользовался фальшивым именем, чтобы Ланнистеры не узнали о моем появлении у вас. Но это только полуправда, ваше величество. Вся правда в том, что я хотел немного понаблюдать за вами, прежде чем присягать вам на верность. Чтобы увериться, что вы не…
— Не дочь своего отца? — Кто же она в таком случае?
— Не безумны, — поправил рыцарь. — Но этой дурной крови я в вас не нашел.
— Дурной крови? — ощетинилась Дени.
— Я не мейстер, чтобы пичкать ваше величество историей. Всю жизнь я имел дело с мечами, а не с книгами. Но каждый ребенок знает, что Таргариены всегда балансировали на грани безумия. Ваш отец не первый. Король Джейехерис как-то сказал мне, что безумие и величие — это две стороны одной монеты. Каждый раз, когда рождается новый Таргариен, боги подбрасывают монету, и весь мир, затаив дыхание, следит, какой стороной она ляжет.
Джейехерис. Этот старик знал ее деда. Дени призадумалась. То, что она знала о Вестеросе, большей частью проистекало от Визериса, а в остальном — от сира Джораха. Сир Барристан успел забыть больше, чем когда-либо знали они оба. Он мог объяснить Дени саму себя.
— Выходит, я всего лишь монета в руках какого-то бога, сир?
— Нет. Вы полноправная наследница Вестероса, и я до конца дней останусь вашим верным рыцарем, буде вы сочтете меня достойным снова носить меч. Если же вы рассудите иначе, я готов снова служить в оруженосцах у Силача Бельваса.
— А если я сочту, что ты годишься только в шуты? — бросила Дени. — Или в повара?
— Буду польщен, ваше величество, — со спокойным достоинством ответил Селми. — Я умею варить говядину и печь яблоки не хуже кого другого, и мне довелось зажарить немало уток над лагерными кострами. Надеюсь, вы любите их подгоревшими снаружи и сыроватыми внутри.
Дени не сдержала улыбки.
— Только безумцы могут любить такое блюдо. Бен Пламм, дай сиру Барристану свой меч.
Но Селми не захотел его взять.
— Я бросил свой меч к ногам Джоффри и с тех пор не касался другого. Новый меч я приму только из рук моей королевы.
— Как скажешь. — Дени взяла меч у Бурого Бена и подала рыцарю рукоятью вперед. Тот почтительно принял его. — Теперь преклони колени и клянись верно служить мне.
Он опустился на одно колено и стал присягать, но Дени почти не слушала его. С ним все прошло легко, а вот с другим будет потруднее. Когда сир Барристан договорил, она обратилась к Джораху Мормонту.
— Твой черед, сир. Помни: ты должен говорить только правду.
Шея Мормонта побагровела — то ли от гнева, то ли от стыда.
— Я пытался сказать вам правду с полсотни раз. Я говорил, что Арстан не тот, кем хочет казаться. Говорил, что Ксаро и Пиату Прею доверять нельзя. Говорил…
— Ты предостерегал меня против всех, кроме себя самого. — Его дерзость разгневала Дени. Ему следует быть гораздо смиреннее, следует молить ее о прощении. — Не верьте никому, кроме Джораха Мормонта, говорил ты… и все это время состоял на службе у Паука!
— Я ни у кого не состоял на службе. Я брал у евнуха золото и порой писал ему письма, только и всего.
— Только и всего?! Ты шпионил за мной и продавал меня моим врагам!
— Одно время, — неохотно признал Мормонт. — Потом я перестал.
— И когда же это случилось?
— Я послал одно донесение из Кварта, но…
— Из Кварта!! — Дени надеялась, что это кончилось намного раньше, — что же ты написал из Кварта? Что ты теперь мой человек и не желаешь больше им способствовать? — Сир Джорах стоял, не глядя ей в глаза. — Когда кхал Дрого умер, ты просил меня отправиться с тобой в Йи Ти, на Яшмовое море. Чье это было желание — твое или Роберта?
— Я предложил это ради вашего блага. Чтобы увезти вас подальше от них. От этого гнезда ядовитых гадов.
— Ты называешь их гадами? Кто же тогда ты, сир? — Страшная мысль внезапно пришла ей в голову. — Ты донес им, что я жду ребенка от Дрого.
— Кхалиси…
— Не вздумайте отрицать это, сир, — резко вмешался сир Барристан. — Я присутствовал при том, как евнух сообщил об этом совету, а Роберт решил, что королева и ее дитя должны умереть. Эта весть исходила от вас, сир. Говорили даже, что вы сами могли бы совершить требуемое в обмен на помилование.
— Ложь, — потемнел сир Джорах. — Я никогда бы… Вспомните, Дейенерис: ведь это я помешал вам выпить отравленное вино.
— Верно. Но откуда ты знал, что оно отравлено?
— Я… только подозревал. С тем же караваном я получил письмо от Вариса, в котором он предупреждал меня о будущих покушениях. Он хотел, чтобы за вами следили, это так, но вреда вам не желал. — Сир Джорах опустился на колени. — Если бы я не доносил им, это делал бы кто-нибудь другой. Вы сами знаете.
— Я знаю одно: ты меня предал. — Дени приложила руки к животу, где погиб ее сын Рейего. — И знаю, что отравитель хотел убить моего сына, о котором донес ты.
— Нет… нет. Я не хотел… простите меня. Вы должны меня простить.
— Должна? — Слишком поздно. Ему надо было с этого начать. Она не может простить его, как намеревалась. Отравителя она волочила за своей лошадью, пока от него ничего не осталось — разве человек, толкнувший его на злодейство, не заслуживает той же участи? Но ведь это Джорах, ее свирепый медведь, ее правая рука, никогда ее не подводившая. Без него она была бы уже мертва, и все же… — Не могу я тебя простить. Не могу.
— Старика вы простили…
— Он назвался чужим именем, и только. Ты продавал мои секреты людям, убившим моего отца и отнявшим трон у моего брата.
— Я защищал вас. Сражался за вас. Убивал ради вас.
«Целовал меня. Предавал меня».
— Я полез в клоаку, как крыса — все ради вас.
«Возможно, для тебя было бы милосерднее, если бы ты погиб там». Дени молчала — ей нечего было сказать.
— Дейенерис, я любил вас.
Вот оно. «Три измены должна ты испытать: одну из-за золота, одну из-за крови, одну из-за любви».
— Говорят, что боги ничего не делают просто так. Ты не погиб в бою — стало быть, ты им еще для чего-то нужен. Им, но не мне. Я не хочу, чтобы ты оставался подле меня. Я изгоняю тебя, сир. Отправляйся к своим хозяевам в Королевскую Гавань и получай свое помилование, если можешь. А нет, так поезжай в Астапор. Королю-мяснику, несомненно, понадобятся рыцари.
— Нет. — Он протянул к ней руки. — Дейенерис, прошу вас, выслушайте меня.
Она отвела его руки в сторону.
— Не смей больше прикасаться ко мне и произносить мое имя. До рассвета ты должен собрать свои пожитки и покинуть город. Если тебя застанут в Миэрине при свете дня, я велю Бельвасу оторвать тебе голову. Поверь, я так и сделаю. — Взметнув юбками, она повернулась к нему спиной, не в силах больше видеть его лица. — Уберите этого лжеца с моих глаз, — приказала она. Нет, плакать нельзя. Если она заплачет, то простит его. Бельвас схватил сира Джораха за руку и вытолкал вон. Дени оглянулась: рыцарь шел как пьяный, волоча ноги и спотыкаясь. Она отвела глаза, услышала, как открылась и снова закрылась дверь, и лишь тогда упала на свою скамью черного дерева. Вот он и ушел. Ушел, как ее родители, и ее братья, и сир Виллем Дарри, и Дрого, ее солнце и звезды, и его сын, умерший у нее во чреве.
— У королевы доброе сердце, — промурлыкал Даарио в свою пурпурную бороду, — но этот человек опаснее, чем все Ознаки и Меро вместе взятые. — Его сильные руки ласкали золотых прелестниц на рукоятках его парных клинков. — Вам не нужно ничего говорить, мое лучезарное светило. Кивните только, и ваш Даарио принесет вам эту безобразную голову.
— Оставь его. Чаши весов уравновесились. Пусть отправляется домой. — Дени представила, как Джорах едет мимо старых кривых дубов и высоких сосен, мимо цветущего терновника, и поросших мхом серых камней, и ледяных речек, бегущих с крутых холмов. Представила, как он входит в бревенчатый дом, где спят у огня собаки и в дымном воздухе висит густой запах мяса и меда. — Закончим на этом, — сказала она своим капитанам.
Поднимаясь к себе по широкой мраморной лестнице, она едва удерживалась, чтобы не пуститься бегом. Ирри помогла ей переодеться из придворного платья в просторные шерстяные шаровары, рубашку и расписную дотракийскую безрукавку.
— Ты дрожишь, кхалиси, — заметила девушка, завязывая Дени сандалии.
— Мне холодно, — солгала Дени. — Принеси ту книгу, что я читала ночью. — Ей хотелось забыться в словах, в других именах и местах. Толстый, переплетенный в кожу том содержал в себе множество песен и историй Семи Королевств. Истории, по правде сказать, были детские, слишком простые или сказочные, чтобы быть правдивыми. В них действовали герои, все как на подбор высокие и красивые, а предателей сразу узнавали по бегающим глазам. Но Дени все равно нравилось это чтение. Ночью она читала о трех принцессах, заточенных королем в красную башню за их красоту.
Дени без труда нашла страницу, на которой остановилась, но из чтения ничего не выходило. Ее глаза все время скользили по одной и той же фразе. Эту книгу сир Джорах подарил ей на свадьбу. Даарио прав: не надо было его изгонять. Ей следовало либо оставить его при себе, либо казнить. Она играет в королеву, но по-прежнему чувствует себя испуганной маленькой девочкой. Визерис всегда говорил, что она дура. В самом ли деле он был безумен? Дени закрыла книгу. Она еще может позвать Джораха назад, если захочет. Или приказать Даарио убить его.
Убегая от этого выбора, она вышла на террасу. Зеленый с бронзой Рейегаль спал, свернувшись на солнышке у бассейна. Дрогон сидел на верхушке пирамиды, где прежде стояла бронзовая гарпия, которую Дени приказала снести. Увидев ее, он расправил крылья и взревел. Визериона поблизости не было — только на горизонте, далеко над рекой, она разглядела его бледные крылья. Охотится. С каждым днем они становятся все смелее, но она все еще беспокоится, когда они слишком далеко улетают. Вдруг кто-нибудь не вернется назад?
— Ваше величество…
Она обернулась. Позади стоял сир Барристан.
— Чего еще вам от меня нужно, сир? Я пощадила вас, взяла к себе на службу — оставьте меня наконец в покое.
— Прошу прощения у вашего величества. Но теперь… когда вы знаете, кто я… — Старик помедлил. — Рыцарь Королевской Гвардии находится при короле днем и ночью, и потому наша присяга обязывает нас хранить его секреты так же, как его жизнь. Но секреты вашего отца теперь по праву перешли к вам вместе с троном… и я подумал, что у вас могут быть вопросы ко мне.
Вопросы! Сто вопросов, тысяча, десять тысяч — но почему-то сейчас в голову ни одного не приходит.
— Отец в самом деле был безумен? — неожиданно вырвалось у нее. — Визерис говорил, что это только выдумка узурпатора.
— Визерис тогда был ребенком, и королева щадила его, как могла. Теперь я думаю, что голова у вашего отца всегда была не в порядке, но благодаря его обаянию и великодушию эти легкие странности прощались ему. Начало его царствования обещало многое, но с годами странности стали усугубляться, и наконец…
— Следует ли мне знать об этом теперь? — прервала его Дени.
— Пожалуй, что и нет, — согласился он.
— Да. Не теперь. В другой раз. Когда-нибудь вы расскажете мне все, и хорошее, и плохое. Ведь было же в отце что-то хорошее?
— О да, ваше величество. И в нем, и в тех, кто был до него. Я мог бы рассказать много хорошего о вашем деде Джейехерисе и его брате, об их отце Эйегоне, о вашей матери и о Рейегаре — о нем особенно.
— Жаль, что я не знала его, — с грустью сказала Дени.
— А мне жаль, что он не знал вас. Я расскажу вам все, когда вы того пожелаете.
Дени поцеловала старого рыцаря в щеку и отпустила его.
На ужин служанки принесли ей барашка с виноградом и морковью в винном соусе и горячий, сочащийся медом слоеный пирог. Но кусок не шел ей в горло. Чувствовал ли когда-нибудь Рейегар такую усталость? Или Эйегон после своих завоеваний?
Когда настало время сна, Дени положила с собой Ирри — впервые после корабля. Но даже в судорогах удовольствия, запустив пальцы в густые черные волосы служанки, она воображала на месте Ирри Дрого… только его лицо постоянно сменялось лицом Даарио. «Если я хочу Даарио, мне стоит только сказать об этом», — думала она, переплетя ноги с ногами Ирри. Его глаза сегодня казались почти пурпурными…
Этой ночью ей снились темные сны, и трижды она просыпалась от кошмаров, которые не могла вспомнить. На третий раз она решила, что засыпать больше нет смысла. Лунный свет лился в скошенные окна, серебря мраморный пол, и прохладный бриз дул в открытую дверь с террасы. Ирри крепко спала, приоткрыв губы, с высунувшимся из-под шелка коричневым соском. На миг Дени вновь испытала искушение — но она хотела не Ирри, а Дрого или, может быть, Даарио. Юная служанка мила и искусна, но ее поцелуи внушены долгом, а не страстью.
Чхику и Миссандея спали каждая в своей постели. Дени накинула халат и босиком вышла на террасу. Ей стало прохладно в ее легких шелках, но ощущение травы под ногами и шелест листвы были приятны. Маленький бассейн рябил под ветром, и отражение луны дробилось в нем.
Дени оперлась на низкий кирпичный парапет, глядя на город. Миэрин тоже спал, и ему, возможно, снились былые хорошие времена. Ночь укрыла улицы черным одеялом, спрятав мертвые тела, и крыс, вылезающих из клоаки, чтобы кормиться ими, и рои кусачих мух. Далекие факелы обозначали совершающие обход караулы, и в переулках порой мелькали фонари. Возможно, один из них — это сир Джорах, медленно ведущий своего коня к воротам. Прощай, старый медведь. Прощай, предатель.
Она Дейенерис Бурерожденная, Неопалимая, кхалиси и королева, Матерь Драконов, победительница колдунов и разрушительница оков, и нет в мире никого, кому она могла бы довериться.
— Ваше величество. — Миссандея подошла к ней в деревянных сандалиях, закутанная в шаль. — Я проснулась и увидела, что вас нет. Хорошо ли вам спалось? На что вы смотрите?
— На мой город. Я ищу дом с красной дверью, только ночью все двери черные.
— С красной дверью? — удивилась Миссандея. — Что это за дом?
— Дом, которого нет. — Дени взяла девочку за руку. — Никогда не лги мне, Миссандея. Никогда не предавай меня.
— Никогда, — пообещала Миссандея. — Смотрите, светает.
Небо от горизонта до зенита стало кобальтово-синим, и за низкими холмами на востоке занималась бледно-золотая с розовым заря. Держа за руку Миссандею, Дени смотрела, как всходит солнце. Серый кирпич обретал красные, желтые, синие, зеленые и оранжевые тона, и посыпанные алым песком бойцовые ямы полыхали, как кровавые раны. Загорелся золотом купол Храма Благодати, и на городских стенах зажглись бронзовыми звездами остроконечные шлемы Безупречных. На террасе сонно закопошились первые мухи, в ветвях айвы зачирикала птица, и к ней присоединились две другие. Дени склонила голову набок, слушая их песню, но звуки пробуждающегося города скоро заглушили птиц.
Звуки ее города.
Утром Дени, не спускаясь в приемный зал, собрала своих капитанов у себя в садике.
— Эйегон Завоеватель принес в Вестерос кровь и огонь, но после подарил стране мир, справедливость и процветание. Я принесла Заливу Работорговцев только смерть и разорение. Я вела себя скорее как кхал, чем как королева — я разрушала, грабила и шла дальше.
— Тут не из-за чего оставаться, — сказал Бурый Бен Пламм.
— Рабовладельцы сами навлекли на себя такую участь, ваше величество, — сказал Даарио Нахарис.
— Вы принесли сюда не только смерть, но и свободу, — сказала Миссандея.
— Свободу голодать? Свободу умирать? Дракон я или гарпия? — (Безумна ли я? Есть ли во мне дурная кровь?)
— Дракон, — уверенно молвил сир Барристан. — Миэрин — не Вестерос, ваше величество.
— Но как мне править Семью Королевствами, если я одним-единственным городом неспособна править? — На это рыцарь не смог ей ответить, и она, отвернувшись от него, снова устремила взгляд на город. — Моим детям нужно время для учения и поправки здоровья. Моим драконам нужно подрасти и опробовать свои крылья. В том же нуждаюсь и я. Я не допущу, чтобы этот город пошел путем Астапора. Не допущу, чтобы юнкайская гарпия вновь заковала в цепи тех, кого я освободила. — Дени обвела взглядом лица своих приближенных. — Дальше я не пойду.
— Что же ты будешь делать, кхалиси? — спросил Ракхаро.
— Останусь здесь. И буду королевой.
